Не ходите в чужие клубы и бары.

Этой заповеди Коза Ностра его учил ещё отец. Не суйся туда, где тебя не ждут, не ходи на чужие территории, не позволяй никому видеть тебя не в той компании.

Малфой чувствовал, что совершает ошибку, переступая порог заведения Каррера. Здесь он — зверь, которого заточили в клетке и окружили десятком других. Как на раскрытой ладони, ничего не стоило пустить ему пулю в лоб или заклинание в спину. И заточение не делало его свирепым достаточно, чтобы этого избежать.

Сука знала, что она делает.

Громкая музыка ударила по ушам, как только они с Паркинсон прошли мимо охраны. Почти как в старые добрые времена, когда они бегали с поддельными документами и не думали ни о чём, кроме выпивки.

Несмотря на внешнее спокойствие, Малфой мог себе представить, какой фейерверк горит у Пэнси в душе сейчас. Сообщение Каррера было однозначным — их поймали за слежкой.

Она не убила Забини и Гринграсс, а иначе головы обоих были бы уже у него на столе, но то, что она могла и может сделать — перспектива куда более удручающая. Драко всё больше убеждался в том, что она не пойдёт с ним на сделку, даже если он предложит, а вот Астория могла не так сильно ошибаться насчёт неё. Психологический портрет вырисовывался неоднозначным, но уже более ярким, чем раньше.

Драко приподнял полог, который скрывал клуб от них на входе и пропустил Паркинсон вперёд, внимательно изучая пространство вокруг. Ему было наплевать, что он на территории врага, пусть кто-то только посмеет посмотреть на женщину рядом с ним неправильно, он избавит его от удовольствия видеть вообще.

К счастью (или к сожалению), Каррера предупредила своих людей об уважении к гостям, поэтому никто не посмел приблизиться ближе необходимого. Напряжение ощущалось в помещении почти осязаемой дымкой, почти вспышками по венам.

Они пробирались сквозь толпу танцующих пар, пьяных девиц на столах, и несносных придурков, на которых было слишком много одеколона и геля в волосах.

Кругом витала эта атмосфера разврата, но в то же время она оставалась угрюмой, тяжёлой. Вполне вероятно, что всё дело было в настроении Малфоя. Кто-то из танцовщиц на столиках провёл по его плечу лёгким шёлком своего платка, тут же уворачиваясь ради другого мужчины, Пэнси презрительно фыркнула от такого внимания, хотя ей была не свойственна подобная реакция. Всё происходившее было им не свойственно.

Тени играли на стенах, они же поглощали мебель вокруг, любой тёмный угол, в котором угадывались отдельные расплывчатые фигуры. И красный… слишком много красного вокруг. Алого цвета крови, которая когда-то была пролита в этих стенах. Драко не сомневался в том, что Каррера это знала. Красные абажуры на лампах, красные бокалы, красный свет, даже одежда гостей.

Малфой в собственническом жесте обхватил талию Паркинсон и подтянул к себе ещё на пару сантиметров ближе, чувствуя необходимость в том, чтобы защитить её. В воздухе наэлектризовалась опасность.

Их вели между столиков гостей к самому дальнему, скрытому от чужих глаз. Охраны там было больше, а, значит, хозяйка вечера определённо располагалась там. Из-за дрогнувшего полотна, скрывающего ту территорию, Малфой успел понять, что там отдельная комната со своим баром и небольшой толпой людей. Клетка внутри клетки…

Пэнси не рисковала держаться за спиной Драко, поэтому шагнули внутрь они одновременно, пока он озирался по сторонам. Даже здесь все присутствующие понимали, что он — не просто пешка, которая вдруг оказалась завязана в этой истории, честь и уважение не отобрать даже этой женщине.

Под пологом действительно осталась небольшая группа. Казентино, которого Малфой уже знал, сама Каррера, сидящая в тени у стены, несколько её доверенных людей, удерживающих Блейза и Дафну, Сиена и… как только Драко дошёл глазами до последнего человека в комнате, у него едва не вырвался смешок.

Он сделал шаг вперёд, преодолевая небольшую лестницу к подиуму. Амбал, стоящий за его спиной, попробовал его остановить, но Пэнси ловко выхватила палочку и ткнула концом в низ его живота.

— Дёрнешься, и я превращу тебя в пепел, — слишком холодно и спокойно проговорила она, не позволив ни одному мускулу дрогнуть на лице.

Гордость затопила каждый сантиметр тела Драко от слов Паркинсон. По крайней мере кого-то он научил достаточно хорошо, чтобы не попасться.

— Ну-ну, — прозвучал знакомый голос из тени. Каррера выпустила облако тягучего дыма в воздух. — Господа, к чему насилие. Разве вы забыли правила поведения в гостях?

Чересчур знакомый голос. Не тот, что Драко слышал раньше. Вся её фигура не стыковалась с тем, кого он видел на похоронах.

Блять.

Дымка ещё не рассеялась перед её лицом, когда она скинула одну ногу и поднялась с кресла, тут же попадая под свет мерзких красноватых ламп. Малфой применил все силы своего самообладания, чтобы не подавиться воздухом.

— У нас встреча однокурсников, как я понимаю? — он растянул губы в усмешке, девушка перед ним вернула её. — Грейнджер, ты правда думаешь, что я поверю в этот дешёвый спектакль?

Гермиона Грейнджер во всей своей красе, в чёрном платье, весьма далёком от траурного, с разрезом на бедре и рукавом, закрывающим лишь одну руку, оставляя вторую, с рисунком из шрамов, полностью открытой.

У него не хватало сил, чтобы заставить сердце биться, но оставался разум, чтобы сохранить самообладание. Пусть Хогвартс весь горит в языках пламени, но он не позволит увидеть Грейнджер, что она его удивила. Не в этой жизни. Не когда трое его самых доверенных людей находятся в одной комнате, запертой с опасным противником. Их жизнь Малфой ставил в приоритетах явно выше собственной.

— Спектакль? — Гермиона лениво выгнула бровь, Драко не мог расслышать, что Пэнси вообще дышит за его плечом. Дышала ли она вообще?

— Другая женщина на похоронах, — коротко пояснил он, зная, что выглядит как настоящий придурок сейчас, его авторитет по сравнению с её сейчас был сильно ниже. Это не могла быть она, просто не могла. История не сходилась в его голове. Чёрта с два он купится на этот дешёвый трюк, чтобы выбить его из колеи.

Грейнджер провела ладонью перед лицом, на мгновение закрыв обзор. Каррера. Действительно та, кого он видел раньше. Её красотой он был очарован и её слезами обманут всего два дня назад.

— Красивое заклинание, не правда ли? Даже изменяет голос, — она улыбнулась и махнула рукой, обмакнув пальцы в поданную ёмкость с водой, протёрла лицо лёгкими прикосновениями. — Гибель воров, если тебе нужно ещё какое-то доказательство.

Вернувшаяся Грейнджер всё ещё была перед ним. Та, кого он знал так много лет. Та, кто прожила среди Каррера и была шпионкой Министерства. Та самая ведьма, та самая женщина. Ей достаточно было притвориться серой мышью, чтобы он не подумал на неё тогда, даже имея вопросы. Глаза — вот, что её выдало, теперь он это видел.

— Лучиано придумал его для меня, — пояснила она спустя секунду. — Нужна лишь одна вещь Дона, чтобы скрыть от всех его людей мою истинную внешность. А ты так любезно пустил меня в свой кабинет…

Сколько же превосходства и наглости было в выражении её лица, как много самодовольства, огонь ярости горел глубоко внутри Малфоя. Она обвела его вокруг пальца своей глупостью тогда, в Министерстве, потом красотой на похоронах, а теперь обводит сразу дважды, имея преимущество.

— Я бы послушал эту потрясающую историю, — ухмыльнулся он, зная, что топит глубоко в себе всё то молчание, которое норовило повиснуть от удивления.

Гермиона Грейнджер…

— Может быть, в другой раз, — Гермиона вдруг стала такой серьёзной, сводя брови на переносице. — В один из тех, когда ты не попытаешься следить за мной через своих людей.

— Ты пригласила меня, я отправил их вместо, — наброшенная на его лицо маска непринуждённости должна была быть достаточно убедительной, поэтому он только пожал плечами в подтверждение своего образа.

— Я не помню, чтобы приглашала тебя в свой кабинет рыться в моих бумагах, — почти прошипела она и развернулась на каблуках, чтобы удостоить своим взглядом Блейза и Дафну. Без единой царапины они лишь стояли на коленях со связанными за спиной руками. Грейнджер ногтем очертила скулу Забини и перехватила его подбородок через мгновение.

— Просто взгляни, какие послушные. Когда не суют свой нос туда, куда не следовало бы.

Малфой смолчал, как и Пэнси рядом. Они оба не доставили Грейнджер удовольствие от ответа, и, может быть, к лучшему. Драко не пришёл сюда, чтобы играть в её игру. Вместо этого он перевёл взгляд на Тео, который стоял по правую руку от своей госпожи. Ручная крыса новой леди, не иначе.

— Столько лет прожить под крылом у Лучиано и не выучить, что делать с предателями… а я почти что посчитал тебя достойным противником.

— Предателями? — Гермиона повернулась обратно к нему, явно удивлённая, проследила направление взгляда и хрипло рассмеялась. — Нет, Малфой, крысой он никогда не был. Ты мог сколько угодно убеждать себя, что Нотты принадлежали тебе, но взгляни ты на страницы истории… и ты бы знал, что они перешли Каррера ещё до Второй войны. Разве книга не у тебя?

Драко дёрнул уголком губ. Если бы в теле человека можно было бы прожечь дыру, Паркинсон однозначно бы это сделала с Ноттом, Малфой почти чувствовал, с какой силой она сжимает кулаки, воздух искрился рядом с ней.

— Как поживает Лира? — почти ненавязчиво поинтересовалась Грейнджер, возвращаясь на прежнее место и перехватывая бокал с красным, поблёскивающим от магии, вином. — Слышала, её мать не в лучшем состоянии.

Вопреки ожиданиям, она перевела взгляд на Тео, тот остался безэмоционален. Чёртова мразь. Они оба.

— Не надо втягивать мою жену и ребенка в это, — его голос почти сошел на шипение, но вовремя он остановился.

Малфой знал, что допустил ошибку, раскрыв свою свадьбу несколько лет назад. Это ни разу не играло ему на руку, несмотря на уговоры, что свадьба будет выгодной. Астория приносила проблемы, а не преимущества. Она была чёртовой проблемой сейчас, когда он собирался объявить войну, и любой стал бы в его глазах глупцом, если бы попробовал это отрицать.

Гермиона в ответ приподняла брови.

— Правда? А вот мой муж и его ребёнок были втянуты. Не находишь это нечестным?

— Я не приложил руку к смерти Лучиано, Грейнджер, я отвечал тебе честно и от своих слов не отказываюсь. И уж тем более я не причастен к смерти его жены.

— Факты говорят об обратном.

— Соизволишь поделиться?

— Сразу после того, как ты оставишь мою семью в покое.

— Твою? — теперь смеялась уже Пэнси, запрокинув голову назад. Полностью проигнорировав взгляд Малфоя, буквально вынуждающий её прекратить, она продолжила. — То, что ты пять лет сосала своему мужу, не делает эту семью твоей, только твой рот чересчур открытым.

— Осторожнее со словами, — вмешался теперь уже Казентино, делая едва заметный шаг вперёд. Малфой почти забыл о его присутствии. Он умел оставаться незаметным на виду достаточно, чтобы слушать и впитывать. Полезное качество для правой руки мафии.

— Или что? — Драко, хмыкнув, повторил его же движение. — Убьёте меня здесь? Её? — он качнул головой в сторону Паркинсон. — Их? — Дафны и Блейза.

— Теоретически, я могу, — довольно отстранённо заметила Гермиона. — Сомневаюсь, что кто-то сильно расстроится, как только узнает, что великий Дон Малфой якшается с аврорами. Или мафией. Если сказать Гарри, мне дадут медаль, как думаешь?

— Но ты умолчала об этом. Тогда.

— Сочла молчание и предупреждение тебя более выгодным. И посмотри, где мы сейчас. Ты не сможешь даже причинить мне вреда, зная, что я в любой момент приду к Гарри и расскажу ему всё.

— А твой драгоценный Поттер знает, что теперь ты отвечаешь за одну из самых влиятельных семей, на которую он ведёт охоту?

— Думаешь, ты самый умный в Министерских интригах? — Гермиона приподняла брови и откинулась на спинку кресла. — Кому он поверит больше? Его лучшей подруге или помощнику, на которого поступила интересная информация?

— Зависит от того, какие доказательства предоставить.

— И правда… — протянула Гермиона, на мгновение он решил, что загнал её в тупик. Всего на секунду, перед тем, как в её раскрытую ладонь Сиеной был вложен маггловский телефон. Малфой предвидел то, что на нём, ещё до её слов. — Доказательства в виде фотографий он, полагаю, сочтёт достаточно убедительными.

Всё выглядело так, будто в тупике он. Нет, только не ей, только не Грейнджер. Он не позволит загнать себя в ловушку. Лучше отдаст на отсечение левую руку, чтобы посмотреть, как она его сдаст, чтобы потом правой отправить в неё самое жестокое из тёмных заклинаний, которым его научил Лорд.

При одном воспоминании метка тут же зажглась, намереваясь расплавить к чертям кожу. Это ощущение вывело Драко из всей ненависти, что он чувствовал к Гермионе за то, что она посмела поставить его людей на колени.

— Если бы ты хотела предоставить ему их, ты бы уже это сделала. Чего ты хочешь, Грейнджер?

— Оставь мою семью в покое, я ведь уже говорила. До тех пор, пока я не вижу тебя и твои попытки перехватить мои районы, я буду молчать.

Он задумался. Или сделал вид.

Тео стоял от него на расстоянии вытянутой руки, человек, который всегда подсказывал своим мудрым советом, на которого можно было положиться. Возможно, Драко спросил бы его тогда, как ему поступить. Сейчас он не мог, не стал бы больше, да и ответ он знал наверняка.

Его голос не дрогнул ни на одной букве, когда он произнёс резкое:

— Нет.

— Нет? — Грейнджер удивилась, чуть сжимая губы. — Слухи о твоём неблагоразумии ходили давно, но мне выпала честь убедиться в них лично.

— Скажи мне, Грейнджер… — он слегка наклонил голову в сторону, изучая её, — а Лучиано правда настолько сошёл с ума, что насиловал тебя в своей спальне каждую ночь?

Грязные методы, чёрт, он знал, что они были мерзкими даже для него. В её лице что-то щёлкнуло, и маска невозмутимости соскользнула на долю секунды, прежде чем лёгкая непринуждённая улыбка вернулась на место. Он чувствовал её гнев и поднимающуюся внутри обиду за эти слова.

Тем лучше, играть с королевой, которая не способна ответить ему, неинтересно.

— Ты для себя интересуешься, насколько это может сойти мужу с рук?

— Нет, мне просто любопытно, не запудрила ли ты ему голову настолько, что он позволил тебе себя убить?

— Аккуратнее, Малфой, — Тео подал голос впервые за всю их перепалку. Чуть повернул голову, посмотрел в упор на своего бывшего Дона. И пусть он был совершенно пустым, этот взгляд, Малфой видел в нём лишь крысиную манеру. Может быть, позже он позволит Пэнси дорисовать ушки и усики на каждой его фотографии и не пожалеет об этом. — Ты стоишь здесь только потому, что нам отдан приказ к тебе не прикасаться.

— Она не рискнёт, — глаза очертили каждый сантиметр на лице Гермионы в поисках минимальной реакции. Непроницаема, скрывающая под своей маской столько секретов. — Правда ведь?

— А ты так уверен в этом?

В её глазах мелькнуло то, чего он никогда не видел. Нет, Малфой помнил её на войне, он помнил, с какой яростью она умеет убивать, но этот огонь он видел впервые. В нём таилась большая угроза, чем в той свите, которую она собрала возле себя. Леди Смерть, несущая её в его дом.

Может быть, они действительно сломали её перед тем, как позволить лёгким снова поглотить кислород. Каждую кость, каждую черту характера, каждое слово «умоляю», что срывалось с её губ, они переломили в ней всё, и теперь вот он — результат. Желание перерезать ему горло, пока он стоит напротив.

— Как ты назвал её, Малфой? — вместо того, чтобы дождаться его ответа, она кивнула на Пэнси. Он развернулся и встретился с тёмными глазами, полными решимости. Он никогда не ошибался в том, кого ставил рядом. Дафна избегала войны, но Паркинсон бросится с ним в самое её пекло и вытащит его оттуда живым, если понадобится.

— Сота, — короткий ответ, никакого поворота головы.

— Сота… — вторя ему, протянула Гермиона. — Война. Красивое сокращение для соттокапо.

— А как они назвали тебя? — он вернул ей своё внимание и посмотрел исподлобья, приподнимая бровь.

— Кампанья, — подала голос Сиена, не позволяя своей госпоже ответить.

— Клан Капелло… ты чем-то на неё похожа, знаешь, — довольствуясь выражением её подлинного удивления на лице, он добавил, скалясь. — Разница только в том, что она вела дела, пока муж сидел в тюрьме, а не убивала его.

Он ожидал, что выведет её на реакцию, хотя бы что-то более яркое, но получил только молчание и безразличие на несколько долгих секунд, тянущихся бесконечно.

— Тебе повезло, что ты женат, знаешь, — Гермиона понизила тон. — Я не посмею поднять руку на твою жену, тем более, что она больна.

Он удержался от того, чтобы громко фыркнуть. Следующий вопрос выбил его из колеи.

— Долго ей осталось? — искренность убрала землю под его ногами. Словно они были подругами всю свою жизнь, и Грейнджер спрашивала, потому что волновалась. Он почти поверил в эти чуть нахмуренные брови и длинную затяжку от сигареты. Неестественно фиолетовый дым окрасил пространство, когда она выдохнула его в воздух.

— Дольше, чем тебе, — всё, что нашлось у него из слов. Даже они выглядели слишком жалко и раскрывали то, сколько Астория значила для него на самом деле. — Попрощайся, пока ещё можешь.

— Не сомневайся, — она стряхнула пепел в стеклянную ёмкость рядом, — не упущу возможности нагрянуть к ней с небольшим визитом.

— Он будет последним, что ты сделаешь в этой жизни.

— Не нужно угрожать мне, Малфой, — почти процедила Грейнджер в ответ, отбивая каждое своё слово, как если бы отбивала его шпилькой на его черепе, наступив на него. — Мне нет никакого толка причинять вред Астории. Если бы я хотела, я бы это сделала. Скажем… прямо сейчас, пока ты здесь.

— Окажись рядом с ней на расстоянии километра, я не оставлю от тебя ни одного живого места. Ты уже забыла, как выглядят подвалы Мэнора?

Ни единого дрогнувшего мускула на лице, даже в глазах не отразились те вспышки боли, что она испытывала в тот вечер. Драко помнил, как она кричала, корчась у него на полу. Ей было настолько всё равно, будто там лежала не она. Другая Гермиона Грейнджер, та, что не носила фамилию крупнейшего мафиозного клана.

Малфой ещё не знал, что Каррера сделали с ней за эти долгие пять лет. Но он узнает. И Салазар помоги тем, на ком он это испытает в первую очередь.

— Боюсь, мне забыли провести по ним экскурсию, — безучастно проговорила она и кивнула Казентино. Наручники тут же упали с запястий Дафны и Блейза вместе с заклинанием, захлопывающим им рты. Но никто не произнёс ни слова, кроме самой Грейнджер. — Это первое и последнее предупреждение. В следующий раз я буду присылать их тебе по частям, если увижу на своей территории.

— Значит, в следующий раз я удостоверюсь, что пришёл к тебе сам.

— Буду с нетерпением ждать…

Она действительно отпустила их всех.

Позволила им выйти из клуба, сесть в машину и уехать. В грохочущей тишине, не нарушаемой даже банальными вопросами о том, как себя чувствуют Забини с Гринграсс.

Иногда Драко ненавидел машины, ненавидел сидеть за рулём и ненавидел то, что новые правила буквально вынудили его это сделать. Но иногда он находил в этом терапию, по-своему успокаивающую его душу и мысли. Наблюдая за сменяющимися пейзажами, можно было просто отключить голову и сосредоточиться только на свете сигналов светофора и хрусте гравия под колёсами.

Его холодный голос разрезал пространство, тяжёлое, как и вес всего осознания после сегодняшнего вечера.

— Достаньте мне каждую крупицу информации об этой дряни. Если к осени её семья не станет частью нашей, я сделаю так, что её семьи не станет вообще.

У дверей он попросил об ещё одной услуге:

— И ни слова Астории. Про Тео тем более.

Драко скорее умрёт, чем позволит им всем пострадать.

Нет, он сотрёт с лица каждое упоминание семьи Каррера, если хоть один волос упадёт с головы Пэнси, Дафны или Астории. К сожалению, для Грейнджер, женщин своей семьи он защищает лучше, чем её мужчина защитил её. Под такую угрозу ещё ни один Дон не ставил свою жену, как это сделал Лучиано.

Ему стоило бы поблагодарить Господа за то, что он мёртв.

Иначе Драко самолично задушил бы его при первой же встрече. Малфой смотрел бы в глаза этому ублюдку, чтобы увидеть, как в них гаснет жизнь. А Пэнси придержала бы его затылок, чтобы трахея не сломалась достаточно быстро. Кто-то отобрал у него эту возможность отомстить за свою семью, и этот кто-то поплатится.

В данном случае его жена, несущая теперь весь груз ответственности за мужа на своих плечах.

Гермиона Грейнджер была не самой страшной женщиной, которую породила война, но мафия с ней сделала то, что не удалось даже Беллатрисе с ножом — она заставила весь её разум треснуть изнутри. За это Гермиона превратит Малфоя в пепел, если он сам не окажется быстрее.

Ему придётся, и он соврёт, если скажет, что сделает это без удовольствия.

А потом ему придётся попытаться спасти свою собственную жизнь от Лондона, что обрушится на него стеной за убийство Золотой Девочки.

~*~

Не так много людей в мафии раскрывали то, что у них есть дети. Пожалуй, семья была и остаётся самой большой угрозой любому, кто ввязывается в преступность настолько, что кровь покрывает даже его глаза. Та, что ближе всего к сердцу, не просто приходящие и уходящие солдаты, а жена, муж, дети, сёстры, братья, родители. Кто-то, по кому искренне льют слёзы на похоронах.

Те, кого не было у Гермионы.

Она задавалась вопросом, было ли это её карой или благословением, наверное, сотню раз с тех пор, как Лучиано умер после того выстрела. С тех самых пор, как последние за эти дни капли крови попали на её кожу.

Если был метод более кровавый, то тот, кто наложил руки на Дона Каррера тогда, об этом не знал. Ни Авада Кедавра, ни попытка подчинить его себе Империо, ни даже пытки, пока его кости не сломались бы от заклинания Круцио. Нет. Пуля прямо между глаз на настолько близком расстоянии, что рисунки пороха остались на его лбу.

Она скучала по ощущению того, что был кто-то за спиной, кто сможет защитить, если что-то пойдёт не так. Грейнджер любила Кейла не меньше за то, что он сделал бы ради неё, но это было… не тем, что она бы попросила. По крайней мере не спустя столько лет.

Её стараниями Сиена поймёт, что это такое. После смерти её сестры Гермиона не могла позволить ей остаться без защиты своего крыла, без защиты фамилии Казентино. В первый раз это никого не остановило, но пусть только попробуют шагнуть во второй, она самолично применит то, что выучила за эти годы. Скьяретта и сама могла бы, её открытые невинные глаза были слишком обманчивы. Гермиона знала, что Малфой их тоже заметил.

Когда-то мафия перевернула всю жизнь Грейнджер с ног на голову, но это останется историей, которую она расскажет только перед смертью. Возможно, только Богу. Пока что Грейнджер стояла возле зеркала в своей невообразимо огромной гардеробной и выбирала из многообразия чёрных платьев.

Она ненавидела их.

Гермиона умела носить траур, не в первый и не в последний раз она была вынуждена это делать, но с каждым днём выбирать что-то чёрное было всё труднее. Может, дело всё-таки было в том, что она не хотела носить этот траур. Можно ли скорбеть по человеку, который сделал её жизнь невыносимой, хоть и привнёс счастья под конец? Можно ли вообще позволить себе лить слёзы и чувствовать ту боль внутри, позволить кому-то её увидеть?

— Ты бы скорбела по нему? — её голос дрогнул, Гермиона тут же осудила себя за это в собственной голове. Сиена подняла на неё глаза и хлопнула длинными ресницами дважды, прежде чем поняла вопрос.

— Я знала вашего мужа недостаточно долго, чтобы ответить.

От обращения на «вы» Грейнджер едва не передёрнуло.

Пройдут месяцы, прежде чем эта девочка, носившая две косички когда-то, поймёт, что Гермиона ей не враг. Она делает ужасные вещи, потому что знает, что будет, если их не сделать. Следующая пуля между глаз окажется у Сиены или Кейла, если не сыграть эту свадьбу. Скьяретта однажды поблагодарит свою Кампанью за это.

— Не стоит врать мне, — от взгляда, которым она одарила Сиену через отражение, по её спине могли бы пробежать мурашки. — Твой отец болтлив, когда выпьет. А пьёт он чаще, чем мы с тобой смотрим в зеркало. Вместе взятые.

Скьяретта стушевалась. Она ещё не знала о том, какую роль сыграет в этой игре, Гермиона предпочла бы, чтобы и не знала. Чем-то Сиена напоминала ей саму себя, такая же потерянность во взгляде, прощание с жизнью, которую она когда-то знала. Разница была только в том, что девочка родилась в этом мире и всегда знала о своём будущем. Грейнджер никогда не думала, что окажется там, где она сейчас.

Она опустила глаза, отвечая на вопрос:

— Я — нет. Но мы никогда не были знакомы. Я не знаю, каким человеком он был. И меня он не любил никогда.

Любил…

Гермиона гневно дёрнула чёрный костюм с вешалки и швырнула его на небольшой диван подле себя. Он казался правильным выбором.

Было время, когда одежда оставалась единственной свободой, которая у неё была. Её Лучиано никогда не пытался забрать, никогда не пытался поставить Грейнджер на место. Он понял, что поставит его скорее она, если он рискнёт. Но не на место, а на колени, и был бы прав.

Сейчас её свобода была во всём и одновременно ни в чём. Даже в одежде её не было, она растворилась в воздухе вместе с жизнью человека, притащившего её в этот мир кошмаров.

Гермиона поплачет об этом позже, после того, как уничтожит единственного, кого она винила, и бросит последнюю чёрную розу над его могилой. Сорванную специально для него из её сада.

— Идём, у нас ещё много дел на сегодня, — кивнула Грейнджер с тяжёлым выдохом.

Всё было бы проще, если бы она просто перерезала ему горло в тот день, когда они стояли вдвоём возле склепа. Один Мерлин знает, как ей тогда этого хотелось. Вскрыть вену на его шее и наблюдать, как постепенно кровь окрашивает землю под его ногами, видеть понимание в его глазах за мгновение до смерти.

Гермиона никогда не думала, что можно ненавидеть кого-то настолько сильно, что хочется забрать у него всё, что он любит, сжечь, убить, затопить под тонной бетона, растворить в кислоте. Но Малфой был мужчиной, окружённым женщинами, и этот сукин сын прекрасно знал, что переступать горло женщине мало кто себе позволит.

Кейл ждал их у выхода из дома, его глаза пробежались сначала по Гермионе, потом по Сиене, но по второй гораздо более коротко. Ему не в первый раз жениться не по любви, он привыкнет. Когда-нибудь.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — Казентино чуть придержал руку Грейнджер до того, как она сядет в машину. — Ты прекрасно знаешь, что шага назад не будет.

Может быть, если бы он любил свою жену так же сильно, как Гермиона любила своего мужа, он бы понял. Но пока что он задавал вопросы, которые обязан был задать, и какой-то частью своего мозга она это осознавала. Той, что умела видеть не только чёрные и белые краски, пусть сейчас их было больше, чем обычно.

Она кивнула Сиене, разрешая садиться в машину, а сама развернулась на каблуках.

— Если я не заручусь этой поддержкой раньше него, мы попрощаемся со всем, что имеем.

— Гермиона, я не могу утверждать наверняка, что действительно Малфой был тем, кто отдал приказ.

Да, это она тоже знала. Несмотря на то, что выслушала всё до последнего слова, произнесённого во время пыток, чувствуя вкус крови на кончике своего языка. Человек может сказать, что угодно, лишь бы избавиться от боли, поэтому в конце концов они довели до состояния, когда он будет способен сказать правду. И даже она могла быть ложью.

— Может быть, не он, — согласилась она, кивая головой. — Но есть другой момент, о котором ты забываешь. Он давно хочет отомстить за смерть Люциуса и Нарциссы. Скажи мне, что он забыл про это, и я рассмеюсь тебе в лицо.

— Смерть Люциуса была несчастным случаем, — прорычал он ту известную истину, к которой они все уже привыкли. Сама Гермиона в неё не верила, почему её так рьяно пытался навязывать Кейл, она не знала. Он добавил следом под строгим взглядом. — А ты станешь той, кто начнёт войну.

— Иногда нужно уметь бить первой. Может быть, если бы мы умели, Лучиано и Амелия были бы живы.

Клинком прямо глубоко в сердце, настолько, что пятна крови в её фантазии уже проступили на идеально белой выглаженной рубашке. Её замутило даже от того, что она это просто представила, картинка с воспоминанием выскочила перед глазами и вынудила её сдвинуться с места к машине.

Внутри она закурила, чтобы выбить наконец воспоминание из своего мозга и вылезти из него, будто из воды. Каждый день, каждую ночь одно и то же — та же сцена, те же глаза. Это будет преследовать её целую вечность, и никакие зелья не помогут стереть то, что уже впечаталось в обратную сторону черепа намертво.

Будь она чуть более слабой, чуть менее сломанной, она бы нашла лучшего легилимента в стране и попросила бы раскрошить воспоминание на тысячи осколков в её разуме. Но на самом деле Гермиона знала, что только эта боль поведёт её дальше, как вела всегда, все эти годы. Она позволит ей это, потому что больше у неё не осталось ничего.

Сиена и Кейл оба хранили молчание, за что им стоило бы сказать спасибо, ещё одного сомнения в своих действиях Гермиона не потерпит. В отличие от Тео, которому позволялось говорить слишком многое в стенах её дома, они не обладали привилегией сомневаться в ней.

Гермиона наблюдала за совершенно чужими пейзажами Лондона, мрачными от того, насколько спокойными они были. Люди, бегущие мимо, не имели ни малейшего понятия, что происходило за границей их жизни, и им было всё равно. Они смеялись, улыбались, любили, плакали, переживали. Делали всё, что им вздумается, потому что даже если они оступятся, на кону вряд ли будет стоять столько же, сколько стояло у Гермионы.

Они бесили и злили своим спокойствием и умиротворённостью. Счастьем, чёрт их подери. Чистым и открытым всему свету.

Вот маленькая девочка бежала по улице к родителям, торопясь скорее с ними встретиться. Тут же парень дарил девушке букет, чтобы порадовать её. Пожилая женщина поучала внучку, сидя на скамейке в парке. Мужчина наворачивал круги с коробочкой с кольцом в кармане.

Гермиона не выдержала, сглатывая слёзы и поднимая глаза к крыше машины.

Я предупреждал тебя. Этот мир только разобьёт тебе сердце. Не моя вина, что ты вошла в него добровольно и не смогла выбраться.

Шесть метров над землёй ещё никогда не казались таким далёким расстоянием.

Даже его голос всё ещё звучал так же, как и всегда, вплоть до последней интонации. Холодной, конечно, как было почти всегда, эмоции не были его привычкой, он знал, какими опасными те бывают.

Она бы позвонила ему ещё тысячу раз, чтобы попросить прощения за всё, что она могла сказать ему тогда в ответ. Теперь разве что на том свете она произнесёт вслух всё то, что не решалась раньше. И от этого сердце истекало кровью. Можно ли умереть от разбитого сердца? Если да, определённо, когда Гермиона закончит, она сделает именно это.

Большинство Донов скептически относились к женщине на месте лидера клана. Они знали её, видели её не раз, и всё-таки не могли принять, что теперь она сядет на “трон” своего мужа. Некому и незачем было сдерживать слухи и разговоры, как только сменилась власть, поэтому Гермиона позволила всем их слушать и делать свои выводы.

Едва она шагнула в комнату, в ней стало слишком тихо, настолько, что воздух было тяжело втягивать, им стало некомфортно, даже почти противно дышать. И дело было не в запахе сигарет и алкоголя в нём витавшем. В страхе. Он, как сырость после дождя, виден не сразу, но его легко почувствовать.

Страх перед неизведанным, перед ней. Не потому, что Гермиона внушала ужас, а потому что была для них слишком большой тайной. Но она расскажет им о себе всё, что они захотят знать, покажет каждый план, каждый уголок души, заставит поверить в её власть. И тогда в комнату она будет заходить под ту же тишину, только с привкусом страха и уважения, сейчас до этого ещё было далеко.

Сиена не издала ни единого лишнего вздоха, пока они шли через комнату к столу. Как любезно Гермионе оставили место во главе стола, где прежде всегда сидел её муж, а она смотрела, прикидываясь девочкой-официанткой, не женой, только так Грейнджер могла быть в курсе всех дел, не раскрывая себя.

Это было темноватое помещение одного из теперь уже её казино, которое было единогласно выбрано для встреч когда-то очень давно. Здесь, за столом для покера, при свете синеватых ламп решались судьбы людей, как судьбы брошенных на стол карт.

— Добрый вечер, — приветствие вышло ледяным, как металл клинка перед тем, как его вонзают в кожу. Она разместилась на своём месте и вскинула брови.

— Ты собрала нас, — Маркус был здесь, поэтому он первый, как самый приближённый, и подал голос. — Что ты хочешь обсудить?

— Авроров, конечно.

— Они сидят на нашем хвосте не первый день! — тут же было тихо, но с ноткой ярости подхвачено одним из Донов.

— Ужесточили контроль за перевозками, наш склад накрыли неделю назад. Он всегда был в тени. Ощущение, что где-то в Министерстве сидит крыса, — донеслось от другого.

Гермиона позволила им ругаться и обсуждать аврорат столько, сколько им вздумается, попросила бокал с вином, внимательно вслушиваясь в каждое сказанное слово. Мужчины, словно дети, им только дай возможность разговориться, они не заткнутся ещё долгие часы, но зато выплеснут весь гнев, чтобы слушать трезво позже.

Казентино с ухмылкой наблюдал за этим и за тем, как его Кампанья пьёт вино медленно, но и то уже приближалось ко дну бокала. Гермиона слушала, думала над тем, какие из Донов более эмоциональны, чем другие. Даже те, кто имел друг к другу претензии годами, могли сидеть и ополчаться против одного врага, который у них был — закон.

Девять человек. Восемь мужчин и одна женщина. Не хватало Малфоя в другом конце стола, который сидел бы с такой же тихой ухмылкой, изредка вставляя пару слов. Он никогда не отличался тем же характером, это Грейнджер помнила, пусть и последняя такая встреча была уже довольно давно. Он считал их идиотами, или большинство из них, как имел привычку считать всех вокруг. Только один он был умнее других, понимал больше. Впервые кто-то даст ему понять, что это далеко не так.

Вытерпи всю их болтовню, выжди. Как только они поймут, что ты не произнесла ни слова — они заткнутся. И только тогда начинай говорить.

Тео будто самолично стоял за её плечом, шептал каждое слово ей в ухо, игнорируя всех остальных.

Если ты будешь говорить, перебивая их, ты не добьёшься ничего.

Она бросила спичку в костёр, собранный из щепок, политых бензином, и всё ждала, когда же он догорит.

Последняя значимая фраза прозвучала от Дона, идущего третьим после Малфоя в этой иерархии влияния, чуть более спокойного, нежели остальные. Его фамилию Грейнджер помнила, Реджина входил в круг тех, кто создавал мафию в Англии. Но пока что она была совершенно ей не важна. Только после заключения союза, нужного ей, она выучит их имена и начнёт произносить их с уважением. До тех пор, какой бы властью они не обладали — они для неё как пыль под ногами. Опасная, которая может оказаться в лёгких и задушить, но всё ещё пыль.

— Может быть, просто выкупить аврорат? Мы ведь можем подкупить большую часть, и тогда они поведут расследование не в ту сторону.

Стекло ударилось о столешницу, как только появилась секунда тишины, Гермиона поставила бокал и подняла глаза. Вид её был настолько скучающим, насколько это было возможно. Все взгляды обернулись к ней, вспоминая о том, что она тоже здесь сидит. Нет, они никогда не забывали. Они игнорировали её намеренно, ибо что женщина может понимать на этом собрании?

Грейнджер успела только протянуть ладонь в сторону, в неё тут же приземлился бумажный конверт.

— К чему эта бесполезная трата денег? Мы все знаем, что Главный Аврор не купится и только меньше будет доверять своим же людям.

— Простите, мисс Грейнджер, — Маркус нарочито сильно вытянул её имя, напоминая, где её место, за что не получил даже краткого взгляда. Но, видимо, выражения лица Кейла за её спиной от этого тона было ему достаточно. Гермиона оказалась единственной, кто рискнул появиться на встрече со своими людьми с такой наглостью, нарушив порядок. — Но решать эту проблему как-то нужно.

— У меня есть для вас другой вариант.

Она вытащила стопку снимков из конверта.

— Я скажу вам, кто крыса, которая все эти годы натравливает на вас авроров, пока от себя отводит подозрения и чистит хвосты.

Шлепок бумаги об стол вышел оглушительным. Снимки, десятки снимков, перед лицом каждого Дона, так близко, что не заметить было невозможно. Малфой входил и выходил из Министерства каждые несколько дней, он бывал на месте преступления со значком, он носил форму. Недостаточно тайно, чтобы люди Каррера не засекли его, хотя это оказалось задачкой гораздо сложнее, чем Лучиано думал сперва. Он копал под него не один день.

— Малфой заработал себе место помощника Гарри Поттера по делам мафии. Он удаляет информацию из тех дел, которые ему выгодны, подбрасывает теории, которые ему удобны для отдела, и прячет у себя дела, которые могут навредить его репутации. Мне удалось убедиться в этом лично. Его имя никогда не всплывало нигде в документах, несмотря на численность семьи.

— Малфой? — чей конкретно это был голос, Гермиона не разобрала, но она кивнула.

— Я узнала об этом сама, когда приезжала к Главному Аврору на разговор о смерти моего дорогого мужа. Его Сота, Паркинсон, также работает при нём там, она отвечает за архивы и активно чистит их от ненужной информации.

— Почему мы должны доверять вам?

— Потому что я — всё, что вас сейчас спасает от краха мафии, — Грейнджер улыбнулась уголком губ. — В отличие от Малфоя, на которого я навела подозрения, Поттер мне доверяет. Достаточно, чтобы я могла скормить ему ложную информацию и навести на единственного, кто предаёт этот союз.

Она ткнула пальцем на фотографию в самое сердце Малфоя, надеясь, что это он почувствует через все расстояния.

— Он нарушил первую и главную заповедь — не работать, не связываться с полицией. Добровольно и с полным пониманием, что он делает.

Добровольно… все присутствующие знали, что Гермиона не сможет сдать мафию Аврорам. Как только слова истины о других кланах слетят с её губ, её сердце остановится. Она могла говорить только о собственном, потому что теперь клятву с семьёй Каррера хранила и заключала сама с собой. Но другие семьи оставались под защитой, пока в Министерство приходила она. Поэтому они, хотя и не желая этого, доверяли её действиям в этом ключе.

Лучиано позаботился о её молчании, даже в случае его смерти. Он продумал до мелочей то, как заставить девочку, какой она пришла к нему, унести с собой в могилу тайны семей. Это было одной из многих вещей, за что ей стоило бы сказать ему спасибо. Он позаботился о том, чтобы в случае чего, она смогла направить армию самым хитрым способом из всех возможных.

— Но зачем… его отец был в числе первых, с чего бы ему это делать?

— За тем же, зачем он убил Лучиано, — хмыкнул Маркус, что стало неожиданностью даже для Гермионы. — Жажда власти. Смерть Люциуса буквально свела мальчишку с ума.

— Этот мальчишка, — вклинилась Грейнджер, — при желании уничтожит всё, что мы знаем, ценим и любим. Всё наше дело. И раз вы столько лет не делаете с этим что-то, то собираюсь я.

— У тебя нет доказательств, что Лучиано убил он, — зазвучало с правой стороны.

— Нет, но у меня есть доказательства, что он работает на два лагеря. Мне этого достаточно, чтобы пойти против него и забрать всё, чем он обладает. Это предательство. За которое, я напомню, он когда-то выставил «награду» в лице головы Теодора Нотта. Малфой не подчиняется своим же правилам, как он будет подчиняться нашим, чтобы сохранить мир.

— Войны не было уже десятки лет!

— Значит, пора начать её, чтобы равновесие, которое мы храним за этим столом, больше никогда не пошатнулось. Наши дети должны знать, что такое верность. Как мы можем научить их этому, если тот, кто не знает о таком понятии, сидит среди нас?

— Чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы вы пошли со мной. Против него. Хочу напомнить ему, что бывает с теми, кто предаёт мафию.

Она слышала сомнение, которое витало в воздухе, каждую мысль, разговаривающую с ними в их головах. Выбор, поставленный перед ними, был для размышлений не на одну ночь, но она требовала ответа сейчас.

Два стула скрипнули, и оба Дона развернулись, чтобы уйти. Грейнджер соврала бы, если бы сказала, что надеялась на их поддержку, но она позвала их как раз за тем, чтобы её не было. Птички принесут Малфою информацию о том, что она задумала, а он поймёт, с кем связался.

Маркус поднялся с места первым и кивнул. Драко чересчур долго травил этот клан Аврорами, несмотря на их союз.

Ещё трое поднялись следом. Затем ещё. И ещё.

Те шестеро, кто остался на этой встрече, стояли перед Гермионой и были готовы пойти за ней, если не до конца, то точно в самое начало.

Малфой, играя в исключительно свою игру, забыл о самом важном — деле, которое объединяло их всех. Мафия стояла выше любви, выше семьи, выше любых желаний, денег и власти. Она была тем, что всегда было важнее. Он не учёл этого, понадеявшись на собственную хитрость.

Нет, Мафия всегда хитрее.

Она не прощает, находит, мстит, делает больно.

И никого никогда не отпускает живым.