Пять товарищей

В Проклятом Болоте, в трущобе лесной

Бежавший невольник лежал.

Он видел — костёр зажигали ночной;

Он слышал собак, за ним рыскавших, вой,

И топот коней различал.

Где светятся искры блудящих огней

В болотной траве, по кустам,

Где лепится мох у древесных корней,

И лозы — все в пятнах, как кожа у змей, —

Ползут по кедровым стволам;

Куда человек заглянуть бы не смел,

Где в зыбкой трясине кругом

Увлаженный дёрн под ногами скрипел,

В колючей и вязкой траве он засел,

Как зверь в логовище своём.

Несчастный старик, истомленный, больной;

Лицо все в глубоких рубцах,

Как в клеймах позорных. Одеждой худой

Не мог он прикрыть и позор свой другой —

Следы от бича на плечах.

Светло и прекрасно на свете всему,

Свобода и радость есть всем!

Вот векша скакнула, вот в сонную тьму

Песнь вольная птиц донеслася к нему.

А он неподвижен и нем!

Рассвета не видел он в жизненной мгле,

В неволе, в цепях, под бичом…

Как Каин, проклятье он нёс на челе,

Безвыходным рабством придавлен к земле,

Как колос тяжёлым цепом!

Михаил Михайлов — Невольник в Проклятом Болоте (с).

Пролог

Темница

Оказались как-то в одной темнице: Волк, Ягнёнок, Ворона, Лис и Тигрица. Лис присматривался ко всем с прищуром, играл на лире, и вдруг спросил:

— Как такие умные, сильные и проворные животные могли тут оказаться?

Волк одарил лиса недоверчивым взглядом, и решил сохранить молчание. Ягнёнок жался от страха в угол, а Тигрица прямолинейно ответила:

— За убийство.

Всё начиналось как анекдот. Шутка Богов. Кто-то просто спросил вслух «Что, если?», и вот Гобелен Судьбы сплёл новый узор…

***

Давным-давно в эпоху, именуемой «до раскола материков», колыбель человечества Авеи звали «Эталада». Над людьми, как и надо всеми смертными, надзирали драконы. Пять городов-государств раскинулось по Эталаде: Дива, Касий, Сепкрат, Мирий и Гимрян. И каждый из них оберегал дракон: Равуса – дракон духа; Ифрит – дракон огня; Зигард – дракон земли; Тайрос – дракон воды; и Варгон – дракон воздуха. Все они установили в землях Эталады жёсткую диктатуру и драконьи законы. Люди, обращённые в рабство, смиренно склонили головы, ибо бессильны они были против бессмертных существ, называющих себя «воплощёнными Богами». И воздвигли храмы, и стали молиться им.

И приносить жертвы…

Жрецы драконов назвались Архонтами, и стали заведовать от имени своих Богов-хозяев над всеми делами людскими. Строились школы, библиотеки, больницы, арены и театры.

А потом пришли колоссы, и началась Титаномахия. Война между драконами и колоссами. Так родилась армия людей, и всё уже не было как прежде. Пригубив чашу крови, рабы познали сражение и ярость. После победы над колоссами, началась эпоха восстаний, подавляемых с особой жестокостью. Целые поселения и деревни уничтожали драконы в отместку за людское вероломство. Они называли это «чисткой». Чисткой зерна от плевел.

И вот, двадцать лет спустя, напряжение достигло своего пика. Волею судьбы в одной и той же темнице оказались пятеро. Пять перстов длани неумолимого рока. Орудия Богов. И их появление знаменовало собой отсчёт новой эры.

Эры эпических героев…

***

Звон ржавых кандалов аккомпанировал перебиранию струн лиры. Финн примостился спиной к стене, опустив голову. Петас — его головной убор с широкими полями, удачно скрывал взгляд, добавляя некую загадочность в его антураже. Пряжка на левой сандалии лопнула, когда Финна тащили сюда, а синяки и ссадины ныли тут и там. Всех здесь ждала одна судьба — смерть. Тем не менее, мелодия его лиры оставалась спокойной, можно даже сказать умиротворяющей.

— Эй! — звонким басом окликнул его незнакомец. — Прекращай это. Голова начинает болеть.

— И что же ты мне сделаешь, сидя в своей клетке? — усмехнулся Финн.

В ответ — молчание. Менестрель опять усмехнулся, но игру учтиво прекратил. Они здесь уже несколько часов. И последним как раз притащили музыканта.

— За что тебя? — поинтересовался Финн.

— Не твоё дело.

— Меня вот за «пропаганду». Я такую балладу сложил о господарях наших драконах. Видимо им не по душе хорошая музыка. И отсутствует чувство юмора…

Кто-то из соседней клетки жалобно всхлипнул. Менестрель обернулся, и разглядел юношу в неверном свете из узенького окошка. Молодой совсем: бледный, худосочный, в одной лишь белой тоге и босой. Но нечто странное присутствовало в нём. То ли взгляд, то ли мимика.

— А тебя-то за что? Отверг ухаживания Архонта?

— Я здесь… — послышался тихий голос. — Я здесь по собственной воле.

— Ну надо же! Никак древо висельников сгорело.

Древо висельников ещё называют «деревом самоубийц». Оно стоит на холме в пятьсот лиг от Див. Несчастные совершают к нему «последнее паломничество», в основном под покровом ночи. Архонт Дивы мог бы уже давным-давно срубить это несчастное древо, однако, похоже, дракону Равусе по нраву, когда рабы сбегают от неё таким образом. Она словно питается их отчаянием.

Вдруг кто-то из клетки наискосок подошёл к прутьям и сильно вдарил по ним. Это напугало паренька по соседству, и тот вжался в угол. Финн разглядел лишь бурую кожу и массивные накаченные мышцы.

— Моя хотеть есть! — шипела другая узница.

— Орк? Во имя Трианли! Здесь орк! — испугался мальчик.

— Непросто орк, — подметил Финн. — Она — гладиатрикс арены Див. Сама Нефтис Хезима! Какая честь! Я лишь однажды видел, как вы сражаетесь. Но… что вы здесь делаете?

— Моя стоять здесь.

— Нет-нет. Я имел ввиду: за что вас сюда посадили?

— За убийство.

— Не понимаю, — озадаченно промолвил Финн, почёсывая отросшую щетину. — Вы каждый день кого-то убиваете на арене. Кого вы убили, что из-за этого вас решили казнить?

Орчиха пожала плечами. Вслед за этим она ещё раз дёрнула толстые железные прутья и прорычала:

— Моя. Хотеть. Есть!

Но никто не пришёл. Все будто забыли о них, оставляя на голодную смерть.

Прошло какое-то время. Здесь в темнице трудно сказать, день или ночь. Единственное окошко такое узкое, что даже та полоска света, пролитая внутрь, практически не менялась. Финн заскучал, и вновь принялся перебирать струнами. Вдруг в окошко влетела крошечная птичка. Колибри. Она подлетела к юноше по соседству, и тот принялся с ней тихо шептаться:

— Да-да… но… это точно? Они? Может она ошибается? Нет, я… да… да, верно.

— Ну вот, первый из нас уже сошёл с ума, — констатировал Финн. — Кто следующий?

— Ты, если не прекратишь трепаться, — угрожал незнакомец из другой клетки.

— Да что с тобой не так? Строишь из себя «мрачного волка-одиночку»?

И тут этот незнакомец решил показаться. Он приблизился к прутьям, зубоскаля, одним ловким движением плеснул рукой, схватил менестреля за хламиду и притянул к себе.

— Ты ничего обо мне не знаешь, бард!

— Так просвети же меня! — едко выплюнул Финн. Незнакомый мужчина выше него на пол головы был хорошо сложен и мускулист: толстая шея, широкие плечи, свирепый взгляд чёрных глаз… и… из глаз его… Финн не был уверен, быть может то была причудливая игра света, но… что-то выходило из его нижних век. Нет, не слёзы. Это были тоненькие цепочки, оканчивающиеся у нижних скул. — Что это у тебя из глаз торчит?

— Не твоё собачье дело!

— Это «Проклятье плаксы», — внезапно раздался чей-то низкий хрипучий женский голос. Он исходил из самого тёмного угла этой темницы. — Я права?

— Кто ты? — отпустив Финна, спросил незнакомец. — Что тебе известно об этом проклятии?

— Его накладывают духи стойкости. И тот, кто носит его, не может плакать, до тех пор, пока не выполнит условия договора.

— И всё? Больше ничего не знаешь?

— Знаю я многое, но это не поможет тебе, Илиан. Лишь ты сам способен снять это проклятье. Если, конечно, выживешь…

Этот низкий хрипучий голос… Финн уже слышал его, но не мог вспомнить где и когда. Он был таким знакомым! Словно вкус материнского молока. Вдруг лицо у него зачесалось, и менестрель поддался этому зуду. В горле пересохло. Их не поили уже где-то сутки.

— Пора выбираться! — внезапно заявил юноша по соседству.

— О, да неужели? И как, позвольте спросить? Попросишь свою милую птичку взломать замки её длинным клювиком? — усмехался Финн.

— Нет. У меня с собой то, что поможет нам выбраться.

— А раньше ты не мог об этом сказать?

— Я… — потупив взгляд, отвечал юноша. — Я не был уверен. Но моя наставница прислала весточку. Она говорит — вы те самые герои.

— Ахах, это должно быть какая-то шутка? Мы? Герои?

— Пускай продолжает, бард, — сурово вставил слово незнакомец.

— Ну, если он сможет нас вытащить — я только «за».

В окошко влетела ещё одна птичка. Она несла в клюве связку ключей. Юноша, заполучив ключи, принялся отпирать кандалы и клетки. Как только он сам выбрался, в темнице загорелся тусклый свет на конце его посоха. Финн теперь видел всех своих сокамерников чётко и ясно: пацан был невысокий, в одной лишь тоге, босой, волосы его короткие светло-золотистые, а глаза — два чистых аметиста.

Орчиха, как и предполагалось — крупная трёхметровая великанша. Кожа её багровая, матовая, а мышцы накачены как у истинного бойца арены. Челюсть выдвинута вперёд, и верхней губы касаются острые клыки.

Илиан был одет в тёмный хитон, подпоясанный верёвкой, и сколотый простыми фибулами. Поверх через плечо он носил чёрный гиматий с малиновым подбоем. Глаза его — два непроницаемых омута, будто заглядываешь в колодец. И в свете магической сферы юноши, поблёскивали его тоненькие цепочки, тянущиеся прямо из глаз, от нижних век, и до середины щёк. Волосы короткие, чёрные. На подбородке росла редкая щетина.

Свет дотянулся и до темнейшего из углов. Там не было клетки. Там были лишь цепи. И за них, в подвешенном состоянии находилась… сестра Финна — Психея, (так она теперь себя называла). Закованная в кандалы за руки и ноги, висела, устало склоняя рыжую голову.

— Сигрун? — прильнув к решёткам, удивился Финн.

— Долго же до тебя доходило, — прошептала та.

— Мы не виделись пять лет! Я думал ты… весталка…

— Я и была ею, — хрипло подтвердила Психея.

— Что с тобой случилось?

Тем временем юноша освободил Финна, скрипнула дверь клетки, менестрель подошёл к своей сестре. Вид её удручал: сальные волосы, прилипшие к лицу, порванная туника, отёкшие руки и ноги, круги под глазами, потрескавшиеся губы. Она здесь явно дольше, чем все остальные.

— Я позволила себе знать слишком много даже для весталки. Архонт правильно сделал, что избавился от меня.

— Эй, парень! Освободи мою сестру! — потребовал Финн. Тот как раз поворачивал ключ в кандалах Илиана. Мужчина с «Проклятьем плаксы», на это отреагировал довольно жёстко:

— Ну уж нет! Она останется здесь!

— С чего это?

— С того что я ей не доверяю. Весталки — всё те же драконьи жрецы, только в другой обёртке. Она служила им! И возможно служит и сейчас!

— О, ты заблуждаешься, Илиан, — заявила Психея. — Я никогда не служила драконам. Я стала весталкой только потому, что в этом мире есть только два типа независимых женщин: гладиатрикс и весталки. Они имеют доступ к Имперской Библиотеке, в которую пускают только мужчин. Вот мне и стало любопытно…

— Можешь заговаривать зубы сколько угодно, жрица. Я тебе не верю! — злобно оскалился Илиан.

— Но ты должен, — тихо провыл юноша, освобождая орчиху. В его глазах промелькнул блеск отчаяния. — Моя наставница говорит: «Все пятеро важны». Мы те, кто…

— Да кто, мать вашу, эта твоя наставница? — бесцеремонно прервал его менестрель.

— Панацея.

— Кто?

— О ней никто не слышал, но услышат. В будущем её именем будут звать лекарства от всех бед.

— Ну ничего себе! — присвистнул Финн. — Как звать-то тебя, ученик Панацеи?

— Антерос. Антерос Зефирский.

Антерос повернулся в сторону клетки с орчихой. Его трясло от одной только мысли о приближении к ней. Нефтис ютилась в тесной для неё клетке, словно тигрица. Кандалы не подходили ей по размерам, а потому её запястья были туго связаны канатом. Ладони опухли от перекрытых вен. Мальчик повернул ключ в замочной скважине, после чего обратился к Илиану:

— У вас нет чего-нибудь острого?

— Всё оружие отобрали, — спокойно ответил он.

— Я могу помочь. Если, конечно, ты и меня освободишь, — подала голос Психея.

Все обратили свои взоры на Илиана. Мужчина раздражительно поднял верхнюю губу, да руки на груди скрестил.

— Сделаешь хоть один неверный шаг, и я тебе шею сверну, весталка, — процедил тот сквозь зубы.

Антерос ринулся к Психее, освободил её, и та, упав на колени, схватилась за брата. Она вся дрожала, потирала запястья, и была очень слабой.

— Возьми лампу рядом со мной. В ней ещё осталось масло. Используй его, чтобы освободить Нефтис, — говорила она.

Антерос наклонил посох, освещая угол. Недалеко от висящих цепей, где была подвешена весталка, и вправду лежала незажжённая лампа. Юноша взял её, и подойдя к орчихе, вылил на её запястья масло. Снять верёвки теперь не представляло труда. Освобождённая Нефтис обрадованно стукнула себя по оголённой груди.

— Снова как в старые добрые времена, Сигрун. Ты и я, — прошептал ей на ухо Финн.

— Теперь я — Психея. Хотя… то имя было лишь прикрытием. За пять лет оно приросло ко мне как второе лицо.

— Давайте выбираться отсюда, — скорее приказывал, чем советовал Илиан. — Антерос, ты знаешь, как обойти стражу?

— Н-нет, — робко ответил юноша.

— Прекрасно, — фыркнул Финн. — Через час-другой сюда заявятся гоплиты, и мы опять окажемся взаперти. Или нас просто убьют.

— Моя наставница никогда не даёт прямого ответа. Ну… кроме тех случаев, когда это необходимо. Думаю, в этой темнице есть какая-то хитрость.

— Хитрость, да? — усмехнулась Психея. — Когда я была тут одна, и мне не засоряли уши ваши перепалки, я слышала…

— Что? — спросил её брат. Казалось она не могла подобрать слова, но потом вдруг просто указала дрожащим пальцем на противоположную стену. Около неё как раз сейчас суетливо летала птичка.

— Отойти! — рыкнула вышедшая вперёд Нефтис. — Моя ломать стена!

— Постой… — плеснул рукой бард, но было уже поздно. Антерос трусливо спрятался за Илиана. Орчиха разбежалась, и со всей дури врезалась в стену.

Прозвучал грохот, поднялась пыль. Оказалось, что та стена, на которую указывала Психея, была внутри полой и хрупкой. Внутрь проник полуденный свет, ослепляющий всем своим великолепием заключённых. Там снаружи их встречал пологий холм, а дальше сверкающее озеро.

На шум в темницу ворвались тяжеловооружённые тюремщики Див, однако никого внутри не застали. Заключённые сбежали через новый пролом в стене.