Сжавшаяся в комок Сакура смотрит на темную фигуру сверху-вниз, мелко моргает и надеется, что ее не ткнут чем-нибудь с досады. Заговоренным охотничьим ножом, к примеру.

Яма новая, рыли ее явно не для кого-то из местного населения. Учитывая, что тут появился и чужак, и вот теперь охотник, возможно, Сакура срывает чьи-то планы…

Ей очень хочется слиться с землей, укрыться ей, остаться незамеченной, и чтобы охотник ушел. Она не может превратиться, она не может даже попробовать выбраться сама — нога болит ужасно. Если он захочет с ней что-то сделать, то легко сделает. Сначала нужно ее, конечно, достать, но...

Ками-сама! Только бы не появился Казума… Сакура промерзает изнутри до ледяной корочки от одной мысли об этом. Он же и напасть попытается!

— Опять ты, — негромко, скорее констатирующим, чем раздраженным тоном говорит охотник.

И его силуэт, подсвеченный грозовым небом, пропадает. Попытавшаяся сообразить целую речь Сакура нервно вытирает мокрые щеки. Неужели ее не тронут? Так просто?..

Напряжение в мышцах не сходит на «нет». Она промерзает процентов на восемьдесят, как раз до костей, когда слышит, как охотник что-то делает совсем неподалеку. Слышится глухой стук и влажное чавканье, как если бы что-то вбивали в землю…

На голову падает нечто. Закрывшаяся руками Сакура не сразу понимает: не больно… даже не тяжело. Осторожно стряхивая это с себя, она видит — это повисшая страховка. Такие носят те, кто моют окна на высотках, и, возможно, альпинисты?..

— Быстрее, — торопит охотник.

Зачем ему помогать? Что он хочет с ней сделать?

Внезапно в яме кажется гораздо безопаснее, чем наверху.

Только очень холодно и мокро. Сакура стучит зубами, пытаясь определить, что будет для нее хуже.

— Остаешься там? — уже с нотой раздражения спрашивают сверху.

Сколько еще будет возвращаться Казума и как ей не замерзнуть так, чтобы потом вообще пошевелиться? Гром гремит снова, только с треском синей ветвящейся молнии.

Сакура мучается пару секунд и берется трясущейся от холода рукой за страховку.

Влезть в нее получается не с первого раза. В узкой яме, где так легко поскользнуться и приземлиться прямо в острые сучья маскировки, сложно двигаться. Тем более, если опираться можно только на одну ступню. Про то, как застывает замерзшее тело, даже не стоит и вспоминать... Это становится целым испытанием.

И не последним.

Охотник вытягивает ее не без труда. Нога болит при любой попытке на нее наступить — хоть на пятку, хоть на кончики пальцев.

Сакура едва не плачет, когда ей приходится изо всех сил помогать себя вытаскивать.

Когда она цепляется за край ямы, а через секунду — за протянутую руку, нога взрывается болью — от слишком сильного рывка задевает ей землю.

Вскрикнувшая Сакура чуть не падает обратно. Но резко наклонившийся к ней охотник рывком втягивает ее на поверхность и даже придерживает — чтобы не поскользнулась и снова не оказалась в ловушке.

Поджатая нога мешает устойчивости на влажных и скользких листьях. Если бы не держащий ее до сих пор охотник…

Дождь, в яме достававший только макушку, плечи и колени, вдруг обрушивается на все тело разом. Быстро дыша, Сакура пытается прийти в себя.

— С-спасибо, — высекая искры зубами, бормочет она и немеющими пальцами расстегивает крепления страховки.

На фоне грозного леса фигура охотника кажется не такой уж и жуткой. Сакура отлично помнит свой панический страх в прошлую встречу. А сейчас от него и не веет серьезной опасностью. В этот раз он не видит в ней угрозы?

Охотник не отворачивается — как раз смотрит на ее поджатую ногу. Но не так, как если бы хотел ее отрубить, и то ладно.

Чтобы снять страховку, приходится обо что-то опереться. Охотник правильно понимает ее растерянный взгляд и, помедлив, приподнимает руку. Замерзшая и напуганная Сакура не хочет ковылять до деревьев, поэтому покорно цепляется за чужое предплечье.

Теперь просто подождать. Минуту, полторы… Пока он не заберет страховку и не уйдет. А дальше нужно найти силы на переворот. В волчьем обличии будет больнее, гораздо больнее, потому что никто не перекидывается с травмами… но так будет проще ковылять навстречу Казуме.

Охотник, обдав ее брезгливой жалостью, мелькнувшей во взгляде, расстегивает черную непромокаемую куртку. Так внезапно становится тепло.

От куртки — нагретой, закрывающей тело до середины бедра — слегка тянет сигаретами, отголосками мокрой волчьей шерсти. Сакура кутается в нее, большую и повисшую на ней почти плащ-палаткой, как может. Тем временем охотник вынимает вбитый в землю короткий металлический штырь, к которому привязан другой конец страховки. Убирает все это в плоский темный рюкзак.

Наблюдающая Сакура разглядывает его со спины. Когда она прячется от ледяного взгляда и его ножа за своими руками, он кажется ей темной жуткой фигурой. Она даже лицо его не запоминает, только глаза. Сейчас можно сказать, что охотник приобретает некоторые человеческие черты. Сыплющийся с неба дождь, например, так и не усмиряет взъерошенные буйно-вихрастые черные волосы, и безжалостно колотит широкие плечи.

— Что ты здесь забыла? — резко спрашивает ее охотник, поднимаясь с корточек. — Вы не заходите в эту часть леса.

Он накидывает лямки рюкзака, но так, чтобы он оказался на груди, а не за спиной.

Признаваться в том, что они воспринимают эту часть леса как полосу препятствий, очень не хочется. Но ничего более умного в голову не приходит. А вопрос, очевидно, не риторический.

— Г-гонки, — Сакура, так и не прекратившая стучать зубами, старательно рассматривает что угодно, только не приближающуюся фигуру охотника.

Куртка закрывает ей ягодицы и часть бедер, сама Сакура не достанет охотнику и до плеча, и разница в размерах намекает на разницу и в силе. Сакура сильнее обычного человека, но явно не сильнее охотника. Но он вытаскивает ее из ловушки, отдает ей свою куртку и… наверное, это бессмысленно, если он соберется что-нибудь с ней сделать? Не то чтобы он похож на человека, мучимого совестью за бросок ножа, если честно…

В любом случае, Сакура старается убедить себя: все хорошо.

— Куда делись остальные участники? — охотник придирчиво осматривает ее так, будто что-то мысленно решает.

— Пошел за ве-веревкой, — передергивает плечами Сакура, которой этот разговор нравится все меньше. — Скоро вернется.

Охотник иронично приподнимает брови.

— И между п-прочим, раньше этой ямы зд-десь не было, — сообщает она, надеясь, что на этом неудобные вопросы кончатся.

— Какая подозрительная осведомленность, — замечает вскользь охотник, подойдя почти вплотную.

Вода течет по его лицу, впитывается в темную водолазку. Он стряхивает ручей, проложивший путь сквозь черную бровь, и на секунду прищуривается, опускает подбородок, осматривая Сакуру с ног до головы оценивающе, дергает щекой.

— Хватайся. И без глупостей.

Она едва не шарахается назад, когда охотник плавно опускается к ней спиной и замирает.

Но… Казума же…

— Быстро, — цедит он, повернув голову и сверкнув черным глазом.

То, как она умудряется за него уцепиться и не наступить на больную ногу, заслуживает похвалы. Ловко подхвативший ее под бедра охотник мгновенно выпрямляется. Тонко пискнувшая от резкого перехода к движению Сакура впивается в него всеми четырьмя конечностями. Мир обозревается с высоты, и от этого руки сами собой сжимаются сильнее.

— Эй, — дергают плечом. — Полегче.

И Сакура внезапно вспоминает, что вообще-то охотник — мужчина. И что держит он ее за голую внутреннюю поверхность бедер. Внутри все передергивается.

Ладно хоть он догадывается ей куртку отдать... Сакуру передергивает еще раз. Она старательно гонит от себя мысли «а если бы», параллельно жалея, что обладает таким воображением.

...а этот охотник не совсем нормальный. Взять ее на спину? Не боится, что шею ему перекусит? Она, конечно, и не подумает… И сил нет, и больно перекидываться... Но она волчица, вообще-то!

Пара секунд на метаморфозы — и р-р-ры.

Тем временем охотник проходит сквозь поляну, не наткнувшись ни на оду яму. Либо он здесь очень давно и уже все знает, либо ему неприлично везет. Вряд ли второе.

Да и то, как появляется новая яма — прямо неподалеку от старой, чтобы если перепрыгнуть — провалишься или сломаешь себе что-нибудь и все равно провалишься.

В человеческом теле преодолевать тяжелый спуск — по обрушивающемуся под ногами мокрому песку и путающимся в нем корням — непросто. Еще и с такой ношей, как Сакура. Встретившийся овраг обходится едва ли не по краю.

Охотник движется медленно, изредка перехватывает поудобнее ее бедра — влажная кожа скользит. Пару раз он едва не теряет равновесие.

По голове и обнаженным ногам бьют мокрые ветки. С листьев сыплются дробинками крупные капли. Сакура мерзнет, не смотря на куртку — те же ноги она никак не спасает. Они будто становятся ледяными и теперь подтаивают.

Когда охотник пробирается сквозь кустарники, через которые Сакура в волчьем теле перемахнула бы одним движением, она проклинает все на свете и заодно того, кто вырыл чертову яму. Ему вряд ли лучше, но у него почти вся поверхность тела закрыта.

Когда он, спустя холодную, скользко-мокрую и полную веток, цепляющихся за кожу колючек, вечность выбирается на знакомую тропку, Сакура облегченно выдыхает ему в затылок. У охотника мгновенно твердеют мышцы спины. Она и сама напрягается не меньше...

А, когда пытаясь отвлечься, вслушивается в наполняющие лес звуки — осознает одну большую ошибку. Она забывает про версию для бабули. Или для кого угодно, кого может прицепить себе на хвост младший брат. Но сейчас поздно.

Сложно не различить звук голоса. Но у нее слух определенно лучше охотничьего. А нервный голос Казумы она может узнать в каком угодно шуме.

Если он с бабулей… Сакура крепче цепляется за охотничью шею. Он поворачивает голову к ней и слегка замедляет шаг:

— Что?

Сакура, спохватившись, ослабляет хватку.

Если Казума с бабулей, то охотнику лучше в этот момент быть где угодно, только не тут.

Впереди мигает желтый свет, падает на мокрую и ставшую вязкой тропу теплым проблеском. Продравшийся сквозь заросли колючего кустарника Казума в дождевике и с фонарем чуть не спотыкается.

— Ой… — растерянно говорит Сакура, смотря за брата. — Папа.

Папа, появившийся на тропке секундой позже Казумы, смотрит поблескивающими в темноте леса глазами. Не на нее — на держащего ее охотника. Тяжело и так, как никогда не смотрит на своих детей. Его рука крепко удерживает яростно дернувшегося вперед Казуму.

— Сакура, солнышко, иди сюда, — говорит он, не переводя взгляд.

— Я… не м-могу, — признается она, прокашлявшись, и виновато покачивает больной ногой.

Она скорее чувствует, чем слышит — грудная клетка под сжатыми в замок руками вздрагивает — чужую усмешку. Охотник осторожно наклоняется, придерживая ее левое бедро и давая сначала опуститься на землю правой ногой. Внимательно следящий за ними отец ободрительно ей улыбается и подходит ближе. Дождь, просачивающийся сквозь кроны, шуршит по отцовскому оранжевому дождевику. Яркое пятно в темном лесу.

Сзади отца, на тропе, мутно дрожит желтый свет. Сакура посматривает на Казуму, держащего фонарь. Но тот до сих пор сверлит взглядом охотника. Как здорово, что с братом идет папа...

Отец придерживает ее за локоть, закутывает в свой дождевик поверх чужой куртки и ловко поднимает на руки. Сразу становится спокойно.

Сакура хватается за его шею, чувствуя себя в такой безопасности, что будь тут хоть десять охотников — даже не вздрогнет. От папы во все стороны распространяется умиротворяющее ощущение, которое сигнализирует ей, замерзшей и пережившей за этот вечер достаточно кошмаров: все будет хорошо.

— Вы здесь уже достаточно, — вежливо и крайне спокойно говорит отец.

Сакура вздрагивает. Выворачивает голову. О чем это он?

— Мы в своем праве, — не менее вежливо, только так, что мурашки по коже бегут, отвечает охотник.

Взгляд у него нехороший. И даже в грозовом зеленом сумраке можно рассмотреть, как вздрагивает острый угол губ.

— Мы тоже, — тон у отца не становится грубее, но ладони, удерживающие Сакуру, на секунду сжимаются сильнее. — Это наш лес. И вы роете в нем новые ямы и нападаете на наших детей.

— Мы ищем беглеца, — резко обрубает его охотник. — Ни ваши дети, ни ваш, — едко акцентирует, — лес нам не нужны.

Казума, которого Сакура не видит, едва слышно рычит.

— Ну так ищите быстрее, — в голосе отца впервые за короткий и неприятный разговор звучит металл. — Или найдем мы.

Охотник смотрит на него не моргая. Это почти страшно. Будь Сакура одна, смотри он так на нее, побежала бы.

Ну — осторожно вертит больной ногой — постаралась...

— Удачной охоты, — желает отец почти доброжелательно и приходит в движение так плавно, что Сакура даже не сразу спохватывается.

Она смотрит из-за его плеча на фигуру охотника, замершего и следящего за тем, как они уходят.

«Найдем мы»?

Черные глаза обжигают ее лицо не хуже заговоренной стали, и Сакура цепляется за отца крепче. Поспешно отворачивается, стараясь выгнать из головы ощущение, будто ее просвечивают насквозь.

Казума ждет их, нервно щурясь, и смотрит за спину папе с непримиримой злобой.

— Ты впереди, — говорит брату отец, поравнявшись с ним. — Бегом. Надолго твоя мама бабушку не отвлечет.