Аки молчит, и тишина эта ломкая, колкая, кажется, вдохни чуть сильнее — и пойдёт трещинами вокруг, рухнет мгновенно, погребая под обломками. Он молчит, выдыхая горький сигаретный дым, и мурашками по коже чувствует чужое дыхание.
— Химено...
— Не надо, Аки. Не надо.
Химено улыбается, и Аки от этой улыбки физически больно. Он снова затягивается, ощущая себя до безумия паршиво. Он не может найти правильных слов, а оттого чувства, что горят внутри, не согревают — сжигают его почти заживо. И Химено горит вместе с ним, но вместо того, чтобы плакать, улыбается. И Аки хочется кричать, что так неправильно, так быть не должно! Это не её боль, она не должна страдать, дьявол и все его черти!..
Он молчит, затягиваясь, силясь вытравить боль и отчаяние. А они не уходят, не растворяются, наоборот, вцепляются сильнее, грызут сердце и то, что прочие назвали бы душой. Аки знает, души у него нет. Вместо неё какой-то чёрствый обрубок, и вытащить бы его с корнем, вырвать, пачкая руки в крови, да сил не достанет.
Не для того, чтобы умереть, нет. Аки давно мёртв и не считает дни, убывающие стремительно и неотвратимо. У него не найдётся сил умереть, зная, что она видит его гибель. Зная, что она плачет, снова теряя и виня себя в его смерти. Что-что, а уж это ей он может пообещать.
Химено улыбается, но свет её улыбки блекнет, оставаясь лишь тусклой ломаной тенью. Она тоже достаёт сигарету, но не закуривает, только крутит в руках. И молчит. Сказано слишком много, сказано столько, что не вынести и всему Бюро вместе взятому. Потому, что там, где они служат, нет места подобному. Чему-то чистому, светлому, невинному. Тому, что так боязно держать в руках: надави сильнее и осколки осыпятся призрачной пылью, изрезав ладони.
Тому, что живёт под сердцем и зовётся любовью.
— Зря я сказала, наверное, — роняет она тихо и, щёлкнув зажигалкой, затягивается. Стряхивает пепел через полминуты и поднимает взгляд на Аки. — Забудь, ладно?
Что-то горячее ворочается в груди, рвётся наружу, требует свободы. Аки сглатывает, чувствуя, как обжигают горло невысказанные слова. Он не согласен, он не хочет забывать! Аки хочет запомнить каждое слово и каждый миг, прожитый рядом. Но дни его жизни, утекающие сквозь пальцы, сжимаются на горле стальным поводком. Что он может ей обещать? У них не может быть долго и счастливо. Не может быть всего того, что он готов ей дать.
К чёрту Макиму, к чёрту демона-огнестрела, к чёрту всё!..
...хочет сказать Аки, но молчит. Вместо этого тушит свою сигарету и, шагнув к Химено, крепко прижимает её к себе. Аки не умеет обращаться со словами, и обещать ничего не станет, но может кое-что сделать. Пока жив. Пока у него ещё есть время. Пока есть желание делать кого-то счастливым.
Аки думает, что давно забыл, каково это — радоваться, когда кто-то близкий тебе улыбается искренне, а не потому, что хочет скрыть боль.
— Не забуду, — ровно отвечает он и, выхватив у Химено сигарету, затягивается сам, глядя на неё прямо. — Ты же знаешь, у меня отличная память. Тебе придётся меня убить, чтобы я забыл.
Химено молчит, но в биении её сердца, в сорвавшемся дыхании Аки чувствует — всё правильно.
У них время пока ещё есть.