Пятеро заключённых выбрались из темницы и побежали к озеру. Там, обогнув тростниковые заросли они наткнулись на источник, бьющий из скалы. Преследования не было, ибо Илиан умело заметал следы. Глядя на него Финн вспомнил премудрости племенного егеря: «Поломанные ветки, придавленная трава, помёт — всё это ниточки, ведущие к дичи». Илиан, как профессиональный следопыт, уводил глаза сагитаров на ложные тропки. Он ходил петляя, перевернув в обратную сторону подошвы своих книмид, а следы спутников заметал связкой подобранных веток. Вешал на разные кустики обрывки тканей, ниточки волос, а запах замаскировал едкой смолой, втерев её себе в кожу. Другим тоже пришлось последовать его примеру. По крайне мере эту липкую резкую вещь носить им недолго, а всего лишь до озера.

Сигрун первой разделась и вошла под ледяные струи источника. Весь пот и грязь за дни, проведённые в темнице как рукой сняло. Волосы приняли привычный яркий цвет свежей моркови, отёки спали, кожа нарумянилась и стала розовой.

Нефтис бросилась к воде и принялась жадно пить из озера. В дневном свете стали заметны её ещё свежие шрамы на плечах и на спине. Антерос опасливо приблизился к орчихе, та сперва одарила его недоверчивым взглядом, но тот всего лишь руки протянул, а когда коснулся её ран от плетей, те стали потихонечку затягиваться. Нефтис дёрнулась плечом.

— Всё х-хорошо, — убеждал её Антерос. — Я не причиню тебе зла.

— Твоя уметь лечить, — заметила она. — Твоя — женщина?

— Нет… — робко отвечал Антерос.

— Твоя — лечить. Твоя не может быть мужчина.

— Н-но…

Щёки его покрылись пунцом. И вправду: тонкие руки, утончённые длинные пальцы, очаровательное лицо. Лишь фигура намекала о том, что Антерос — юноша. И эти его фиалковые глаза… как прозрачное выкрашенное стекло витража, заколдовывали.

Финн стал вторым после сестры, кто тоже решил ополоснуться в источнике. Царапины и ссадины защипало под холодной водой. Сквозь журчание он едва слышал, как спорят его сестра и мрачный следопыт:

— От тебя воняет опытом, — заметил Илиан. — Я думал, что весталки должны быть девственницами.

Психея рассмеялась, натягивая на себя тунику. Она обернулась к мужчине, и надменно посмотрела ему в глаза. Затем села у берега, сорвала пучок полевой травы, и растёрла его у себя на ладони. Трава под действием чар превратилась в тёмную краску. Психея опустила в неё безымянный пальчик, а после принялась наносить себе тени, глядя в отражение в спокойном озере.

— Для того, кто сведущ в области магии, нет ничего проще, чем обмануть тест на девственность.

— Ты столь уверенно заявляешь, что умная, но оказалась запертой вместе с нами. Я хочу знать почему.

На это Сигрун скривилась в лице, будто её огрели пощёчиной. Она так посмотрела на Илиана, словно пыталась выжечь в нём дыру своими глубокими изумрудными глазами. Встала, и проведя пальцем с краской по губам, сделала их почти чёрными.

— Я не говорю, что я самая умная в Эталаде! Я не слепая! И мне прекрасно известно, что в мире существуют люди куда хитрее и мудрее меня. Но… из нас пятерых, я — точно самая умная!

— Хочешь бросить мне вызов, весталка? — оскалился Илиан.

— Хах! Тебе? Илиан, ты не умеешь принимать критику в свой адрес! Тебя поймали за публичную драку. И я не удивлюсь, что ты просто сорвался на кого-то, кто назвал тебя слабым. Мне тебе нечего доказывать, а вот ты… Ты вечно жаждешь кому-то что-то доказать.

— Ты меня не знаешь! — рявкнул Илиан, и руку протянул за спину. Но обнаружив там пустоту, досадливо помотал головой. — Твоё счастье, что меня лишили оружия, иначе я бы не посмотрел на то, что ты женщина!

— Ты ошибаешься, Илиан. Мне было достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы всё понять. Ты протянул руку за спину, а второй потянулся к поясу. Вывод — ты лучник. Правой рукой держишь лук, а левой стрелы. Твоя одежда тоже много о чём говорит. Накидку с малиновым подбоем где попало не достать. Она сшита на заказ. Вывод — ты наёмник. Охотники носят что попроще. Проклят духом стойкости — значит сталкивался в своей жизни с чем-то весьма травмирующим. Предположу, что это как-то связано с драконами, раз ты их так яро ненавидишь. Двадцать лет назад Ифрит сжигал поселения на границе между Дивой и Касием. Твои поножи-книмиды высоки, но они не скрывают полностью твоего ожога на правой ноге. Вывод — ты из деревни в землях Касия. Ифрит сжёг её, и ты поклялся отомстить. Я права?

Илиан застыл как истукан. Весталка молча смотрела на него, в лице сияя превосходством. Пухлые тёмные губы растянулись в улыбке. Она была права. Права во всём. И ей хватило минутного взгляда, чтобы всё это понять? Невероятно!

— Ну-ну, милые бранятся — только тешатся, — игриво подметил подошедший Финн. Илиан лишь сейчас заметил, как он похож на свою сестру: рыжие волосы, розовая кожа, одинаковые черты лица. Почти близнец, только моложе. Лет, эдак, на десять моложе. Всё-таки в Психее присутствовали и морщинки, и другие признаки возраста, кои та старательно замазала краской.

— Мы не виделись пять лет, а ты всё такой же плут, — заметила она.

— Что-дальше-то будем делать? Путь в Дивы нам заказан, — спрашивал бард.

— Я знаю, что нам делать, — вдруг к ним подошёл Антерос. — Моя наставница послала меня к вам не просто так. Она видела будущее, и в нём — все мы пятеро, сражаемся за свободу Эталады!

Финн тут же схватился за живот и расхохотался аки сумасшедший. Из глаз его брызнули капельки, а когда он рот разинул в очередном приступе, Илиан заметил, что один из зубов менестреля железный. Клык. Железный клык.

— Ой, вот это шутка! Мы? В будущем? Сражаемся с драконами? Ой не могу!

— Но это правда! — заявил Антерос. — Панацея никогда не ошибается в своих пророчествах! Нам суждено освободить люд Эталады!

— На этот раз она ошиблась, — спокойно сказал Илиан, а потом подойдя к юноше, положил ладонь ему на плечо. — Я вдоволь набегался за своей мечтой. И ни к чему хорошему она меня ни привела. С меня хватит. Я возвращаюсь на родину, а куда вы пойдёте — мне всё равно.

И с этим заявлением Илиан повернулся, да зашагал прочь. Антерос нервно озирался, глядя на то, как пять бывших заключённых покидают источник.

— Ну, нам тоже пора. Может вернёмся к «Алым Ястребам», а сестрёнка?

— Мы ушли оттуда не просто так, Финн, — ответила Сигрун. — Нет. Мы пойдём на северное побережье, в Мирий, где нас не знают. Начнём всё заново.

Антерос полный надежды обернулся к орчихе. Нефтис просто сидела у берега, и глядела на сверкающие воды озера.

— Моя идти некуда. Моя пойти за сильный. Моя — выжить!

Встала и последовала за Илианом. Мрачный мужчина сказал орчихе:

— Я путешествую один, гладиатрикс.

— Моя идти за сильный. Твоя — сильный.

— Меня это не волнует. Пока ты не будешь мне мешаться — делай что хочешь.

Тревога внутри Антероса нарастала. Мальчик озирался то в сторону Илиана и Нефтис, идущих на юг, то в сторону Психеи и Финна, следующих на север.

— Постойте, но так не может всё просто закончиться! Мы — герои пророчества! Ну же, друзья! Давайте вместе исполним его?

А в ответ тишина.

***

Всё верно, Финн младше своей сестры почти что на десять лет. Из-за этой пропасти Сигрун часто вела себя заносчиво. Они оба пришли в Эталаду, спустившись с высоких гор. Ушли из племени, дракон знает зачем. Финн пробовал выпытать это из своей сестры, но та упорно молчала. В итоге Сигрун очаровала всю городскую элиту, взяла себе имя «Психея» и исчезла, не сказав ни слова. Стала весталкой в храме Веи. А Финн? Финн делал то же, что и всегда — кутил, наслаждаясь жизнью. В детстве один фавн научил его играть на лире и на флейте, что в свою очередь сыграло на судьбе юного мальчика. Финн стал успешным менестрелем, обучился в институте музыки в Дивах, и его звали на всякие пирушки знатные дома.

Иногда он видел свою сестру на площади. Бедняки тянули к ней грязные руки, стараясь ухватиться за полы туники. Говорят, что даже одно прикосновение весталки — это благословение. Если по улице вели заключённого, и он в это время увидел весталку, он имел право потребовать освободить себя. Таков закон Див.

За пять лет они отдалились с сестрой. Но вот, воссоединившись, Финну казалось, будто и не было тех пяти лет. Никто из них, не поменялся совсем. А, быть может, изменилось всё, но он этого просто не заметил.

Шёл вслед этой уверенной в себе женщины, задорно наигрывая очередную балладу. Они пересекли поперёк просёлочную дорогу, и устремились в лес.

— Почему мы должны продираться сквозь эти заросли? Почему бы не пойти по дороге?

— Потому что нас ищут, идиот! — шикнула Сигрун. — Вдоль дорог выставлены посты, а двое бродяг без снаряжения и поклажи будут выглядеть подозрительно. Пойдём в лес. Там отыщем место для ночлега и отдохнём. Я расставлю магические ловушки для зверей, авось утром нас будет ждать сытный завтрак.

— Вот это по-нашему! — обрадовался было бард, однако стоило ему поднять ногу для очередного шага, и в щиколотку тут же вонзились острые зубья капкана. Финн закричал, свалился, уцепился руками в ногу. Было так больно, что сердце забилось с бешеной скоростью. Зрачки расширились, пот проступил на лбу. Сестра тут же прильнула к барду. Взгляд её ошарашенный, рыскал в поисках источника его боли, а когда она увидела окровавленный капкан, чьи зубцы до мяса вонзились брату в ногу, закрыла разинутый рот от обуявшего её ужаса. Попыталась раскрыть капкан, и Финн ещё громче провыл, кусая губы. Со скрипом ловушка едва-едва поддавалась. Парень вынул ногу, как только почувствовал свободу.

— Проклятье! Ты куда смотрел идиот?

— Уж точно не под ноги, — сквозь слёзы рассмеялся Финн. — Ты не могла бы пошаманить своей магией, и вылечить ногу?

— Я не целитель, Финн! Всё что я могу — это перевязать твою рану, но, если мы не найдём лекаря, ты можешь… — Сигрун разорвала полы своей туники, и крепко перевязала щиколотку своего брата. Белая ткань обагрилась кровью, и в воздухе встал запах железа. — Не верится, что я это говорю, но… нам нужно найти Антероса.

— Того задохлика? Ты же это не серьёзно!

— Он может касанием исцелять ранения. Ты сам это видел, Финн! Поднимайся. Обопрись об меня, и пошли.

— Уф… кажется судьба против того, чтобы мы покидали Дивы.

— Никакая это не судьба. Всего лишь твоя глупая неосторожность, — опровергла Сигрун.

***

А на юге от Див простиралась засушливая степь. Илиан и Нефтис молча шли под палящим солнцем. В небе закричал ястреб, раскинув свои широкие крылья. Ни облачка. Воздух сухой, прогорклый, и из земли время от времени вырвались сернистые гейзеры. Впереди их встречала холмистая степь. Невысокие каменные скалы скрывали от них прячущихся хищников. В тридцати шагах за ними следовал Антерос, опасливо сохраняя дистанцию.

Илиан молча присел под тенью холма, дабы перевести дух. Нефтис последовала его примеру. Мужчина заметил, что её льняной хитон сколот только на одной стороне – верный признак раба. Из другой выглядывала оголённая подтянутая грудь с чёрным выпуклым соском. Тёмные грязные волосы орчихи были заплетены в три толстых косы, доходящих до лопаток. На руках куча мозолей и потёртостей. Нос сломан, шрам возле правого глаза в форме полумесяца. В общем и целом, Нефтис выглядела как опытный боец, повидавшая всякого на своём веку. Особенно явно этот факт выдавали её сломанные деформированные уши. Ибо только у тех, кто борется на регулярной основе можно заметить изуродованные хрящи ушных раковин.

— Скажи, как ты оказалась в землях Эталады? — вдруг спросил Илиан.

— Моя идти. Долго идти. И прийти, — ответила Нефтис. Её спутник на это фыркнул усмехаясь.

— Далеко же тебя занесло, орчиха.

— Моя родина — Мхетфис! Море. Зеленокожие завидовать наша. Чинить война. Мы — сражаться.

— Это не объясняет, почему ты ушла, — подметил Илиан.

— Вожак желать мир. Желать сделать моя подношение. Моя — не согласиться. Моя уйти.

— И прибыв в земли людей ты стала гладиатрикс. Уважаю.

Илиан скромно кивнул орчихе лицом, та сделала то же самое. Они оба чувствовали друг в друге силу. Немного посидев на сухой земле, они уже было собрались снова в путь, как вдруг на горизонте с противоположной стороны заметили троих. Бард, весталка, и целитель, приближались к ним. Первый немного прихрамывал, но уверенно шёл на своих двоих.

Как только они приблизились, Илиан прорычал:

— Зачем вы здесь? Я думал у каждого из нас — свой путь.

— Да, ты прав, — с мягкой улыбкой на лице согласился Антерос, опирающийся о свой посох. — Но направление у нас одно, а до развилки ещё далеко.

— Издеваешься?!

На его гнев поспешил ответить бард, заслоняя собой испуганного Антероса:

— Он спас меня, вот и всё. Я попал в капкан, и как видишь, нога у меня почти зажила. Позволь нам присоединиться к тебе? В конце концов Касий ничем не хуже Мирия, а путь опасен. Мы можем друг другу пригодиться.

— Сладко стелешь, бард, — выплюнул Илиан. — Но если я хоть краем уха услышу твою лиру, то попрощайся со своим красивым личиком — мигом начищу рыло!

— Ну вот и решили.

Так пятеро приключенцев вновь встретились по воле судьбы. За степью их ждала равнина, и ухабистая дорога. Они брели, изредка останавливаясь для отдыха. Вскоре солнце закатилось за горизонт, и было решено разбить лагерь. Антерос вместе с Нефтис ушли за хворостом для розжига костра, Илиан и Сигрун шли охотиться, хотя у них не было ни оружия, ни надежды на случайную дичь в этом мёртвом месте. Вместо оленей они наткнулись на озлобленных львиц, кои преследовали приключенцев от самых степей.

Злые, голодные и свирепые, звери набросились на Сигрун, и той пришлось воспользоваться магией. Перед лицом промелькнула огромная когтистая лапа, а в ушах прозвучал дикий рык. Сигрун поставила барьер, но тот лопнул точно скорлупа. Всё-таки за время своего заключения весталка ослабла, и не могла как следует защититься.

— Уходим! — велел Иллиан, и схватив женщину за локоть, повёл её обратно к месту лагеря.

Когда они прибежали, то увидели, как Антерос вместе с Нефтис тоже еле кое-как отбиваются от прайда львиц. К зверям с фланга прокрался бард, в руках сжимал лиру. Стоило Финну брякнуть по ней, и звук волной отбросил львиц от товарищей.

— Он тоже маг? — спросил Илиан. Сигрун кивнула:

— Не такой могущественный как я, но да… Он кое-что может.

— Проклятье! Был бы у меня с собой лук!

Пять товарищей оказались спиной друг к другу. Львицы окружали их со всех сторон. Нефтис прокричала:

— Большие кисы! Большая драка! — и взревев подобно им, орчиха набросилась первой.

Вот так просто без страха и сомнений. Просто взяла и кинулась с голыми руками. Львица сделала то же самое, и две яростные сущности почти переплелись в этом насильственном союзе. Антерос что-то провыл, жалобно скуля. Сжался весь, опустившись на колени. Дрожал как осенний лист на ветру. Плакал. Нефтис тупо ударяла животное кулаками в бока, затем перевернула, вжала коленом к земле, вцепилась зверю в пасть, и применяя невероятную силу вырвала львице челюсть. Кровь хлынула на сухую землю.

Это была всего лишь одна из сотен других львиц. Одна. Ни Иллиан, ни Финн, ни даже Сигрун с её магией, не могли похвастаться такой же силой как у Нефтис. Они были безоружны, вымотаны долгой дорогой, голодные, и совершенно не готовые к схватке.

Вдруг! Яркий свет озарил небеса. Точно падающая звезда с длинным хвостом позади, на них неслось нечто на удивительной скорости. Все замерли, глядя на это явление. И львицы, и приключенцы. Прорезая пространство в дыму и пламени. Свет становился лишь ближе и ближе. Пока наконец с шумом и грохотом не приземлилось аккурат пятёрки. Сразу поднялось много пыли, Финн закашлялся, глаза заслезились. А потом он увидел, что на них смотрит некто непостижимый. Невысокого роста, в бледном балахоне, и с длинными серебристыми волосами.

— Панацея! — радостно приветствовал её Антерос. — Вы пришли!

Всё ещё озлобленные львицы до сих пор окружали равнину. Но стоило этой незнакомке, похожей на призрак, запеть, как вдруг звери успокоились.

Голос её… далёкий, но одновременно близкий. Тоненький, но глубокий — лился в пустоте, наполняя её волшебством. Панацея пела так сладко. Невыносимо сладко! И на сердце яркими бутонами цвела безмятежность. Хотелось спать и ни о чём не думать. Лишь её глаза… трое глаз переливающихся перламутром удерживали Финна от морока сна.

Львицы заснули. Песнь умолкла. Панацея обернулась к Антеросу, а затем нежно обняла его. Гладила юношу по золотистым волосам, нашёптывала что-то на ухо.

— Всё хорошо. Ты отлично справился, мой дорогой ученик.

— Мне было так страшно! Так страшно, Панацея! Неужели дальше будет ещё страшнее?

— Что будет — то будет. И ты изменишься. Все меняются. Такова природа смертных.

Вперёд вышел Иллиан, и Панацея резко обернула на него своё непроницаемое лицо. На нём не было и намёка на эмоции. Оно точно восковая маска уставилось на мужчину. От этого у Иллиана пробежали мурашки по спине. Колени предательски задрожали, а в горле пересохло.

— Идёмте за мной, — спокойно приказала она.

И все, без какого-либо сопротивления послушались её. Им всем казалось, что нет ничего важнее, чем слушаться эту женщину. А выполняя её волю, нутро наполнялось окрыляющим блаженством.

***

Иллиан очнулся в чьей-то ветхой хибаре. Первое, что он почувствовал — это свет, льющийся из окошка: резкий до боли в висках, греющий щёки. Щебет птиц сопровождался шуршанием летней листвы. Пахло чем-то изумительным, влажный воздух был перенасыщен разными оттенками.

Мужчина потёр глаза, пряжка зацепилась за цепочку, но боли он не почувствовал. Эти цепочки… сколько бы он за них не тянул, они никогда не кончались, а отпущенные всасывались обратно в глазницы. Порвать их можно, причём довольно просто. Однако оторванный конец тут же испарялся как дымка, а на месте отрезка цепочки вырастал новый. Таково его проклятье. «Закованные в цепи слёзы», и он никогда их больше не прольёт. По крайне мере, до тех пор, пока не исполнит данную духу стойкости клятву.

— Доброе утро, — прозвучал чей-то ласковый голос. Иллиан повернулся, и увидел, как трёхглазая ведьма склоняется над котлом с аппетитной похлёбкой из овощей и овсянки. — Завтрак почти готов. Ты можешь выйти подышать свежим воздухом. Твои товарищи проснулись раньше тебя.

— Кто ты такая? — спросил Илиан, сев на ветхой кровати с соломой вместо матраса. — Почему спасла нас?

— Сейчас я та, кто готовит для вас пищу. Не напрягайся, Илиан, всё со временем раскроется.

Панацея мягко улыбнулась, и в золотистом утреннем свете её лик обрёл добродетельный вид. Такая светлая, хрупкая, таинственная, но в то же время, Илиан чувствовал в ней леденящий холод. Погребённый под нарисованным образом стержень, способный выдержать что угодно. Она знала всё. Но это ничего не меняло.

Илиан вышел из хибары, скрипнули старые петли двери. Во дворе он увидел вольер для овец, где стоял Антерос и наблюдал как они пасутся. Нефтис колола дрова, снова и снова поднимая, и опуская остро заточенный колун. Финн сидел на веранде да записывал что-то в раскрытый пергамент. Иногда бард щекотал себя пером по подбородку, что-то усердно обдумывая, его губы непроизвольно шевелились. Его сестра Сигрун в это время одна единственная ничем не занималась. Она просто стояла, облокотившись об оградку веранды и пустым взглядом смотрела вдаль.

— А вот и наша соня, — сказала она. — Судя по горным хребтам вон там вдали, мы находимся северо-восточнее от Касия. Примерно в двадцати километрах. Плюс-минус.

— Далеко успели продвинуться, — добавил её брат. — Ты что-нибудь помнишь о том, как мы сюда попали?

— Нет, — коротко ответил Илиан.

— Мы были под чарами Сивиллы, — сказала Сигрун.

Теперь, когда все проснулись, Панацея пригласила всех на трапезу. Простёрла руки, и во дворике появился длинный невысокий деревянный столик поверх укрытой земли шерстяным пледом. Приключенцы расселись, кто как. Илиан скрестил ноги, Антерос сел на корточки, опустив колени, а Сигрун вальяжно развалилась, облокачиваясь о левую руку. Перед ними из дома на потоках магии вылетели миски с похлёбкой. Нефтис долго буравила свою взглядом, и тут же спросила?

— Где мясо?

— О мы… — начал было Антерос, но его прервал сладкий голосок Панацеи:

— Мы не едим мясо. Мы — вегетарианцы.

— Моя хотеть мясо! — требовала орчиха.

— Что ж… придётся тебе чтить правила дома, в котором гостишь, — вслед за этим Панацея махнула рукой и посередине столика возник широкий кувшин козьего молока. Рядом с мисками вместо столовых приборов ломти хлеба с отрубями.

— Дайте-ка угадаю, вино вы тоже не пьёте, — грустно догадался Финн.

— Вино туманит разум, и может обратить даже самого цивилизованного человека в животное.

— Эхх…

Невзирая на всеобщий скептицизм, похлёбка из овощей и злаков оказалась весьма вкусной и сытной. Наевшись до отвала, приключенцы развалились около столика, чувствуя приятное насыщение. Там в темнице их кормили исключительно старым заплесневелым чёрствым хлебом да глотком воды. И то, раз в день, если конечно, тюремщики о них не забывали.

— Теперь перейдём к насущным вопросам, — твёрдо заявила Сивилла.

— Да. Мне бы хотелось узнать, какого дьявола вчера произошло? — спросил Илиан. — Вы просто спустились с небес, усыпили хищников и увели всех нас против воли!

— Вы бы предпочли остаться там на равнине, и погибнуть от лап свирепых львиц? — в ответ мужчина стушевался и ничего не сказал. — Позвольте представиться: Я — одна из первых детей Богини Трианли. Панацея. Богиня наделила нас даром видеть будущее, настоящее и прошлое. В мельчайших деталях. Даже Она Сама не способна столь же чётко трактовать видения, как Её дети.

— Ого! Это значит вы можете предвидеть всё наперёд? Даже это? — резко метнув в сторону Сивиллы камешек, спросил Финн. Панацея столь же ловко, как и бард, плеснула рукой, и поймала в воздухе камешек. Повертела его, демонстрируя, а затем бросила в кусты. — Ну ничего себе!

— Да, Финн Ральфсон, я вижу всё.

Тон голоса Сивиллы стал вдруг стальным и пугающим. Менестрель нервно сглотнул, глядя на её три глаза — непроницаемых, переливающихся перламутром. Без зрачков и без радужек. Словно та абсолютно слепая.

— Моя наставница играет роль исполнительницы воли Богини. Она направляет историю миротечения, ведёт за собой, когда это нужно, поправляет, и исправляет ошибки человечества, — пояснил Антерос, на что Панацея добро кивнула.

— Вы здесь сегодня, для того, чтобы получить от Трианли Задание. И за его правильным исполнением я обязана проследить.

— Трианли, да? — подала голос Сигрун. В её искрящихся зелёными оттенками глазах отражалась насмешка. — Я Богам не служу! Ни выдуманным, ни самопровозглашённым. Если хотите меня привлечь, то придумайте что-то поинтереснее.

— Я знала, что ты так скажешь, Сигрун Тирасдоттир, дочь племени «Алых Ястребов». Тебя притягивают загадки и знания. Твоя страсть похожа на азарт охоты. Тебя тянет исследовать этот мир, и познать истину.

— Об этом легко догадаться и без предвидения, ведьма, — скрестив руки, выплюнула та.

— Тогда как же ты объяснишь это? — Панацея раскрыла перед собой ладонь, и над ней возникла крошечная картина: из пламени возникли образы танцующей девы вокруг дракона. Дева вертелась вокруг себя, а её туника развивалась. Вдруг, дева коснулась дракона, и отшатнулась, будто ошпаренная. Сев на колени, разрыдалась. — Твоя самая главная одержимость, Сигрун. Твой позор и твой стыд. Ты не смогла найти слабостей у драконов. Но даже посрамлённая, продолжаешь упорно искать. Безумная, рыскаешь в горе из ключей, среди которых нет того, который мог бы отпереть ту клетку с сокровищем позади тебя. Задайся вопросом: а действительно ли та клетка заперта? Или тебе просто не хватило сил её открыть? Быть может друзья помогут тебе? Быть может ответ откроется лишь тогда, когда ты сдашься?

— Бред! — фыркнула Психея, и встав с места, ушла на веранду. Финн порвался вслед за ней, желая успокоить сестру.

— Моя верить в Бог орков! — сурово добавила Нефтис. — Бог орков не давать загадки. Бог орков давать большая драка.

— Там, куда вас направит Задание Трианли будет полно испытаний, Нефтис из Мхетфиса. Суровые сражения в том числе.

— Тогда моя согласиться! Моя любить большая драка!

Илиан посмотрел на Антероса. Юноша улыбался, зачарованно разглядывая свою наставницу. Он будто всё ещё был под её чарами. Мужчина фыркнул, покачал головой. Задание от Богини? Почему сейчас? Почему не двадцать лет назад, когда его дом превратился в пепел? Почему именно они?

— Такова воля Трианли, Илиан Ликмед. Ибо ты — рождён под тем небом, которое тебе суждено занять по праву героя! Ты — тот, кто освободит Эталаду от тирании драконов! Ты — острие копья Фавролла, Бога войны! Дитя пророчества.

— Остановись! — яростно потребовал Илиан. Он резко встал на ноги, но в его чёрных омутах расцвело остервенелое отчаяние. Густые брови надвинулись, стали печальными. А цепочки из его нижних век — точно непролитые им слёзы, застряли внутри. — Если тебе и вправду всё обо мне известно, то ты должна понимать, почему я не могу снова взяться за это! Я не… Я больше не хочу следовать за своей мечтой. Слишком многих она сгубила. И ладно бы ценой моих ошибок стали только мои шрамы, но нет! Жизни, добродетели, души, вера – «Всё во имя Свободы», так я себя убеждал раз за разом, когда отнимал эти вещи у других. Даже у невинных…

— Илиан… — сочувственно протянул целитель, однако тот лишь пуще оскалился:

— Ренегат неоднократно давал мне «Задания». Однажды он попросил занять одну маленькую ферму недалеко от Див, чтобы понаблюдать за деятельностью очередного драконьего чинуши. «Тихо и незаметно», естественно означало — «Без лишних свидетелей». Я был с напарником. Мы пришли туда ночью, постучались в двери, представились и… Т-там была девочка. Пяти-шести лет.

— Не только она, — поправила его Панацея. — Жена фермера носила под сердцем ещё одного ребёнка.

— Значит ты прекрасно осведомлена о том, какой я монстр! Я — не герой! Не спаситель человечества! Я убийца! Мясник!

— Ты делал то, что считал необходимым, Ликмед. Лояльные драконам фермеры даже за подкуп не стали бы хранить молчание и укрывать на своей земле повстанцев. И… насколько мне известно, у тебя имелся ещё один стимул. Ты защищал молодого щенка, которого Ренегат грозился подписать на это задание, если бы ты отказал.  

— Это ничего не меняет! Наша слежка нам ничего не дала! Задание было ещё одним чёртовым испытанием на лояльность! И… И кровь на моих руках… Их крики в моих ушах! Их лица…

Разве ты не понимаешь, ведьма? Я зарёкся выполнять «Задания», независимо от того, насколько они важны для благородных целей! Я отказался от мечты, которая требует таких жертв, как жизни детей. А тот… тот напарник, с которым я шёл, для него это было впервые, и в момент, когда я это увидел, по его опустошённым глазам, понял — он пропал! Осквернил свою душу неискупимым грехом! Точно так же, как и я… «Во имя Свободы»! Хах, будто бы эта самая свобода вообще достижима.

Наступила мрачная тишина. Антерос чувствуя напряжение между Илианом и Панацеей, решил увести Нефтис в сторону. Сивилла склонила голову, сжала ладонью ворот своего мешковатого балахона. Сглотнула подступивший ком.

— Тебя тревожит возможность того, что Задание Трианли потребует таких же жестоких поступков, кои тебе пришлось совершить в стане «Белых Птиц», не так ли? Что ж, не буду лгать: кровь прольётся. Однако, предназначение невинных агнцев в этом и заключается. Твоя роль — сделать так, чтобы эта жертва не была напрасной.

— Хочешь сказать, что люди всё равно умрут? И мы должны как-то это использовать? Это слишком низко. Даже для меня.

— Спроси себя, Ликмед: Какие альтернативы у тебя есть? Сидеть сложа руки и смотреть на результат собственного бездействия? Или стать частью чего-то большего?

«Что вершит судьбу человечества в этом мире? Пряхи, плетущие Гобелен, Сивиллы, Боги, или Человек? А быть может бабочка, чей незримый взмах крыла вызывает бурю на другом континенте? По крайне мере есть одна неоспоримая истина: избранный ты или нет, а властен лишь над нынешним моментом. За него и сражайся». Я могла бы показать тебе, как мучилась твоя спектральная мать при родах, и как она отдала добровольно жизнь, во имя свободы твоего народа. Я могла бы показать тебе чудеса, коим ещё предстоит свершиться, и все те ужасы — последствия твоего выбора. Что бы ты не решил, какую бы сторону ни занял — жертвы будут всегда. И люди выживут в любом случае. И драконы тоже. Даже если ты самолично воткнёшь стрелу в сердце последнего. Изменится всё, но это ничего не изменит. Планы Богов для таких как ты непостижимы.

— Непостижимы? Что же тут может быть непостижимого? Они хотят освободить нишу, дабы поклонялись Им, а не драконам! Или я не прав?

— Прав, Ликмед. Но лишь отчасти. Всё, что произойдёт дальше, хочешь ты того или нет — будет на твоей совести.

— Это ещё почему?

— На тебя уже сделали ставку. Игра началась. Будешь ли ты сражаться под флагом моей Богини, или под знамёнами своего отца? Будешь ли сражаться вообще? Любишь ли ты свою страну, так как никто не любит? Готов ли ты ради ключевого момента, который откроет твоему народу путь в счастливое будущее, свободное от тирании драконов, пожертвовать всем? Готов ли продать дьяволу свою душу? Отдать всю свою добродетель на закланье под меч справедливости? Стать ещё большим чудовищем, чем драконы, ради своей родины?

Ты сомневаешься в своём героизме, Ликмед, ибо, наслушавшись сказок в детстве, сложил об этом понятии ложное представление. Герои — это не безгрешные воины, совершающие великонравственные подвиги и купающиеся в лучах славы. Герои — это те, кто вопреки общественному ожиданию, делают всё ради благополучия угнетённых, даже если в итоге это приведёт их к полному падению на дно, испорченной репутации, или утрате души.

На сердце саднило от слов Панацеи. Её сладкий голос врезался тупыми ножами. Но слёз не было. Их никогда не было с тех пор, как их заточил тот дух стойкости. Это причиняло Илиану куда больше страданий. Он-то рассчитывал, что страдать не будет и вовсе, но… слишком поздно к нему пришло понимание, что вместе со слезами у него отняли слишком многое! Право оплакивать павших, горевать по любимым, или радоваться за тех, кто выжил. Без слёз он не был собой. И та часть его, которая исчезла, напоминала о себе всякий раз, когда Илиан глядел на своё отражение: неполноценность, слабость, травма. В попытках вернуть её, гоняясь за своей мечтой, он раз за разом погружался в пучину отчаяния. Тьмы. Холода. Захлёбывался в крови пройденных сражений. Подводил товарищей. Подводил самого себя. А потом… потом в один день он проснулся, и понял, что пресытился бессмысленными убийствами. Заданиями повстанцев, не приведших их ни на шаг к заветной цели. Устал быть марионеткой в руках Ренегата, который всегда имел на него рычаг давления: товарищи, деньги, власть. О чём бы Илиан не заботился, чем бы не дорожил, его генерал постоянно напоминал ему о том, что за провал он всего этого лишится, а за покорность и успех — приумножит.

«Вскрой глотку тому»; «Подсыпь яду этому»; «Укради бумаги»; «Переспи с такой-то рабыней» — Всё… Ради Свободы Эталады.

Панацея читала его как открытый пергамент. Видела всё. И молчала. Скорее всего, каждое её слово было направлено на то, дабы Илиан принял решение. Верное для неё решение. И от этого ему было тошно. Противно от самого себя. Он снова ощущал этот невидимый крючок на своём горле. Те же методы, то же давление, за исключением одного: Сивилла не скрыла, не завуалировала, не спрятала свою натуру за притворной улыбкой. Её угроза была вполне прямолинейна: «Сделай, что я прошу, или Судьба отнимет у тебя всё до последнего, чем ты дорожишь».

— Я принимаю Задание твоей Богини. Говори, что ей нужно! И дай мне хороший лук со стрелами.

Сивилла кивнула.

Антерос собрал в мешке провизию для дальнего путешествия: травы, орехи, овощи, сыр, хлеб, молоко, сушёные фрукты, фляжки с водой, мешочки с чаем, мукой, солью, и крупой. Часть он повесил на крючок своего посоха, а другую у него силой забрала Нефтис и перекинула через плечо.

— С-спасибо, — робко поблагодарил он.

— Антерос, захвати ещё шерстяные хламиды. Я сшила их заранее, — велела Сивилла. Её ученик кивнул, и вынес из хаты пять свёртков тёплых накидок. Самая широкая из них была как раз впору Нефтис.

Удивлённая Психея долго рассматривала затейливую вышивку по краям своей новой хламиды. Ткани как раз хватало, дабы натянуть её поверх головы на манер покрывала весталок.

— С этого и надо было начинать, — рассмеялся Финн. — Моя сестра любит цветастые тряпки.

— Это ещё не всё. В пути вас ждут испытания, и для их преодоления вам понадобится оружие.

Панацея встала посередине веранды, прямо перед пятёркой. Простёрла руки и проделала брешь в пространстве. Возникшая щель дёргалась и рябила перед глазами. Там за нею, Финн на мгновение разглядел розовые сады да цветущие вишни. Из неё появились четыре артефакта. Четыре оружия: Чёрный скифский лук с колчаном полным стрел, секира лабрис с длинной двуручной рукоятью, золочённый клазарх с мерцающими струнами из русалочьих волос, и тисовый посох с фокусирующим кристаллом из манного камня.

Все, кроме Антероса, взяли подарки. Нефтис тут же принялась размахивать секирой, нащупывая её идеальный баланс. Финн дёрнул за струну, и почувствовал, как магия струится вместе со звуком. Его сестра Сигрун провела пальцами вдоль посоха, и на подушечках отдалось слабым покалыванием волшебства. Илиан же… постоял какое-то время прежде чем взять в руки лук. Изогнутый в четырёх местах, гибкий и длинный, из него стрелять наверняка удобнее, чем из его прежнего лука.

— Это всё, чем ты с нами поделишься? — спросил он.

— Н-да. Подарки — это, конечно хорошо, но не помешало бы немного информации, — согласилась Психея. — Где нам искать слабости у драконов? Как сражаться с ними?

— Всё раскроется в своё время, — холодно отвечала Панацея.

— Ну хоть в парочке предсказаний ты нам не откажешь? — попросил бард.

— А вам всё мало? Моя наставница одарила вас кровом, вы преломили хлеб с ней за одним столом! Она даже сшила для вас хламиды заранее, и поделилась оружием! Вам нужно сказать «спасибо»! — вдруг разозлился Антерос.

— Тише, мой ученик. Я скажу, что ждёт каждого из вас. Слушайте пять пророчеств, о пяти героях Эталады! — и щёлкнув пальцами, Панацея развеяла разрыв в пространстве. Затем опустила лицо, опёрлась о свой белый посох из китовой кости. Голос её из сладкого и ласкового вдруг стал глубоким и зычным как у старухи: — Один из вас останется прежним. Один из вас утратит веру. Один из вас ослепнет. Один из вас вспомнит кто он такой на самом деле. Один из вас предаст себя.

Все застыли. Пророчества Панацеи: мрачные и безрадостные, звенели в пространстве.