Я даже не успел понять, что произошло.

Мы были в одном из отделений «Белого луча», где-то в далёком космосе, где я должен был встретиться с Поллуксом. Доставивший меня сюда Габиум, конечно, в своей обычной манере назвал мне какие-то координаты, но они прозвучали для меня лишь набором букв. Потому я не имел ни малейшего понятия, где мы. К тому же Габиум, стоило нам оказаться в огромном зале, отдалённо напоминающем что-то наподобие зала ожидания, моментально исчез — я и пискнуть не успел.

И вот в итоге я остался один на один с этой неуютной атмосферой. На мне, как и обычно, была форма протектора, и звезда-подвеска скрывала мой истинный облик, потому для всех шныряющих туда-сюда звёзд и планетаров я выглядел всего лишь обычным приземлённым, посему не заслуживал их внимания.

Во всяком случае, до того момента, пока в меня на всей скорости не врезалась какая-то планета, отчего я пошатнулся и чуть не упал, ровно как и планетар. Из его рук выскользнули инфоры и энерглассы и со звоном разлетелись по полу.

— По сторонам смотри, ретроградный! — рявкнул на меня планетар.

Это был юноша с красной кожей и оранжевыми полосами, пересекавшими лицо поперёк и исчезавшими под воротом формы «Белого луча». Вьющиеся волосы были такого же оттенка. Не успел я даже рта открыть, как он поднял на меня свои красные глаза и скривился так, словно глядел на кучу экскрементов.

— Приземлённый… — протянул он с отвращением. — Кто оставил в гостевой зале своего убогого питомца?

Я опешил от такого обращения. Стало противно и вместе с тем захотелось ответить на это также чем-то оскорбительным, но я сдержался, не желая лишних проблем:

— Я один из люмен-протекторов с Терры, префектура Кальцеон. Моё созве... 

Договорить мне не дали:

— Да нет мне дела, кто ты там: приземлённый есть приземлённый. Раз кто-то приволок тебя сюда — забейся в угол и не налетай на эквилибрумов.

Я аж задохнулся от возмущения:

— Но это ты врезался в меня! — прошипел я, стискивая зубы и сжимая кулаки.

Планетар озлобился, но прежде, чем он успел ответить, в нашу перепалку вклинился ещё один голос:

— Эй, Ирис, что там у тебя происходит?

К нам приближался звезда. Его волосы были бело-жёлтыми, что свидетельствовало об идущем переходе в следующий спектр. Он был выше и выглядел старше первого.

Ирис оскалился:

— Да так, Титавин, тут чья-то игрушка мешается под ногами. Налетел на меня, разбросал мои инфоры и огрызается ещё.

Титавин остановился рядом и оглядел меня сверху вниз так, словно я был не заслуживающей внимания космической пылью.

— Это он врезался в меня! — проскрежетал я, чувствуя, что закипаю. Пальцы покалывало от распаляющегося светозарного огня, который я старался сдерживать. Что бы я, не умеющий ещё толком обращаться со своими силами, мог противопоставить полноценной звезде не самого низкого спектра, да ещё и на пару с планетаром?

— Невоспитанная зверюшка, — он резко схватил меня за воротник формы, шею ощутимо опалило жаром огня. — Вас, приземлённых, всегда приходится учить манерам.

За словами последовал удар в живот, выбивший из меня весь воздух. Звезда выпустил мою форму, и я скривился от боли, чуть не упав на каменный пол, но, не давая мне отдышаться, Титавин схватил меня за нижнюю часть лица, открывая передо мной свою затянутую вечерним туманом душу. Щёки больно обожгло, захотелось вскрикнуть, но я прикусил язык и только шумно выдохнул.

— Какого тарта тут творится?!

Знакомый голос эхом разнёсся по помещению, заставив обернуться и планетара, и звезду, который тут же отпустил меня. Они скрестили руки на ключицах в приветственном жесте, когда Поллукс приблизился к нам. За ним плёлся Габиум, натянувший свой шарф по самый нос, однако глаза его поблескивали заинтересованностью. Я схватился за живот, скручиваясь от боли, и только макушкой чувствовал, каким разозлённым взглядом обвёл нашу троицу Опалённый.

— Луц, я просто... — начал было Титавин, но ледяной голос оборвал его на полуслове.

— Просто недоразвитый? Не додумался, что раз приземлённый в форме протектора тут и без надзора, значит, надо бы не прикасаться к нему?

— Он чуть не сбил меня с ног, разбросал мои документы! Мы просто показали ему его место! — вклинился в порыве планетар, но тут же стих, оказавшись под гневным взором серебряных глаз.

— Этот приземлённый — под моей протекцией. И если вы сейчас же не исчезнете отсюда — отправитесь в сомниум. Может, хоть там мозгов наберётесь.

Ирис и Титавин что-то пролепетали, планетар схватил с пола свои инфоры, и оба почти бегом покинули зал.

— Живой там? — над ухом раздался участливый голос Габиума.

Я в ответ кое-как кивнул, ведь двигаться и в особенности дышать было ещё больно.

— Тарт, тебя ни на секунду одного оставить нельзя, — вздохнул Поллукс. — Тащи его в кабинет.

Последнее предложение было адресовано Тихому Лучу, и он мгновенно выполнил его, перекидывая одну мою руку себе через плечо и волоча меня за собой ровно так же, как и в тот раз в храме Силентиума.

Я не следил ни за дорогой, ни за временем, стараясь прийти в себя и наладить связь головы с телом. Выходило туговато: удар всё же был довольно сильным, да и в больную для человека точку, но сподвижки имелись. В итоге к моменту, когда я почти начал нормально дышать, меня втащили в очередное помещение, где любезно скинули на стоящий там диван. Я развалился на нём в полусидячем положении и вскользь оглядел просторный круглый кабинет в светлых тонах, сплошь уставленный шкафами с инфорами и всякими неизвестными мне предметами.

— На этом можешь быть свободен: я сам верну его на Терру, — махнул Опалённый Габиуму.

Тот кивнул, отсалютовал мне и исчез, будто его тут и не было никогда. А я остался один на один с Поллуксом. Эквилибрум встал напротив меня и, не спрашивая даже разрешения, осторожно за подбородок повернул моё лицо к себе, а меня утянуло в его источающую жар душу, поглощенную шумом механизмов.

— Вот же ж тартские дети, — прошипел Поллукс, оглядывая меня.

Кожу не переставало печь, и на лице явно остались ожоги, но оценить степень повреждения визуально я никак не мог.

Но звезда выглядел озабоченно, значит, картина была не радужная. Он отпустил меня, отошёл к дальним шкафам, а затем вернулся с мешочком блестящего порошка. Кометная пыль — сразу понял я.

Опалённый присел рядом на диван, одной рукой снова повернул мою голову в свою сторону, а второй начал аккуратно пальцами обрабатывать пылью ожоги. Я зашипел от пекущей боли. И тогда на то место, где только что посыпали кометную пыль, осторожно подули. От неожиданности сия действия я оторопел и, казалось, совсем завис. Процедура повторилась ещё несколько раз, пока обе мои щеки не были обработаны, а я только и мог, что на протяжении всего этого времени смотреть на бледное лицо эквилибрума с неожиданно озабоченным, но между тем мягким выражением на нём, и молчать, затаив дыхание. Поллукс ещё раз покрутил мою голову, оценивая свою работу, и отодвинулся, убирая руку. Жар его души исчез, и меня на секунду пробрало холодом, захотелось снова коснуться его, согреться. Но я вовремя одёрнул себя. Эта мысль была настолько странной, что я смутился.

Опалённый между тем ходил по кабинету и всё причитал, что устроит этим идиотам сладкую жизнь. А затем мне под нос неожиданно подсунули кружку. От жидкости в ней шёл пар и приятно пахло ягодами и травами, причём все запахи казались мне знакомыми. Только приняв кружку в руки и покрутив её, я поднял глаза на звезду:

— Это что?

— Чай, — буркнул Поллукс. — Ваш обычный земной чай.

Я вопросительно вскинул бровь, опять вернулся к содержимому кружки и сделал небольшой глоток. Язык немного обожгло, но я сразу же узнал самый обыкновенный ягодный чай, ещё и с кусочками заварки в придачу. Подступил смех, но я удержался и только широко улыбнулся:

— Зачем тебе чай? Да и откуда он у тебя?

Поллукс закатил глаза, явно не блещущий желанием отвечать на дурацкие вопросы.

— Для тебя, конечно, на кой тарт ещё он бы мне сдался? После того раза, как ты умудрился напиться с двух глотков местного алкоголя, решил, что разумнее будет не подпускать тебя к заоблачным деликатесам. Короче, попросил прислать с Терры немного. Ещё вопросы будут?

Я отрицательно покачал головой. Было очень даже приятно от того, что эквилибрум позаботился о моём комфорте, — хотя, что вероятнее, звезда таким образом просто избавлял себя от лишних проблем, — но вместе с тем накатила неловкость от упоминания того инцидента. Я действительно тогда был до такой степени пьян, что звезде пришлось нести меня на руках в кровать. И я прекрасно помнил это ощущение обволакивающего тепла его души, когда я проваливался в сон.

И те странные мысли…

От раздумий меня оторвали, снова бесцеремонно схватив за подбородок и вертя голову.

— Слава Свету, заживает всё на тебе быстрее, чем на приземлённых.

Вновь жар лавы, ни в какое сравнение не шедший с теплом горячей кружки чая в моих руках. В первый раз от неожиданности он неприятно обжигал, но сейчас же грел, окутывая душу и каждую клеточку тела.

— У тебя душа полная лавы и сломанных механизмов, — зачем-то выдал я, — горячая и яркая.

Серебряные глаза напротив округлились: видимо, Поллукс временами забывал о моём психодаре и том, что для его активации мне не нужно его разрешения. А затем хмыкнул:

— Что, обжигаешься?

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, греюсь.

Повисла тишина, за которую я успел уже сотню тысяч раз пожалеть о том, что ляпнул это. Я сказал правду, но не понимал и сам, какой вложил в неё смысл. Был ли в словах какой-то подтекст, или я просто сказал, не задумываясь? Я не был уверен. Эти странные мысли не раз преследовали меня и до, и после того идиотского случая с алкоголем и откровениями, но я всё отгонял их, словно назойливых мух.

«Форма «Белого луча» ему идёт».

«Когда он говорит спокойно, у него приятный голос».

«От него всегда терпко пахнет заоблачным табаком и чем-то горьким».

«Мне больше нравится, когда он не зализывает волосы, — лучше бы выглядел так почаще».

И прочий бред. Он бесил меня, ровно как и сам Поллукс! Но поделать с ним я ничего не мог. Точнее, возможно, и мог бы что-нибудь, да только понятия не имел что. Возможно, даже не самой плохой идеей было бы как-то осторожно выведать у Фри, мол, что это и как с этим бороться. Но я знал, что это, просто не хотел признавать. Ну почему это не мог быть кто-то другой?! Почему именно он?

Захотелось дать себе по голове и откусить язык, чтобы больше не нести подобной чуши.

— Твоя приземлённая часть теперь сбоит, что ли?

Лава и крик стальной птицы снова пропали, когда Опалённый озабоченно свёл рыжие брови к переносице и отошёл к своему столу. 

— Что? Нет, всё в норме! — замотал головой я, подскакивая на месте. 

Я чувствовал себя последним дураком и от всей ситуации, и от того, что эквилибрум понял всё по-своему.

Между тем ко мне на плечи опустилась белая куртка Поллукса от его формы «Белого луча», и я машинально схватился за неё одной рукой, кутаясь.

— Грейся, шкет, — звезда кивнул на кружку в моей второй руке.

Я тоже опустил на неё глаза. Теперь меня окутывал аромат трав, ягод и того самого табака. Я сделал глоток чая и, пользуясь моментом, пока эквилибрум отворачивался, ткнулся носом в воротник, чтобы ещё ярче прочувствовать этот запах.

— Так, а всё же, зачем меня сюда приволокли? — наконец вернулся я к теме своего пребывания в штабе, хотя меня устраивало и совместное молчание.

Поллукс смотрел в окно, присев на краешек стола спиной ко мне; я сидел на диване, укутанный в его куртку. Спокойно.

— Да хотел обсудить кое-что, — бросил эквилибрум, обернувшись на меня через плечо. — Тут дела нарисовались, так что твоими тренировками на какое-то время займётся Габиум. Это я с ним уже обсудил, с остальным как-нибудь сами разбирайтесь.

— И это всё? — я вскинул бровь. — А через него же никак это передать нельзя было?

— Всепроникающий Свет, — Опалённый цокнул и закатил глаза, — я даже не договорил ещё.

Он потянулся к краю стола и взял в руки одну из инфор. Покрутил её, а затем подошёл вновь к дивану и сунул её мне:

— Подумал, что лучше вручить тебе это лично, а из штаба я пока отлучаться не могу. Здесь собраны все записи о психодаре Анимера за все эры, которые удалось раскопать. Носители, способы активации, ещё какие-то проявления и прочее. Почитай: тебе полезно будет.

Я принял инфору (ради чего пришлось отпустить краешек куртки, который я так и держал) и почувствовал, как сердце пропустило удар, как и в тот раз, когда Антарес водил меня по усыпальнице своих предков. Я не ощущал связи с генумом Анимера, но глубоко внутри хотел этого. Ощущения причастности. Не только к Соларуму и протекторам, но и к этим странным кровным узам. Тем самым узам Ноэ, от которых так хотели избавиться эквилибрумы.

— Спасибо, — я улыбнулся Поллуксу.

Он молча кивнул в ответ, не отводя от инфоры серебряных глаз. Я чувствовал некое волнение, исходящее от его души.

— Что-то не так?

Опалённый тяжело вздохнул и заглянул мне прямо в глаза, отчего по загривку пробежали мурашки.

— Будь осторожнее со своим психодаром. Лучше держи язык за зубами по поводу условий его активации, иначе многие могут захотеть иметь у себя под боком такого, как ты. Понял меня?

Эквилибрум говорил со всей серьёзностью — я чувствовал это не только в его голосе, но и в душе, так что уверенно кивнул:

— Понял.

— Молодец, нежный лучик.

Опять мурашки.

Поллукс использовал это прозвище в мой адрес уже во второй раз, и я никак не мог понять: было это что-то вроде оскорбления, используемого у заоблачников, или звезде просто нравилось употреблять странные прозвища, потому что звучало это двояко. Но, возможно, только для приземлённого. Хотя меня это не задевало, так что я не очень-то и возражал.

— Вообще, — начал Опалённый, но как-то нехотя, — было бы лучше, если бы вы обсудили все эти ваши магно-генумские штуки напрямую с Антаресом.

Я вновь впился в глазами в стекло инфоры, но теперь трепет исчез — вместо него по спине пробежал холодок, пробуждая давно засевшее под сердцем чувство страха. Страха перед Верховным, перед Антаресом, перед своим собственным отцом.

— Так и думал, что ты подобным образом отреагируешь, — звезда, который снова присел на край своего стола, но уже лицом ко мне, вздохнул, и я чувствовал на себе его взгляд, но от души не исходило раздражения.

— Я уже говорил, — мой собственный голос звучал глухо.

— Что ты его боишься? Да-да, слышали, правда, по пьяни, но слышали.

Я уложил инфору на колени и поправил куртку.

— Да, именно. Я совсем его не знаю, и все эти обстоятельства… — я резко поднял глаза на звезду и заявил, сам поражаясь своей дерзости: — Расскажи о нём. Вы ведь росли вместе: ты, Альдебаран и Антарес. Ты должен знать о нём многое.

Повисло молчание. Поллукс смотрел куда-то мимо меня, на полки с инфорами и энергласами, а я не сводил с него глаз и чувствовал печаль, которую испытывала его душа. Казалось, глубоко внутри Опалённый скучал по тем временам, когда жизнь была беззаботной, а он всё ещё был дружен с братом.

— Давай в другой раз: это будет долгий рассказ.

Я молча кивнул и решил вернуться к допиванию остывающего чая. Эквилибрум же уселся за стол, закурил откуда-то взявшуюся трубку и занялся какими-то своими документами. Комната заполнилась приятным ароматом и голубоватым дымом, от которого слегка кружилась голова. Я забился в самый угол дивана и ушёл в зеркальные коридоры своей души, ходил мимо зеркал и всплывающих в них воспоминаний: каникулы с родителями на море; школьные будни, полные весёлых и громких голосов учеников; музей авиации, в который мы ходили на мой день рождения; недавняя охота с Сарой, с которой мы вернулись грязные, напоминая ожившие кусты из-за торчащих из волос веток, но всё же довольные собой; библиотека Соларума, где я проводил дни и ночи за изучением всего, что только мог нарыть об Эквилибрисе; мы с Фри, сидящие всё там же и хохочущие от души над очередной историей Дана, стоящего рядом и активно жестикулирующего. Столько тёплых и дорогих сердцу воспоминаний, и, что бы ни случилось, я не хотел бы их потерять.

По спине прошёл холодок. Я не видел, но чувствовал затылком то самое треснувшее зеркало с сочащейся розовой слизью. Ноги будто налились свинцом, но я заставил себя пройти дальше, продолжить вспоминать только хорошее, здесь и сейчас сделать вид, что ничего не случилось. Я разберусь с этим, обязательно разберусь, но чуть позже.

Прошло, казалось, с десяток минут, прежде чем из раздумий меня вывел голос Поллукса:

— Ну, ты как там, шкет? — спросил эквилибрум, не поднимая глаз от энергласса.

— Да нормально, что мне сделается? — хмыкнул я, изо всех сил пытаясь делать вид, будто меня раздражает его опека. — Верни меня в Соларум, будь так добр.

После этих слов я поднял с колен инфору, нехотя встал, оставил кружку на маленьком столике в паре шагов от себя и снял с плеч чужую куртку, перекинув её через спинку дивана.

— Как пожелаете, — усмехнулся Опалённый, вставая из-за стола. — Но, будь добр, отоспись нормально: на тебя без слёз не взглянешь, и это не только из-за того, что тебя отметелили.

— Я только вчера отдал пост Смотрителя, выдалось много работы, да и я не особо ещё приспособился к этой должности, — пожал плечами я.

Поллукс хмыкнул в ответ:

— Ах ты ж бедный нежный лучик, загоняли тебя. Привыкай, то ли ещё будет.

— Прекращай меня так называть, — насупился я лишь для создания эффекта недовольства. Не знаю зачем, но что-то потянуло меня сделать вид, будто меня такое прозвище раздражает.

— А что, тебе не нравится?

— Оно звучит странно.

Заоблачник не ответил.

Он достал из нагрудного кармана устройство, похожее на часы на цепочке, и протянул мне руку. Не задавая вопросов, я сжал её — мне было не привыкать путешествовать подобным образом — и вновь очутился на краю обрыва, наполненного неисправными механизмами. На несколько мгновений из-под ног исчезла опора, только крик железной птицы лезвием прорезал мозг, позволяя хвататься за реальность, а затем я оказался в своей комнате в Соларуме, по обыкновению вывалившись из зеркала. Поллукс вышел следом и придержал меня за плечо, предотвращая приветствие с полом, так сказать, лицом к лицу.

— И кто ты после такого, если не нежный лучик?

Звезда хмыкнул, едко усмехаясь, а я теперь уже полностью серьёзно и действительно раздражённо нахмурил брови:

— Говорю же, это звучит странно, — сбрасывая с себя его руку, возмутился я. — Как минимум для приземлённого.

Поллукс вновь сжал в ладони механизм и кинул на меня короткий взгляд. Но даже за это мгновение я успел заметить, как горели озорными искрами его серебряные глаза:

— Понимай, как тебе хочется. Нежный лучик.

И я остался в комнате один, а сердце, казалось, предпринимало агрессивную попытку пробить рёбра изнутри.