Он не мог уйти. Тёплый летний воздух ласково щекотал кожу, пробирался под одежду и заполнял лёгкие. Вернуться в душную квартиру он уже просто не мог. Саша понимал, что его шатает, что он сотворит глупость, как только появится возможность, но ноги не слушались. Он был пьян, так глупо пьян из-за пары бокалов, что стыдно за себя стало. Трёхсотлетний город, бывшая столица России решил уйти во все тяжки под боком у Константина, взяв протянутый Дареном бокал.

На балконе Саша грохнулся напротив Миши.

Взгляды встретились. Что тот вообще забыл здесь? Не курит… Просто посидеть в тишине? Возможно. Он ведь тоже уставал. Саша коснулся виском перила, не отводя взгляд от чужого спокойного лица. Во что он вляпался? Столько лет страданий, чтобы вернуться в ту же точку. В темноте синяки от недосыпа казались менее заметными, а светлые, ещё недавно идеально уложенные назад волосы стали похожи на вечно неопрятную причёску Юры, будто Москва сам растрепал их.

— Саша, — чуть севший голос прервал приглушённый белый шум, в который смешались голоса из квартиры и гул питерских улиц. Причина, которой Саша мог оправдать своё непотребное поведение — такое количество городов, решивших провести несколько дней именно у него. Саша мог проигнорировать их сумасбродную, совершенно не подходящую личностям за семьсот тусовку, но тухнуть дома отчего-то стало невыносимо именно сегодня.

Он поднял взгляд на Москву.

— Да, Михаил Юрьевич?.. — даже язык слушался слабо, но он съязвил, как мог. Хотелось подразнить, передразнить так, как любил делать сам Миша. Хотелось, чёрт возьми, уколоть его как можно больнее.

Он подался вперёд. Саша даже не вздрогнул. Алкоголь притупил страх, и в помутневшем мире остался лишь чужой образ. Тёплые, нежные руки коснулись его лица, к ним так хотелось прильнуть и ощущать как можно дольше. Пальцы Москвы запутались в его тёмных кудрях, и тут же сорвавшийся громкий вздох поймали губы. Саша не понял, кто сделал это раньше. Должно быть, сам он опередил, бросившись навстречу. Прыжок с обрыва. В его плен, в его руки, к его теплу, к его губам. Он занял все мысли, только он прямо сейчас. Когда Миша вернулся в свой угол, утягивая Сашу за собой, тот впервые понял, как на самом деле соскучился. Они целовались медленно, дорожа каждой долгой секундой, будто мир готовился к ядерному апокалипсису. Теперь уже Саша придерживал чужой подбородок, пока Московский ненавязчиво, самыми кончиками пальцев гладил его талию под слегка задрвашейся рубашкой. Хотелось больше. Так сильно хотелось, чтобы он касался смелее, везде, где хочет, не боясь спугнуть. Было необходимо прижиматься к нему всем телом, сквозь несколько слоёв одежды ощущать, делить с ним один воздух. Дышать только им одним.

Дверь на балкон хлопнула. И словно ведро ледяной воды опрокинулось на Сашу. Он резко отстранился, в страхе распахнув глаза. Что он наделал…

Приоткрытые, покрасневшие губы и чуть помутившийся взгляд голубых глаз. Руки, что всё ещё касались его, стали обжигать до боли. Питер подскочил и в долю секунды оказался на кухне, в коридоре нагнав Екатеринбург.

— Прости, не хотел меш-– Саш, всё в порядке? — Костя слишком осторожно коснулся чужого плеча. Все звуки вмиг стали громче, оглушили.

Санкт-Петербург не осознавал, что ресницы слиплись, и в уголках глаз навечно застыли слёзы.

— Кость, я… Всё… — ни одна цельная мысль не могла сформироваться в голове. Ни одна цельная мысль, не связанная с Мишей — Что ты хотел?

— Тебя искал, — рука Екатеринбурга легла ему на плечи и повела в одну из, слава богам, пустых комнат — И не зря, как вижу. Что этот лицемер тебе сказал?

— Он не лицемер…

Когда его усадили на кровать, Саша чувствовал, как разваливается на куски сердце под шрамом от пули. Как в тот день, когда любимый человек нажал на спусковой крючок. Тело не болело, но он чувствовал, что умирает. Всему виной алкоголь, точно, дурацкий спирт. Только вот от мысли, что уже через несколько часов отпустит, легче не стало. Где-то далеко обрушилось давно не жилое здание. Саша по-прежнему хотел выстрелить себе в голову, ответить «да» на вопрос о грустном Петербурге и стойко выдержать смех Михаила в лицо. А потом всё равно застрелиться, даже если это будет бесполезно. Он просто примет секундную боль, а потом протрезвеет и будет скрывать этот постыдный эпизод до конца своих дней.

— Он… Я… Я так люблю его, — он позволил каплям слёз расчертить щёки, обессиленный подался вперёд, но Екатеринбург вовремя подхватил его, удержав на месте.

— Тише-тише. Ты извини, но давай по порядку. Я видел только то, что вы целовались, и, если быть честным, выглядели как голубки.

— Да… Ничего не произошло, он ничего не сказал, но… Я скучаю, ты не понимаешь, я не могу без него, я не могу так больше.

* * *

«Завтра в восемь буду ждать тебя».

Питер повертел в руках записку, но подписи не нашёл. Гадать не приходилось… по крайней мере, он хотел верить. Голова уже не болела, а все пьяные мысли о суициде Саша задвинул в дальний ящик. Никогда ещё в его кабинет не приносили букет тюльпанов и конверт с билетами в кино на такой заурядный фильм, по каким он тащился, а Москва под них засыпал. Банально же… Саша прижал записку к груди. Михаил Московский, собственной рукой написал это, вероятно, найдя у себя в доме ручку лишь чудом. И как Саше теперь работать? Как завтра пережить целый день в ожидании? Как успокоить болезненно заколотившееся сердце? На эмоциях он хотел написать Косте, но вовремя понял, что тот рад не будет, и стёр сообщение, так и не отправив. Он остался один на один со всем трепетом и сладостным ожиданием, что подарил глупый клочок бумаги.

Когда они встретились, Саша только слабо усмехнулся.

— И что прикажешь делать с ещё одним букетом?

— Это уже твоя проблема. Некрасиво было бы приходить к такому мужчине с пустыми руками, — Московский сверкнул улыбкой, и Саша поджал губы. Он стал таким слабохарактерным, но должен был признать, что перед таким Мишей всегда был слаб. Тот только с работы, видно по одежде и всё такому же, вечно уставшему взгляду. Питер понял, что не обидится, если тот действительно уснёт на сеансе. Он будет только рад.

Фильм оказался действительно незаурядным. Текуче сюжет заводил зрителя в иной мир, не давая толком раскрыть себя, но имея век насмотренности, Саша уже представлял, чем всё закончится. Он откинул голову на спинку кожаного диванчика, коснулся щекой собственного плеча и глянул на Москву. Тот всё своё внимание отдавал фильму. Удивительно…

— «Я так боялся, что пригласил меня не ты», — будто мог кто-то ещё. Саша предпочёл бы театр, Саша предпочёл бы картинную галерею, но вчера у него не возникло даже мысли, крошечного желания возмутиться. Ему не понять страсти Михаила к современным развлечениям, вроде бесконечного просмотра самых разных фильмов на одном и том же большом экране, но он уступает ему со всей готовностью.

Москва ощутил на себе чужой взгляд.

— Просвещайся, Саш. На меня успеешь насмотреться.

Губы сами собой растянулись в нежной улыбке. Он и не подумал отводить глаз от любимого профиля, идеального в каждой мелочи: прямой нос, острый подбородок, ставшие привычными синяки под глазами… Так хотелось снова к нему прикоснуться, проследить каждую деталь, растрепать идеальную укладку и стать причиной его улыбки. Питер вяло перевёл взгляд на экран, и с этой секунды фильм начинал захватывать. Он хоть и знал, чем всё закончится…

В момент его словно за шкирку схватили и резко вытащили из вымышленного мира, швырнули обратно в зал одним несмелым прикосновением. На секунды Саша перестал дышать, напрягся всем телом и боялся шелохнуться. Лицо Москвы оставалось всё таким же непроницаемым, но пальцы едва-едва касались чужой ладони.

Так продлилось до тех пор, пока напряжение не начало сводить Сашу с ума. Страх и неопределённость — это то, чем он уже сыт по горло. Он бросил взгляд на Мишу, на опущенные уголки губ, острые скулы и полуприкрытые глаза. К чёрту. Взял его руку и переплел пальцы. На этом смелость и закончилась, заставив резко отвернуться. Вдох-выдох. Кто-кто, а чёрная стена перед глазами уж точно не могла причинить ему вред. В отличие от пальцев, мягко сжавших его собственные. А они ведь часто так делали раньше… Да, на людях держаться за руки было нельзя, но дома, без лишних глаз, Саша безумно любил вот так беспричинно переплетать пальцы и напоминать себе, что он не один. Он никогда не будет один. Даже будучи не в своём уме, Миша делал всё возможное, чтобы спасти его. А потом поиздеваться, ударить, но… сейчас ему хотелось довериться снова, пусть даже это значило вновь ошибиться.

Саша вернул внимание фильму. Он иногда посматривал на их руки, и всё ещё боялся пошевелиться, чтобы ничего не испортить. И главные герои как назло так красиво за руки держались. А потом тяжесть чужой головы на плече окончательно убедила, что он параноик.

Концовка фильма оказалась открытой, но…

— Это было… уютно, думаю. Неожиданно, на самом деле, я хотел бы получить определённость в концовке, а открытые сюжетные линии — приём или дилетантов, или невероятных профессионалов своего дела. Тут пока сказать не могу, но, может, если я разберусь в теме глубже…

Москва тихо, почти снисходительно усмехнулся.

— Я знал, что тебе понравится, — он поднял голову и, не отпуская рук, потянул Питер прочь из зала.

— Неужели ты так спокойно спал, потому что уже смотрел этот фильм?

— На дружеском свидании с Камалией. Подумал, что тебе бы понравилось, — он обернулся, встречаясь с удивлённым, немного оскарблённым, но полным детского восторга взглядом. Подумал о нём.

— Ты посмел использовать меня как запасной вариант?

— Эй, — Миша освободил руку и, остановившись, коснулся чужого лица кончиками пальцев — Конечно нет, ваше имперское Высочество, и в мыслях не было. Прошу извинить, если ненамеренно задел ваши чувства, — на закатывание глаз Питера он легко рассмеялся — На следующую премьеру схожу сразу с тобой, если будет что-то многообещающее.

— Если? — Саша мягко убрал его руки.

— Если. Я так и не поспал из-за тебя, — он потёр лицо — Приду домой, выпью пустырника и устрою себе завтра выходной.

— Так и передам остальным, — на душе потяжелело от понимания, что сейчас они расстанутся. Пусть до завтра, но… скоро Миша уедет обратно в Москву, и между ними снова будут километры.

— Позволите ли просить у вас поцелуй на прощание, Александр Петрович?

Он вскинул голову, но тут же успокоился. Положил ладонь на чужой затылок и притянул к себе, коснулся губами лба.

— Иди домой и выспись.

Москва только шумно втянул воздух.

— …как скажешь.