Ночь была чернее косы Сёгуна Райден: ни одной звезды на небосводе, только луна висела как на ниточках.
Горо нервно кусал губы и полными непролитых слёз глазами смотрел на тёмный горизонт, пока море тихо качалось. Дожди на острове прекратились, поэтому Горо больше не приходилось по ночам мокнуть. В порывах заботы Кокоми напоминала ему, что он в конце концов генерал и здоровье нужно беречь, но тем не менее... Нежную душу хозяйки острова Ватацуми без сомнения трогала тоска её близкого друга, и она прекрасно понимала его томления.
— Море никогда не обидит его, — Кокоми подошла так тихо, что Горо даже со своим острым слухом не услышал ни малейшего шороха. — Он вернётся на днях.
— Да. Помню.
Горо посмотрел на неё лишь краем глаза, а потом и вовсе прикрыл веки, тихо вздохнув. Ему на плечо мягкой периной легла ладонь Кокоми, которую он крепко сжал. Не было ни дня, когда его не согревало тепло Её Превосходительства, хоть он и знал, что такие близкие отношения между стратегом и лидером сопротивления — на войне — недопустимы, но они всего лишь люди и дружба им не чужда. Тяжело прожить на фронте без опоры, легко забыть за что борешься.
Товарищи всегда были для Горо на первом месте, и среди звонких громов и ослепляющих молний ему было куда вернуться домой. Интересно было куда возвращался Казуха...
Прошли месяцы с их первой встречи, когда обожание захватило сердце Горо, но сейчас единственное что ему остаётся, это лишь ожидание.
— Я переживаю за тебя, — прошептала Кокоми в ночь как самую большую тайну. Когда она говорит подобные вещи, она старается подобрать такие слова, которые не оскорбили бы честь Её Генерала, ведь она знает как тяжело ему даётся нести командование на своих плечах, как тяжело сохранять самообладание и давить собственную слабость голыми руками.
Сердце её разбивается каждый раз, стоит ей лишь увидеть одинокий силуэт Горо у берега во время рассвета или посреди ночи. Она прекрасно осведомлена о преданности своего друга, но никогда ещё не видела, чтобы она разрасталась до таких масштабов. Остановить это она уже была не в силах, никто не был в силах, поэтому с терзающим её беспокойством ей оставалось только молча быть рядом с ним, как волны омывали песочный берег.
— Всё хорошо. Правда, — тихо голос Горо сливался с прибоем. — Спасибо, что... Что пришла.
— Я здесь. Тебе не обязательно быть одному.
— Я вовсе не один! — мотнул молодой человек головой. — Ты здесь, а Казуха... Он скоро будет.
Горо вдруг поднял голову вместе с мохнатыми ушами и наконец посмотрел на Кокоми. Его встретили маленькие морщинки у губ, что появлялись на её лице, как бумажные сгибы, пока она улыбалась, и прорицательный взгляд аметистовых глаз. Ничего не могло скрыться от её пронзительного и мудрого взора, Горо тем более не умел что-либо от неё утаивать — для него это непостижимая наука. Да и зачем, тайное всегда станет явным, это не стоит времени Её Превосходительства.
— Помни, что ты всегда можешь обратиться ко мне. У меня нет никого ближе тебя. И твои чувства никогда меня не потревожат.
— Твои тоже. Я не хочу тебя беспокоить. Я справляюсь, просто...
— Скучаешь?
— Да.
Понятливо Кокоми вздохнула и даже позволила себе тихий смешок. Рука на плече потянулась к голове Горо и аккуратно потрепала ему волосы и уши. Каждое движение было полно заботы, и Горо даже стало немного стыдно за то, что он заставил Её Превосходительство из-за него трепать себе нервы.
— Хорошо. Только прошу тебя, не задерживайся тут до утра, я не хочу, чтобы ты свалился с простудой в такое время.
— Ни в коем случае!
Смех Кокоми в этот раз был громче, такой к какому Горо привык. Стало легче.
— Доброй ночи, Горо.
— Доброй, Кокоми-чан.
На прощание рядом с лицом Горо неожиданно из воздуха появилась рыбка и звонко чмокнула его в нос, а после испарилась как ни в чем не было. В этом вся Кокоми: океан тихий лишь перед штормом.
Единожды Горо кивнул и решил, что тоже скоро пойдёт. Он мог ждать часами, но порой ожидание приносило ему только ненужную боль. Клин клином вышибает не всегда и постоянно погружаться в мечты о том, что скоро знакомый корабль пришвартуется у этих негостеприимных берегов...
Утро вечера мудренее.
***
В темноте Горо разглядывал собственную руку, на которую падал лунный свет из щели в крыше. Он сжимал и разжимал её, смотрел на шрамы и на мозоли, что были с ним из-за тетивы лука всю жизнь, на пересекающие ладонь линии.
Когда он менял Казухе бинты, навсегда запомнил что кожа после ожога похожа на белый мрамор. Но больше на погасший глаз бога, холодный и безжизненный, будто залитый молоком изнутри. Казалось будто он смотрел на птицу с обломанными крыльями, пока на спине горела, дышала, согревала его собственная сила, благодаря которой земля стала ему родной сестрой. Он смотрел с жалостью, с состраданием, но больше с любопытством — а взлетит ли она снова, оживёт ли?
— Глаз обжег, пока бежал, — объяснил тогда Казуха тихо, почти неслышно. Горо на тот момент успел посмотреть в его глаза один раз, но он запомнил и лопнувшие капилляры у красных радужек, и отёки. Долго плакал наверное. — Это глаз... Моего друга. Баал... Он принял смерть от её рук.
— Я верю, что он умер как достойный человек, — вместо соболезнований произнёс Горо и начал делать на руке первый узел.
Его собеседник вдруг поднял голову и с дрожащей улыбкой произнёс:
— Спасибо.
И Горо упал.
Это была их первая встреча, когда потеря ещё была свежа, а взгляд Казухи — такой же как и потухший глаз, что он принёс вместе с собой, сжимая горячую стекляшку в дрожащей руке. На нём не было лица, когда он пересёк границу территории лагеря сопротивления, а в белых одеждах посреди сильного дождя он и вовсе был похож на дух недавно умершего, что скитался по острову. Он никак не отреагировал ни вопросы стражников, на направленные на него копья, ни на голос Генерала.
— Отставить! Я сказал убрать оружие! — подошёл тогда Горо, отдав приказ. Ливень заставлял его говорить громче, прорываясь сквозь толщи воды. Он подошёл ближе и положил ладонь на его плечо. — Хочешь присоединиться к сопротивлению?
Горо помнит, как повёл его внутрь сразу после кивка, и усадил, чтобы послушать его историю, но Казуха заговорил только на третий день именно тогда. Рассказал, что Бэйдоу, женщина с большим сердцем, что не гнушалась пойти против правителя чужой страны, подобрала его на свой корабль и посоветовала ему вступить в ряды сопротивления.
— Она сказала мне, что если я хочу прекратить всё это... Если хочу, чтобы такое больше ни с кем никогда не происходило... Я должен прийти сюда. И я пришёл.
— Это похвально. Твоя смелость похвальна.
— В этом нет ничего такого, — отмахнулся ронин, покачав головой. — У меня уже давно нет место, куда... Прошу прощения. Я хотел сказать, что мне особо нечего терять. Сёгунату должен прийти заслуженный конец, ведь чем хорошо правление, при котором люди вынуждены терять собственные мечты из-за чужого бахвальства?
Такие значимые, такие важные слова с губ Казухи срывались легко, как листья с ветвей старого дуба по осени, и Горо был поражён им до глубины души: его решимостью, его разгоревшейся страстью и тем как он был в этом красив.
Позже он узнал, что всё счастье в жизни Казухи зависело только от него самого, ведь удача почему-то никогда не улыбалась одинокому страннику. Он собственноручно ковал огонь своей решимости, который Горо в нём увидел, — когда ты один, выборов просто больше не остаётся. Единственный кто был у Казухи — это он сам.
— К своему стыду, я даже не испытал грусти, когда мой клан оказался разорён. Последняя моя мысль в тот момент была... Я свободен. Меня больше ничего не держит. Как думаешь, я плохой человек?
— Выбирать себя вместо других не должно быть для тебя пыткой, а такие размышления... Не имеют смысла. Ты свободный человек, каким и хотел быть. Не вини себя за это.
— Поэтому ты и генерал, — усмехнулся Казуха и снова поблагодарил Горо за его слова.
Казуха говорил, что у него нет таланта вести за собой людей, который присутствует у Горо, но... Он прекрасно осознавал, что никогда не будет в состоянии так глубоко осесть в чьей-то душе как ронин в бегах, ему никогда не пробраться сквозь чужие намерения лишь словами, лишь взглядами и робкими улыбками.
Не было ни дня когда Горо не сомневался, что его хоть кто-то будет ждать у моря, когда война будет окончена. Но раз уж никто не будет ждать его, то придётся ждать ему самому.
«И я буду ждать» — Горо крепко сжал ладонь, приложил её к груди и, свернувшись калачиком и поджав хвост, заснул на циновке.
***
Между собственной палаткой и местом в общем зале Горо в любом случае выбрал бы последнее: ему вовсе не нужно что-то, чего нет у обычного солдата сопротивления — он хочет быть рядом со своими товарищами в это страшное время, хочет чтобы они не чувствовали себя одиноко даже сейчас. Никто в его войсках не заслуживает испытывать чувство одиночества, Горо этого не позволит и именно по этой причине ночует вместе со всеми. Ему нужна только циновка и сама ночь. Он никогда не был привередлив.
Ещё его особо острый слух прекрасно подходил для разведки и патрулей, а ночью помогал предотвратить вражеское вторжение в лагерь, поэтому в том, что Горо проснулся самым первым, когда до его ушей донесся неизвестный шорох, не было ничего удивительного.
Резко Горо подскочил на циновке и присел, оглянувшись по сторонам. В темноте взглядом он напоролся на красно-белое одеяние и поднял глаза.
Казуха неловко махнул ему рукой.
Горо вздохнул и улыбнулся, взволнованно вцепившись в циновку. Генерал уже хотел что-то сказать, чтобы поприветствовать друга, но Казуха, расширив глаза, наклонился и закрыл ему рот рукой и приложил палец к собственным губам.
Когда дело касалось Казухи, Горо и правда... Был немного рассеян. Никто его за это винить не мог.
Казуха убрал руку после кивка Горо, смешно расширил глаза и, дёрнув головой, показал за спину Горо: от счастья тот завилял хвостом настолько сильно, что чуть не сдул с одного из солдатов плед. Вдруг в каком-то приступе эйфории они оба тихо затряслись от смеха, зажмурив глаза, когда услышали, что вместо возмущений спящий солдат только сильнее захрапел.
Как только смех стих окончательно, Горо мягко потянул руку Казухи вниз и они вместе легли на одну циновку.
— Здравствуй, — произнёс Казуха, глядя в глаза Горо.
Щёки генерала обдало теплом, когда он почувствовал размеренное дыхание Казухи у своего лица и понял как близко они лежат друг к другу. Больше их не разделяют ни голубые воды, ни чужие земли, ни холодные ветра. Казуха рядом. Это самое важное.
— Привет. Ты раньше.
— Скучал, — не отводя взгляда, признался ронин. И снова говорит такие сложные вещи... Так легко.
— Я то... Я тоже, — громко начал Горо, но тут же понизил тон. — Очень. Без тебя немного... Тяжело.
— Без тебя скучно.
Они молчали, разглядывали друг друга в темноте и не могли надышаться присутствием, что один, что другой. Тоска правда их потрепала.
В мыслях у Горо стояли картинки того, как Казуха разглядывал горизонт со знанием того, что... Что Горо там. Что там дом и тепло. Единственное укрытие от этой проклятой войны, что перессорила между собой всю страну.
— Когда же она кончится... — спросил Казуха у луны в щели крыши высоко-высоко над лагерем сопротивления. — Эта война.
— Когда выиграем.
Даже во тьме ночи, той самой застилающей и удушающей, той что отнимала силы и оставляла наедине с неизвестным, сияли глаза Горо как путеводные звёзды.
— Если потеряешься, — говорила Бэйдоу, — то ищи ковш. Там на тебя посмотрит самая яркая звезда на всем небосводе. Плыви в её направлении и выйдешь на верный путь. Никогда не подводит.
«И правда, — подумал Казуха. — Бэйдоу не обманула».
Ладонь в бинтах нежно легла на лицо генерала, а большой палец аккуратно огладил щёку. Движения были как будто у слепца, который пытался понять, что за предмет перед ним лежит.
В своих руках Казуха держал звезду.
А Горо только удивлённо смотрел и моргал с приоткрытым ртом. Иногда он недоумевал что происходит у его ронина в голове. На белёсые пряди Казухи серебром лился лунный свет, мягко очерчивая задумчивость лица, его беспокойство и тревогу. Если бы Горо мог, то избавил бы его от мыслей, что так сильно его мучают, он бы без раздумий принял всё на себя: все трудности в его жизни, все невзгоды и потери. Только Казуха не позволит. Никогда.
— Если война закончится...
— Когда, — настойчиво поправил Горо.
— Чему ты планируешь себя посвятить?
Мягко на забинтованную руку легла здоровая, и Казуха улыбнулся. Он даже и подумать он не мог, что присутствие Горо будет его настолько сильно успокаивать. Даже спать захотелось.
— У меня есть Кокоми-чан. И ты.
— Ты знаешь...
— Я помню. Ты странник. Но это не проблема для меня. И никогда не была. Я умею ждать.
— Это последнее чего я хочу, — поморщившись, Казуха придвинулся ближе. — Не жди.
— Я не могу, — улыбнулся Горо. — Не могу. Если... Если придётся ждать год. Два. Четыре. Четырнадцать. Я буду здесь. Я знаю, что не смогу тебя удержать, но я не пытаюсь. Каэдахара...
— Я же говорил звать меня по имени.
— Прости, — поджал Горо уши.
— Горо. Послушай. Не надо ждать. Поехали со мной.
— Что? Куда?
— Куда глаза глядят. Поедем и не вернёмся. Будем писать Кокоми письма и прикладывать сувениры. Как тебе идея?
— Хорошая... Да. Да! — закивал Горо под ладонью Казухи, подставляясь под прикосновения, и крепче сжал его ладонь. И всё ещё улыбался. Ярче луны.
— Тогда решено. — На лоб Горо вдруг печатью приземлился поцелуй и тот даже не успел зажмурится. Вместо этого он начал часто хлопать ресницами в попытке переварить и осознать что же такого важного сейчас произошло. — Это обещание.
— Обещание?
— Когда листва обагрится кровью... Жди меня на острове Рито под клёном.
— Это... Осенью? — поднял Горо бровь на что Казуха покраснел.
Иногда Горо... Очень легко мог поменять настроение их разговора. И вогнать Казуху в краску. Вот у кого был талант смущать людей, так это у него. Но Казуху всё устраивало, Горо с самой первой встречи видел его насквозь и читал как открытую книгу. Возможно поэтому он приближенный Кокоми: он сам не видит, что они похожи больше, чем он сам предполагает.
Горо очень любил себя недооценивать, но он так часто растворялся в невзгодах других людей, в их чувствах и переживаниях, что забывал о себе. Хотел бы Казуха показать, что он видел своими глазами. Он надеялся что когда-нибудь ему представится шанс, появится возможность описать в своих поэмах его бесстрашие и смелость, от которых Казуха чувствовал себя так, будто способен свернуть горы. Рядом с Горо... Не было ничего невозможного.
— Осенью. Если мы победим.
— Когда.
— Когда.
Горо прижался лбом ко лбу напротив и вздохнул, когда почувствовал Казуху рядом, ещё ближе.
Им всё по плечу. Они справятся. И война будет выиграна. Они отвоюют свои свободные жизни, своё право на память и чувства, своё право на силу и на любовь.
На самих себя.
— Не хочешь спать? — услышал Казуха и кивнул, мол, хочу. — Ты устал с дороги. Останься со мной.
— А твои солдаты? Что они скажут, когда увидят как их генерал лежит в обнимку с преступником?
Когда кулак Горо легко приземлился на плечо ронина и тот тихо ойкнул под осуждающим и недовольным взглядом.
— Во-первых, мы все тут, — махнул рукой генерал, после того как приподнялся на локте, — преступники, а во-вторых, — он опустился обратно и аккуратно прижал Казуху к своей груди так, чтобы было слышно сердцебиение, — если найдутся любители поговорить, то я обязательно найду, чем их занять. Пусть наматывают круги вокруг острова. Назову это «карательной тренировкой».
Казуха тихо засмеялся, обхватил Горо руками и сильнее уткнулся в его грудь. Ещё чуть-чуть, думал Казуха, и станем одним целым, так он близко. Его сердце охватил восторг. Наконец-то он дома.
— Отдыхай, — погладил Горо ронина по голове и поцеловал в макушку.
В тёплых объятиях генерала сопротивления Казуха вдруг понял, почему растения не могут пустить корни в плохой почве, но в этой земле он готов остаться хоть на всю оставшуюся жизнь.
И он заснул.
***
После этого дня Кокоми ни разу больше не видела, чтобы Горо стоял на берегу дольше нескольких минут.
Когда Кокоми подошла спросить, что именно случилось, Горо ответил, что теперь всё хорошо.
Теперь каждый раз, когда он смотрит на море и ощущает ветер на своих щеках, он спокоен. Смотря на горизонт, он прекрасно знает, что Казуха смотрит тоже.
У них ещё есть шанс. И есть клён на острове Рито. Главное — выиграть. Остальное неважно.
Теперь Горо наконец-то знает, что ждут и его.
***
Ветер имеет свойство менять своё направление: посещать каждый уголок земли, неугомонно исследовать всё на своём пути, безудержно искать — но он никогда не останавливается. Ветру нельзя стихать. Остановка смерти подобна, а любой страх уходит во время движения.
Тем не менее, существуют в мире особо ветреные места, где потоки воздуха целуют землю.
Ветер уходит, но он всегда возвращается, поэтому земля, неподвижная твёрдь, которой никогда не предоставлялось ничего кроме ожидания, трепетно надеется, что ветер вновь её навестит.
Земля всегда будет ждать ветра столько, сколько потребуется, а ветер, как и обещал, будет возвращаться из раза в раз — и так до скончания веков, пока поднимается и заходит солнце, до тех самых пор, пока оно не сгорит и не пересушит морские берега.
Такова легенда: земля всегда ждёт, а ветер всегда возвращается.