— Почему ты такая?

Ворчит Нацуки, потягивая колу из торгового автомата и демонстративно отводя взгляд от сложенных чашечкой рук девушки, сидящей рядом с ней. Девушка надувает губы, смотрит вниз и дрыгает ногами, отчего её хвостик подпрыгивает.

— Едва ли это моя вина. Не я подружилась с двумя явно нездоровыми людьми.

— Моника, — говорит Нацуки, — Вставь свои грёбаные зубы обратно.

— Конечно! — щебечет Моника с такой широкой и злобной улыбкой, что Нацуки слышит её, и она видит, не глядя, как Моника запрокидывает голову и глотает всю пригоршню.

— Я хочу, чтобы ты отвалила.

— Было бы ужасно грубо оставлять друга одного. Особенно запертого в собственном доме.

— Мне абсолютно плевать, — лжёт Нацуки, глядя на собственные туфли. — Ты успешно, демонически купила мне грёбаную газировку. Миссия выполнена. Иди домой.

— Куда? В мой невидимый демонический дом? Кто-то из вас придумал мне дом, пока я не видела?

Моника открывает бутылку воды, которой у неё никогда не было. Нацуки гадает, придумала ли она её, или Юри перевернулась в своей кровати в приступе эмоциональной хандры и подумала хах, кто-нибудь сегодня уже поливал Монику?

— Как тебя зовут?

— Моника. То есть эм-о-эн-и-ка-а, Мон…

— Как тебя на самом деле зовут, зануда.

Моника замолкает, рассеянно потягивая фальшивую воду.

— Это моё настоящее имя, — отвечает она ледяным тоном. — Зануда.

— Ага, — фыркает Нацуки, закатывая глаза. — Отлично.

— Недостаточно креативно на твой вкус, мисс саммер¹?

— Отвали, тупой кальмар. Твои оправдания — дерьмо, и ты заслуживаешь знать об этом.

— Если я оправдываюсь, то ты в этом и виновата, — хмыкает Моника, глядя на Нацуки искоса. — И кроме того.

— Кроме того что.

— Оно означает вдохновлять. С греческого. Ничего общего с тупицей, — выговаривает она — С кальмаром.

Нацуки замолкает на секунду — она не может разобрать выражение лица Моники, потому что та отворачивается в сторону. Её вина?

— …Означает, значит.

Следующие двенадцать минут на пороге Нацуки проходят, в лингвистическом смысле, в тишине. Где-то на седьмой минуте Моника очень осторожно и очень внимательно начинает выливать едва початую бутылку воды в грязь перед ними. К одиннадцатой минуте она почти закончила.

— Он дома, — объявляет Моника, беря хлипкую пластиковую бутылку в обе руки и скручивая её в полное небытие с пустым хрустом. Она соскальзывает с крыльца, ловко поворачивается к Нацуки (полностью игнорируя лужу грязи, пачкающую её белые кроссовки), и улыбается без огонька в глазах.

— Я передам Юри привет.

— Скажи ей, чтобы она сдохла, но, знаешь, платонически.

— Конечно.

Моника протягивает руку и аккуратно вытаскивает пустую банку из-под газировки из кулака Нацуки, дважды встряхивает её (перевёрнуто и бесстрастно) в направлении лужи и исчезает в тот момент, когда подошвы её туфель касаются конца подъездной дорожки.

Земля дрожит, и начинается дождь.