Хван Хёнджин — бессовестная черноглазая сволочь. Чан бы попросил это запротоколировать, но они не в суде и просить некого.

Следующие два дня лидер не появляется в общаге, только бы не пересекаться. Прячется, да. Чанбин ворчит, что спина и задница Чана скоро примут форму рабочего кресла.

И тем более по-идиотски выглядит ситуация, когда они пересекаются в общей душевой в танцклассе, куда Чан пришел, потому что ему не хочется возвращаться в общагу, а Хёнджин — потому, что последние три часа убил на практику.

Они как два дурака в полотенцах на бедрах сталкиваются в проходе: один только пришел, другой выходит. Хёнджин от неожиданности шмыгает в только что освободившуюся кабинку и слишком громко захлопывает за собой дверцу.

Чан одевается за три секунды и сбегает снова в студию.

Он понимает, что ведет себя как трусливый подросток, прячась тут и не пытаясь решить эту ситуацию. Чан думает, что ему надо с кем-то поговорить: на ум приходят Чанбин и Джисон, которые крутятся в студии с утра до вечера. Но на удивление разговор приходит к нему сам и в лице Минхо.

— Мне кажется, или между тобой и Хёнджином что-то происходит? — спрашивает он, глядя на него этим своим угрожающим взглядом, который обещает медленные и мучительные истязания, если Чан откажется отвечать.

— С чего ты взял? — уходит он от ответа, делая вид, что адски занят.

Он, честно говоря, и правда адски занят. Вот только все эти три дня побега от ответственности дела валятся из рук, а работа не идет. Музыка получается откровенно хреновой, а тексты сопливыми до невозможности.

— С того, — твердо говорит Минхо, — что Хёнджин уже три дня косячит на тренировках, а дома, когда не закрывается в комнате, орет на Джисона, как когда-то перед дебютом. И судя по тому, что ты тут скоро устроишь кемпинг, между вами что-то стряслось.

Чан вздыхает. Хотел как лучше, получилось как всегда.

Чтобы собраться с мыслями, он дает себе три минуты, во время которых включает сырой файл их совместного видео и поворачивает экран к Минхо.

Как только видео заканчивается, Минхо с приподнятыми в удивлении бровями выдыхает тихое понимающее «о». Чан устало сжимает переносицу.

— И как то, что вы едва не поебались перед камерами, влияет на то, что Хёнджин орет на моего парня? — хмыкает Минхо спустя минуту молчания.

— Всё как-то так запуталось, что я даже не знаю, с чего начать, — вздыхает Чан.

— Давай угадаю, — Минхо складывает руки на груди. — Между вами всегда было какое-то передружеское напряжение, и вот после этой восхитительной пошлятины, которую ты называешь камбэком, вы оба вдруг осознали, что ужасно хотите друг друга. Но Хёнджин не хочет делать первый шаг, потому что он королева драмы и вообще все должны за ним бегать, а ты как придурок отсиживаешься тут, потому что боишься, что ваша интрижка может навредить группе.

Чан изумленно поднимает на него глаза. Минхо гребаный психолог, который умеет читать мысли, не иначе. По его ошарашенному взгляду тот понимает, что угадал.

— Дело не в том, что это может навредить группе, — пытается оправдываться Чан. — Точнее, не только в этом. Я ведь лидер, это я должен смотреть, как бы кто не накосячил. А тут весь бардак исходит от меня. Я ведь не просто хочу трахнуться разок и разойтись, а потом никогда в жизни это не обсуждать и делать вид, что ничего не было.

— О? — заинтересованно поднимает одну бровь Минхо, намекая, что внимательно слушает, хотя Чан вдруг замолчал.

— Он всегда меня волновал, пробуждал внутри что-то ужасное. Когда я собирал группу, я ни секунды не сомневался, что ни за что не позволю ему дебютировать с кем-то еще. Потому что он должен быть моим и только моим. Я бы умер, если бы кто-то заявил на него свои права. И это нездоровое собственничество меня пугает.

— Хёнджин профессиональный айдол, выдающийся танцор и один из самых горячих вижуалов поколения, — возражает Минхо. — Разумеется, ты хотел его в группу.

Чан некоторое время молчит и тщательно взвешивает свои следующие слова.

— Это не то, что я имел в виду. На самом деле больше всего я бы хотел связать его и навсегда оставить рядом, чтобы он никуда не ушел. И чтобы только я мог видеть его таким, — он махнул рукой на погасший экран.

Минхо хмурится. Знает, что Чан себе навоображал, на самом деле сейчас преувеличивает и никогда бы так не поступил. Особенно с Хёнджином.

— А ты не думал, что он не будет против, если ты его свяжешь?

Чан почти задыхается от этой мысли.

— Никто не заставляет тебя сразу же делать камин аут в прямом эфире, — продолжает Минхо. — Ты ведь пиздецки влюблен. Если ты сам этого не видишь, то я вот сейчас вижу это прекрасно.

Чан видит. Уже несколько лет видит, но запихивает это видение настолько глубоко, насколько может. Благо, у него обычно не так много времени на размышления и рефлексию.

— И что мне делать?

— Поговори с ним, чтобы он перестал бродить приведением по компании и пугать соседей криками. Я не знаю, что он к тебе чувствует, поэтому не стану тебя обнадеживать. Но отношения не обязательно будут вредить группе. Посмотри на нас с Сонни. Да, мы себя не особо сдерживаем перед фанатами, но у них нет никаких веских доказательств, кроме наших влюбленных взглядов.

Чан думает. Думает-думает-думает. И чувствует, что сейчас взорвется от мыслей. Как назло, Минхо говорит довольно разумные вещи.

— А что, если Хёнджин откажет?

— Что ж, — Минхо поднимается с диванчика и хлопает его по плечу, — тогда ты будешь знать наверняка, что ничего не выйдет.

**

Он мысленно считает до десяти и поворачивает ручку входной двери. В общаге довольно спокойно, несмотря на ранний час: стрелки часов едва перевалили за восемь вечера.

Феликс, Чанбин и Чонин лениво валяются в обнимку на диване и смотрят какое-то дурацкое шоу, где участники пытаются пробежать сквозь идиотские препятствия.

Завидев его, они оживляются.

— Чанни, рад тебя видеть, — мило улыбается Феликс.

— Слава богу, а то я думал, твоя задница уже приросла к стулу, — подхватывает Чанбин, закидывая в рот горсть попкорна.

Чонин мило улыбается и приветственно машет рукой. Сынмин единолично развалился в кресле и приветствует его только мимолетным взглядом, который едва отрывает от экрана телефона. Чан так, так сильно их любит.

Минхо и Джисона нигде не видно, но это и не удивительно. Эти двое в свободное время предпочитали проводить время вдвоем и желательно подальше от лишних глаз.

Хёнджина тоже не было ни в гостиной, ни на кухне. Чан вспоминает слова Минхо и полагает, что тот снова закрылся в комнате. Наверное, он должен быть рад, потому что это дает ему внеочередную отсрочку от Важного Разговора — именно так, с большой буквы.

Сейчас он сходит в душ, отправит пару сообщений в бабл, сделает пару подходов отжиманий, и, вероятно, тогда он будет готов.

Но все снова идет не по плану, потому что Хёнджин снова почти налетает на него на выходе из душа. Благо, в этот раз они оба одеты.

— Привет, — говорит Чан, как ни в чем не бывало и тут же мысленно дает себе оплеуху: серьезно, блять, после трех дней пряток просто «привет»?

Хёнджин, кажется, тоже не ожидал его увидеть, он кривится в своей извечной манере, но все равно здоровается. Это их первые слова друг другу с момента инцидента в студии, как называл произошедшее Чан.

— Мы можем поговорить? — просит он, делая максимально доброжелательное лицо.

— Прямо здесь?

Хёнджин смотрит почти издевательски. Почти — потому что за его недовольным взглядом Чан проглядывает каплю паники.

— Нет, не обязательно, — пожимает он плечами, давая тем самым Хёнджину время, чтобы подумать, и пространство, чтобы установить свои условия.

Но, кажется, Хвану этого не надо. Потому что он закатывает глаза в привычной манере, толкает Чана в грудь и заходит в ванную следом за ним.

Щелчок замка раздается так громко, что плечи Чана невольно вздрагивают.

— Ну? — с вызовом говорит Хёнджин. — Ты хотел поговорить — говори. В любом другом месте нас опять кто-нибудь будет отвлекать.

Чан понимает логику, но нервничает. От замкнутого пространства, от страха отказа, от того, что Хёнджину всё это может быть только забавы ради. От выбившихся из хвоста черных прядок, спадающих на лоб Хвана. Как же роскошен, даже в домашних штанах и футболке. Чан собирает яйца в кулак и выдыхает.

— Последний раз ты спросил, почему я позвал именно тебя. Почему хотел именно тебя, если точнее выразиться, — Чан снова наполняет легкие кислородом, потому что чувствует, что сейчас откинется. — Дело в том, что я всегда хотел именно тебя. Во всех отношениях, если ты понимаешь, о чем я.

Взгляд Хёнджина вспыхивают, будто он одновременно выиграл в лотерею и получил все айдольские награды мира. Его спесь и показная надменность трескаются и облетают, как старая штукатурка. Он смотрит-смотрит-смотрит, ища что-то в лице Чана. Может, вранье, оправдание или какое-нибудь «но», которое последует за тем, что он только что услышал.

Но Чан молчит.

— Ты ждешь от меня какой-то ответ? — спрашивает Хёнджин. — Если так, то ты не задал вопрос.

Мир Чана разбивается вдребезги.

— Я понимаю, это было нагло с моей стороны. Просто хочу, чтоб ты знал, что я сохну по тебе с начала нашего знакомства, — выдыхает он, но тут же добавляет: — Мое признание не обязывает тебя отвечать. Тем более мне бы не хотелось просто милой интрижки, ставящей под угрозу всё.

Зрачки Хёнджина медленно расширяются, из полных губ вырывается рваный вздох.

— Я правильно понял, что ты хочешь чего-то большего? — неуверенно и очень тихо спрашивает он. Чан бы точно не расслышал, если бы они не находились в небольшой ванной, стоя в шаге друг от друга. Он не задумываясь кивает.

Одна секунда, и Хёнджин резко сокращает между ними и так крохотное расстояние и впечатывается в его губы поцелуем. Чан удивляется и замирает всего на долю мгновения, после чего хватается за тонкую талию одной рукой, а вторую запускает в волосы, окончательно растрепывая небрежный хвостик. Он сминает желанные губы, ласкает их своими так, как хотел слишком давно.

Хёнджин тает в его руках и выдыхает судорожный стон в его рот, и у Чана окончательно рвет крышу. Подхватив его под стройные бедра, он с легкостью сажает Хёнджина на стиральную машину, роняя коробки порошка, бутылочки и баночки для стирки, но как же ему откровенно плевать на всё, когда в его руках плавится это совершенство.

Хёнджин запрокидывает голову, обнажая длинную тонкую шею, а затем обнимает бедра Чана ногами, хватает его за голову и смотрит в глаза, слизывая с губ вкус поцелуя, которого так жаждал.

— Так сильно хочу тебя себе, — шепчет он. — Во всех отношениях. Если ты понимаешь, о чем я.

Чан понимает. Он готов дать Хёнджину всё, что он попросит.

***

Этажом ниже Чанбин обнимает подушку и показательно дует губы.

— Поверить не могу, что бриллиант моего сердца выбрал не меня, а этого дуралея, который ничего не смыслит в романтике, — бурчит он, раздосадованно пиная спинку дивана.

— Брось, все давно прекрасно понимали, что всё идет именно к этому, — смеется Феликс.

В кресле фыркает Сынмин, отрываясь от телефона.

— То есть только меня волнует, что в общаге теперь придется быть в два раза внимательнее, чтобы не наткнуться на двух совокупляющихся коллег? Как будто Минсонов нам было мало.

Феликс снова хихикает, а Чанбин со страдальческим стоном утыкается в подушку.

Таких камбэков у них еще не было.