Кошачий язык любви

Му Цин остаётся саркастичным, демонстративно независимым и чуть надменным даже в отношениях. Но иногда на него находит… нечто. Он подходит к лежащему на диване или кровати Фэн Синю и бесцеремонно молча ложится на него сверху всем телом, как на огромную подушку, обнимая всеми конечностями крепко-крепко.

Фэн Синю в такие моменты не полагается ничего говорить. Ни серьёзно, ни шутливо, ни ласково, вообще ни единым звуком тишину нарушать нельзя, и шевелиться, кстати, тоже. Фэн Синь знает наверняка, уже выучил: если начать подавать какие-либо признаки жизни, помимо глубокого размеренного дыхания и спокойного сердцебиения, к которому Му Цин прижался лбом или ухом, тот тут же подорвется с места, вспомнив про резко нарисовавшиеся неотложные дела.

Если же ему не мешать и лишь аккуратно положить руку ему на спину, не прижимая ближе, а только выражая свою радость и признательность его присутствием, безмолвную ласку, то Му Цин может пролежать так долго. От получаса вплоть до нескольких часов. Иногда Фэн Синю кажется, что Му Цин спит, но нет, он периодически открывает глаза и смотрит в стену.

Фэн Синь изучил своего парня достаточно, чтобы понимать: ничего плохого не случилось. Просто Му Цин внезапно осознал факт их принадлежности друг другу. Вот так вот просто и внезапно, который раз за месяц, но всегда, как в первый, с одинаковым легким недоверием.

Вещь, на которую Му Цин никогда и ни с кем не рассчитывал, и даже сейчас, спустя годы отношений, не может до конца поверить, что вот он Фэн Синь перед ним, настоящий, большой и теплый, дышит и гладит его по спине. Не возражает против того, что порой пропускает важные дела, не желая вставать и спихивать с себя Му Цина. Ждет столько, сколько нужно, чтобы Му Цин встал сам, и целует его в лоб каждый раз после этого, в то мгновение, что Му Цин еще сидит на его коленях, прежде чем убежит в другую комнату, делая вид, что ничего не произошло, а два часа пролетели сами собой.

Фэн Синь, который хочет быть с ним, с Му Цином, каким бы тот ни был, и ни с кем другим. Фэн Синь, который, кажется, действительно не планирует никуда деваться, который только его и для него одного.

Фэн Синь чувствует это по тому, как Му Цин, пока лежит на нем, обнимает его крепко, время от времени цепко сжимает пальцы на его одежде, или бездумно трется носом о грудь или шею Фэн Синя. То ли вдыхая запах, то ли по-кошачьи помечая. Иногда легонько целует в плечо или ключицу, или куда дотянется. Момент обнажения души и нежности по отношению к человеку, которого Му Цин взаимно любит и не хочет отпускать.

Он знает, что Фэн Синь никогда его не оставит, просто обязан знать, ведь тот слишком упорно работал, чтобы это знание укоренилось в голове Му Цина так плотно, как это только возможно. Но в эти моменты молчаливого лежания он словно бы… осознает это с особой ясностью, и позволяет себе почувствовать себя ребенком, получившим на день рождения щенка, о котором мечтал всю жизнь, и теперь не выпускающим его из рук. Или же человеком, который не был дома годами и теперь не может заставить себя выбраться из родной кровати.

Фэн Синь порой в такие моменты ощущает даже лёгкие маленькие покусывания на своей коже, и ему мерещится, что он почти слышит непроизнесенное «Ты мой. Не пущу. Только попробуй двинуться — откушу лицо, ясно?»

Конечно, Му Цин слишком гордый, чтобы произносить такое вслух. Но Фэн Синю ясно и так. Поэтому он лишь лежит смирно и покорно, позволяя успокаивающей Му Цина тишине окутывать их двоих, позволяя Му Цину обнимать его, греться на нем, подобно ядовитой, но ласковой змее, заявлять на него свои права и помечать собой. Не перед кем-то, кроме них в комнате никогда никого нет, но между ними двумя.

Выражая тем самым свою любовь, привязанность и нежность, позволяя Фэн Синю почувствовать их такими искренними, какими они только могут быть. А ещё позволяя самому себе раствориться в тепле и размеренном сердцебиении любимого человека, окунуться в спокойствие, поверить, что его никто и ничто никогда не отнимет.