Гермиона впервые влюбилась, когда ей было четырнадцать, а потом Рон солгал ей. С тех пор она решила, что больше не позволит мужчинам лгать себе.

Она знала, что Драко почувствовал это. Их связь завибрировала, как струна, напряжённая до предела. Магия Грейнджер видоизменялась, принимая более тёмные, опасные оттенки. Безопасный голубой цвет темнел до синего. И Гермиона помнила, что все цвета в конце превращались в чёрный.

Малфой смотрел на неё, и сердце его сжалось от боли и страха. Он видел, как её глаза становились ярче, будто бы горели изнутри. Седая прядка, которую она постоянно окрашивала, чтобы скрыть, снова проявила свой настоящий цвет. Несколько новых прядей поседело, как будто что-то внутри Гермионы умирало, несмотря на отпечаток руны жизни над сердцем. Смерть всегда забирала своё.

— Гермиона, — Драко прошептал, протягивая руку, но не осмеливаясь коснуться её, — позволь мне всё объяснить. Всё совсем не так, как думаешь.

Обращение по имени только сильнее разозлило её. Будто бы Малфой делал сейчас это намеренно.

— Твоё сердце предаёт тебя, — ответила Грейнджер. — Ты боишься меня. Не нравится?

— Я боюсь за тебя. — Он сделал ещё шаг к ней. — Давай уйдём отсюда. Я обещаю, что расскажу тебе правду. Отвечу на все твои вопросы. Только позволь мне тебе помочь.

Гермиона посмотрела на него и в её глазах читалось открытое обвинение. Это всё сейчас происходило из-за него. Почему Малфой позволил этому случится? Зачем скрывал то, чем мог воспользоваться Гарри, ведь это настолько опрометчиво? Они не раз обсуждали, что у Поттера не должно оставаться каких-то рычагов давления на них. Они и так подставляли друг друга, начав эти отношения.

Только Драко всё равно кое-что припрятал в рукаве Гарри.

— Всё это из-за тебя, Драко, — её голос дрожал от эмоций.

— Я не хотел, чтобы всё так получилось, — ответил он, чувствуя, как магия Гермионы резонирует с его собственной. — Я пытался защитить тебя. Пожалуйста, доверься мне. Если пожелаешь, это будет в последний раз.

— Защитить? — Гермиона горько рассмеялась, её смех был полон сарказма и отчаяния. — Ты просто прятал свои секреты, надеясь, что я никогда не узнаю правду. Ты всегда закрывался от меня, отворачивался всякий раз, когда я просила тебя довериться мне.

— Давай уйдём отсюда.

Грейнджер осмотрелась по сторонам. Поттер не появился рядом, и никто из членов Совета. Все остались там, за столом, будто бы ничего не случилось. Но ни для кого не было большой тайной, что в этих стенах не нужно стоять рядом, чтобы услышать чужие секреты. Все загадки министерства предназначались тому, кто владел им.

Рука Малфоя, всё ещё протянута к ней, совсем рядом. Гермиона выдохнула и вложила в неё свою ладонь. Хлопок аппарации унёс их из этого проклятого места.

Они очутились в огромном, но мрачном помещении. Оказавшись на твёрдой земле, Гермиона невольно вздрогнула. Воздух здесь был затхлым, будто бы время остановилось. Её окружали тени и холод, и она сразу поняла, что это место давно заброшено. Мебель укрыта старой посеревшей от времени тканью, и это придавало комнате ещё более зловещий вид. Пыльные простыни, свисающие с кресел и столов, буквально кричали о том, что здесь давно никто не жил. Гермиона осторожно провела рукой по одной из накидок, и её пальцы оставили след в слое пыли.

Тишина была почти осязаемой, нарушаемой лишь её собственным дыханием.

На стенах висели завешанные портреты, скрывающие лица людей, которые когда-то жили здесь. Гермиона попыталась приподнять одну из тканевых завес, но остановилась, почувствовав, как что-то холодное скользнуло по её спине. Это место хранило свои секреты, и она чувствовала, что не готова к их раскрытию. Её собственная магия этому противилась.

Свечи, которые стояли по периметру комнаты, давно не горели, их фитили были покрыты пылью и паутиной. Глаза Гермиона постепенно привыкали к полумраку, но тени, казалось, двигались, когда она не смотрела на них прямо. Каждый её шаг эхом отзывался в пустых залах. Грейнджер всматривалась в стены, но они не раскрывали своих тайн. Куда бы её ни перенёс Малфой, у этого места существовала своя история. И по всей видимости, не самая светлая и счастливая.

Она повернулась к Драко, его лицо было полутенью, скрытое мраком комнаты. И только сейчас она поняла, что это не её магия противилась этому месту, а его. Малфой не хотел тут находиться.

— Где мы? — эхо разнесло её слова по всему помещению.

— Это старое поместье, принадлежащее моей семье, — ответил Малфой. Его голос был тихим, почти шёпотом. — Здесь никто не бывал много лет.

Гермиона ощутила дрожь по коже. Эмоции Драко преобладали. Руна сейчас работала в его пользу. Это место не просто пустовало, оно было наполнено призраками прошлого. Грейнджер почувствовала, как магия вновь вспыхнула внутри, словно предупреждая о надвигающейся опасности.

Но вместе с этим что-то ещё проснулось под кожей. Какое-то странное притяжение. Она точно была уверена в том, что прежде никогда здесь не бывала, но откуда тогда странное влечение вперемешку с отвращением?

— Поместье Блэков, — протянула Гермиона. — Почему ты привёл меня сюда?

Драко сделал шаг к ней, его глаза блестели в полумраке.

— Это самое подходящее место.

Дом казался ей живым, будто наблюдал за каждым её шагом. Она чувствовала, как что-то глубоко внутри этого места отзывалось на её присутствие, как если бы дом знал её и признавал её право быть здесь.

Гермиона снова попыталась почувствовать свою магию, но всё, что она ощущала, было отголосками магии Драко. Руна холодила отпечаток на её коже, напоминая о своей власти, о порочной связи. Гнев и ярость, что разгорелись внутри Грейнджер в министерстве, сейчас заглушались, их поглощала притаившаяся здесь тьма.

— Это место… оно влияет на магию, — сказала Гермиона. — Здесь магия искажается. Руна на моей коже… она связывает нас, и поэтому я чувствую только твою магию. Ты сделал это специально.

Она смотрела на него, и её ярко-голубые глаза засверкали в темноте. Грейнджер почудилось, что она задыхается от неизвестности и напряжения. Но она знала, что должна оставаться сильной.

Драко стоял неподвижно. Он пытался сдержать бурю эмоций внутри, самый настоящий шторм. Его глаза, обычно холодные и расчётливые, теперь были полны боли и сочувствия. Малфой видел, как Гермиона страдает, и это разрывало его сердце на части. Он сделал шаг к ней, но остановился, осознавая, что его близость может только усугубить её состояние.

— Гермиона… Я не хотел, чтобы ты страдала. Всё, что я делал, было ради твоей безопасности. Но, кажется, я допустил ошибку. Я постоянно ошибаюсь.

— Я рада, что ты это понимаешь, — огрызнулась она. — Ты обещал мне всё рассказать. Я жду.

— Серьёзно считаешь, что если бы раньше узнала о том, как я переживал смерть отца и матери, то это всё изменило?

— Речь сейчас не о твоих родителях, а обо мне! Почему Гарри сказал, что он отдал меня тебе? Разве ты не понял, что только это меня сейчас беспокоит? Почему вы говорили обо мне, как о вещи? Расскажи мне это! Начни с этого.

— Тебе следует прояснить этот момент, — Малфой наклонил голову. — Ты порой забываешься, что не всегда была у меня на первом месте. Воспринимаешь это, как должное.

— Не нужно сейчас перекладывать на меня вину, Драко. Оставь при себе все эти манипуляции…

— Считаешь, что я пытаюсь тобой манипулировать? — оборвал её Малфой. — Нет, Грейнджер. Я просто говорю тебе, что ты забываешься. Считаешь, что я умолчал о своих делах с Поттером только из-за того, что что-то скрывал от тебя. Почему ты не подумала своей светлой головушкой, что не всё сводится к тебе?

— Он буквально сказал, что отдал меня тебе. Это, ты хочешь сказать, не сводится ко мне? Прекрати ходить вокруг да около.

— Никто больше ходить не будет. Не переживай. В этом поместье выросла моя мать и её сёстры — Андромеда и Беллатриса. В этой самой гостиной я обезглавил свою тётку. Это было моим первым осознанным убийством. Беллатриса Лестрейндж просто пропала для всех, словно её никогда и не было. Её смерть стала моим первым секретом. — Он подошёл к одному из портретов, стаскивая с него простыню. — А самое примечательное, что Нарцисса всё равно продолжала ждать свою сестрёнку в гости. Она отказывалась видеть и принимать всё то безумие, что пленило Беллу. Прошло время, и моя мать спросила меня напрямую, что я сделал с ней. Она чувствовала, что я храню какой-то тёмный секрет.

Безупречное лицо молодой Беллатрисы смотрело на них с портрета. Картина была мёртвой: не говорила и не двигалась. Малфой взглянул на портрет тётки, а потом вытянул волшебную палочку и направил на него. Что-то прошептал и на стене осталась только увесистая золотая рамка.

— Я признался ей. Рассказал, что отомстил за все страдания, которые Белла принесла в семью Малфоев. Нарцисса не обвиняла меня, не кричала, но и не посмотрела на меня. Развернулась и вышла из моей комнаты.

— Я не знала, что это был ты…

— Знаешь, когда всё пошло под откос после возрождения Тёмного Лорда, первой бедой к нам в дом заявилась Белла. В то утро, когда министерство написало о массовом побеге заключённых из Азкабана, мать предупредила меня, что, возможно, к нам заявятся гости, — Малфой усмехнулся. — Подарком по случаю воссоединения семейства стал Круциатус. Она нагрубила Нарциссе, назвала её сукой, а я попытался отстоять честь матери, за что получил Непростительное в качестве награды.

Он коснулся золотой рамки, а после продолжил:

— Это стало моим первым серьёзным наказанием. Я думал, что умираю. Никогда ранее никто ко мне не применял такую тёмную магию. Я знал о Непростительных лишь на теории. Когда я убивал Беллатрису, вспомнил то мгновенье. Я желал, чтобы она прочувствовала всё то же самое.

— Лестрейндж заслужила…

Гермиона умолкла, не закончив предложение. Драко взглянул на неё с мрачной усталостью. Его глаза загорелись тёмным огнём. Он словно превратился в другого человека, чья сущность пропитана тьмой и всецелым разочарованием. Его оскал казался острее, его движения стали резче, будто бы он готов был нанести удар в любой момент.

Рядом с ним Грейнджер впервые почувствовала себя в опасности.

Она ощутила, как что-то внутри неё меняется. Её сердце забилось сильнее. Тёмное пятно на коже — отпечаток руны жизни — начало болеть. Оно ожило — ожило самой тьмой, что исходила от Малфоя. Её магия молниеносно реагировала на его присутствие, словно тёмная энергия Драко заражала её собственную.

Что-то новое и непонятное.

Глаза Гермионы широко раскрылись от ужаса, когда она осознала, что перед ней стоит не тот Драко Малфой, которого она знала. Это был Драко, окружённый тьмой, которая как бы притягивала её в свои объятия.

Грейнджер чувствовала, как всё внутри неё переворачивается. Хотелось списать всё на воздействие чёртового поместья. Она смотрела на Драко, понимая, как глубоко копнула. Так отчаянно гналась за правдой, что не заметила, как ранила любимого человека. Не обратила внимание, как секреты, касающиеся их двоих, разрослись до невиданных масштабов.

Не заметила, как пробудила в нём нечто иное. И почему-то в этот самый момент вся правда стала такой незначительной. Секреты перестали иметь вес. Ей захотелось коснуться Малфоя, только бы смахнуть с него эти гнусные тени. Снова увидеть прежнего Драко.

Он пытался её всякий раз спасать, но вот Грейнджер в ответ поставила в приоритет собственные интересы. Она снова нарушила все данные себе обещания.

— Я следую за тобой. Склоняюсь вместе с тобой. Я принимаю твою сторону, но ты всё равно считаешь, что я мог тебя предать. Допускаешь эти мысли. Смотришь на меня с вызовом и презрением. Неужели я ещё не доказал тебе свою верность?

— Я бы посмотрела на тебя, окажись ты на моём месте.

— Думаешь, у меня не возникает вопросов к твоим секретам, Грейнджер? У тебя их явно побольше. Начиная от писем леди Джессики, продолжая общением с Теодором за моей спиной и заканчивая визитами к Блейзу. Я знаю о тебе всё, но не задаю вопросов, не лезу в твою душу. Покорно, подобно рабу, жду, когда ты сама откроешься мне.

— Не тебе упрекать меня тайнами, — сглотнув, ответила она. — Расскажи я тебе всё, ты бы не стал больше прислушиваться ко мне. Побежал бы с палочкой на Гарри, позабыв обо всём.

— Я порой тебя не понимаю. Почему ты можешь оправдать себя, но не находишь оправданий для меня? Почему так? Почему стоит мне оступиться, как ты видишь во мне предателя, способного тебя подставить или ранить? Но не понимаешь, что со стороны для меня выглядишь точно так же? Откуда это лицемерие, Гермиона?

Она закусила губу, пытаясь найти правильные слова.

— Может, потому что я боюсь, — наконец призналась Грейнджер. — Боюсь потерять контроль над ситуацией, боюсь, что ты можешь сделать что-то, что навредит всем нам. И ещё больше боюсь, что мои чувства к тебе делают меня уязвимой.

— Чувства? — Драко скептически прищурился. — Какие такие чувства? Те, что ты прячешь за спиной своего идеального образа? Те, в которых ты способна признаться лишь в моменты, когда думаешь, что вот-вот умрёшь? Не подумай, я не требую от тебя постоянных од в мою честь, но не нужно прикрываться этим, когда понимаешь, что я тебя поймал с поличными.

— Да, чувства, — её голос стал твёрже. — Потому что я не знаю, как с ними справиться. Я не должна была влюбляться в тебя, Драко. Это против всего, во что я верила, против моего здравого смысла. Может, это самая большая моя ошибка. Но это случилось, и теперь я не знаю, как быть.

— Ошибка?

— Драко, я не…

— Не хотела?! — его серые глаза пылали гневом. — Что ты «не», Грейнджер? Расскажи мне об этом? Давай же! Ты ведь так любишь разглагольствовать о том, что «не хотела причинить боль», «не хотела обидеть или ранить», «не хотела снова сделать глупость». Ты постоянно твердишь об этом, Грейнджер, но всё равно бьёшь под дых. С разбегу, вкладывая в свой блядский удар всю силу.

И вот Малфой стоял перед ней со всей своей скрываемой внутри темнотой, но абсолютно беззащитный. Он внушал страх, но не намеревался вредить Гермионе. Но разве можно было быть уверенной в этом? Склонял голову так, будто вновь оказался перед Поттером. Его сердце разрывалось на миллион осколков, и это она с ним сделала — девушка, которой он доверил это самое сердце.

Он называл её как угодно. Но не ошибкой.

— Хочешь услышать, что с ней случилось? — Малфой подошёл к Грейнджер вплотную. — Так не терпится узнать тайну нашей семьи?

— Не нужно, Драко… — Гермиона инстинктивно сделала шаг назад.

Сейчас ей не хотелось этой непозволительной близости. Впервые от Драко несло опасностью за милю. Он превратился рядом с ней в того, кем обещал не быть. Перед Гермионой стоял личный аврор господина министра. Беспощадный, не знающий жалости, жестокий и мстительный.

— Малфои… Эта фамилия всегда не давала тебе покоя, не так ли, Грейнджер?

Драко снова приблизился к ней и провёл рукой по щеке. Он не снял перчатки, позволяя себе прикоснуться к Гермионе тёмной затёртой кожей, пропитанной кровью несчастных жертв. Да и смотрел он на неё так, будто бы точно знал, кто следующим падёт от его руки.

— Ты сейчас притворяешься, что боишься меня. Стоишь тут, вжимаешься в стену, но я знаю, что твой пытливый ум уже смакует правдой, которую ты узнаешь. Ты должна ликовать, Грейнджер.

Эта его жестокость, с которой он разрушал мир, с таким трудом состроенный ею для себя, чтобы переносить свою тяжелую жизнь. Эта его несправедливость, с которой он обвинял её в притворстве, в ненатуральности, взорвали её. По щеке скатилась слеза. Гермиона впервые плакала под натиском Драко. Это ощущалось совсем иначе, будто бы до этого её слёзы по-настоящему ничего не стоили. От Гарри она всегда ждала удара, готовилась к боли.

— Я не притворяюсь, — прошептала она.

— Моего отца казнили. Поцелуй дементора, — вкрадчиво начал рассказ Малфой. — Но ты об этом знаешь. Как и то, что я отправил свою мать во Францию, когда понял, что она не может справиться с этой потерей. Нарцисса была удивительной.

Он так отчётливо проговорил слово «была». Выделил его. Сделал на нём акцент. Почему-то Гермиона даже не допускала мысли, что леди Малфой могла быть мертва. Если Драко и позволял себе упоминать мать в разговоре, то только вскользь, будто бы случайно оговорился. И ничего в нём не выдавало этой всепоглощающей скорби. Или Гермиона попросту не желала его слышать и видеть?

— Ты ведь знаешь, каково это, страдать и желать умереть, но при этом оставаться в живом теле? Конечно знаешь, Грейнджер. С такой тобой я и познакомился. И сколько бы раз ты не бросалась сама под ножи, у тебя всё равно оставался какой-то стимул жить. Ты же у нас непобедимая героиня, самоотверженная и непоколебимая, да? — рука Малфоя скользнула к её шее. — У меня тоже был стимул. Я хотел уберечь свою мать. Хотел однажды вернуться к ней и увидеть нежную улыбку на родном лице, услышать любимый голос, ощутить тепло её рук на своих щеках. Я грезил этими мечтами! Я положил свою жизнь на алтарь этого желания, понимаешь?

— Драко…

— Нет, Грейнджер! — прервал он её. — Теперь ты выслушаешь всё от начала и до конца.

Его сильные руки продолжали опускаться, пока не очутились прямо над тёмным пятном, символизирующем их связь. Натиск стал сильнее и грубее.

— В последнюю ночь, когда Нарцисса оставалась в мэноре, я был у Блейза. Встречался с его матерью. Та должна была передать мне лекарство для Нарциссы. Я не верю в предчувствия, но что-то тогда со мной было не так. Весь вечер, что я провел в доме Забини, я ощущал, как мне не хватает воздуха. Я буквально дышал через силу. Лёгкие сдавливало, тело ломило, а в голове одновременно пустота и полнейший хаос. Имя моей матери всплывало поверх всех мыслей, но я упорно делал вид, что ничего не происходит… — Драко продолжал надавливать на её магическое пятно. — Как мне рассказали позже, именно так работает связь между родителем и наследником в древних чистокровных семьях. Но откуда мне было это знать? Родомагия — это что-то странное, ненадёжное и нестабильное. Мне так казалось.

Гермиона слушала рассказ Малфоя, хотя подсознательно понимала, чем всё закончится в этой истории. Её сердце болезненно сжималось. И без того ослабленная и уничтоженная, Грейнджер не могла вынести этого — не могла смотреть в глаза Драко, не могла слышать этот голос. Чувство вины переполняло её, но это не имело никакого значения.

— Я нужен был Поттеру. Он захотел меня, как ребёнок, который увидел новую метлу. Без каких-либо объяснений. Veni, vidi, viciс лат. — «Пришёл, увидел, победил». Не так ли? Он даже не попытался со мной поговорить. Ему это не нужно было, ведь новому Поттеру знаком только один язык — язык боли и насилия.

— Не говори, что…

— Когда я вернулся в мэнор, боль во мне была уже настолько велика, что я даже опасался, что не перенесу аппарацию… — Драко запнулся, а его натиск ослаб. Он непроизвольно сделал шаг назад, отступая подальше от Гермионы. — Я вырос в Малфой-мэноре. Это наше родовое поместье с богатой историей целого рода. Эти стены помнят, как отец учил меня ходить… Они помнят смех моей прекрасной матери. А ещё они помнят, как Поттер изрезал Нарциссу. Медленно, неспешно, с особым удовольствием. Он проник в мэнор в тот вечер, точно зная, что меня не будет дома. Нарцисса собственноручно приготовила ему чай, а потом умоляла его о смерти. Он продолжал наносить ей раны, — неглубокие, но чтобы точно было больно — прося её только об одном. Она должна была передать мне следующие слова: «Склони голову перед новым министром, служи ему».

Перед глазами Грейнджер всплыла старая вырезка из «Пророка». Она вспомнила то дело, о котором так долго говорили, но виновных не нашли. Люди долго перешёптывались о бездеятельности министерства, а сам Гарри только успокаивал и заявлял, что авроры работают над этим. Грейнджер тогда несколько вечеров провела с Роном, разбирая детали зверского убийства столь значимой фигуры в магическом мире…

— Барбара Забини… — ужасаясь, протянула она.

— Она предала меня. Сдала новому министру, будто бы Малфои ничего больше не значили. После смерти Люциуса она вздумала, что может не считаться с нашей семьёй. Она в тот вечер вызвала меня к себе, очень задерживалась, а после учтиво извинялась, пока Поттер занимался моей вербовкой через Нарциссу.

— Мерлин Всемогущий… — Гермиона прикрыла рот руками.

— Нарцисса выжила, но с того вечера больше не проронила ни слова. Я отправил её во Францию, приставил к ней лучшую охрану, нанял целителей. Я пытался сделать всё, чтобы она однажды пришла в себя. Но, разбитая смертью отца, после визита Поттера она умерла окончательно. Шли месяцы, но ничего не менялось. Я навещал её при первой же удобной возможности. Старался проводить с ней больше времени. Знаешь, Грейнджер, я всегда перед визитом к ней принимал горячий душ, оттирал кровь с помощью лавандового мыла. Я не использовал магию, чтобы отмыться от всей этой грязи. К ней я приходил в белой хлопковой рубашке, с небрежно уложенными волосами и улыбкой на лице. Я хотел, чтобы она заговорила со мной. Мечтал, чтобы аромат лаванды напомнил ей о тех днях, когда её маленький сын приносил ей огромные охапки свежесрезанной лаванды… А потом Нарцисса и вовсе начала забывать меня. Её сознание не выдерживало.

Вот, что за цветочные нотки Гермиона постоянно улавливала от Малфоя. Это было лавандовое мыло.

В горле образовался ком, на глаза навернулись слёзы. Грейнджер слушала, но не перебивала, потому что даже не знала, что тут можно сказать. Она и сама потеряла родителей два года назад. Они погибли от рук людей Гарри, но почему-то эта боль и рядом не стояла с тем, что испытывал Малфой. Возможно, когда Поттер говорил, что сжалился над Гермионой, он имел ввиду именно это. Смогла бы она пережить подобный кошмар? Наверное, нет.

— Ей ничего не помогало. Целители разводили руками не в силах помочь Нарциссе. Я даже обращался к магловским врачам, изучив сотни статей о лечении деменции, склероза и маразма. Я пытался сделать хоть что-то, но у меня не получалось. Моя мать буквально умирала у меня на руках — на руках своего сына, которого даже не помнила. И тогда я решил, что уйду от Поттера. Был готов распрощаться с ним, чтобы в нужное время ответить ему за Нарциссу… — Малфой поднял голову и посмотрел Грейнджер в глаза. — И тут он подсунул мне тебя. Отдал. Вызвал в свой кабинет, когда ты там валялась в крови и без сознания. Он вручил мне вместо матери тебя. Мол, возьми, эта будет тебя помнить, даже говорить с тобой будет.

Он сделал ещё шаг назад. Драко сам теперь пытался скрыться. Маска аврора спала с него, но на смену ей пришёл настоящий Драко — тот, который существовал ещё до службы у Поттера. Безоружный, загнанный в угол, напуганный и раздавленный. Он оголял все эмоции, причиняя себе боль каждый раз, когда называл имя матери. Натиск его магии ослаб.

— Он позволил мне о тебе позаботиться, Грейнджер. Вот, что он имел ввиду, говоря, что отдал тебя мне.

— Но ты же всё равно мог уйти. Ты не должен был заботиться обо мне. Тебе вообще должно было быть всё равно на меня… Ты мог отказаться от меня. Не брать.

— В тот вечер, когда Поттер пришёл к Нарциссе в мэнор, он унёс несколько тайн с собой. Он выжидал, пока сможет ими воспользоваться.

— О чём…

— Но, даже вручив тебя мне, он понимал, что я всё равно могу в любой момент уйти. Забрать тебя, скрыться с тобой, — не дал ей что-то сказать Драко. — Мою мать убили в Лионе, в магловском городке во Франции. Её просто обезглавили в гостиничном номере, попутно вырезав весь персонал. Для Поттера ничего не стоят десятки невинных жизней, если нужно добраться к конкретному человеку. Хотя я склоняюсь к тому, что он устроил ту резню намеренно, — Малфой покачал головой. — Он вызвал меня к себе, чтобы я доложил ему об охоте на Севере, а под конец встречи вручил письмо. В конверте с печаткой Малфоев. Последнее письмо моей матери, которое её заставили написать под Империусом.

Между ними повисла минутная гробовая тишина.

— Мерлин Всемилостивый… — протянула Гермиона. — Я даже подумать не могла, Драко…

— Потому что нет трагедии больше, чем твоя собственная, не так ли?

— Почему ты мне этого не рассказал?

— Я прогнал даже Пэнс, Грейнджер. Не позволил ей навещать мать, стал меньше с ней общаться, хотя всегда клялся ей в том, что до самого конца буду рядом, буду защищать её, — Малфой оскалился. — Я прогнал названную сестру, потому что не желал подставлять под удар. Понимал, что если Поттеру что-то не понравится, он начнёт искать новые рычаги давления на меня, а потом в моей жизни появилась ты… Я не мог тебе признаться в том, что мои чувства подвергают тебя такой огромной опасности. Я боялся, чёрт тебя побери, что стоит мне всё рассказать, как ты сбежишь. Знаю, что ты не робкого десятка, но находиться рядом со мной — это огромная опасность.

— Я могу то же самое сказать о себе, Драко. Думаешь, что Гарри не стал бы в случае чего давить на меня через тебя? Это слишком удобно и действенно, чтобы от такого отказываться.

— А потом я решил, что не хочу на тебя вывалить это дерьмо. В этом не было никакого злого умысла. В моих действиях по отношению тебя никогда нет злых умыслов, Гермиона. Я не способен на это, понимаешь? Между любым злом и тобой всегда буду я. Покуда моё сердце бьётся, я буду защищать тебя… — его голос перешёл на шёпот. — Я хочу спасти хотя бы тебя.

— Нарцисса… гордилась бы тобой.

— Возможно. Когда-то я уже обещал одному человеку свою защиту, а потом сам же оттолкнул её, — говорил он с таким сожалением и ненавистью к самому себе. — В тот день, когда Белла завалилась к нам в дом, я поклялся, что буду защищать Пэнс — свою названную сестру…

— Но вы ведь…

— Мы общаемся, видимся и продолжаем оставаться друг для друга братом и сестрой, но всё стало сложнее, Грейнджер. Она выросла, а я оттолкнул её тогда, когда должен был быть рядом. Между нами образовалась пропасть, хоть мы усердно и игнорируем этот факт. Всякий раз, когда мы с ней разговариваем, я чувствую, что кое-что изменилось. Я потерял частичку Пэнс, когда захлопнул перед ней дверь поместья во Франции. Я не хочу, чтобы у нас случилось так же, но я постоянно допускаю ошибки… И, возможно, однажды ты меня не простишь.

Она почувствовала, как её сердце сжалось от боли и отчаяния. Ком в горле мешал дышать, и она с трудом сглотнула, пытаясь принять этот горькую правду. Её глаза были наполнены слезами, но она не позволила им скатиться по щекам. Внутри неё царил такой беспроглядный мрак, её душа опустошена. Каждое слово, каждый жест Драко казались ей теперь частью огромной лжи, в которой она жила. Это было тем миром, который для них и построил новый министр Гарри Поттер.

Она ощутила, как ноги становятся ватными, и ей пришлось опереться о ближайшую стену, чтобы не упасть.

Её взгляд блуждал по тёмной комнате. Гермиона чувствовала себя раздавленной. В её голове крутились тысячи вопросов, но ни один из них не мог вырваться наружу. Она стояла на месте, не в силах поверить в то, что услышала. Жестокость Поттера не знала границ, но почему-то Гермиона была уверена, что на Малфоя она не распространялась в таком ключе. Подобного она даже вообразить не могла.

Гермиона поняла, что правда, которую она так жаждала узнать, предстала перед ней в гораздо жутком образе, чем она могла себе вообразить. Безмолвие, окутавшее их, стало невыносимым, давящим, и она ощутила, как её магия снова начала пробуждаться. Но на этот раз её силы были слабее, словно их поглотила тьма, исходившая от Драко, от этого поместья и от рассказанной истории.

Голова кружилась, и сдавалось, что мир рушится вокруг неё. Грейнджер знала, что должна быть сильной, но в этот момент она чувствовала себя такой же хрупкой, как никогда раньше.

— Теперь ты знаешь всё, — с этими словами он направился в обратную сторону, отдаляясь от неё. — Потом скажешь мне, стало ли тебе от этого легче, Гермиона.

Драко ушёл, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Он оставил её одну в этом мрачном, заброшенном поместье. Тишина окружала её со всех сторон, становясь невыносимо щемящей. Она осмотрелась, пытаясь осознать реальность происходящего. Завешанные портреты, покрытая пылью мебель, тёмные углы… Что она вообще здесь делала? Жизнь не готовила Грейнджер к тому, что когда-то её приведут в поместье, где выросла Беллатриса Лестрейндж — образ из её кошмаров на протяжении многих лет.

Она должна уйти отсюда. Прочь от этих стен и этой правды, которая оказалась столь неподъёмной.

Закрыв глаза и глубоко вздохнув, Гермиона сосредоточилась. Она представила себе место, куда хотела бы перенестись, место, где она могла бы найти хотя бы временное утешение. Её тело начало исчезать, окружённое магическим слабым сиянием. Грейнджер уловила неприятный холодок где-то под кожей. Её магия переплелась с тьмой поместья Блэков. Она судорожно выдохнула, продолжая фокусироваться и направлять свою силу на то, чтобы побыстрее выбраться отсюда. Никогда прежде аппарация не давалась с таким трудом.

С тихим хлопком Гермиона исчезла из проклятого дома. Она явилась в безопасном месте, подальше от груза, нависшего над ней. Грейнджер стояла, пытаясь успокоиться. Её дыхание было неровным, а мысли спутанными.

Всё, чего сейчас хотелось, — это забыться, раствориться в чём-то, что могло бы стереть из памяти последние часы. Она чувствовала себя разбитой на тысячи острых осколков. Гермиона закрыла глаза, надеясь, что сможет найти в себе силы пережить этот момент. Другого выбора ей никто не предоставил.

Грейнджер сняла туфли и побрела вдоль побережья. Песок под ногами был белым, мягким и прохладным. Вода в заливе искрилась в лучах заходящего солнца, окрашивая пейзаж в нежные розовые и золотистые оттенки. Но для Гермионы эти краски оставались тусклыми и мрачными, отражая её внутреннее состояние. Она так редко здесь появлялась, но после разговора с Драко лучше места для неё не существовало.

Здесь, два года назад, она развеяла прах своих родителей, убитых людьми Гарри. Это место стало для неё символом утраты и горя. Гермиона помнила, как стояла здесь, держа в руках урну, и чувствовала, как часть сердца и души умерли навсегда. Тогда она дала себе обещание быть сильной и бороться за справедливость, но теперь эти воспоминания лишь усиливали её боль. Борьба отнимала все силы, делала слабее и не давала ничего в ответ. Она старалась не вспоминать о том дне, когда Поттер соизволил ей разрешить это прощание… Возможно, что с ней он действительно был не так уж и жесток.

Гермиона прошла несколько шагов вперёд, остановившись у самой кромки воды. Волны мягко накатывали на берег, омывая её ноги прохладной пеной. Она чувствовала, как слёзы начинают стекать по её щекам, смешиваясь с солёным морским воздухом. Опустившись на колени и коснувшись песка руками, Грейнджер почувствовала, как магия снова оживает внутри неё. Настоящая, не принадлежавшая Драко и не помеченная тьмой старинного поместья. Но вместо того, чтобы принести утешение, магия усилила пустоту и отчаяние.

— Привет, мам… Привет, пап… — прошептала Гермиона. — Я не сдержала слова.

Данные им обещания обернулись тяжким бременем, которое она не могла больше нести.

Но, судя по всему, в новых реалиях никто не мог сдерживать своих слов. Она оплошала перед погибшими родителями, а Малфой — перед названной сестрой, которая всё ещё была жива.

Грейнджер хотела тут забыться, раствориться в этом месте, которое оставалось свидетелем её самой глубокой боли. Она чувствовала себя одинокой и уязвимой. Возможно, правильнее было отправиться за Драко… Она подняла голову и посмотрела на горизонт, где небо встречалось с морем. В этом безбрежном пространстве она когда-то искала ответы, искала утешение. Но ведь теперь был Малфой, который стал для неё и рассветом, и закатом. Он стал солнцем.

— Я не знаю, что мне делать дальше… Мам, я не знаю… Мне так сложно. Я очень устала…

Правой рукой уже интуитивно она потянулась к тёмной отметке на коже. Сердце снова больно закололо, а в ушах эхом послышался голос Драко.

«Я знаю о тебе всё, но не задаю вопросов, не лезу в твою душу. Покорно, подобно рабу, жду, когда ты сама откроешься мне».

Руна жизни связывала магию, сердца, души и, естественно, жизни. Гермиона закрыла глаза и прислушалась к себе, пытаясь в самых глубинах отыскать ниточку, которая вела к сердцу Малфоя. Легко было чувствовать его полностью, когда тот стоял на расстоянии вытянутой руки, но сейчас ведь их разделяли сотни миль. Если постоянно улучшать эту связь, то можно получить определённые преимущества, но Грейнджер желала уже сейчас услышать знакомое и размеренное сердцебиение.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоить рвущиеся наружу эмоции. Гермиона сосредоточилась только на своей руне, на её холоде, который пронизывал до самого сердца.

«Где ты сейчас, Драко?»

Сначала она слышала только шум волн и шорох ветра, но постепенно, углубляясь в своё сознание, она начала улавливать что-то другое.

Это было как лёгкое, едва заметное касание, как тонкая нить, тянущаяся из самых глубин её души к сердцу Драко. Гермиона следовала за этой ниточкой, углубляясь всё дальше и дальше. Она представляла себе его лицо, его глаза, его присутствие. В памяти всплывали моменты, когда они были вместе, когда их магия переплеталась в единое целое. Грейнджер уже знала его магию, его силу, его эмоции. Она чувствовала его боль и сочувствие, его заботу и тревогу.

И с каждым мгновением её связь с ним становилась всё крепче. Она выдохнула, сильнее прижимая руку к пятну.

Тук… тук… тук…

Гермиона услышала глухой стук сердца, едва уловимый, но такой знакомый. Она сосредоточилась на этом звуке, позволяя ему заполнить её сознание. Его сердцебиение было ритмичным и размеренным. Под ладонью внезапно разлилось тепло. Вечно холодный отпечаток руны вдруг потеплел.

Она знала, куда нужно перенестись. На пляже так и остались её туфли.

— Драко! — позвала она, как только босые ноги коснулись холода каменной дорожки.

Малфой стоял у арки с засохшими цветами, держа руку на груди, в области сердца.

— Это была ты?..

— Прости меня, — она бросилась к нему в объятия. — Прости, пожалуйста, Драко.

— Гермиона. — Малфой вдохнул аромат её волос, поддерживая за талию. — Моя Гермиона.

— Я никогда от тебя никуда не уйду. Просто позови меня с собой и я приду, даже сквозь злые ночи.

Драко крепко держал её в своих объятиях, его дыхание было прерывистым, но тёплым. Он был живым и настоящим. Смерть его не касалась, не оставляла на нём своих мерзких отпечатков. Гермиона чувствовала, как его сердце бешено колотится под рукой, лежащей на его груди.

— Грейнджер, ты не понимаешь… — сказал он тихо, словно боясь разрушить этот хрупкий момент. — Или просто не хочешь понимать, насколько опасна твоя жизнь.

— Я знаю, Драко. Я знаю, как сложно и как опасно. Но мы ведь справимся. Мы всегда справляемся, — она прижалась к нему крепче, желая согреться его теплом. — Ты не один. Мы вместе, и так будет всегда.

Гермиона позволила себе это озвучить. Разрешила себе этот самообман и готова была в него нырнуть с головой. У неё только это и осталось.

Малфой медленно отпустил её, его руки скользнули вниз, оставаясь на тонкой талии. Он посмотрел в карие глаза, и в его взгляде было столько боли, сколько Грейнджер никогда не видела раньше.

— Ты сильнее, чем кто-либо из нас, — он нежно провёл большим пальцем по её скуле. — Но тебе тоже нужно время. Тебе нужно пространство, чтобы осознать всё. И я могу это дать тебе.

В их случае отпускать — это свобода, которой сейчас так не хватало.

— Меня вызывают в Дублин, но это ненадолго. Я вернусь к завтрашнему вечеру. И я попрошу тебя об одном: береги себя, Гермиона.

— И ты себя, Драко.

Она не стала спрашивать, зачем его вызывали. Не хотела этого знать. Ей хотелось верить в то, что у них был в запасе этот «завтрашний вечер».

— Мир горит, Грейнджер, — он слабо усмехнулся, заметив тревогу в её голубых глазах.

— Пусть сгорит, — ответила Гермиона.

— Если нужно будет, я сожгу его для тебя, — Драко поцеловал её в лоб. — Я бы испепелил его для тебя, если бы это означало, что ты будешь спасена. Мне плевать на то, кто там сгорит заживо.

— Моего пламени хватит для нас обоих.

С глубоким вздохом она аппарировала к себе в квартиру.

Она не слышала, как Драко прошептал себе под нос:

— Надеюсь, что ты не возненавидишь меня, что бы ни случилось, Гермиона.

Завалившись на кровать, Гермиона потянулась к книге, взятой в библиотеке Малфой-мэнора, стараясь отогнать от себя мысли о Нарциссе и об их последней встрече.

Может, Драко тоже заслуживал на правду?

«К середине шестнадцатого века культ Бафомета достиг апогея своего влияния. Секретные собрания, проводимые в глухих лесах и заброшенных замках, стали легендой. Мистические обряды и ритуалы, включавшие кровавые жертвоприношения, укрепили позиции культа как самого тёмного и могущественного в магическом мире.

Почему-то многие современники верят, что роль маглорождённых волшебников в культе была столь мизерной, что о ней не стоит даже вспоминать. Никто не допускает мысли, что человек, рождённый в самой обычной семье, но наделённый особым даром, захочет покорить себе весь мир.

Известным лидером культа в то время был Левиус Рокстон — маглорождённый волшебник, чьи амбиции и жестокость не знали границ. Рокстон верил, что только через чистоту магии и крови можно достичь истинной власти. Под его руководством культ Бафомета расширил свои ряды, вербовав не только магов, но и маглов, обманывая их обещаниями могущества и бессмертия.

Одним из самых мрачных эпизодов истории культа стало так называемое «Очищение Вестфалии» в 1583 году, когда более тысячи маглорождённых волшебников и их семей были жестоко убиты. Это событие навсегда осталось в памяти магического сообщества как одно из самых кровавых и беспощадных. Документы свидетельствуют, что Рокстон лично руководил этим массовым убийством, утверждая, что таким образом он очищает мир от «нечистых».

Интересно, что даже внутри самого культа некоторые члены оставались недовольны всем происходящим и пытались противостоять Рокстону. Малколиас Блэк, чистокровный волшебник, намеревался свергнуть Рокстона, утверждая, что идеалы культа были искажены до неузнаваемости. Однако его потуга закончилась неудачей, и Блэк был убит своим же последователем, что только укрепило страх и ужас вокруг культа Бафомета.

С конца шестнадцатого века культ начал терять свою силу, в основном из-за внутренних конфликтов и восстаний против его жестоких методов. Однако даже сегодня следы их влияния можно найти в старинных текстах и артефактах, которые рассказывают о тех тёмных временах и безумных амбициях, поглотивших множество жизней…»