Неизвестное время. Апокриф. Обливион.

Ступивший на новую часть территории проклятого плана Мартин беспокойным взглядом прошелся по уходящим в небеса, выжженным огнем неизвестной принцессы даэдра, полкам книжных шкафов. Вертящиеся подобно детской юле жестокие слова Ворина Дагота не желали покидать разума драконорожденного, не знавшего как воспринимать прозвучавшую совсем недавно теорию.

Божество…сотворение бессмертного, всемогущего существа, ломающего хрупкое равновесие планов. Их мир знал редкие прецеденты восхождения на небеса смертных, славя божественного Талоса и восхваляя жертву, сгоревшего в руинах Императорского дворца, Рига. Однако обретение истинного, способного обернуть вспять смертельные ранения, все еще не было возможным для обитателей Мундуса. Божественная болезнь, проклятие Молаг Бала, неведомые разуму контракты с принцами даэдра – граждане Империи за четыре эры, казалось бы, успели опробовать различные способы продления собственной жизни, что, прочем, не дарило им истинного бессмертия.

Многочисленные жизнеописания Талоса преподносили предка Мартина как кого-то, кто никогда полностью не был рожден человеком. Величественный, воинственный смертный, судьба которого была написана еще до его рождения. Мудрый правитель, блистательный лидер, покоритель женских сердец, о настоящей жизни которого не могли рассказать ни священники, ни потомки, ни Клинки. Смертный, ставший легендой и забывший о своей смертности, оставляя после себя лишь образ. Таким был ставший божеством Войны Тайбер Септим. Близкий к смертным по рождению, но ставший далеким благодаря вере и легендам.

Мартин слегка прикусил губу, понимая, что если бы пример возвышений Тайбера Септима был бы единственным случаем истинного бессмертия, то теория глав Дома Дагот осталась бы лишь теорией. Недосягаемый, застывший во времени Талос не был тем, кого видели, отбивавшие лбы о камень часовен, граждане Тамриэля. Как бы не утверждали священники он слишком редко ходил меж ними, деля со своими бывшими подданными еду и кровь. Никто из смертных не вспомнил бы о боли Бога Войны, тогда как сам предок Мартина с радостью поддержал бы подобную легенду, не позволяя даже капле собственной крови пасть на грязную землю.

Однако, там, где один раз – это случайность, два раза – уже совпадение. Совпадение, которое болью в сердце напоминало бывшему священнику о горькой ошибке. Риг…второй принц Вэйреста…прекрасный, хрупкий цветок, железная волю и благородство которого не могли сломить даже разрушающие душу испытания.

Герой Кватча… Архимаг Университета Волшебства… Спаситель Брумы… Защитник Сиродила… Милость Девяти… Божественный Целитель…каждый новый титул все сильнее превозносил рожденного на территории Хай-Рока бретонца, усиливая исходящий от него невидимый свет. Мартин как никто другой знал каким видели вознесшегося героя граждане Империи. Они смотрели на него с надеждой, молясь за него и вознося ему самому молитвы…не отдавая себе отчета, казалось бы, весь Сиродил верил в Рига, зная, что появившийся в вихре белоснежных лепестков мастер-волшебник закроет даэдровы Врата, исцеляя смертельно больных и спасая угасающий день. Это стало первым знаком того, что судьба Талоса повторится.

Стальные глаза драконорожденного прошлись по выжженным коридорам Апокрифа, отвечая блеск воткнутых в страницы сохранившихся книг хрустальных перьев. Сверкающие паутиной сплетенных между собой щупалец небеса создавали образ прочной клетки, в то врем как среди развилок запутанных коридоров виднелись конечности исчезающих вдалеке низших даэдра. Зеленые, проходящие по полу и стенам, зеленые подобные раскрытым глазам, огоньки проходили мимо ступающего в тишине имперца, оставляя после себя лишь запах старых книг и чернил. Проникающий сквозь зачарованные доспехи холод непроизвольной дрожью отозвались в теле смертного, заставляя того неосознанно поднять руку, в попытке сплести защитные, уберегающие от мороза проклятого плана, чары.

Вторым знаком стали способности любимого супруга. Властвующий над душами бретонец с каждым новым днем кризиса ставил на алтарь победы новые жертвы, перешагивая через свои принципы. Скрывающееся под доспехами нужды милосердие обращалось в жестокую решимость, где поглощение души становилось разумной, пусть и неприятной, необходимостью. Смертельное, проникающие сквозь связь истощение смешивалось со смирением, в то время как отражающийся в глазах страх становился безумной пустотой.

Живой камень душ, вера, начитавшихся хвалебных статей Вороного Курьера, жителей Империи и осознанная жертва, коснувшегося башни носителя сил принцев даэдра…увидевший параллель Ворин усиливал в душе имперца дурное предчувствие, напоминая тому об экспериментах Шеогората, пытавшегося в конце третьей эры создать нового принца даэдра, частично преуспевая в своей попытке.

Прошедшие мимо драконорожденного высокие человекоподобные рыбы, бегло бросили в сторону застывшего смертного взгляд. Маленькие, сощурившиеся на фигуре бывшего священника рыбьи глаза, задержались на стальных глазах, предупреждающе взмахивая в его сторону тонкими, сплетенными из щупалец, копьями. Блеснувшие рунами, относящегося к школе Разрушения, заклинания энтропии кончики копий не долго задержались на силуэте бывшего священника, сразу же перемещаясь в направлении пустынных коридоров. Прошедшие по полу тонкие щупальца обогнули имперца, поднимаясь по стеллажам и ударяя по остаткам лебединых перьев неизвестной доселе принцессы даэдра.

Прячущийся по углам Мартин, вслушивался в тихие, грубое шипение тварей Обливиона, милостиво пропускавших приглашенного их Владыкой смертного. Знакомый имперцу даэдрик касался слуха смертного, быстро переводившего для себя слова тварей Обливона, которые похоже нисколько не стеснялись присутствия гостя.

–Незримая Госпожа сильно ударила по плану. – доносящийся будто бы из-под толщины водных глубин грубый голос даэдра не позволил имперцу сделать более точный перевод прозвучавших слов.

Распускающиеся при приближении бывшего священника тонкие отростки, приподнимали свои концы вверх, вспыхивая ядовитым изумрудным сиянием. Ткущиеся из остатков полностью разрушенных шкафов кресла вставали по углам разветвляющихся коридоров, маня проходящего мимо них драконорожденного. Горная свежесть касалась истерзанного разума, в то время как померкшая сырость будто бы оставалась где-то за гранью изменяющегося плана.

– Незр-римая Госпожа? – также тихо поинтересовался у даэдра, скрывшийся за его спиной спиной собеседник. Дрогнувшее в руках твари Обливиона копье было перекинуто в другую руку, после чего сверкающий кончик со звоном вонзился в землю. Одинокое, попавшее под удар, лебединое перо сверкнуло болезненным золотом, исчезая и не оставляя после себя ни единого осколка хрусталя. – Лишь старая легенда, которой пугают недавно созданных. Хрусталь предпочтителен Леди Жадности или Королеве Ночного Неба

– Старая там, где во времена моего создания она была неизвестной. – проговорил с неким снисхождением низший даэдра, игнорируя прислонившегося к книжному шкафу драконорожденного.

Мартин не был невидимым, а его способности к незаметному перемещению никогда нельзя было назвать удачными. Он понимал, что в иных обстоятельствах ему пришлось бы сражаться с патрулирующими коридоры обитателями плана, тогда как данная, брошенная будто бы с королевского плеча, подачка лишь разжигала интерес драконорожденного, невольно замедляя его путь к новому якорю Врат.

– Она исчезла также внезапно, как и появилась, обещая больше не тревожить Владыку. – проговорил между тем луркер, сворачивая в небольшой, закрытый со всех сторон тупичок.

Покрытые хрустальными перьями книжные шкафы были частично разрушены. Лежащие на полу, подобно ненужному мусору, разорванные трактаты были покрыты темными, липкими пятнами. С покрытого крупными дырами арочного потолка свисали, покачивающиеся от легкого сквозняка, тонкие щупальца, тогда как на одной из уцелевших полок подрагивало тело мертвого наблюдателя.

– Нарушившая свои слова княгиня? – в голосе другого луркера послышалось презрение. – Подобное можно было бы ожидать от сбежавших из нашего мира предателей, но никак не от Повелителей.

– Действительно. – согласился с собеседником низший даэдра, занося руку с копьем назад.

Под взглядом драконорожденного копье в руках рыбьеподобного существа сверкнуло рунами школы Разрушения, после чего тонкое орудие покинуло руку твари. Вспыхнувшее темно-зеленым пламенем тело низшего даэдра опало пеплом на полки книжного шкафа, тогда как с кончика, вернувшего в руку луркера копье на пол капнули несколько каплей вязкой, черной крови.

– Однако, кем бы на самом деле не была посетившая нас Госпожа, наш Владыка подготовился. – проговорил внезапно луркер, бросая оценивающий взгляд в сторону застывшего возле одного из стеллажей имперца. – Наш Лорд, несмотря на мимолетную уступку, готов защитить наш мир от половины, напавших разом, Владык Обливиона.

Неосознанно выдохнувший драконорожденный прикусил губу, не веря переведенным им словам. Удивление проникло в душу бывшего священника, понимавшего что в словах даэдра не было капли. Позволяющие ему подслушивать слуги Апокрифа были уверены в своих словах, намекая смертному на истинную власть даэдрического князя Неведомого. Будто бы произнесенные специально слова намекали на бесполезность возможного предательства, ведь один смертный никогда не смог бы сравниться с силой половины принцев изменяющегося, проклятого Обливиона.

– Лорд силен. – с благоговением прошептал рыбьеподобная тварь.

– Несомненно и любой, кто сомневается в подобном падет. – проговорил более старый лукрер, покидая тупичок, после чего отдаляясь от Мартина. Ставший тихим даэдрик заставлял бывшего священника прикладывать значительные усилия, разбирая. – Владыка готовился к грядущему дню слишком долго, чтобы позволить кому-то испортить его план. Мирак…он лишь недолгая уязвимость, которая не сегодня, но завтра исчезнет, возвеличивая Апокриф навеки.

– Старшие говорят, что Белое Золото Мундуса повторится. – тихий голос более юного луркера дрогнул, после чего тварь ненадолго застыла, оглядываясь по полутемным сторонам запутанных коридоров. – Но разве это возможно теперь, когда потоки хранятся Невозможным Дитя?

– Но будет ли существовать Невозможное Дитя в желанный миг освобождения?

Сердце драконорожденного остановилось, а сам он машинально потянулся к закрытой связи. Дракон в человеческой душе протяжно рычал, тогда как в животе подобно больному зверю сворачивалось в неприятный клубок предчувствие дурного. Переведенные слова низшего даэдра крутились в голове имперца беспокойным потоком ужасных мыслей, заставляя его давить на стены уз в попытке почувствовать боль плененного супруга.

– Некоторые влюбленные безумны в своем желание защитить дорогое сердцу существо. – холодный, полный спокойствия голос раздался за спиной бывшего священника, заставляя того повернуть голову.

Смолкший даэдрик охранявших коридоры плана луркеров привлек лишь большее внимание к невысокому, худому редгарду. Плотно прилегающую к телу простая черная мантия подчеркивала островатые линии прекрасного в своей усталости правильного лица. В перекинутой через плечо узкой косе черных волос затесались черные пряди, в то время как скрывающие темно-зеленые глаза прямоугольные очки, оттеняли глубокие, свидетельствующие о недосыпании мешки.

– Что Вы имеет в виду? – спросил мгновенно имперец, забывая высказать должное почтение, принявшему облик смертного, лорду Апокрифа.

– Говорят, что место, в котором содержится Невозможное Дитя заполнено белоснежными лепестками акации. – туманно отозвался в ответ Хермеус Мора, поправляя двумя пальцами оправу очков. – Говорят, что в редкие минуты чистого разума, осознавая реальность мира он становится гибелью для тех, кто послан его охранять. Однако… - даэдрический князь ненадолго замолчал, безмолвным взглядом прогоняя исчезнувших в глубинах плана луркеров. – Направление лепестков по тем же слухам внушает нешуточное опасение, ведь в своей отчаянной решимости Невозможное Дитя всегда был склон к опасным, необдуманным поступкам.

Любые вопросы покинули разум бывшего священника, исчезая под криком внутреннего зверя. Мартин забыл о всех своих подозрениях, не пытаясь даже спросить у князя об источниках информации. Предательский холод смертельной хваткой впивался в тело смертного, тогда как спрятанное под зачарованной, созданной из плотной кожи неизвестного существа, перчаткой кольцо внезапно потяжелело. Коснувшийся невидимого взгляду ободка кольца имперец непроизвольно сжал руку в кулак, прислушиваясь к связи и обнаруживая в ней лишь собственный, отвлекающей от всего страх.

– Он бессмертен. – прошипел с некой угрозой имперец, чувствуя, как рвущийся наружу зверь готов впиться в горло, принявшего человеческий облик, принца даэдра.

Разгоравшийся внутри бывшего священника пожар огнем знакомой щекотки проносился по смертному телу, забывая обо всех планах или разумных предосторожностях. Мартин терял контроль, видя излишнюю резкость мира и будто бы пребывая в тумане, раздающегося из-под толщины воды спокойного голоса:

– Бессмертие не значит неуязвимость…шагнувшие к грани бытия даэдра плывут сотни лет по изменяющимся водам Облвиона, постепенно возвращая себе плоть и исцеляя разум. Аэдра… - Хермеус Мора замолчал, касаясь двумя пальцами оправы очков. Вспыхнувшие изумрудами глаза князя Неведомого с плохо скрываемым удовлетворением коснулись лица человека, после чего выдержав значительную паузы, насладившийся потерей контроля смертного князь произнес: - Здесь ситуация всегда была немного сложнее, что, впрочем, не отменяет одного имени. И, думаю, имя «Лорхан» известно смертным не хуже тех, кто когда-то лично видел пылающую жаром смелости и милосердия душу.

Мартин кивнул, с легкостью вспоминая упомянутое даэдриеским князем божество, сердце которого по чьей-то шутке стало ключом одной из Великих Башен Тамриэля. У Лорхана, как и у любого почитающегося на территории Империи, бессмертного было множество имен. Лорхан у имперцев…Шор у нордов, Проклятый Сеп редгардов. Тот, кто по легендам приложил руку к сотворению мира, убеждая остальных аэдра отдать часть собственных сил…Мертвый, поплатившийся за свой никому неизвестный обман, Бог был убит Ауриэлем, который желая избавиться от обманщика совместно с воплощением Малаката – Тринимаком вырвал бьющееся, насмехающиеся над бессмертными сердце, привязывая его к стреле и запуская ее далеко в море, где вскоре появилась Красная Гора.

– Легенды смертных удивительны в своей…фантазии. – продолжил между тем Хермеус Мора, позволяя себя мимолетную, лучащуюся искренним удовольствием улыбку. – Однако в каждой истории есть своя правда, подводящая нас к одному факту. Убить божество практически невозможно, однако если найти способ…удар по равновесию скажется как на Мундусе, так и на Обливионе. Разница лишь в том, что там, где тебе бы потребовался перекованный меч божественного крестоносца, Невозможное Дитя предпочтет устроить неприятный сюрприз, лишая твоего противника способа давления.

– Ты знаешь где камень? – голос Мартина дрогнул, когда потерявший контроль над собой человек ощутил свою бесполезность.

Заходившиеся в безумном ритме смертное сердце сливалось с ревом безрассудного, готового пойти на самоубийственную глупость, внутреннего зверя. Давление на закрытые от бывшего священника узы не прекращалось, в то время как полный отчаяния взгляд с мольбой смотрел на спокойного князя Неведомого.

– Перенеси меня к книге, помоги сократить время. – прозвучавшая в голосе драконорожденного молитва не тронула бессмертного князя Обливиона, чья грациозно качнувшаяся в сторону голова выразила безмолвное отрицание.

– С каждым новым шагом ставки увеличиваются, смертный Дракон. – сказал спокойно Хермеус Мора, осторожно взмахивая рукой и поворачивая запястье.

Покрытые уходящими в небеса, выжженными неизвестной силой, книжные шкафы задрожали, в то время как окружавшие собеседников коридоры с заметным сопротивлением начали перестраиваться. Возникающие из-под темного, даэдрического металла щупальца присасывались к стеллажам, отодвигая их с пути бывшего священника, создавая перед ним прямую, уходящую в неизвестность тропу. Одновременно с этим, раздавшиеся позади них хлопки резко развернувшихся шкафов, лишил имперца возможности последовать иным путем. Темно-зеленая прошедшая по темному материалу паутинка освещала местность не хуже иных, магических источников света. Уплотняющиеся к полу слои паутины представляли собой неразрывные, сверкающие магией путы, прочно удерживающие стеллажи в одном положении и не дающие тем даже слабой попытке навредить имперцу.

– Эта книга действительно последняя и новая лишь приведет к твоей битве с Мираком. – спокойно проговорил принц даэдра, бесшумно щелкая пальцами.

Подтвердив прозвучавшую еще несколько часов назад теорию лорда Дагота, бессмертий призвал к себе небольшой, вооруженный отряд человекоподобных рыб. Копья в руках низших тварей Обливиона смотрели вверх, в то время как разом приклонившие колени луркеры почтительно склонили голову, вслушиваясь в холодный, привыкший повелевать, голос князя Неведомого. Ушедший из речи Хермеуса Мора сопроводился живым окружившим имперца щитов, низших даэдра.

– Однако, мой бывший избранник будет цепляться за остатки своего влияния с поистине человеческим упорством, прибегая к собранным им из Апокрифа знаниям. – фигура Хермеуса Моры слегка померкла, принося в не способный мыслить трезво разум бывшего священника легкую, отдающую болью в первый глаз, усталостью. Однако, привыкший в прошлом к подобной боли имперец, лишь прокусил губу, вслушиваясь в слова исчезающего собеседника: – В день битвы он не посчитается с жертвами, прибегая к самым подлым приемам. Победа…возвращение к спокойной жизни собственного сердца потребует усилий, смертный Дракон. Поэтому, к тому дню сумей ответить на один вопрос: готов ли ты подобно Невозможному Дитя шагнуть в пропасть, кладя на жертвенный алтарь свои душу и тело?

Померкший, лишивший драконорожденного ясности разума, принц даэдра все меньше походил на редгарда, становясь привычное ему беспроглядной бездной. Поглощающий любой, касавшийся извивающихся щупалец, свет князь Неведомого проходился по телу имперца оценивающим взглядом тысячи раскрытых глаз. Молчащие, окружающие Мартина луркеры застыли подобно статуям, опуская свои взгляды к полу и не решаясь посмотреть на одного из владык Обливиона. Раздающийся с небес гром молний не приносил с собой ядовитых изумрудных вспышек, тогда как темно-зеленые, лишенные черных разрывов небеса лишь создавали контраст с, принявшим облик бездны, князем.

– Алдуин? – спросил внезапно для самого себя Мартин, понимая, что любое объяснение даэдрического принца Судеб превратиться для него в бессвязные туман, напрасно тратящий уходящее время.

Под рев внутреннего зверя, бывший священник сделал шаг вперед, замечая, как окруживший его живой щит синхронно подчиняется его действиям, давая смертному место для передвижения или заклинания. Застывшая, шарообразная бездна раскрыла свои многочисленные, проходящие по щупальцам и самой сфере, глаза. Терпеливый взгляд темно-зеленых глаз спокойно ожидал продолжения, которое, впрочем, не заставило себя долго ждать:

– К чему был этот договор? Почему ты забрал Пожирателя Мира, заставляя Рига прыгнуть следом, попадаясь в ловушку?

– Какое бы дитя Акатоша дало мне то, что я желаю? – спросил в ответ, растворившийся в воздухе даэдра, текущий подобно холодной, спокойной реке, голос которого, казалось бы, отдавался в каждый уголок Апокрифа. – В тот день, я проявил свою сущность, Дракон. В тот день, я попытался сделать вклад в будущее, спасая свой план от угрозы изменившихся вод Обливиона. Временный союз оправдывался, в то время как…сегодняшние события стали результатом…излишней уверенности в одной из видимых мной вариаций реальности, которая вопреки моим ожиданиям ответвилась, становясь так называемой темной лошадкой.

В этот раз имперец промолчал, не решаясь развить тему. Хермеус Мора не врал бывшему священнику и неохотно человек признавал чужую правоту. Принц даэдра не оправдывался, вкладывая в свои слова понятную каждому властителю истину – ради процветания своих земель, чистота помыслов и благородство скрывались под мраком выгоды. Союзы распадались, тогда как вверенные души оставались. Какой бы еще дракон попробовал бы отдать свои знания принцу даэдра, усиливая его перед возможным предательством? Хермеус Мора быть может и не был причастен к исчезновению Рига, подчиняясь вышедшей из-под контроля вариации будущего…

Однако, что-то в подобной мысли казалось обеспокоенному драконорожденному противоестественным…словно Алдуин, даже заключив союз с князем Неведомого, не имел права ступать на земли Тамриэля…будто бы стремившийся к хаосу и смерти первенец Акатоша мог обойти того, кто взял на себя защиту путей между мирами…словно, покровительство Хермеуса Моры, позволяло пройти мимо того, кто отдал свою душу за спасение мира, становясь одним из его хранителей…того, кому было не все равно, и кто когда-то был готов нарушить принесенные перед ликом Богов клятвы, чтобы оградить мир от нового прорыва даэдра, помогая Мартину остановить Умарила Неоперенного.

Исчезнувшее божество оставило после себя запах старых книг и чернил. Рефлекторные шаги Мартина вперед продвигали процессию вперед, вынуждая призванных даэдра защитников внимательно оглядываться по сторонам. Изредка стучащие по металлу копья луркеров превращались в мрачный, гнетущий ритм, в то время как закружившие над ними наблюдатели протяжно зашипели, делясь с отрядом своими наблюдениями.

Дракон в душе смертного протяжно рычал, охватывая его сердце страхом перед новой потерей супруга. Беспокойные, звучащие то ли с манией, то ли с мнительной самоуверенностью мысли рисовали в его голове ужасные мысли лежащего на окровавленном ложе когда-то белоснежных лепестков хрупкого тела. Пробитая грудь, покрывшиеся смертельными ожогами тела, перерезанное горло или же обратившаяся пеплом голова – тихо молившийся имперец все сильнее пытался ускорить свой шаг, едва не переходя на привычные ему драконьи крики.

Приставленный к виску незаряженный револьвер сейчас казался имперцу неудавшейся шуткой, в то время как покрывшееся льдом страха сердце напоминала ему о сгоревшем заживо теле или же отчаянном желании смерти и кружащихся вокруг спящего тела лепестках.

Скорость…сейчас, чтобы избежать открывшегося ему кошмара, ему нужна была скорость. Однако, почему-то именно этого Апокриф не желал давать ему, заставляя идти в группе бесполезных, мешающихся под ногами существ.

Утопающий в сгущающемся безумии драконорожденный все чаще видел в окружавших луркерах, замедляющих его врагов. Тянущиеся вдаль высокие, уходящие в небеса книжные шкафы открывали взору смертного широкий, пустынный коридор, на котором не было расставлено ни столов, ни кресел. Редкие, уходящие в стороны лестницы быстро закрывались горами книг, в то время как откуда-то издалека слышалось недовольное, утробное рычание пробудившегося зверя.

– Даэдра… - невольно выдохнул Мартин, обращая свой взгляд к небу и замечая, как вдалеке появляется небольшая, быстро приближающаяся точка.

Закружившиеся над отрядом наблюдатели испуганно взвыли, быстро проходясь щупальцами по шкафам. Несколько крупных томов с тихим стуком упало на пол, в то время как угрожающе зашипевшие луркеры, резко выставили перед собой копья. Под достаточно грубые взмах чешуйчатых рук орудия вспыхнули, покрываясь черной, нарастающей на металл слизью. Противное, поднимающее в горле тошноту хлюпанье присасывающихся друг к другу тонких щупалец сопровождалось исчезновением копий, на место которых приходили круглые щиты. Под взглядом приподнявшего руки имперца твари Обливиона выставили перед собой щиты, пользуясь созданным не так давно построений и соединяя щиты в своеобразную, настраивающуюся друг на друга стену.

Подобная черепашьему панцирю стена оставляла мало щелей для наблюдения, дезориентируя сосредоточившегося на волнении человека. Замедлившиеся еще сильнее шаги казались бывшему священнику смертным приговором, а сам он чувствовал, как контроль над собственным внутренним зверем ускользает из его пальцев. Время утекало, в то время как грядущая битва и попытки подстроиться под приставленных к нему защитников привели бы лишь к пробитой лепестками голове.

Червячок сомнения коснулся разума Мартина, чье намерение и покрывшаяся пламенем рука пробуждали в человеке худшие его черты. Эгоизм, присущая смертному разуму жестокость, излишняя самоуверенность поглотили имперца, который, сжав руку в кулак, поднял ее на уровень лица. Повернувшаяся в сторону низших даэдра ладонь раскрылась, сорвавшееся с пальцев пламя последовало за ушедшей право рукой.

Тонкий огненный кнут ударил по позвоночнику луркеров, оглашая коридор криками боли. Сплетенные из слизи и щупальцев щиты упали на пол, в то время как запах горелой плоти нисколько не тронул сердца смертного. Даэдра…это были лишь возрождающиеся, вредящие плану смертных даэдра. Переступив через упавшие, безуспешно пытающихся пошевелиться в агонии тварей Апокрифа, Мартин выхватил из ножен меч, выдыхая полностью осознанный им tu’um:

– Tiid Feim Wuld!

Ставшие подобными ветру шаги бывшего священника были беззвучными, в то время как посеревший и покрывшийся тусклыми нитями мир все сильнее привлекал его внимание к увеличивающейся фигуре знакомого монстра. Подобная беснующемуся в шторме морю чешуя притягивала к себе взгляд смертного, чувствовавшего как замедлившийся, посеревший от его воли мир, вновь обретает краски.

Создающие сильные порывы ветра взмахи крыльев существа замедляли драконорожденного, понимавшего что приближающийся сын Акатоша станет для него проблемой. Подчиняющийся ли Мираку или же следующей воле, заключившего с Хермеусом Морой договор, Алдуина дракон настиг имперца уже во второй раз. Грубый, излучающий опасное величие зверь не мог быть проигнорирован драконорожденным, понимавшим что новое отступление, лишь усложнит грядущую битву с бывшим избранником принца Неведомого, ставя самого имперца в невыгодное положение. Возможность завершающего войну пропала или несколько потраченных на битву секунд, там, где принц даэдра следит за ним, уберегая от смерти?

Подобное лицемерие слабым отголоском коснулось сердца остановившегося имперца. Полные холодной стали глаза коснулись бездыханных или же слабо корчащихся в муках тел даэдра, успевая пожалеть о своем недальновидном поступке. Однако, глубоко в взволнованной душе поселилось безразличие правителя, знавшего способ справиться с вновь взревевшим сыном Бога-Дракона.

– Хермеус Мора, величественный владыка знающий судьбы всех смертных этого мира, я взываю к тебе. – мрачная, звучащая с фальшивой преданностью молитва сорвалась с губ имперца. Внимательный взгляд холодных глаз мгновенно коснулся тела бывшего священника, который, не сводя своего взгляда с легендарного чудовища продолжил: – Повелитель Приливов, всемогущий Владыка Тайн я смиренно прошу тебя о защите. Прошу о силе, знаю цену подобным знаниям. Молю о милости, осознавая ужас провала. Гоэрмиус Мора, Тот-Кто Знает, позволь мне выйти из этой схватки победителем, прославляя силу и милость твою…позволь мне нанести смертельный удар по врагам, являя им истинную мощь Обливиона и, подчиненного тебе, Апокрифа.

Вырвавшиеся из-под толщины вод щупальца устремились в сторону взревевшего дракона. Ушедший вверх монстр с легкостью повел свое тело вправо, разрезая хвостом часть коснувшихся задних лап склизких пут. Загрохотавшие покрывшиеся тонкими, редкими разрывами небеса вспыхнули изумрудными искрами молний.

Одновременно коснувшаяся губ кровь сосредотачивала мысли бывшего священника на битве. Горящий в его руках клинок был бесполезен на земле, в то время как заклинания левитации или телекинеза были не самой сильной стороной Мартина. Принять облик дракона тоже казалось не лучшей идеей, в то время как точечные заклинания школ Разрушения или Иллюзии, при видимой им ловкости избегающего щупальца и молний монстра, грозились исчезнуть в пустоте.

Иными были крики…или же, то что способно было оказать воздействие на площадь, покрывая местность непроходимым бураном или сжигая все в падающем с небес пламени. Слабый, способный обрушиться в мгновении ока, план возник в голове бывшего священника слишком внезапно, отражаясь в беспокойном сердце. Эмоции захлестнули поднявшего руку смертного, чувствовавшего как мечущийся подобно дикому зверю разум поддается безумию, в то время как томящийся в душе внутренний дракон издает яростный, полный силы рев:

– Faas!

Обращенные в магию эмоции ничем не сдерживаемого отчаяния и страха перед неудачей тайфуном прошлись по открытой тропе. Черная, выпускающая из своих недр мириады щупалец беспокойная вода Апокрифа покрылась новыми волнами, меняя толщины и направление склизких пут. Парящий в небесах, разрезающий хвостом и разрывающий преграды зубами, чешуйчатый монстр дрогнул, непонимающим взглядом проходясь по местности. Ударивший по коснувшемуся щупальцу длинный хвост, болезненно опал, в то время как по крыльям быстро прошлись изумрудные искры.

Сощурившийся, занесший руку в жесте броска имперец глубоко вздохнул, чувствуя, как его ужас и потерянность смешиваются с животной, жаром проходящей по руке, яростью. Морда противника излучала недоверие, будто бы дитя Акатоша не верил в происходящее, считая все неудавшейся шуткой. В нем не было страха, не было неуверенности…в звере было лишь удивление перед посмевшим дать отпор смертным. Сильный, величественный зверь дрогнул, замедляясь на секунду и мгновенно попадаясь в ловушку.

Дракон закричал, беспорядочно взмахивая крыльями в попытке сбросить с себя путы, утягивающих его к земле, щупалец. Разрезающий воздух воздух хвост теперь казался бесполезной игрушкой, а могучие лапы застыли в одном положении. Покрывшиеся изумрудными искрами когти ярко сверкали, заставляя вскидывающего пасть к небесам зверя болезненно реветь. Пойманный словно муха в паутину монстр приближался к беспокойной, кружащейся воронкой, воде.

Смертельный, увеличивающий свои размеры и скорость водоворот притягивал к себе внимание драконорожденного, понимавшего что сегодняшний дракон был побежден лишь благодаря, обманувшему договор с Алдуином, Хермеусу Море. Сорвавшиеся с рук бывшего священника пламя устремилось к глазам дракона, оглашая пространство новым криком. Голова зверя вновь обратилась к небесам, позволяя заметить текущую по морде золотую кровь. Запах горелой плоти был практически незаметен, в то время как шум поглощающего сына Бога-Дракона водоворота заглушил стук, отдающегося в ушах, смертного сердца.

Отвернувшийся от противника Мартин, побежал по выстроенному перед ним мосту. Яростный, становящийся предсмертным хрипом лишенного воздуха существа, рев лишь на несколько секунд разрезал пространство, исчезая слишком быстро. Легкая, лишенная радости победа нисколько не трогала имперца, понимавшего кому он был обязан столь быстрым, удачным боем. Если бы не молитва, если бы не неизвестная выгода Хермеуса Моры, недальновидное убийство охраны сыграло бы с Мартином дурную шутку, ставя того в невыгодную позицию и заставляя явить Мираку и его союзникам облик дракона.

Впрочем, сейчас уже глупо было думать о прошлом. У каждого действия истощенного разумом имперца были причины, казавшиеся ему в тот момент правильными. Каким бы он ни был человеком, как бы его не обучали приглашенные Советом Старейшин мастера, Обливион обращал это все в прах, играясь с душой и обнажая звериную натуру каждого. Глупо сожалеть о смерти низших даэдра, чьи действия в тот момент лишь мешали и замедляли…глупо скорбеть о тварях Обливиона, чья бесполезность не спасла бы бывшего священника от дракона, вместо этого делая его довольно заметной, застрявшей в ловушке из щитов мишенью.

Ступивший на металл открытой, широкой лестницы Мартин несколько раз глубоко вздохнул. Стальные глаза с упрямо смотрели вперед, отмечая парящие по обеим сторонам зеленые сферы. Поднимающаяся, не имеющая видимых ступенек, крутая лестницы вела к окруженной арочными колоннами беседке, из центра которой в небо поднимался знакомый драконорожденному столб света.

Тихое гудение усиливалось с каждым новым шагов бегущего по лестнице смертного. Крутившиеся в голове предательские мысли лишь подталкивали имперца вперед, заставляя его вновь в волнении коснуться закрытой от него связи. Беззвучная, отражающаяся в душе мольба драконорожденного, сопровождалась скорбным скулением тянущегося к божеству зверя, который словно выкинутый на дождливую улицу пес ждал внезапного возвращения драгоценного хозяина. Замедлявший путь Мартина, сжатый в его руке, зачарованный клинок пылал ярким пламенем, освещая темные углы круглой, служащей хранилищем якорю, беседке. Сгустившаяся вокруг смертного полутьма будто бы пыталась поглотить любой, оказавшийся в ее власти, источник света. Украшенный узором восемнадцати вписанных друг в друга кругов пол вел к небольшой дыре, где среди подушечки из щупальцев лежала раскрытая черная книга.

Сделавший шаг к книге имперец почувствовал позади себя заискрившийся воздух. Вспыхнувшие на мифриловых доспехах защитные руны приняли на себя удар заклинания молнии, вызывая недовольное шипение проявившегося из пустоты искателя. Раскинувшиеся по диаметру беседки, поднимающиеся вверх, острые арочные колонны трещали от искрившегося воздуха. Сбросившие с себя чары невидимости даэдра, окружили бывшего священника, направляя в его стороны соединившиеся в хлопке руки.

Тела низших даэдра вспыхнули, обращаясь искрящимся в завихрениях вспышек изумрудной молнии пламенем. Подобно металлическим, воткнутым в крыши домов посохам, твари Обливиона стали проводником чужеродной энергии обращая ее в многочисленные, проходящие по полу нити. Раскинувшиеся на полу круги ярко загорались, а вырастающая из них стена медленно ссужалась, направляясь к драконорожденному.

– Tiid Klo. – выдохнул вырвавшиеся из глотки слова имперец, поворачиваясь спиной к проявившимся противникам, после чего не задумываясь делая рывок в сторону якоря Врат.

Вновь посеревшие время мелкими песчинками отсчитывало пытающиеся набрать скорость секунды, тогда как замедлившаяся угрозы несмотря на блеклость явила немыслимый в своей красоте узор сплетающегося полотна. Горбящиеся даэдра исказились, а пепел с их рванных балахонов коснулся зачарованного пола, вплетаясь в сотворенные ими же чары. Мир протяжно гудел, а через закрывающиеся в небесах разрывы к водам Апокрифа мягко полетели несколько хрустальных перьев. Открывшиеся темно-зеленые глаза сузились, после чего неподвластная замедленному времени бездна раскинулась в вышине, заполняя собой небеса в попытке остановить неизвестную имперцу угрозу.

Впрочем, на само деле подобное мало волновало приблизившегося к книге драконорожденного. Стальные глаза бывшего священника быстро прошлись по черным подушечкам, замечая, как небольшие присосавшиеся к обложке щупальца удерживают раскрытую книгу на месте. Искажающиеся под взглядом человека слова меняли свое положение и размер, позволяя выхватить отдельные, зашифрованные в смеси языков проклятые знания. Протяжное гудение проникало в разум имперца, а тусклый, устремляющийся вверх столб света казался подобным бесконечной, манящей бездне.

Недолго думая над происходящим, знающий о ритуалах и якорях, Мартин опустился на колено, резким взмахом обращая лезвие Пламени Империи вниз. Пылающий огнем зачарованный клинок проткнул середину книги, нарушая плетение удерживающих Врата чар. Яркая, полная ужасного холода, вспышка отбросила отпустившего меч драконорожденного к приближающейся стене молний.

Дракон в душе имперца протяжно зарычал, тогда как грубо нарушивший оккультный ритуал Мартин, сквозь окружающий его страх сгибал пальцы, шепча себя под нос быструю молитву. Окрасившее руки голубое сияние растворилось, тогда как ставший прямоугольником квадрат поднял в сердце имперца неведомую ранее панику. Словно бы оставшиеся без внимания призывы к бессмертным нашли отклик в дрогнувшей связи, стена внутри которой задрожала, приподнимаясь и заполняя разум Мартина новыми ощущениями ужаса и отчаяния. Мелькнувший в воздухе белоснежный лепесток заставил имперца прокусить губу, чувствуя как пролившаяся кровь ненадолго уносит прочь гнетущие мысли.

Опалившее жаром горло покачнувшегося драконорожденного было знаком яростного, сражающегося за жизнь зверя. Пол под ногами имперца дрожал, обрушиваясь и утопая в беснующейся воде Апокрифа. Гром бьющих с небес молний смешивался с разрезающими колоны перьями, чей черный металл крупными обломками падал на пылающих силой молнии искателей. Реки черной, густой даэдрической крови окропляли пол, затмевая собой искрящиеся полотна. Запах плавящегося металла, сладкий аромат акации, сырость гниющих, старых книг – в рушащемся, от грубого разрыва привязки, плане смешалось слишком многое, что в иной другой бы ситуации отвлекло бы полного нахлынувших внезапно сил человека.

Чужая слабость проникла в разум имперца неохотно, быстро скрываясь за чувством потерянности и знакомой ему решимости. Пылающая, покрывающаяся новыми слоями связь пылала от передаваемой энергии, противясь слабым попыткам сосредоточившегося на намерении человека вернуть чужие силы. Дракон кричал, разрываясь в желаниях, тогда как сверкающие руны мифриловых доспехов принимали на себя удар падающих, не сдерживаемых больше никем, нитей молнии. Ноги драконорожденного свело судорогами и холодом, после чего он почувствовал как подобные болоту Аргонии или сыпучим пескам Хаммерфелла воды Апокрифа поглощают его тело, лишая возможности выбраться. Плеск воды, грохот рушащихся камней и несколько внимательных взглядов окутывали разум наконец закричавшего смертного:

– Feim!

Знакомый рывок сплел вокруг Императора прошлого всеразличные нити, заполняя разум громким шепотом мириадов голосов. Какофония сливающихся друг с другом звуков и белоснежный затягивающий невидимую петлю свет ослеплял, вышибая из смертного дух. Кричащий в агонии внутренний зверь бился о стенки собственной клетки, в то время как бесконечная сила проникала вглубь Мартина, сливаясь со смертной душой. Проникающий внутрь Обливион омывал смертного своими водами, щедро одаривая его попавшими в проклятые, спешащими на перерождения душами погибших тварей. Подобно хрупкой, изящной реке он обтачивал душу бывшего хранителя Амулета Королей, усиливая неосознанно принявшего проклятые воды человека и пытаясь изменить того навсегда.

Довольный, полный радостной жестокости, смех стал последним что смог ощутить оказавшийся на полу очередного древнего кургана драконорожденный. Пытающийся прийти в себя Мартин отчаянно хватал ртом воздух, чувствуя, как крепко, едва не ломая, сжимает его руку шепчущий себе под нос проклятия Ворин…проклятия на родном меру кимересе, смысл которых теперь не был скрыт от имперца.