Сборник-пятидневка

— Так вы… — женщина отпивает посередине фразы, и это настолько недопустимо для Шизуне, что она едва сдерживается от вскидывания бровей, — сколько с ним встречались? Правда сказал, что ко мне уходит?

— Три года. Да, — Шизуне тоже делает глоток, пытаясь протолкнуть вниз по горлу тяжесть. Ее вызывает не признание и не обида, даже не сожаление, а то, что ей без него оказывается ничуть не хуже. Это тяжесть от старого решения, которое не имело смысла. На что она потратила эти три года?

Когда Харуно Сакура решает признаться Учихе Саске в своих нежных чувствах, то не учитывает часто проявляющиеся неожиданные обстоятельства. А зря.

Кто же знал, что по глупой случайности она признается не своему кумиру, а его старшему брату? 

И чего надо этим женщинам? На глупых форумах говорится, что им любовь нужна, ухаживания и ласка. Но что делать, если эта гордячка воротит свой нос и последний раз даже метнула в него ластиком? 

«Знаю, как ты не любишь контактировать с людьми, но сегодня придется. Попроси какого-нибудь красавчика поймать тебя, когда сиганешь с этой лестницы. P.S. Не забудь про видео!». 

Соми почти жмурилась от приятного и теплого ехидства, когда глаза Усока начинали опасно сужаться, предупреждая о грозе. Было в такие моменты что-то на его радужке, что-то непонятное. Соми никогда не доводила до того момента, когда это непонятное начинало проявляться.

Кто знал, чем бы могло это обернуться для мира в ее голове?

Денег, на самом деле, много. Мадара мог бы прикуривать от них, как от спичек, при желании. Но после того как они всеми правдами и неправдами загнали какому-то коллекционеру старое полотно какого-то импрессиониста из серии «очень дорого», курить он хотел бросить. Начал он после того, как в прошлом году чуть не потерял Сакуру на многолюдных улицах Нью-Йорка. Ладно бы терялась перед, а не после операций, когда уже вся полиция стоит на ушах!

Выдержка Учихи Мадары восхищает ее настолько, что это даже придает сил дышать ровнее. Каждый раз. Но восхитить его в ответ нечем.

Сакура плачет беззвучно по ночам, закусив зубами ткань спальника, вспоминает оставшихся снаружи друзей и мечтает выбраться. Думает, а что если…

…что, если она не вернется домой.

…что, если они останутся тут навсегда.

…что, если фонарь погаснет.

Сакуре до смерти страшно. Страшно увидеть чужие глаза за пластиковой прозрачной стеной. Страшно понять, что все, его нет. Он отмучился, отбился в агонии, пристегнутый к мягкому креслу по рукам и ногам. 

Сакура молится кому-то там, кто сидит за голубизной небес и темными просторами космоса, чтобы еще день. Два. Три. 

Когда узкие и не слишком удобные джинсы сползли с бедер, а теплый, но колючий нежно-сиреневый свитер остался на стиральной машине аккуратно сложенным квадратиком, Сакура почувствовала себя комфортнее. У Мадары помимо строгих, накрахмаленных белых рубашек имелись и мягкие, уютные. Фланелевые. Одну такую клетчато-синюю она прибрала к рукам и теперь ходила в ней вместо пижамы.

Ему было не жалко.