У хороших президентов клубов не должно быть фаворитов, но Моника всё равно плохой президент клуба, так что, наверное, ничего страшного, что её самый любимый человек во вселенной — Сайори.

Даже если она не совсем уверена, что Сайори помнит днём, что она самый любимый человек Моники во вселенной, Моника всё равно помнит. По многим причинам. По множеству причин. По любой причине, которую Моника могла когда-либо придумать, чтобы полюбить кого-то; когда она закрывает глаза, она может видеть улыбающееся лицо Сайори сквозь тьму и слышать радостный голос Сайори сквозь помехи, и её сердце бьётся так сильно, что заполняет собой всю грудь и пугает её.

Идеальна. Идеальна. Идеальна идеальна идеальна идеальна идеальна идеальна идеал

Она находится в клубной комнате, где нет стен, и когда поднимает взгляд, то видит звёзды, сложенные над ней головокружительным куполом, как будто она в планетарии, который находился в двадцати минутах ходьбы от её дома, прежде чем она оторвала голову от этого зрелища и погрузилась в забытое озеро. В клубной комнате без стен светятся звёзды и три мерцающих солнышка, которые выглядят так, будто знают, почему они здесь, примерно так же, как и Моника. Ага, как же. Моника уверена, что если бы она могла подумать о том, почему она здесь, больше никогда бы не улыбнулась.

— Итак, все, внимание сюда!

Любовь. Любовь звучит вслух. Она любит говорить это слово, оно скатывается с её языка и напоминает ей о чём-то счастливом, поэтому она говорит его, хлопает в ладоши и говорит его, сияя, когда Сайори, идеальная Сайори, хихикает и передразнивает её, как пушистый персиковый попугай, которого любит Моника. Предполагается, что она должна сделать что-то важное — что-то имеющее смысл, — но она этого не делает, потому что невозможно сделать ничего важного, когда ты спишь. Моника сжимает руки Сайори в своих и кружит её по бесконечному деревянному полу, не заботясь о партах, которых там нет и никогда больше не будет, не заботясь ни о чём, кроме скрипучего смеха Сайори и слабых аккордов фортепиано, гитары, скрипки, ксилофона, напоминающих ей, что у хороших президенты клуба не может быть фаворитов. И она на мгновение поднимает взгляд, поражённая ароматом сиреневых духов Сайори, её мягкими гладкими волосами и ощущением её пульса у собственных губ,

Смотрит, как Юри и Нацуки играют в своих фаворитов, Моника оценивает их ровно три секунды, прежде чем Сайори снова становится целиком её.

Ты прекрасна, — шепчет Саёри, туманно и тепло, прижимаясь к груди Моники, куда она тычется носом, покрывает поцелуями каждую частичку её щёк, носа, лба, шеи, ключиц, до которых она может дотянуться, уложив руки на её плечи с обеих сторон, пока нежные пальцы вплетаются в её ленту и собранную в хвост причёску. Сайори так сладко вздыхает, когда длинные волосы Моники ниспадают вокруг них обеих водопадом, руки Сайори мягко прочесывают их, прежде чем останавливаются на плечах Моники.

— Ты идеальна, — говорит Моника, запинаясь, заикаясь и пытаясь вспомнить, почему глаза Сайори смягчаются от сочувствия, сопереживания, сострадания к чему-то; размышления — это не та роскошь, на которую можно тратить время, а вот прижаться щекой к щеке Сайори — совсем другое дело.

Я принесла тебе стихо-творение, — напевает Сайори, сидя напротив неё за столом, прижавшись к ней, прижавшись к Нацуки, прижавшись к Юри, прижавшись к Сайори, прижавшись к Монике, держа в руках листок, о котором она не знала; Сайори улыбается и протягивает ей листок. Это стихотворение, и, кроме того, Сайори снова здесь, она идеальна и держит её за руку, это её любимая часть в клубе: она читает слова, такие же тёплые, трепещущие и живые, как и её товарищи по клубу, и рассеянно переплетает свои ноги с ногами Сайори под столом.

Она задаётся вопросом, почему это звучит так важно. Она задаётся вопросом, почему ощущение пальцев Сайори в своих так важно, как будто они заполняют пустую часть её самой, почему тепло её руки такое странное и новое, как будто она никогда не чувствовала ничего подобного в своей жизни.

Она задаётся вопросом, почему глаза Сайори завораживающе голубые, а Сайори сияет и проводит большим пальцем по тыльной стороне руки Моники, и на мгновение Моника задаётся вопросом, бодра ли Сайори больше, чем ей кажется.

Но она спит, и пока ты спишь, не можешь сделать ничего важного.

— Оно мне нравится, — восхищается Моника, потому что, даже если слова сами по себе ускользают от неё, она точно знает, что это стихотворение Сайори, от первой строчки и до последней, и Моника любит Сайори, и на её языке крутилось «Я люблю тебя». Но она сонно улыбается, когда они слетают с её губ, неправильные, к сожалению.

Эхехе… Я надеялась, что тебе понравится, Монни! Мне тоже нравится твоё стихотворение, — говорит Сайори, застенчиво глядя на Монику, с легчайшим рывком поднимает её на ноги, протискиваясь через парты, которых больше не существовало и, вероятно, никогда не существовало вообще.

— Правда нравится?

Моника спрашивает вслух, не помня, чтобы она писала что-нибудь или, по крайней мере, не то, что Сайори хотелось бы, как она думает, и наблюдает, как большой палец чертит круги снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и сн

Мне тоже.

Мягкая, утончённая, с оттенком лавандовой меланхолии, Юри нежно целует руку Моники, ту, которую не ласкает Сайори, — гибкие, тёплые пальцы нежно обвивают её запястье. Тёплые. Тёплые? Глаза Юри глубокие, фиолетовые, полуприкрытые, когда её губы медленно касаются каждого пальца Моники: от большого к указательному от среднего к безымянному от мизинца к безымянному от среднего к указательному от большого к указательному от среднего к бол

Это было… это было довольно хорошо, понимаешь?

Крошечная, кисло-сладкая и пахнущая цветущей вишней и сахарной пудрой, Нацуки руками обвивает талию Моники, а тёплое тёплое тёплое тёплое личико утыкается в её спину с глубоким вздохом, как будто тяжесть мира упала с её плеч. Но Моника не может сказать, вздохнула она сама или Нацуки, или обе, может быть, обе, может быть. Маленькие ручки сжимаются вокруг неё и держат её, чувствуется крепкая хватка, и она не может сказать, утешает ли это её, утешает ли она её. Нацуки тёплая и маленькая, и держит её, пока Моника чувствует биение её сердца, мягкий шум в ушах, глухой тук тук тук стук тук тук стук тук тук тук тук стук тук тук тук ту

Моника чувствует себя ошеломлённой, голова кружится, наступает ощущение лёгкости, слишком, слишком много всего, но она действительно не может пошевелиться, совсем нет, и она не может закрыть глаза от тёмно-синего, фиолетового, кружащегося

(снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и)

Она действительно не может отвести глаз и не может отнять руку от

(от большого к указательному от среднего к безымянному от мизинца к безымянному от среднего к указательному от большого к указательному от)

Она действительно не может отнять руку и не может оторваться от

(тук тук тук стук тук тук стук тук тук тук тук стук тук тук стук тук)

Слишком много всего, и Моника чувствует себя странно, и у неё кружится голова, и она чувствует себя потерянной, и где-то очень слабо чувствуется Сайори

… Монни… Давай, Монни…

говорящая

…туда… клуб в этой стороне…

что-то

…разве ты не хочешь почитать… вместе по-настоящему…?

нежное

…со мной… Монни?

Сайори выводит её на прогулку, слегка подталкивая, бесцельно, с головокружением, с мелькающими перед глазами точками, но это не имеет значения, она хочет гулять и хочет посмотреть

она хочет, чтобы по

она хо

Сайори хочет, чтобы она посмотрела на неё мягкими, любящими и бесконечно глубокими глазами, слишком снисходительными, слишком снисходительными, и Моника вспоминает, почему тепло её рук, поцелуи Юри и объятия Нацуки заставили её остановиться на один сокрушительный момент.

Сайори хочет, чтобы Моника посмотрела на неё, Сайори хочет, чтобы Моника посмотрела на неё, посмотрела сквозь неё, взглянула в неё и забыла, пока не стало слишком п о з д н̵̪̲̗͌ ̴̝͙̪͛̈́̇о̷̧͚̘͒̃͛ ̶̧̛̭͕ ̵͇̐̔̄с̴̺̞͔̇͛ ̴̻̋͆͠п̶̙͇̔ ̴̙͓͊̌а̵̫͐ ̴̡̻̒с̸̩̓̃ ̵̻͚̔̕т̵̡̞̐ ̵͔̇̕̕ӣ̷͔ ̸̳́͋ ̵͉̦̺̐̍̎е̸̦̙͛̄ ̴̭̔́̿ё̵̜̉ ̵̢̋͜

М-Монни?! Монни-- Монни, нет, пожалуйста, нет-- ПОЖАЛУЙСТА--

Н̶̣́Е̴̭́Т̸̠͝ ̴̛̳Н̴̠̌Е̵̼̊Т̷͖̀ ̶͇̍Н̸̑͜Е̸̯̒Т̶̰̎ ̵̻̿Н̵̳̈Е̷̳̽Т̷̚͜ ̷̼̈́Н̵̳̐Е̴̺́Т̷͙̉ ̴̗̆Н̷͖͋Е̸̓ͅТ̵̢̔ ̸̰̌Н̵̯̚Е̴̫̏Т̷͕̅ ̵̘̀Н̵͔̅Е̸͇͠Т̶͖́ ̶͎̇Н̶͙̊Е̴̢͂Т̴͍̎ ̸̭̓Н̶̧̄Е̷͕̃Т̷̻͛ ̷̰̿Н̸̪̄Е̶̱̓Т̸̙͑ ̴͇̑Н̶̞̃Е̵̼͋

Пальцы — возможно, её собственные — обхвшею Моники и сжимают до тех пор, пока не раздаётся хруст, желчь не начинает бурлить в животе, а сердце не сжимается от острой боли боли боли боли боли боли боли боли боли боли боли боли боли и

Она выдыхает (возможно),

в одно разбитое мгновение,

Пронзительные помехи заглушают крики $̷̰̯͎̱̔̃̚$̷̘̮̮̩̾͗̿͆͘/̸̶̵̝̮̹̞̟̽̅͐̊̎́͝͝/̶͍̳̙͊̐͋@̴̮͌У̵̢̦̥́̑̓̓/̸̸̡̨͇̪̙̃̇̌͢#̷̴̧̟͇̙̖̝̀̿̏̈́̋̉͊̽̇͘͞Р̴̦̱͑͒̚͜-̵̵̢̧͚̟̪̘̹͈̋̆͛̽͘͠-̷͎͈̪͂̉̑^̶͖̟̈́̋̔̍1̶̖͆̇̏ и слишком много цветов, много ярких болезненных Ц̶̙̫̇В̸̨̗̊̋Е̸̩͐̊̚͜Т̷̨̔О̸͔̎В̸̦̲̌͊ стирают с её глаз отпечатки туманной океанской синевы и тёмно-фиолетового и

Моника,

кричит — хотя она, конечно, этого не слышит —

и трясется, тянет руки через пустое, наполненное шумом пространство к своим ногам,

прижимает их к груди,

и ждёт, вздрагивая, беззвучно всхлипывая,

когда провалится в сон.

***

Сайори смотрит на потолок над своей кроватью, до боли сжимая в руках одеяло.

Закрывает глаза.

Заставляет себя сделать глубокий вздох,

и ещё один.

(Она знает, что это имя сотрётся — возможно, уже стёрлось — из памяти её драгоценных товарищей по клубу.

Она знает, что это имя никогда не исчезнет из её памяти).

— Я напишу тебе стихотворение получше, — шепчет она, сердце колотится с болью, грустью, испугом — сочувствием, сопереживанием, состраданием к чему-то, чему-то желающему, и молящемуся, и поющему так ужасно скорбно для

Моники.

— Обещаю, — хнычет она, — обещаю. Обещаю. Обещаю.

***

Сайори готовится в течение всего школьного дня,

на протяжении всего собрания клуба,

всё время строчит, царапает, выбрасывает стихи дома,

и ложится спать. ыта