На самом деле Чана накрывает не на съемочной площадке. Там он профи: собранный, каждое движение выверено, взгляд с поволокой вламывается прямиком в душу, куда-то далеко вглубь объективов камер.

Тело Хёнджина в белоснежных одеждах трепещет на кровати, сочные полные губы подрагивают на вздохе. Цепи звенят и натягиваются, Бан Чан сам стаскивает одну из них змеей по его руке — не доверяет больше никому. Он стоит в ногах на кровати в полный рост и надменно, с легким превосходством и равнодушием смотрит вниз, где на белоснежных простынях извивается Хёнджин. Чуть отросшие пряди слегка растрепались, как будто Хёнджина после гримёрки уже успели хорошенько оттрахать. Чан не цепляется за эту мысль, а ложится на стол, позволяя сковать на этот раз себя. Он вырывается яростно, почти в ненависти — для Чана контроль благость, только если он находится в его руках, а не наоборот.

Съемки укладываются в два дня. За это время они успевают прогнать хореографию, вдохновенно подержать друг друга за горло, отснять все нужные сцены и даже немного повеселиться за кадром. На память остается пленочная фотокарточка с Хёнджином в чёрном. Чан не жалуется, но в белом жакете с оплетённой длинными концами талией тот выглядел более хрупким и трепетным, поэтому белый костюм ему нравится больше.

Чан за кадром делает вид, что стесняется, на самом деле чувствует себя на своем месте как никогда. Ему здесь всё знакомо — от режиссерской работы до узелков шибари на их с Хёнджином сцепленных намертво запястьях.

Единственное, что удивляет, — Хёнджин не смущается совершенно. Ни в перерывах, ни тем более глядя в объективы камер со стиснутой крепким хватом шеей. Как будто давно готовился к этой роли. Как будто здесь его место: на коленях у ног Бан Чана и на полу отельного коридора, в путах алой джутовой веревки поверх белого костюма.

Чан удивлен, но виду не подает.

Нет, накрывает его совсем не на площадке.

Спустя несколько дней ему присылают ссылку на облако, где лежит первая версия монтажа. Пока еще совсем сырая, как отметил в сообщении режиссер. Просто посмотреть таймлайн и отметить кадры, которые стоит заменить. Чан лидер и продюсер, так что это неудивительно — команда постпродакшна всегда с ним советуется по поводу работы.

Он открывает ссылку без задней мысли и запускает файл. А дальше всё как в тумане.

В продакшене говорят, что в умелых руках монтаж из чего угодно сделает хорошую картинку. У них в команде руки более чем умелые, кадры получились на вес золота, но то, что перед на экране…

Какой ужас.

Он уже видит лица мемберов, которые это посмотрят впервые. Практически слышит, как скептически фыркает Сынмин и почти представляет, как рдеют щеки невинного Феликса. Господи, бедные стэй. JYP обязаны устроить фанатам бесплатную раздачу корвалола.

Вслед за продюсерским чутьем Бан Чана — что вот оно, то самое, что точно выстрелит — приходит взгляд Кристофера. Поднимается волной откуда-то из глубин, давным-давно заживо похороненное и присыпанное известью нечто. Недоразложившееся, уродливое и живее всего живого.

Животная похоть пополам с зияющей тоской по пухлым губам, росчерку тощих ключиц и бесконечно длинным стройным ногам.

Чан не моргает долгое время, а затем включает запись заново. Если трек звучит как убийца стэй, то вместе с видеорядом это оружие массового поражения. Он не замечает свои партии, потому что изображение Хёнджина отпечатывается глитчем на обратной стороне век. Не просто Хёнджина. Такого Хёнджина.

Связанного. Трепыхающегося, но не всерьез, только для виду, чтобы раззадорить. Не пытаясь на самом деле освободиться, а просто играя. Подливая кипяток в разогретое масло.

Пульс стучит в висках, кислорода не хватает. Чан тупо пялится в экран, где всё уже закончилось, а остался только плавающий скринсейвер с логотипом видеоплеера. Смерть в формате MOV. Разлинованный таймлайном секс. Волны оргазма, наложенные на видеоряд.

Когда он писал Red Lights, даже мысли не возникало, что получится настолько… Чан не может подобрать слова. Настолько вот так. Настолько всё.

Эта песня изначально предназначалась Хёнджину. Но то, что Чан с этим треком настолько попал во все его акупунктуры, было просто невероятно. Хёнджин будто бы родился, чтобы извиваться на кровати у его ног, быть связанным с ним от запястий до плеч и принимать тонкой шеей безжалостную волчью хватку.

Сказать, что это горячо — всё равно, что назвать Хёнджина миловидным. То есть значительно преуменьшить и нехило поскромничать. Чан чувствует навязчивое желание запустить видео еще раз, но борется с этим. Во-первых, потому что режиссер еще ждет от него правок и комментариев, а лучше делать первые заметки на свежую голову. А во-вторых, он совсем не хочет, чтобы у него встал. Даже несмотря на глубокую ночь и пустующую студию. Идти в общагу со стояком — та еще забава.

Вместо этого он закрывает окно плеера, стойко обещая себе, что вернется к этому вопросу завтра. Чан пытается заняться забавной песней для всей группы, но вскоре вынужден признать, что не получается ничего. Мысли раскатились по черепной коробке, как звонкие бусины по металлу, и нет никакой возможности собрать их воедино.

Электронные часы мигают и показывают три ночи. На самом деле не самое позднее время, особенно для Чана, но Хёнджин уже наверняка спит. И даже если не спит, Чан не хочет его беспокоить после сегодняшней убийственной тренировки. Хотя желание показать ему первому и как можно скорее сгрызает все внутренности в районе диафрагмы.

Крис усмиряет свое внутреннее животное и откидывается в кресле, вперившись взглядом в белый потолок без единого изъяна. Почти такой же идеальный, как спина Хёнджина в том белом жакете.

Полузабытая застарелая похоть снова начинает вскипать и бурлить в венах, отравляя весь организм. Чан закопал ее еще во время преддебютного шоу, потому что тогда всем было не до чувств и потакания плотским желаниям. В те времена если удалось поужинать, принять душ и поспать хотя бы часа четыре, ты уже самый счастливый на свете. О каких чувствах может идти речь. Особенно когда у него было восемь маленьких детей и одна большая ответственность.

Чан тогда был молод и амбициозен, мнил себя самым опытным и взрослым, хотя сейчас невооруженным глазом на старых видео заметно страх ошибиться, не понравиться, не быть признанным и услышанным. Упертый, но не уверенный в себе лабрадор, который скачет и лижет всем щеки.

Хёнджин в те времена был неловким и бесконечно красивым. Таким же худым и высоким, но пока без этого своего прилипшего к лицу выражения королевы бала и будто бы небрежно растрепанных волос, над которыми на самом деле час колдовали стилисты.

Чан хорошо помнит часть шоу, где судьи после первого их публичного выступления говорили, что странный у них вижуал — ничего в нем такого. Мол, невзрачный, обычный мальчишка.

Чан относится к старшим коллегам с большим уважением, но искренне хочет взглянуть им в глаза сейчас, когда Хёнджин из того парнишки-танцора, сражающегося с четкостью произношения, вырос вот в это грехопадение с томным взглядом.

В кои-то веки Чан не выдерживает и решает лечь спать раньше рассвета.

А потом крутится в постели еще час, не в силах уснуть.