Юта подходит к нему первым после пар и, окликая по имени, зовёт в кино. Он для Тэёна из какой-то прошлой жизни, или просто другой, — они немного общались так давно, лет семь назад, время легло мутным пластом. У Тэёна почти ничего не изменилось — тот же гвоздик в ухе, тот же розовый оттенок на волосах, те же огромные толстовки в шкафу; только съехал от родителей. А у Юты, предполагает он иногда, изменилось, наверное, слишком многое, чтобы думать о нём по-прежнему; хотя достаточных оснований так считать у него вроде нет; но подтвердить или опровергнуть догадки некому, и Тэён считает.

Юта зовёт в книжный и в кино буднично, после стольких лет необщения, и в его голосе нет неловкости — какая-то усталая уверенность, ого, вот это смесь; Тэён понимает, куда всё это, вероятно, идёт, — слишком долго маячили друг у друга в поле зрения, более или менее очевидно, — но соглашается. Не то чтобы он был уверен, что ничего не получится, или думал, что что-то вдруг появится из ничего; ему оба варианта кажутся одинаково — ну, чреватыми в плане последствий для будущей жизни и душевного равновесия. Но слабая надежда на себя и своё самообладание остаётся, а от пары часов общения он, в общем, ничего не потеряет.

Кинотеатр недалеко от универа — они идут по набережной: Тэён пальцами цепляет перекладины парапета над рекой, над волнистыми массами, от которых веет прохладой, а Юта рассказывает о себе — "Ты не спрашивал, но ты вообще молчишь, так что буду думать, что тебе интересно"; как-то поразительно — подозрительно — тепло для начала весны, и они идут тоже будто в реке — воздух плотный, у него есть текстура, шелковистая или бархатная, он облегает кожу, и в его объятиях тает и ломается какая-то способность к сопротивлению.

У касс Юта спрашивает: "Ну что, на последний ряд, как на настоящем свидании?" — и пихает, поднимая уголки губ, Тэёна локтем в пересчитывающиеся рёбра, а у того вырывается нервный смешок. "Ого, — в голосе Юты интонации подкола не по злобе, но из наблюдательности, — я думал, что испуганным кроликом у нас в группе умеет смотреть только Доён. Но ты даже убедительнее." Тэён, в общем, не знает, что ответить, — они с Доёном обычно не разговаривают.

После они выходят в тот же шёлк и потоки тёплого, как остывающая лава, и Тэёну кажется, что так странно — асфальт должен плавиться под кроссовками, а он почему-то нет; Юта окликает его, чтобы свернуть к ларьку с кофе на мосту, — что-нибудь ледяное, да, можно побольше. Недалеко от остановки они останавливаются среди движущихся в обе стороны людей, будто во времени, Юта протягивает Тэёну свой стаканчик, чтобы переложить книги из магазинного пакета в рюкзак, — лямка свисает с плеча, не закрытого чёрной майкой, как всегда, всё так буднично, а Тэёном ощущается как неординарное; потом выхватывает стаканчик снова — тот выскальзывает из пальцев с лёгкостью — и, очутившись как-то сразу за спиной, обнимает; Тэёна от неожиданности пробивает повторно на дурацкий нервный смешок, и он не знает, хорошо ему или плохо.

— Просто не двигайся, — говорит Юта над плечом, закрыв глаза, вдыхая яблочный запах шампуня, руки скрещены где-то выше талии Тэёна (в одной стаканчик, запястья тонкие, но обхват крепкий). — Просто не двигайся. Это легко.

Тэён считает про себя до трёх, чтобы во всём увериться, и расслабляется.