— ШАСТУН! — вопит Арсений со входа.

Вот все люди, как люди, а он как всегда; все от партнёров уносят удовольствие, засосы ну и в крайнем случае какую-то дрянь, а Арсений унёс лоховство. Иначе он не может объяснить, как ему повезло снова порвать штаны на жопе, сломать зонт, потерять бутерброд в квартире (есть вероятность, что он понадобился Мурзику), а потом сломать зонт ещё раз и пропороть его спицей в момент, когда на Москву-матушку обрушился ливень. Поэтому он, мокрый, злой и недовольный, пугает всех своим видом и присутствием — по ощущениям он своей злостью сейчас взорвёт щиток.

Эд дёргается и чуть не роняет шаурму на пол, а потом бухтит с набитым ртом, что он охуел вообще так орать, а Ира проливает кофе.

— О, явился, — хмыкает беззлобно Паша, закрывая за собой кабинет, и Арсений понимает, что ещё и опоздал. — Ну ладно, жизнь тебя уже помотала, без наказания сегодня. А Шастун у себя. Только будь добр, не убей его раньше времени, да и штрафы нам не нужны, сам понимаешь, — болтает Воля. — А ты, Эдик, прекращай жрать вне обеденного перерыва. Тебе конечно полезно, но всё-таки. Всё, я ушёл, буду вечером, не разнесите офис. Серёга, за главного!

Лазарев улыбается и кивает. Арсений хочет уже пройти в кабинет, переодеться и наорать на Шастуна, и, желательно, избить его своими набросками макета, но Серёжа не даёт ему этого делать.

— Так, у нас десятилетие фирмы в пятницу, надо Паше что-то дарить, — говорит он громко. — Жду предложения.

— А можно я потом свои внесу? — просит Арсений с надеждой. У него уже замёрзло и промокло даже то, что не может промокнуть.

— Нельзя, Арсений, не ной, сейчас быстро всё решим.

— Ну бля, ну шо нужно человеку, у которого всё есть?

— Отдых, — бросает Егор, материализовавшийся позади Арсения.

А ведь он здесь даже не работает.

— О, привет, кисунь, — говорит Эд и подзывает его к себе.

Арсений, нахмурившись, провожает белобрысую макушку взглядом, а Эд довольно показывает ему язык с пирсингом — он вообще слишком своеобразный для офиса, и странно, что он упорно пашет здесь уже года четыре.

— Отдых — идея хорошая, но у нас нет столько денег скидываться, — усмехается Серёжа. — Ещё?

— Попыт, — бросает Арсений, надеясь просто уже уйти переодеваться.

— Симпл-димпл, блин, — бросает Антон, который подошёл к нему со спины.

И это было огромной ошибкой.

Арсений дёргается и заряжает ему между рёбер локтем, а потом от его резкого вопля случайно наступает на ногу; Антон, пока пытается держать равновесие, хватается наугад за юбку Иры, и та расходится по шву. А потом всё-таки падает и ногой заряжает Арсению в пах. Арсений удушенно орёт в себя, сгибаясь пополам, пока весь офис на них смотрит.

— Поженитесь уже, а? — говорит Эд в гробовой тишине, и Арсений слышит смешки.

— Просто скажите, что нарешаете, — кряхтя, говорит он и, протянув руку помощи не менее красно-белому Шастуну, помогает ему встать.

Он удаляется в кабинет под тяжелый выдох Серёжи, и Арсению, может быть, было бы стыдно, если бы не было так грустно.

— Ты хули дерёшься? — начинает возмущаться Антон, стоит им зайти в комнату, но у Арсения нет сил реагировать на это. Он стряхивает с себя куртку и следом стягивает взмокшую рубашку.

— А вот нехуй мне свою косячность было вместе со спермой передавать, — огрызается Арсений и стаскивает штаны.

— Блять, да заебёшь, нормальный я! — уже куда обиженнее говорит он.

Трусы у Арсения тоже мокрые. Потрясающе.

— Блин, у тебя есть трусы? — спрашивает он, уже забив на всевозможное приличие, этику и собственные загоны.

Кто-то со стороны двери учтиво покашливает, и Арсений тут же дёргается к столу.

— Нарешали кофейно-алкогольный автомат для Паши и всего офиса. Скидываемся по пять тыщ, — говорит Эд. — Я бы пошутил, что вы те два чувака из мема про бар, но Антон слишком одет для этого. Ладно, бывайте, деньги Лазарю.

— Поняли. Сдуйся, Выгран, — говорит Антон с напором, а потом, когда дверь за ним закрывается, Антон подходит к небольшому шкафчику у его углового стола и вытаскивает оттуда пачку свежих, запечатанных боксеров.

Арсений так облегчённо вздыхает, что на месте Москвы впору образоваться райскому саду. Они ещё и новые. Неношенные. И их можно будет не стирать и не возвращать — Арсений просто купит ему новые. А ещё они с уточками. Арсений любит уточек, у него дома целая коллекция.

— Господи, спасибо, — роняет Арсений и меняет трусы, даже не думая отворачиваться; чего Антон там не видел.

— Если я пошучу, что можно просто Антон, будет сильно плохо?

— Ужасно, — усмехается Арсений.

— Понял, — тот отвечает ему тем же.

На самом деле, если заглянуть за ширмочку его гадства в универе и этой жуткой нетактичности, неуклюжести, отсутствия этики и прочей тучи раздражающих факторов, то Антон сойдёт за нормального парня вполне; он буквально только что дал ему трусы, а в Питере — одежду. Но, в принципе, добрым, ужасным, бесящим и раздражающим можно быть одновременно.

— Откуда у тебя боксеры в офисе?

— Я же человек-косяк, — хмыкает Антон.

— Главное — вовремя признать наличие проблемы.

— Да заебёшь.

— Сам такой. Но вообще прости, я случайно тебя ударил, ибо нехуй подходить со спины.

— Резонно, — соглашается Антон. — Ладно, виновен, ок. А ты бы походил на медитации.

— Сам иди в жопу на свои медитации. Я спокоен, — огрызается Арсений.

— Ну да.

— Пизда.

— Оно и видно.

— Что очко не ликвидно.

Антон смеётся и садится за стол, а Арсений достаёт абсолютно такую же рубашку и брюки из шкафа в углу. Он ловит на себе немного печальный взгляд Антона уже в который раз, но не придаёт этому значения и засаживается за работу. Побить его бумагой уже не хочется, но он спрашивает, запоздало вспомнив о том, что часики-то тикают:

— Завтра корпоратив, — говорит Арсений.

— Ага. И чё? — задумчиво произносит Антон.

— Ну, если мы нажрёмся, мы снова переспим.

— И чё?

— Ну, мне лично этот трах по пьяни не сдался вообще.

— Да мне тоже, — хмыкает Антон.

— Так чё чёкаешь тогда? — злится Арсений.

— Бухать хочу.

— Я тоже хочу, но так не пойдёт. Надо решать что-то. Давай, может, завтра на корпорате пью только я, а потом, что у нас там…

— А чой-то ты пьёшь первый вдруг? — возмущается Антон раньше, чем Арсений успевает закончить.

— Ну просто. Вот я на корпорате, а потом ты на даче у Воли, помнишь, он звал нас всех. Шашлыки, вся хуйня. Удивительно, конечно, что у нас начальник с рабами тусит постоянно, но тем и любимы.

— Ладно, — вздыхает Антон, чтобы не развести кострище. — Напьюсь до него.

— А это сколько угодно, — хмыкает Арсений и утыкается в бумажки.

***

Вечер обещает быть потрясающим; Арсений точно знает, что сегодня секс с невероятно раздражающим, бесящим и ужасным Антоном Шастуном ему не грозит. Хотя, со степенью он всё-таки переборщил, наверное. Последнее время, чем больше они с Антоном общаются, тем меньше отрицательных черт в нём видит Арсений — но в целом Антон, конечно, всё ещё раздражающий.

И бесящий.

Ну и ужасный. Чуть-чуть. Вкус у него точно богомерзкий.

Арсений смотрит, как тот стоит рядом с Эдом и потягивает томатный сок. Томатный сок, Карл. Это даже хуже, чем столетний мем из сериала про зомби, который Арсений сейчас процитировал у себя в голове. Нет, конечно, никакого угнетения по соковому признаку, но ко всем прекрасным и невероятно нелепым качествам Антона прибавился ещё и томатный сок. Катастрофа.

— Ты на него пялишься постоянно, заметил? — спрашивает вдруг Егор.

Арсений дёргается и чуть не проливает свой коктейль на его футболку. На ту же самую с крысой.

— Ты чё тут делаешь? — спрашивает Арсений немного охуевше, потому что Егор не работает у них.

Арсений бы не пропустил появление белобрысого парня Эда в штате.

— Диджею, а чё? Паше зашла моя работа, он меня ещё раз нанял, — пожимает плечами тот. — Тем более, прикольно — я теперь к Эдику могу шляться постоянно без приёбов. Я даже сижу у вас в офисе иногда, когда дел нет, ты не замечал?

Арсений качает головой, продолжая сверлить дырку в Шастуне.

— А, ну да, ты же весь в разборках с Антоном, — смеётся тот, и это похоже на звук облизывания сахарного петушка.

— Ой, блять, а ты-то много знаешь, братан, — огрызается Арсений.

Может, медитация и правда бы не помешала.

— Нет, но знать и не обязательно, — говорит Егор как-то загадочно, но когда Арсений оглядывается, тот уже двигается к пульту.

Арсений мгновенно взбешивается и решает, что Антон Шастун больше не будет удостоен и капли его драгоценного внимания, тем более, если у Попова сегодня в доступе его лучший друг — бухло. И Арсений, громко напевая обо всём, что его касается, подмигивает Егору и двигается к столу.

***

Через час Арсений благополучно пропускает речь Воли, где он распинается, как рад всех видеть здесь, и вообще, как он любит их, идиотов, и что за десять лет существования фирмы он впервые может назвать их коллектив командой — кроме, конечно же, пары идиотов на «А». Зато он нажирается до синьки.

Ну, он не знает, насколько он на самом деле синий, но мир вокруг кружится-летает-летает и заметает — всё, что было до этой тусовки. Арсений также не знает, насколько он становится свиньёй — по рассказам других о прошлых его пьянках много не скажешь — но, видимо, достаточно, чтобы Паша просил Антона, как единственного трезвого в зале — ЭТО ПОТОМУ ЧТО Я ЕГО ПОПРОСИЛ, ПА-А-АШ — отвезти его домой и проследить, чтобы этот полудурок — ДА ЭТО Я, Я, ВИДИТЕ? — не упал с балкона, а уснул крепким сном.

А Антон не отказывается, наверное, только потому что не хочет помогать драить полы тёте Зине.

Однако Арсений тоже может быть невероятной и потрясающей косячной крысой — и тырит бутылку рома на глазах у всего зала. Все, кроме Антона, слишком заняты, чтобы на него смотреть, но Арсений чувствует себя самой большой крутышкой на свете. Он смотрит на огни большого города за стёклами, попивая ром из горла, а потом просит Антона включить ему Фомина — Антон, как и любой человек в трезвом состоянии, конечно, отказывается. Но потом Арсений начинает войну за магнитолу, и Шастун понимает, что проще согласиться, чем выслушивать вопли и получать по рукам с риском попасть в ДТП.

Арсений удовлетворяется ровно на три с половиной минуты прежде, чем ему снова становится скучно. И он решает, что идея выйти из машины, пока они стоят на сфетофоре на крайней полосе — высшее из гениального. И, конечно же, спешит её реализовать.

— Ты куда пошуровал, дебил?! — орёт вслед ему Антон.

— Я хочу гулять! — улыбается Арсений во весь рот. — И я пойду гулять, с тобой или без тебя, — и показывает Антону язык, а потом отворачивается и с гордой улыбкой идиота шлёпает по проспекту дальше.

Антон нагоняет его позже, видимо, припарковавшись наконец, и Арсений показательно выхлёбывает несколько глотков рома, ощущая себя рок-звездой, а Антон только смеётся.

— Чё смеёшься? — решает доебаться Арсений даже без «разрешите».

— Ничё, смешной ты просто. И джинсы с дырками опять одел.

— Придурок, я их надел. Надеть одежду, одеть Надежду! — он поднимает указательный палец. — ЮР МАЙ ОНЛИ ВАН, ЮР МАЙ ЛАВ ЭВРИ БРЕФ ЗЕТ АЙ ТЕЙК. А что, не нравится? А, Антон-вот-ты-клоун-Попов-Шастун? А я, видишь, всё и без твоих высеров могу!

Антон неловко тупит глаза в асфальт и посмеивается не менее неловко.

— Вижу, вижу. Да ты и всегда мог, знаешь?

— Ой, да иди ты со своими лекциями! Вот сделаю футболку с надписью «Pen Is Art» и посмотрим, кто кого!

— Я тебя, — усмехается Антон.

Арсений охает так, что чуть не спотыкается на камне, но Антон ловит его вовремя.

— Ну, это мы ещё посмотрим! Между прочим, я Арсений и я умею рычать! — он показательно рыкает сквозь зубы, а потом делает ещё глоток и давится; и смеётся, потому что дурак.

Антон улыбается во весь рот.

— Тогда ты почему не покрасил волосы в белый наполовину? — спрашивает он.

— А я между прочим на выпускном был блондином, — Арсений лезет в телефон, чтобы показать, но чуть не роняет его с моста. — Ай, ладно, — отмахивается он.

— Я видел, — говорит Антон. — Журавль тогда слил всё это добро из каких-то там альбомов «Вконтакте».

— У-У-У, сука, — злится Арсений. — А ты ему помогал небось?

— Не, это не по мне всё, — жмёт плечами Антон, спокойно принимая все обвинения в свою сторону.

— Ага, знаю я вас, мужиков, — бросает Арсений и отворачивается, принципиально уходя вперёд, но ребята, играющие «Зверей» на улице привлекают его больше, чем чувство крайней оскорблённости. — РА-АЙОНЫ, КВАРТАЛЫ, ЖИЛЫЕ, МАССИВЫ, Я УХОЖУ, УХОЖУ ЗА ПИВОМ!

Наверное, кто-то в толпе пожелал ему хорошего пути. Арсений прыгает, как придурок, с бутылкой рома в руках, и чувствует себя свободным даже больше, чем птица в небесах — тех и то ограничивает атмосфера, а Арсения не ограничивают никакие загоны, грустные мысли или злоба на Антона, который плетётся где-то сзади. Арсений иногда ловит его улыбку и улыбается в ответ.

Возможно, Антон не такой и плохой, раз терпит его сейчас и не тянет уехать домой, чтобы заняться своими делами.

Вскоре пропеллер в заду подутихает, переходя со скорости «три» на скорость «один» через полчаса, когда рома остаётся не так много, а Арсений пьёт достаточно давно, чтобы мысли перестали бежать вперёд него. Он замедляется и равняется с Антоном, который бросает на него мягкий, неосуждающий взгляд.

— Ты чего смотришь так?

— Да ничего, — Антон переводит взгляд на дорогу впереди. — Помнишь, как после посвята мы так гуляли? Ты чуть ещё в пруд на Патриарших не упал.

Арсений смеётся сипло — такое не забудешь даже при большом желании.

— Помню.

— У тебя были тогда ещё прикольные косички, — говорит Антон, кажется, совсем не для Арсения.

— Да, классные. Но ты знаешь, всё-таки тот подростковый бунт когда-нибудь нужно было состричь.

Антон кивает с улыбкой.

— Но было достаточно необычно для тех лет. Тебе было двадцать, в двадцать всё можно.

Арсений смотрит на него внимательно; перед глазами всё плывёт, но он всё равно цепляется за его лицо и глаза взглядом. Хочется спросить, почему Антон не сказал этого тогда? Но ответ прост — они были детьми. А сейчас им почти под тридцать, и былые поводы для осуждения уже ничего не значат. Дети злые.

Жаль, что последствия всё ещё болят.

— Эй, ты чего? — Антон цепляет его ладонь пальцем мягко.

Арсений качает головой и делает глоток рома.

— Арс.

— М? — тихо отзывается он, кутаясь в куртку.

— Ты действительно меня так не любишь, как говоришь?

Арсений смотрит на него сквозь мутную пьяную пелену, и от вопроса мурашки; от того, с какой печалью Антон это сказал. Арсений не думал, что его может так волновать это — он всегда выглядел ответно злым, всегда показывал зубы, как будто эта нетерпимость у них взаимная.

Арсений задумывается, взгляд от Антона отводит и смотрит, как впереди светят светофоры и машины моргают поворотниками; он никогда сам не задавал себе этот вопрос. Антон во многом его выводит — он неуклюжий, громкий, ленивый местами. Антон многим его бесит — у него жуткие шутки, он постоянно стебёт его за своеобразное мышление, он загнал его в комплексы в юности; но на деле это всё как-то несерьёзно. Это просто Антон — и он такой, какой есть.

И таким, какой есть, он Арсению нравился даже в той золотой молодости — чтоб она икала там.

— Ну что ты, Антошка, — улыбается Арсений и разворачивается к нему, как придурок шагая спиной вперёд и глядя на Антона почти ясно.

Тот улыбается ему уголками губ; а завтра они сделают вид, что не помнят этот разговор. А сейчас Арсений почти делает ещё глоток рома из бутылки, но меняется в лице в момент, когда видит приближающихся к ним ментов. Внутри загорается глупый юношеский огонёк азарта и взрослый — нежелания платить штраф.

— Арс, ты чего? — спрашивает Антон, когда тот начинает семенить по асфальту быстрее.

Арсений протягивает ему руку, и Антон даёт свою без раздумий.

— Бежим.

— Куда? — говорит Антон и оглядывается.

Вопросов больше не задаёт. Они стартуют с места и уносят ноги куда-то вдоль проспекта; ноги у них длиннее, чем у соотрудников полиции, которые пытаются их догнать. Арсений успевает закрутить крышку рома в пути и бежит ещё быстрее; его пыл только разгорается, несмотря на то, что проще было бы просто заплатить эти полторы тысячи, от него не убудет. Но дело совсем не в деньгах.

Они сворачивают на какую-то улицу, юркая между людьми и оставляя за спинами их негодование. Арсений лыбится как придурок, и смеётся, унося ноги куда подальше, а Антон с его прокуренной дыхалкой, конечно, не разделяет его восторга, но вскоре они заворачивают в какой-то крошечный переулок. Да и не бегут за ними давно.

Арсений приваливается к подыхающему Шастуну и пытается отдышаться.

— Вот зря… физру прогуливали…

— Это была твоя идея! — выдыхает Антон шумно, утыкаясь лбом в плечо Арсению.

— Потому что всё было веселее, чем физра!

Антон начинает люто угарать вдруг, и Арсений чуть не даёт ему плечом в нос.

— Придурок, нехуй пугать так, — он стукает его по груди, а Антон даже не обращает внимание. — Ты чего?

— Боже… Нам почти тр… тридцатник, а мы как лохи мелкие от ментов по дворам прячемся, — смеётся он.

— Надо беречь внутреннего ребёнка, Антон, — усмехается Арсений, не отодвигаясь от него и руки устроив на груди.

Антон жаркий от бега, а Арсения продуло немного, пока он бежал с распахнутой курткой, только и всего.

— Ты прав. Надеюсь, на тебе трусы в цветочек.

— В ромашку.

Это, конечно, не так, хотя у Арсения есть и такие.

— Потрясающе, — бросает Антон и смотрит на Арсения как-то слишком тепло — Арсений не уверен, что на него когда-либо смотрели так, и это вообще того стоит.

Антон придерживает его пьяную тушку за талию, а Арсений перестаёт дышать на пару долгих секунд. Он смотрит на его мягкие губы — господи, Арсений помнит, что они мягкие, сквозь годы.

— Арс, нет, — говорит Антон раньше, чем Арсений успевает к ним потянуться, привстать на носочки, как тогда — да чёрт бы побрал это прошлое.

Арсений теряется и хлопает глазами непонимающе, но потом Антон прижимает его к себе, голову укладывая к себе на плечо, обнимает крепко — Арсений сдаётся под его натиском.

— Ты же не хочешь этого, а завтра будешь жалеть и вопить, что я тебя не остановил, — говорит Антон, и Арсений усмехается грустно в его плечо. — Ты просто пьян и одинок, и я тут, чтобы ты не наделал глупостей.

Арсений кивает, потому что Антон прав — его ведёт от градуса, он ни с кем не встречался уже пару лет как, а секс всю эту историю не заменит всё равно; это завтра оказалось бы ошибкой. Но на душе всё равно скребётся одинокая кошка, мягко и просяще, не выпуская когтей. Арсений откручивает крышечку от рома за спиной у Антона и пьёт так же, чуть не уляпав его худи, и запрещает себе ещё хотя бы секунду впадать в уныние — повпадает на шашлыках, когда ему будет даже не выпить.

— Потанцуй со мной, — просит Арсений, потому что затлевший уголёк в жопе разгорается вновь.

— Чего?.. — хмурится Антон. — Ты пизданулся, Арс?

— Да ну нет же! — светится Арсений. — Давай, улыбнись, Антошка! — он тянется за телефоном и включает какую-то популярную французскую песню, а потом берёт Антона за руку.

Он притягивает его к себе и кружится вокруг оси; всё это со стороны больше напоминает жертвоприношение, потому что Антон стоит столбом, и только потом, когда Арсений раззадоривает его достаточно своим невыключающимся пропеллером в очке, начинает шататься в подобии дерева на ветру.

Но Арсений, по которому бьёт опьянение с новой силой, чувствует себя счастливым, хватая чужие очарованные взгляды, и продолжает мешать людям спать в каком-то захудалом московском дворе.

***

А потом какой-то недалёкий грохот мешает спать ему.

Арсений тихо стонет и переворачивается на спину — у него всё болит. Ноги, кажется, горло, голова (она сильнее всех), и Арсений чувствует себя тем бедолагой, которого сожрала непонятной принадлежности амфибия на картине Босха за какой-то неисправимо ужасный грех. Он на секунду пугается, а потом на место испуга приходит интерес — переспали ли они теперь и сдержал ли Антон обещание не пить. Но он шарит по постели — кажется, это вообще диван, и точно не его — и не обнаруживает рядом никого. Зато находит на себе штаны, и облегчение наваливается на него вместе с лёгкой тоской — секс в прошлый раз был хорош.

Тем не менее, всё это было давно и неправда, а эти земные перипетии его не волнуют. Его волнует гудящая башка.

Грохот повторяется, но уже гораздо ближе, а потом слышится шастунское злобное «да блять!», и Арсений дохло усмехается.

— Проснулся? — спрашивает спокойно Антон, оказываясь рядом, и Арсений открывает глаза нехотя — огромный раздражающий и уходящий в небытие столб улыбается ему едва.

Арсений кивает, а потом как ребёнок утыкается назад в подушку, заворачиваясь в ошмётку пледа.

— Голова болит?

Арсений мычит в подушку, а за этим следует тишина; но потом, несмотря на его отпихивания и отпирания, его переворачивают на спину и лба касается что-то мокрое и холодное. Арсений нащупывает полотенце и выдыхает расслабленно.

— Должно помочь, — говорит Антон тихо.

У Арсения щемит в груди от этой нежности — он никогда, кажется, не видел Шастуна таким. А может и видел — они много пьянствовали во времена первого курса. Да и дружили даже — эти воспоминания сейчас кажутся чем-то странным и несуществующим как будто. Даже жаль, что всё потом пошло не так.

Арсению кажется почему-то, что Антон думает о том же.

— Я ща воды принесу, — говорит тот, прервав тишину, и удаляется, а Арсений потихоньку восстанавливает события вчерашней ночи: ментов, танцы, неслучившийся поцелуй.

Арсений усмехается сам себе; вот дурак. Ему бы найти себе кого, а то мозги уже даже от Шастуна плывут, и это какая-то катастрофа. А вообще — отвлечься бы, походить на йогу, выползти из работы, выползти из рубашек — Арсений так хочет выползти из рубашек, но это всё очень сложно. Ему кажется, что он потеряется, если выйдет из этой стабильности, потому что он уже забыл, что любит и что хочется носить ему, а не загонам в его башке.

Но джинсы с дырками на коленях ему нравятся на сто процентов.

— Держи, — говорит Антон и протягивает ему не только воду, но и таблетки.

Арсений присаживается медленно и улыбается неловко — они у Антона дома, и он явно доставил ему проблем. Мимо проходит пушистый серый котик, и Арсений уже хочет полезть к нему сюсюкаться, но вспоминает про таблетки — да, с памятью у него и правда не очень. Попить что ли чего?..

— Спасибо, — говорит Арсений тихо, а потом всё-таки лезет к котику, который оказывается удивительно ласковым и открытым к общению.

— Какой хоро-оший, — тянет он, а потом запоздало спрашивает: — Ничего же, что я?..

Антон качает головой, мол, гладь конечно, и Арсений отдаёт этому коту всю любовь — тот так сладко и радостно мурлычет ему в ответ.

Говорят, животные похожи на своих хозяев, и Арсений сегодня не имеет прав в этом сомневаться.

— А что было после того, как мы сели назад в машину?

Арсений натанцевался и ему стало плохо — это он помнит очень хорошо. Он почти поблевал в мусорку, а потом под дерево — поэтому семья скунсов почила в его рту сегодня.

— Ты уснул.

Арсений хлопает глазами.

— Ты тащил меня до квартиры?

— Да.

Позор.

— Прости, — выдыхает Арсений. — Мне бы переставать пить.

— У тебя есть шанс начать на шашлыках, — довольно тянет Антон. — Хотя я рад, что вчера не нажрался. Глядя на тебя, как-то не хочется, — усмехается он.

Арсений не знает, это издёвка или очевидный факт, но кидает в Антона подушку на всякий случай.