Начало лета, хорошая погода, выходной в доме за городом с друзьями, спрашивается: что могло пойти не так; оказывается — всё. С самого начала; Джисон ещё в электричке по дороге туда успевает пять раз проклясть весь мир и его составляющие, главным образом себя — за то что согласился. Он вообще-то любит всех здесь по отдельности, но когда они собираются вместе, ему бывает сложно — шум, гомон и разборки; не потому, что они такие, — потому, что он такой, не всегда может общаться с большим количеством людей и оставаться в себе; иногда мозг переполняется обилием визуальной и звуковой информации вокруг, и Джисона начинает клинить, хочется спрятаться от всех и молчать. Это случается редко, но всё-таки случается, и он может почувствовать это заранее, и он вообще-то чувствовал, но подумал: ну как-нибудь переживу, а поездка за город — прикольно, когда ещё получится; а теперь сидит на коже вагона, страдает, только что не раскачивается нервно из стороны в сторону, кусая ногти. Джехён скучает, глядя в окно на мчащиеся мимо поля; солнце уже начинает плавиться, но закат ещё не горит алым — так по-хорошему светло под бледно-голубым небом с белой луной; Джисон вспоминает, что поехал на природу и не взял таблетки от аллергии, — вот молодец, а сколькими ещё способами можно было бы испортить себе ночь, интересно.

Пока они тащатся от станции до дома по сухим пыльным тропинкам, иногда ныряющим в лес, Джисона кусают комары — чёртовы шорты, а то ли ещё будет, хорошо, что взяли спрей; дом в общем довольно милый: соседи с собакой, огромная лужа перед калиткой, небольшой участок, баня, туалет на улице даже со светом — почему-то Джисон находит там розетку раньше выключателя. Обычный вечер за городом: кто-то разводит костёр, кто-то занимается приготовлением ужина; и лучше бы оставался абстрактным "кем-то", как был, пока Джисон не зашёл на кухню.

(Лучше бы и не заходил, а бродил бы вокруг ещё два часа — вдыхал бы запахи травы и земли, касался коры деревьев; и его бы не трогали.)

На кухне возятся Джемин, Джено и Тэён, у них играет что-то — Джисон слышал краем уха, новый альбом какой-то популярной певицы, голос приятный, но он не вслушивался; тут жёлто и тепло от старой лампы на потолке, волосы Тэёна отливают розовым золотом; шумит чайник, вкусно пахнет едой и — красным вином, от толстовки Джено, на которую тот пролил только что целый бокал. Джемин в такой же — у него несколько одинаковых оранжевых, и он даёт Джено, когда думает, что холодно. Джисон от одной этой картины развернулся бы и вышел, но Тэён его окликает, треплет по волосам и припахивает что-то резать; остаётся неслышно скрипеть зубами над разделочной доской.

Джисон вообще-то не ревнивый совсем, он умеет свои чувства заталкивать поглубже и радоваться жизни, не мешая радоваться другим; но наблюдать за Джено и Джемином в реальном времени тяжеловато даже для него.

...А смотреть, как они перешёптываются где-то по другую сторону костра — вовсе невыносимо, особенно из-за того, что Джисон и сказать-то ничего не может наверняка, ему просто кажется, что всё это слишком, что Джено чересчур заботливый и нежный с Джемином, что Джемин весь млеющий и расслабленный; ну кажется и кажется, говорит он себе и отворачивается; пьёт свой лимонад в пляшущих отсветах.

Ну кажется и кажется, повторяет он, садясь на перила беседки в полтретьего ночи, когда почти все уже ушли спать, а кто не ушёл, тот бродит где-то в темноте; кроме Джено — он тут же на перилах, опёрся спиной о простенок, свесил одну ногу наружу, курит. Джисон разворачивается так же, лицом к подёрнутому ряской пруду, находящемуся на участке, — подгнивший, непонятно зачем нужный маленький пирс врезается в него до середины; Джисон пытался дойти до конца, но побоялся — доски ненадёжные; одинокий фонарь выхватывает пространство из полумрака владений луны, пахнет влажно болотом и обволакивающе — ночными испарениями трав.

Они сидят, смотрят на воду и молчат, и тема для беседы никак не придумывается, поэтому Джисон просто наслаждается моментом, любуется профилем Джено, слушает одним ухом темноту, другим, в котором наушник, — бессловесную электронику и синти-поп; потом приходит Джемин и гонит спать, а Джисон вообще-то ещё прогулялся бы; он обходит дом вокруг, и спать не хочется всё равно; а когда круг замыкается, он видит, что на его месте уже сидит Джемин, и Джено, подавшись к нему, что-то слушает и что-то говорит, улыбаясь, закуривая очередную. Джисон темнеет внутри — ему Джено никогда так не улыбается.

Джисон даёт себе мысленно щелбан, тихо открывает дверь и лезет на второй этаж по скрипучей лестнице, чтобы лечь в кровать и, пялясь в потолок пахнущей временем комнаты, до пяти утра прокручивать в мыслях последние семь часов (последние семь месяцев?) и думать, где в жизни он накосячил настолько, чтобы оказаться в такой ситуации.

Встаёт он в восемь, окончательно обкусанный и с тихим гудением в голове от недосыпа, а ещё — опухший, с забитым носом и красными от аллергии глазами; выползает в беседку на солнце; присоединяется к нему до десяти часов только Юта. Постепенно к середине дня становится ясно, что они благополучно пропустили три электрички: первые две из-за того, что кое-кто долго спал (Джисон бы не стал показывать пальцем, но все и так знают, что это Хэчан), третью — из-за того, что дверь в дом с вещами захлопнулась и не поддавалась ключу ещё полчаса.

Когда они вереницей топают обратно к станции, Джисон борется с желанием постоянно тереть глаза и предпринимает отчаянные усилия, чтобы слушать, что говорят вокруг; пыль липнет на лицо, горло чешется, и Джисон так невыносимо устал от всего и так рад увидеть убегающие в поля рельсы.

Всё это — всё было ужасно, просто ужасно, отвратительно; он сидит на перроне под медленно пропекающим солнцем совершенно разбитый во всех смыслах, морально и физически, и ему ничего не хочется, только оказаться где-нибудь не здесь. Он настолько не на своём месте чувствует себя и настолько ненужным, настолько всё не случилось или случилось не так, что он пытается вытеснить, выдолбить, вытолкнуть это ощущение из себя, как инородное тело, — мыслями о том, что так всё происходит только в одной вселенной, а сколько их ещё, сколько версий — бесконечно много; и в одной из них всё точно идёт как надо.

И, смотря на дробящееся в окнах тормозящей электрички отражение Джено, вставшего рядом, Джисон повторяет себе:

где-то всё идёт как надо.