× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Это больше не игра.

Йен оставил камеру, чтобы ты следил за ним, и не сдал тебя в полицию, но это больше не ёбаная игра. Ты не знаешь, что это такое, да и не уверен, что хочешь знать.

Когда ты дома, ноутбук всегда включён, на экране гостиная Йена. Он ходит по квартире, притворяясь, что не знает о наличии камеры, а ты наблюдаешь, думаешь и оцениваешь.

Йен выбрал тебя. Ты предоставил ему чертовски хорошие варианты, и он предпочёл тебя своему воришке, и это, блядь, имеет значение. Возможно, для тебя это значит больше, чем для Йена, но это всё равно важно и должно что-то значить. Затягиваясь сигаретой, ты думаешь, что это может значить многое.

Может значить всё.

Ты видишь его через окно «Осы», но Йен тебя не замечает. Ты думал подождать до пятницы, пока Игги не придёт со своим караоке, чисто символизма ради, или ради иронии, или грёбаных параллелей, но не смог. Не смог больше ждать.

На самом деле всё просто.

Ты хочешь быть с ним. С ним, рядом с ним, на нём. Ты хочешь, чтобы Йен поглотил тебя, и с каждым часом это пугает всё меньше, потому что ты знаешь, что это такое. Уже давно знал. Ты никогда не чувствовал этого раньше, но ты знаешь и принял это.

Ты влюблён в этого ублюдка. Чёрт, а как ты мог не влюбиться?

Желание быть рядом с ним настолько непреодолимо, что ты бросаешь сигарету на землю и открываешь дверь. Сейчас только четыре часа дня, в баре лишь пара других посетителей, и внимание Йена немедленно сосредотачивается на тебе. Он не сводит с тебя глаз, пока ты идёшь к бару и занимаешь то же место, что и в прошлый раз.

Йен ничего не говорит, просто продолжает откровенно пялиться, и тебя это устраивает, потому что ты делаешь ровно то же самое. Йен выглядит охуительно, несмотря на отвратную униформу: на щеках играет румянец, взгляд слегка настороженный, и он кажется расслабленным.

Тебе хотелось бы думать, что ты имеешь какое-то отношение к последнему пункту, но ты не настолько бредишь. Особенно когда Йен медленно начинает напрягаться, скрещивая руки на груди.

Ты вздыхаешь. Когда молчание становится слишком долгим, и к тебе возвращается чувство вины, ты приподнимаешь бровь.

— Ты собираешься спросить, что мне приготовить? Или это какой-то мистический бар, где ты предсказываешь, что клиент захочет выпить?

— Выбирать напитки для других людей — твой конёк, не мой.

Ты медленно киваешь. 

— Верно, и, если я правильно помню, твой конёк — член. Что, как я теперь знаю, чистая правда.

Он подходит ближе и понижает голос: 

— Ты о чём? Всю работу сделал твой рот. Мой член тут не при чём.

— О, позволю себе не согласиться.

Воспоминания о том, как Йен трахал тебя в рот своим чудовищным членом, поддерживали тебя последние два дня. Вот бы Йен мог читать твои мысли и увидеть ситуацию с твоей точки зрения, чтобы знать, какой эффект произвёл на тебя его член.

Ты ухмыляешься румянцу, проступившему на шее Йена.

— Ты за этим пришёл? Чтобы снова поговорить о минете?

— Нет.

— Чтобы сделать очередной ход в игре?

— Я же сказал тебе, это больше не игра, Галлагер.

Он берёт стакан и вертит его в руках, притворяясь занятым. 

— Так ты здесь только для того, чтобы выпить?

— Вряд ли.

— Это как вырывать зубы. — Он закатывает глаза.

Ты пожимаешь плечами. 

— Я просто хотел тебя увидеть.

— Зачем?

— Скучал по тебе.

Йен смотрит на тебя, и ты смотришь в ответ.

— Больше никакой лжи? 

— Больше никакой лжи, Рыжий.

Он кивает и начинает готовить напиток. 

— Больше никакой лжи, но мы вернулись к Рыжему, да? Два вечера назад ты называл меня детка.

Ебать.

В следующий раз, детка.

Ты смотришь на бар и сдерживаешь улыбку при воспоминании. 

— Два вечера назад я делал много вещей, которых, вероятно, делать не стоило.

— Хочешь сказать, что жалеешь?

Ты смотришь на него, изо всех сил стараясь заглянуть в его душу так, как Йен заглянул в твою, когда нашёл камеру. 

— Ни за что, бля.

Йен кивает, вставляет соломинку и зонтик в твой Секс на пляже — тот же коктейль, который он приготовил тебе в прошлый раз. Тогда ты задавался вопросом, было ли это неким вариантом прощения или скрытой мелочностью. На этот раз ты почти уверен, что дело не в мелочности.

Но всё же…

— А как насчёт тебя, Галлагер? Мечтаешь о машине времени?

— Нет, — но, отвечая, он не смотрит на тебя. Он убирает клюквенный сок и вытирает стойку бара, и твоё сердце падает.

— Уверен?

Должно быть, Йен слышит что-то в твоём голосе, то, что ты хотел бы скрыть, потому что поднимает голову, встречаясь с тобой взглядом, и его глаза немного смягчаются. Этого достаточно, чтобы облегчить боль в твоей груди и ощущение пустоты в животе.

— Я уверен, Мик. — Ты тихо выдыхаешь, услышав «Мик», но ничего не говоришь, а Йен продолжает: — Я не жалею о сделанном выборе, мне просто интересно, что дальше.

Дальше — это то, над чем ты много думал, но ответа у тебя так и нет.

— Я не менял свой номер, — говоришь ты, надеясь, что это что-то значит. — С тех пор, как написал тебе тем вечером.

— Хорошо.

— И копов в своей квартире не наблюдал.

Йен бросает на тебя быстрый взгляд. 

— Галлагеры не стукачи.

Южная сторона насквозь.

— Это единственная причина? — Йен ничего не говорит, и ты делаешь большой глоток. — Ну, думаю, что бы ни случилось дальше... Бля, думаю, это зависит от тебя.

— В каком смысле? — спрашивает он, и в его тоне нет враждебности. Он не шутит и не флиртует, как раньше, но в голосе также нет ни обиды, ни гнева, ни разочарования. Что-то опять изменилось, и это похоже на разговор двух взрослых мужчин, обсуждающих свои отношения.

Отношения.

Ты облизываешь внезапно пересохшие губы, делаешь глоток, встречаешься с Йеном взглядом и выкладываешь всё как на духу:

— Я сделал то, что сделал, Йен. Этого не изменить. Я извинился, и, если хочешь, буду извиняться каждый день до конца своей грёбаной жизни, потому что мне действительно пиздец как жаль. Но это не изменит того, что я сделал. Ничто не изменит того факта, что я причинил тебе боль, чувак.

Йен сжимает челюсть, пока ты произносишь то, о чём не говорил ранее, и его глаза выглядят немного затуманенными, но голос твёрд, когда он отвечает: 

— Напоминать мне об этом, вероятно, не лучший способ заслужить моё прощение.

И на самом деле так и есть. Вот к чему всё сводится. Сможешь ли ты заслужить его прощение? Простит ли Йен тебя когда-нибудь? Сможет ли доверять тебе? Полюбить? Ты решаешь, что есть только один способ узнать — набраться мужества и, блядь, спросить. По крайней мере, хоть о чём-то из этого.

— Тогда как я могу его заслужить? — ты смотришь на него и позволяешь Йену видеть каждую мысль и чувство, проходящие через тебя. — Или, думаю, настоящий вопрос в том, смогу ли я вообще?

Йен прерывисто выдыхает и отводит взгляд, уставившись себе под ноги. 

— Мик...

— Ты когда-нибудь простишь меня, Йен?

Йен смотрит на тебя, и ты видишь конфликт в его глазах, беспокойство, вызванное этим вопросом, и, кажется, ты никогда в жизни не чувствовал себя таким больным, нервным и убитым горем. Поскольку ты знаешь ответ, можешь видеть его во взгляде Йена, отражающем его внутренние терзания.

— Я не знаю.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Прощение.

Слово кажется ему тяжелее обычного. Он всегда хорошо умел держать обиду, но в этот раз дело в другом. Не в упрямстве и глупом желании продержаться дольше Липа. Дело в огромной душевной боли, и он не уверен, что сможет отмахнуться от неё.

Сможет ли он простить Микки?

Он не знает, но хочет надеяться, что сможет.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Требуется одна неделя, три бутылки Джека и ни слова от Йена, чтобы понять, что у тебя ничего не осталось. Ничто не держит тебя здесь. Разумеется, есть Сэнди и Игги, но этого недостаточно, чтобы удержать тебя в Чикаго. Факт в том, что если Йен не может простить тебя, тогда в мире нет ничего, что могло бы удержать тебя в этом грёбаном городе, потому что, куда ни глянь, везде Южная сторона, а Южная сторона — это Йен.

Поэтому ты делаешь пару звонков, обдумываешь пару идей и звонишь во Флориду, чтобы уладить все вопросы по поводу мамы. Ты разбираешься с машинами, банковскими счетами, паспортами и визами и составляешь план. Глупый план, как и любой, касающийся Йена, но, как и в случае с теми планами — украсть у его отца, изменить почерк, установить грёбаную камеру в его квартире — раз уж решение принято, ты должен ему следовать.

Если Йен тебя не простит, то у тебя ничего не останется в Чикаго, но в попытке заставить Йена простить... Что ж, тебе нечего терять.

Ты уже выучил расписание Йена в «Осе», поэтому проникаешь в его квартиру за пятнадцать минут до часа ночи в четверг... Технически, уже в пятницу, но неважно. В любом случае, Йен заканчивает в час и будет дома к двум. Это даёт тебе время на небольшую бутылку виски. Потому что это рискованный шаг, время для депрессивного виски прошло, и настало время для полной честности, потому что тебе нужно почувствовать себя немного рискованно-глупым и настроиться.

Ты ждёшь.

Йен, должно быть, заканчивает раньше, потому что звук поворачивающегося в замке ключа раздаётся быстрее, чем ожидалось. Ты молчишь, делая ещё глоток виски и ждёшь, пока Йен войдет в освещённую лампой квартиру, и только тогда говоришь:

— Привет.

Йен подпрыгивает и разворачивается к тебе лицом. 

— Господи, Микки, твою мать!

— Прости, что снова к тебе забрался. Хотел сделать сюрприз.

— Да? Что ж, поздравляю, блядь, у тебя получилось, — он захлопывает дверь, запирает её и бросает ключи на стол. Только тогда он останавливается и берёт вещи, которые ты там оставил. — Что всё это такое?

— Даже не знаю, — признаёшься ты. — У меня возникла идея, и я ей поддался. Кажется, это становится привычкой, когда дело касается тебя.

Йен дотрагивается до каждого предмета, который ты оставил на столе: связка ключей, телефон, флешка и ловец солнца с вишнями. Его пальцы задерживаются на флешке, и он поднимает взгляд.

— Что происходит?

Ты облизываешь губы, внезапно занервничав, и делаешь ещё глоток. 

— Помнишь, что я тебе сказал, когда впервые пришёл в «Осу»?

— Ты мне много чего наговорил.

— Я сказал, что уже нравлюсь тебе и теперь мне нужно найти способ сделать так, чтобы ты простил меня.

Он вздыхает и отводит взгляд. 

— Мик... — И это всё. Это всё, что он говорит.

Это разбивает тебе сердце.

— Я пока не готов сдаться, Галлагер, — говоришь ему ты тихим голосом. — Нет, пока ты не скажешь мне твёрдое «нет».

— Точно. Потому что согласие — номер один в твоём списке фетишей.

— Больше нет.

Он снова встречается с тобой взглядом. 

— Неужели?

— Сейчас номер один в моём списке фетишей — это буквально всё, что касается тебя, Рыжий.

Ты можешь видеть конфликт в его глазах даже с другого конца комнаты. 

— Какое это имеет отношение к этому дерьму на моём столе?

— Никакого. Просто констатирую факты. Ты, блядь, в курсе, что сделал так, что никто другой больше не будет иметь для меня значения? Просто погубил меня.

— Я ничего не делал, — шепчет Йен.

— Ты сделал всё, Йен.

Может, дело в виски, может, тебе просто надоело держать это в себе. В любом случае, ты не разрываешь зрительного контакта, впитывая каждую эмоцию, которая мелькает в глазах Йена, каждый проблеск желания, надежды и нерешительности. В конце концов, он сбрасывает куртку и возвращается к столу.

— Что это за хуйня? — спрашивает он, снимая галстук и расстёгивая несколько верхних пуговиц своей чёрной рубашки.

— Всё, что тебе может понадобиться, чтобы погубить меня, — ты ухмыляешься. — В другом смысле этого слова.

Он берёт флешку. 

— Та же, что и в прошлый раз?

— С некоторыми дополнительными признаниями.

— Твой телефон, ключи и… Господи боже, поверить не могу, что ты притащил украденную вещь в мой дом.

— Это грёбаный ловец солнца, Йен. Выброси его в мусорное ведро, если хочешь. Никто не узнает.

Он игнорирует эту реплику и поднимает ключи. 

— И ключи те же.

— Ага.

Йен поворачивается к тебе с болтающимися на пальце ключами. 

— Планируешь снова надеть на меня наручники? И убеждать пойти против всех моих моральных устоев своим ртом?

— В прошлый раз это сработало на ура, — говоришь ты, приподняв бровь. Йен хмурится, и ты продолжаешь: — Кроме того, о какой морали ты говоришь, Галлагер? О той, когда ты засаживаешь за решётку парня с развязной походкой выходца с Южной стороны только за то, что тот делал всё, что ему нужно, чтобы прокормить семью?

Он фыркает, оставляя без внимания свои собственные слова, сказанные несколько месяцев назад. 

— Я всё подсчитал, Микки. Ты не можешь сказать мне, что украл всё это дерьмо на сумму почти в три миллиона баксов только для того, чтобы прокормить свою семью.

— Нет. Но так всё и началось.

— Как и всегда. Разве нет?

Ты отступаешь в сторону, всего на пару шагов, демонстрируя Йену свою правую руку. Свою правую руку, прикованную наручниками к его дерьмовому старому радиатору.

— Это твой шанс, Йен.

Он молча смотрит. 

— Что? Хочешь, чтобы я вернул должок? Подобные вещи обычно не так работают.

Ты закатываешь глаза и ухмыляешься. 

— Нет, придурок. Как я уже сказал, у тебя есть всё, что нужно, чтобы разрушить мою жизнь, и это твой шанс воспользоваться этим. Вызови полицию. Покопайся в моём телефоне. Спроси меня о чём угодно, чёрт возьми, и я расскажу тебе, — ты делаешь паузу и смотришь ему в глаза. — Сегодня я не предлагаю тебе выбор. Я дам тебе всё, что ты захочешь.

Йен сглатывает так сильно, что ты замечаешь, как подрагивает его кадык. 

— Что, если я не знаю, чего хочу?

— Думаю, знаешь. Ты знал, чего хочешь, с тех пор, как вошёл в мой бар в тот первый вечер, и не думаю, что что-то изменилось.

Проблема в том, что ты не знаешь, говоришь ли ты о себе или о воришке.

Йен смотрит на ключи в своей руке. Раскладывает их веером, нежно касаясь. Затем бросает на стол и подходит, останавливаясь прямо перед тобой, забирает виски из твоих рук и делает большой глоток.

— Всё, что я захочу?

Твоё сердце колотится от его внезапной близости, и следующие слова звучат намного тише, чем остальные: 

— Если ты не можешь простить меня, Йен, то мне больше нечего терять.

На его лице мелькает выражение, которое ты не можешь расшифровать. У тебя нет слов, чтобы описать его, но, кажется, оно похоже на то, что ты и сам чувствуешь.

— Это больше не игра, — говорит Йен таким же тихим голосом, и это не вопрос, но ты знаешь, что ему нужен ответ.

— Это не игра.

— Не игра, — он медленно кивает, оглядывает тебя с ног до головы и останавливается, когда ваши глаза встречаются. — Но на этот раз в наших, как бы мы их не называли, ебанутых отношениях правила устанавливаю я.

Твой член подёргивается, и ты не можешь сдержать лёгкой улыбки. Выключатель снова щёлкнул, и Йен, что стоит сейчас перед тобой, совсем не похож на того Йена в баре, который ужасно флиртовал и краснел, как подросток. Этот Йен — нечто совершенно иное. 

— Как скажешь, Рыжий.

Он делает шаг назад, забирая виски с собой, и расстёгивает ещё одну пуговицу на рубашке, делая большой глоток.

— Я буду задавать тебе вопросы, — наконец говорит он.

— Я расскажу тебе всё, что ты захочешь знать.

— Без вранья?

— Без вранья, — подтверждаешь ты.

— Хорошо, — он кивает, делая ещё один глоток. — И с каждым вопросом, который я тебе задаю, с каждым вопросом, на который ты честно отвечаешь, ты будешь снимать один предмет одежды.

Твой член — похотливый ублюдок-предатель — мгновенно твердеет, но ты держишься равнодушно.

— Как скажешь, чувак.

Некоторое время Йен изучает твою прикованную руку, но затем пожимает плечами, словно говоря «сам разберёшься», и ты разберёшься. Наручники не помешают тебе сделать всё, о чем бы, блядь, ни попросил тебя Йен. Ты молча ждёшь, пока Йен расхаживает перед тобой, разглядывая тебя и потягивая виски. В конце концов, он останавливается и смотрит на тебя.

— Какой была твоя первая татуировка? 

— Костяшки.

Он больше ничего не говорит, просто наклоняя голову, и до тебя доходит. Начиная с левого плеча, ты снимаешь куртку, пока правый рукав не повиснет на цепочке манжет. Это даётся тебе без особых усилий, но, если всё пойдёт так, как ты думаешь, непонятно, как тебе разуться.

— Зачем ты украл у моего отца?

Твои глаза устремляются к Йену, но, несмотря на слова, тот спокоен. Ему любопытно.

Больше никакой лжи.

Стопроцентная честность.

— Хотел тебя наебать. Ты был горяч и пытался меня вычислить, а, украв у Клейтона, я тупо кайфанул. Годами не испытывал такого куража, — ты замолкаешь, немного пьяный, немного стремящийся угодить, немного откровенный. Рискованно-глупый. — Сейчас, просто глядя на тебя, я испытываю тот же грёбаный трепет.

Йен смотрит и кивает. 

— Ботинки.

— Прям как покер на раздевание, где я снимаю по одному предмету за каждый проигрыш? Или ботинки вместе с носками?

— Ботинки, — повторяет он, и ты вздыхаешь.

— Рад раздеться настолько, насколько ты хочешь, детка, но это может оказаться непросто. Дай мне минутку.

Его единственная реакция на эти слова, на «детка», — лёгкая ухмылка, которая становится только шире, когда он смотрит, как ты наклоняешься и пытаешься снять ботинки. Приходится неуклюже повозиться, но, пробормотав несколько проклятий, тебе удаётся развязать шнурки. Ты стягиваешь боты и пинком отправляешь в сторону, хмуро глядя на Йена.

— Честно сказать, не думал, что ты разденешь меня вот так.

— Хм-м, — Йен делает ещё глоток. — Когда всё это перестало быть ложью?

Ты хмуришься. 

— Тебе придётся спросить конкретнее. Я лгал с самого начала и вплоть до той ночи, когда пообещал, что покончу с этим дерьмом.

— Прекрасно. Ты сказал, что не всё было ложью, что флирт был настоящим... Это касалось всего? Влечения? Желания потрахаться?

Вот бы тебе сейчас твой виски, но Йен крепко держит бутылку в руке. 

— Это три вопроса в одном. Сколько предметов одежды мне снять?

Он вздыхает, отвечая не сразу: 

— У тебя есть чувства ко мне, Микки?

Это легко. Простой вопрос, простой ответ. Но легко ли ответить на него? Произнести это вслух? Уже сложнее. Ты наклоняешься и стаскиваешь носки, затем выпрямляешься и смотришь Йену в глаза.

— Да.

— Бля, — выдыхает тот.

— И, если не возражаешь, я бы не отказался выпить, — ты проводишь свободной рукой по лицу и продолжаешь уже тише: — Таких вопросов я не ожидал.

Йен протягивает бутылку и ждёт, пока ты сделаешь большой глоток. Но как только ты утираешь капли с губ, Йен заговаривает снова:

— Когда я перестал быть лишь источником острых ощущений, когда превратился из обычного посетителя в... нечто большее?

— Ты имеешь в виду, когда зародились мои чувства? — Йен кивает, засунув руки в карманы, и ты пожимаешь плечами. — Не знаю. Ты мне всегда нравился, с самого первого нашего разговора, и со временем ты просто... Чёрт, ты забрался мне под кожу, и я уже не мог отмахнуться от этого, — ты замолкаешь. Алкоголь жжётся в горле, и тебе хочется дать Йену более развёрнутый ответ. Ты обдумываешь свои следующие слова. — Я помню, что чувствовал в тот вечер, когда закрыл бар и мы вместе выпили. Помнишь? Я сделал для тебя Секс на пляже, и мы обсуждали наши мечты.

— Помню.

— Ага, ну... — ты проводишь по нижней губе большим пальцем и заставляешь себя встретиться с Йеном взглядом. — Я знаю, что в ту секунду, когда ты бросил мне вызов, сказав, что нравишься мне, я, блядь, больше не мог это отрицать.

— Интересно, — говорит он. — К тому времени я уже был наполовину влюблён в тебя.

Ты смотришь на него, и имя Йена слетает с твоих губ с запинкой, но Йен не встречается с тобой взглядом, поэтому ты делаешь единственное, что приходит тебе в голову. Ты ставишь виски на прикроватную тумбочку и тянешься назад, чтобы снять футболку. Неудобно делать это левой рукой, но в конце концов ты её стягиваешь, и она повисает на цепочке наручников, присоединяясь к куртке.

Йен поднимает взгляд, и его глаза расширяются, челюсть, блядь, отвисает, и ты пытаешься не раздуваться от гордости под его взглядом.

— Охренеть, — шепчет Йен.

— Нравится?

Он подходит ближе, ещё ближе, и протягивает руку, почти судорожно, будто хочет прикоснуться, нуждается в прикосновении, не может, блядь, удержаться от прикосновения, но затем рука повисает в воздухе и падает.

— Я думал, ты говорил, что у тебя их дюжина.

— Решил, если скажу правду, ты набросишься на меня прямо там.

Йен отрывает глаза от твоей обнажённой груди, и его взгляд абсолютно серьёзен. 

— Наверное, так бы я и сделал.

— Что останавливает тебя сейчас?

Йен ничего не говорит, но снова опускает взгляд, рассматривая лоскутное одеяло твоих нео-традиционных татуировок. Только на торсе их почти дюжина, и Йен не спеша разглядывает каждую.

Он начинает сверху, где — чуть ниже строчек, которые ты набил с Сэнди, — у тебя пара игральных костей, подкова и кинжал, пронзающий твоё сердце. Взгляд Йена спускается по твоей груди к восьмёрке, розе и моряку, а затем скользит ниже, и ты возбуждаешься, когда Йен видит бабочку, кинжал в сердце и ласточку.

— Охренеть, — повторяет он, и ты отвечаешь так же, как и в прошлый раз:

— Нравится?

— Как я мог их не заметить, когда ты прислал ту фотографию?

Ты ухмыляешься.

— Ракурс. Сбоку этого всего не видно. Плюс, ты разве смотрел хоть на что-то, кроме того, как я сосу член?

— Точно нет. Мне нравится моряк.

Ты смеёшься. 

— Секси, скажи? Чем-то похож на тебя.

— Ага, — Йен не отрывает взгляда от твоего тела, и ты видишь, когда это происходит, момент, когда Йен замечает больше. Его глаза стекленеют, и слышно, как он сглатывает.

— Всё в порядке, Рыжий? — спрашиваешь ты низким, соблазнительным голосом.

— Повернись. Медленно. — И его голос… Господи, мать его, боже, ты и слова против не пикнешь, если это превратится в какое-то странное дерьмо с доминированием и подчинением.

Ты делаешь, как велел тебе Йен, медленно поворачиваясь, и, кажется, можешь чувствовать жар его взгляда, когда он рассматривает татуировку колючих цветов, уходящую за пояс джинс, и слышишь его резкий вдох, когда Йен видит кинжал и бабочек, покрывающих всю спину.

— Этого ты хотел с тех пор, как впервые зашёл в мой бар? Дело не в том, чтобы раздеть меня, не так ли? Ты просто хочешь увидеть все мои татуировки?

Йен не отвечает, и ты не слышишь движения, но тот оказывается рядом, проводит пальцем вдоль позвоночника по кинжалу в стиле скетч, и всё твоё тело покрывается гусиной кожей.

— Чёрт, Йен.

Ты слышишь ухмылку в его голосе, когда тот заговаривает: 

— Всего один палец, а ты уже превратился в дрожащее месиво.

— Представь, что ты мог бы сделать с тремя.

Он отступает, и твоё тело и твоя грёбаная душа немедленно скучают по его прикосновениям. Ты делаешь глубокий вдох, приличный глоток забытого виски и поворачиваешься к нему лицом.

— Твой вопрос о моряке считается вопросом?.. Мне снять штаны или нет?

Йен быстро моргает, и его лицо снова принимает равнодушное выражение. 

— Нет. Пока нет…

— Как скажешь, Галлагер.

— Почему ты продолжал водить меня за нос даже после того вечера в баре? Когда ты закрылся и мы выпили?

Вечер, когда ты осознал свои чувства к нему. Вечер, когда вы почти поцеловались.

Ты отвечаешь максимально честно. 

— По нескольким причинам. Упрямство, во-первых. Ты, во-вторых.

— Я?

— Ты уже был одержим. Я не хотел знать, что произойдёт, если твой воришка просто остановится. Подумал, у тебя тогда мозг закоротит.

Йен хмурится и отводит взгляд. 

— Значит, ты продолжал издеваться надо мной ради моего же блага? Круто.

— Возможно. Я выбрал странно-извращённый способ, но я пытался защитить твои чувства, в то же время всё портя.

Йен смотрит на тебя. 

— Штаны.

На кончике языка так и вертится «да, сэр», но ты прикусываешь губу, поворачиваешься к своей прикованной руке и расстёгиваешь джинсы. Они падают к ногам, и, когда ты сбрасываешь их и поворачиваешься лицом к Йену, глаза парня прикованы к твоему твердеющему члену, а не к новым открывшимся его взору татуировкам.

И ты не можешь сдержаться.

— Нравится?

Йен краснеет и отводит взгляд, рассматривая остальные татуировки. 

— Что это за тату на бедре? Даже ни на что не похоже.

— На самом деле и не должно. Это искусство.

— Все татуировки — искусство, — парирует он, снова переводя взгляд на твоё бедро, — но это просто… Я даже не знаю.

Ты вздыхаешь, уверенный, что Йену это не понравится. 

— Ага, ну, мой татуировщик накурился и захотел использовать меня в качестве холста, а потом решил вытатуировать то, что нарисовал. И вот что вышло в итоге.

Йен наклоняет голову, любуясь всплесками цвета, брызгами, похожими на капли краски, мягкими мазками кисти, которые начинаются над коленом и заканчиваются под твоими боксерами. Он хмурится.

— Какого хрена твой татуировщик разрисовал тебе бедро? И какого хрена ты позволил ему накуриться и… О, — он встречается с тобой взглядом и стискивает челюсти. — Ты трахался со своим татуировщиком.

— А почему, думаешь, я не хотел тебя с ним знакомить?

— И что? Вы, ребята, вместе накуривались, и он просто рисовал на тебе? Звучит... — Он замолкает с таким видом, словно его сейчас вырвет. — Эротично.

Ты сдерживаешь ухмылку. 

— Ревнуешь, детка?

— Пошёл ты.

— Ничего страшного, если так. Чёрт, мне это даже вроде как нравится.

Йен хмуро смотрит на тебя. 

— Я не ревную. Мне просто не нравится мысль о том, что тебя могут касаться чьи-то ещё руки.

— Интересный выбор слов, учитывая, что твои руки ещё меня не касались.

Упомянутые руки Йена дёргаются по бокам, и твой член становится твёрже. Ты продолжаешь, прежде чем успеваешь слишком много подумать:

— Ты можешь задать мне столько вопросов, сколько захочешь, но на мне остались только трусы, чувак. И что потом? Ты начнёшь снимать по одному предмету одежды с каждым вопросом?

— Отлично, — бормочет Йен, переводя взгляд с татуировки на твоём бедре на колючие цветы, наполовину скрытые под боксерами, и обратно. — У меня остался только один вопрос.

Ты удивлённо приподнимаешь бровь, но машешь рукой. 

— Что ж, давай.

— Зачем так много? — Йен смотрит на тебя. — Зачем красть такие дорогие вещи, а потом жить в дерьмовой квартире и работать в дерьмовом баре? Что ты со всем этим сделал?

Твоё сердце замирает. 

— Чёрт, Йен, это способ унять мой стояк. — Ты допиваешь виски, бросаешь бутылку на пол и утираешь рот тыльной стороной ладони. — Моя мама. Я уже говорил, что она во Флориде, в специальном заведении, потому что у неё деменция. Но это не какая-то дыра, где хорошо, если к тебе пару раз в день заходят, а о душе никто не беспокоится. Это хорошее место. Лучшее, что я смог найти.

— Ты… Ты украл почти три миллиона долларов, чтобы содержать свою маму в хорошем месте?

— Лучшем, блядь, месте. Она там уже два года, и оплата за два года вперёд. Почти двести пятьдесят кусков в год, вот куда уходит бо́льшая часть денег. Плюс, предыдущие медицинские счета и весь дополнительный уход, которого она, блядь, заслуживает... Да, большая часть уходит на её содержание.

— Чёрт, ты… Ты мог бы просто сказать мне.

— Когда? — ты приподнимаешь брови. — В какой момент это стало касаться тебя?

Йен медленно кивает. 

— Ни в какой. Может, и сейчас не касается. Я просто… Я был бы намного более лоялен, если бы знал.

— Лоялен к чему? К тому, что я промышляю воровством? Или к тому, что я наебал тебя? Потому что на данном этапе я уверен, что проблема лишь в чём-то одном.

Ваше состязание в гляделки Йен проигрывает, когда снова опускает взгляд на твои боксеры. 

— Сними их.

Ты подчиняешься, натягиваешь ткань на свой твёрдый как камень член и сбрасываешь трусы на пол, отшвыривая их пинком, и всё это время Йен не сводит с тебя глаз. Он смотрит на твой член, на верхнюю часть татуировки, выполненной в стиле мазков кисти, которая заканчивается на верхней части бедра, на колючие цветы, которые тянутся от внутренней стороны бедренной кости к заднице. Он пялится, и ты, блядь, позволяешь ему.

— Повернись, — снова говорит он, и ты готов поклясться, что на головке твоего члена проступает капелька естественной смазки.

Ты поворачиваешься, позволяя Йену разглядывать себя. Ты поворачиваешься и, поскольку, блядь, ничего не можешь с собой поделать — раз уж подписался на эту рискованную и глупую затею, — расставляешь ноги, упираешься свободной рукой в стену над головой, слегка выпячиваешь задницу и закрываешь глаза, когда Йен резко втягивает воздух. На твоей правой икре замысловатый чёрно-серый «рукав», и, хотя Йен может видеть его, ты знаешь, что смотрит он вовсе не туда.

— Микки, — говорит он низким, непристойным голосом.

— Йен.

— Я тебя сейчас трахну. Ты же в курсе, да?

Ты стонешь, опуская голову.

— Моё грёбаное сердце будет разбито, если ты этого не сделаешь, Галлагер.

Йен ходит по комнате за твоей спиной, но ты остаёшься стоять на месте. Не оглядываешься, не двигаешься, ты, блядь, едва дышишь, пока Йен не оказывается рядом, сзади, достаточно близко, чтобы коснуться тебя. Но он не прикасается к тебе, двигаясь вокруг.

— Стой смирно, — говорит он и тянется, чтобы снять с тебя наручники.

Ты слушаешься, но проявляешь инициативу, положив правую руку на стену, немного раздвинув ноги и ещё больше выпячивая задницу, предоставляя Йену полный обзор, открываясь для него, чтобы тот мог взять всё, что захочет. Он тихо стонет у тебя за спиной, и в этом звуке слышны восхищение и желание.

И тогда ты чувствуешь его, длинные пальцы скользят по позвоночнику достаточно медленно, чтобы вызвать головокружение. Ты опускаешь голову, закрываешь глаза и глубоко дышишь через нос, изо всех сил стараясь сохранить хоть какое-то самообладание, но это невозможно. Это пиздец нереально, когда Йен прикасается к тебе.

— У тебя уже встал из-за меня, — бормочет Йен, касаясь тебя только кончиками пальцев. — Готов поспорить, ты бы позволил мне делать с тобой всё, что я захочу, не так ли? Трахнуть тебя без подготовки? Использовать в качестве смазки только мою слюну? Трахнуть тебя без презерватива?

Ты издаёшь гортанный стон, и твой член, блядь, течёт.

— Как тебе идеи, нравится? — спрашивает Йен. Он перестаёт прикасаться к тебе, но только на мгновение. Оставив спину, его руки накрывают твои руки, переплетая ваши пальцы, удерживая, сжимая. Его губы у твоего уха, но в остальном Йен по-прежнему тебя не касается, и, чёрт бы его побрал, ты не понимал, насколько у вас существенная разница в росте, если Йен способен отстраниться, даже если ты отклячиваешь задницу.

Ты открываешь глаза, моргаешь, чтобы сфокусировать зрение, и поднимаешь взгляд на большие руки Йена, накрывающие твои собственные, и это прекраснее любого бриллиантового колье, которое ты когда-либо крал.

Йен продолжает говорить низким голосом, касаясь губами твоей ушной раковины, и из твоего горла вырывается низкий стон. 

— Ты видел мой член, Мик, и знаешь, на что он способен, и это касалось только твоего хорошенького ротика.

— О боже, Йен, пожалуйста.

Он полностью отстраняется, а, когда заговаривает снова, его голос совершенно невозмутим. 

— Умоляешь? Интересно.

Ты тяжело дышишь, снова опуская голову, уверенность Йена тебя чертовски заводит. 

— Ты, бля, прекрасно знаешь, что я встану на колени, если ты этого хочешь.

Слышен щелчок, и затем его руки оказываются на тебе: одной он хватает тебя за задницу, раздвигая ягодицы, пока скользкие пальцы второй вдавливаются в тебя, не дразня, не потирая, а толкаясь прямо внутрь. И ты знаешь, понимаешь по болезненному ожогу и сопротивлению, и по тому, как сбивается дыхание Галлагера, что в тебе не один палец, что ты сжимаешь их, словно тисками. Господи, Йен использует в качестве смазки нечто большее, чем свою слюну, но он не собирается прилагать особых усилий, чтобы подготовить тебя, и твоё тело отчаянно покрывается потом от желания.

— Ещё, — выдыхаешь ты, а Йен пока даже не начал двигаться, не растянул тебя. Но твоя задница сжимается вокруг его пальцев, и ты хочешь большего.

— Чёрт, Микки, — это звучит так, словно Йен наконец теряет самообладание.

Воспользовавшись этим и лёгкой дрожью в его голосе, ты, сделав ровный вдох, сам насаживаешься на его пальцы так глубоко, как только можешь. 

— Ещё, Галлагер.

— Йен, — настаивает он.

— Детка, — пробуешь ты, и Йен стонет, придвигаясь ближе, упирается лбом в твою лопатку, и ты поднимаешь голову и откидываешься назад, ища большего контакта, больше точек соприкосновения между вами. — Давай, детка, перестань прикидываться крутым и, блядь, прикоснись уже ко мне.

Йен сгибает пальцы, и ты задыхаешься. 

— А что я, по-твоему, делаю? — но он уступает твоей просьбе и отпускает твою ягодицу, чтобы снова переплести ваши руки. Два в тебе пальца или больше, не имеет значения, потому что, когда Йен больше не держит тебя открытым, его рука ощущается чертовски глубоко между ягодиц, и ты вздыхаешь от удовольствия, прижимаясь к нему, когда Йен поднимает голову, чтобы уткнуться носом в твою шею, ухо, волосы.

— Боже, ты выглядишь просто охуенно, — шепчет он в твою кожу. — Всегда знал, что ты примешь меня хорошо. Чёрт, Микки, я собираюсь уничтожить твою узкую дырочку.

Ты задыхаешься, всё тело скользкое от пота и желания, но ты всё ещё умудряешься глупо ухмыляться. 

— Ты только и горазд, что болтать… Ах, чёрт.

Йен прерывает твой остроумный комментарий, безжалостно потирая простату с таким нажимом, что ты мог бы и кончить. Ты мог бы кончить только от этого, и ты хочешь. Хочешь показать Йену, каким хорошим ты можешь быть, показать, что ты можешь кончить, не прикасаясь к своему члену, если Йен тебе позволит, что ты готов делать всё, чего бы Йен, блядь, не захотел.

Но ты способен только стонать.

— Чёрт, — снова говорит Йен, — мне нужно оказаться в тебе.

— Да. Давай уже, мать твою.

Он отходит, чтобы взять презерватив, и ты тут же чувствуешь себя одиноким, пустым, несчастным без него, но Йен возвращается через несколько секунд, и на этот раз твоей дырочки касается головка его члена, и тебя начинает трясти. Ты, блядь, дрожишь и не знаешь, сможешь ли удержаться на ногах, не рухнув на свои чёртовы колени, когда Йен окажется в тебе.

Но тут появляется Йен, по-прежнему одетый, он обнимает тебя за обнажённую талию, когда головка его члена проникает внутрь. Свободную руку он соединяет с твоей рукой и держит тебя, он, блядь, держит тебя и притягивает к себе, погружаясь глубже, обжигающая резь заставляет тебя хныкать от желания.

— Всё в порядке, Мик, — мягко говорит Йен тебе в ухо, широко растопырив пальцы на твоём животе. — Я держу тебя.

Ты мог бы кончить только от этих слов.

Впервые с момента, как Йен снял с тебя наручники, ты отрываешь правую руку от стены и следуешь его движениям, схватившись за руку на своей талии, переплетаешь ваши пальцы и держишься.

— Микки. — Горячее дыхание на твоей коже, которым ты не можешь насытиться.

Угол не самый удачный, но Йен притягивает тебя к себе, зарываясь в тебя как можно сильнее, и ты никогда не чувствовал себя таким наполненным, таким отчаявшимся, таким нуждающимся. Ощущение одежды Йена на голой коже выкручивает все рецепторы на максимум, дразнит каждый сантиметр кожи, которого касается материал, заставляя думать о том, как до хуя заводит, что Йен всё ещё полностью одет, в то время как ты совершенно обнажён для него.

Для него.

Йен снова вжимается лицом в твою шею, делая глубокий вдох, и его дыхание на выдохе дрожит на твоей влажной коже, но он не двигает бёдрами, пока нет. Он тянет время, и это охуительно, но ты на грёбаном краю, настолько готовый обкончать его бежевые стены, даже не коснувшись своего члена, что сам двигаешь бёдрами. Тебя захлёстывает разочарование, и ты пытаешься сказать Йену, что тебе нужно, без слов.

Но это Йен. Он не позволяет тебе отделаться малой кровью.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он, прикусывая мочку твоего уха, впиваясь пальцами в твой живот. — Хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? Трахнул тебя? — он делает паузу, и ты готов поклясться, что его член увеличивается внутри тебя, когда Йен медленно, наконец-то, двигает бёдрами. — Хочешь, чтобы я остановился?

Из твоего горла вырывается жалкий звук, похожий на скулёж. 

— Богом клянусь, если ты остановишься, я, блядь, умру, Йен. Трахни меня.

— О, — в его голосе слышна ухмылка. Он сжимает твои руки в своих. — Это я могу.

И он делает это. Господи, он делает это. Он двигается, сначала медленно, чтобы найти ритм под не совсем идеальным углом в твоей не совсем растянутой дырке, но он двигается, и по мере этого впивается в тебя острыми зубами, посасывая кожу, и ты наклоняешь голову, предоставляя ему всё необходимое пространство, подаёшься бёдрами навстречу каждому его толчку, и…

— Чёрт, да, — бормочет Йен тебе в шею глубоким и хриплым голосом. — Такой тугой, Мик.

У тебя перехватывает дыхание. Ты хочешь ответить взаимностью, сказать Йену, как охуительно потрясающе тот ощущается внутри, но забываешь все слова и можешь только пыхтеть, задыхаться и насаживаться на его член, поражаясь тому факту, что это происходит на самом деле.

Йен лижет твою шею, толчки становятся жёстче, решительнее, ритм течёт плавно и так совершенно, что ты чувствуешь зарождающийся оргазм, а твой член твердеет и тяжелеет.

— Скоро? — спрашивает Йен, касаясь губами твоего уха. — Пожалуйста, Мик, надеюсь, ты скоро, потому что я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не кончить.

— Чёрт, — резко выдыхаешь ты, возбуждаясь от его слов, звучащих с таким отчаянием. Ты берёшь руку Йена на своём животе, перемещаешь к члену и да, да, ты пиздец скоро. Огромная ладонь Йена обхватывает твой ствол, дроча в идеальном темпе с движением его члена в твоей заднице. Освободившейся рукой ты упираешься в стену и сам трахаешь Йена, отталкиваясь в ответ в размеренном темпе, пока каждый вдох не превращается в один протяжный стон. 

— Я кончу… Я сейчас…

Это происходит одновременно внезапно и ожидаемо, накрывая тебя раскалёнными добела импульсами, от которых твоя голова откидывается на плечо Йена, а тело содрогается, и всё это время Йен не перестаёт говорить непристойно-сладкие вещи, которые растягивают твой оргазм дольше, чем большинство других.

— Так хорошо, — бормочет он. — Ты так хорошо принимаешь меня, Мик. Теперь я тебя жестко трахну, ладно?

— П-пожалуйста, — это всё, что ты можешь выдавить из себя.

Йен отпускает твой член и хватает скользкой от спермы рукой за бедро, крепко сжимая и притягивая тебя к себе с каждым движением бёдер, и, чёрт возьми, это чистое проклятое блаженство. Он попадает в простату на каждом толчке, и ты, слишком чувствительный от сверхстимуляции, но самым правильным образом, отрывисто и низко постанываешь. Ты думаешь — тебе интересно, ты, блядь, готов поспорить, — что Йен мог бы заставить тебя кончить снова.

Но затем ты чувствуешь и слышит: пульсацию в своей заднице, заикающееся «б-бля», застревающее в горле Йена, когда тот кончает. Резкие движения бёдер и рук, которые перекрывают кровообращение, Йен кончает, и ты ничего так не хочешь, как почувствовать его внутри, почувствовать его горячую сперму в своей заднице…

Наступает тишина, но в ней нет неловкости. Она ощущается правильной в молчании ваших тел, в ночи за окном. Йен прижимается лбом к твоей коже, и ты поворачиваешь к нему голову, не желая отстраняться.

Пока не вынужден это сделать.

Ты подталкиваешь Йена локтем, хотя это скорее похоже на лёгкое пожатие плечами, и тот отстраняется и вытаскивает с долгим вздохом, оставляя тебя одиноким, опустошенным, несчастным.

Вы всё так же молчите, пока ты, стоя к Йену спиной, одеваешься, бормоча проклятия, когда высвобождаешь рубашку и куртку из наручников. Йен копошится у тебя за спиной, натягивая нижнее бельё и штаны, и, когда ты поворачиваешься, Йен смотрит на тебя настороженным взглядом.

— И что теперь?

Никакого хождения вокруг да около, Йен просто прямо спрашивает, и ты отвечаешь так же, как и в прошлый раз:

— Зависит от тебя.

Его брови хмурятся. 

— Ты действительно всё ещё думаешь, что я пошёл бы в полицию? После того, что только что произошло?

— Нет, — признаёшь ты. — Честно говоря, я и до этого не думал, что ты сдашь меня, — ты замолкаешь, поднося большой палец к брови. — Думаю, ты больше злишься из-за того, что я водил тебя за нос, чем из-за того, что я что-то украл.

Снова тишина, и снова вспышка боли. И ты знаешь. Ты знаешь: то, что Йен трахнул тебя, ещё не значит, что он тебя простил. Поэтому ты застёгиваешь куртку и проходишь мимо него к столу, чтобы забрать свой телефон, оставив всё остальное для Йена.

— Я пойду, — говоришь ты его спине. — Дам тебе время подумать.

Йен ничего не отвечает.

Ты уходишь.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Он ничего не отвечает.

Микки уходит.

Он смотрит на стол — на ключи, флешку, ловец солнца — и всё это сливается воедино. Он переводит взгляд на стену, у которой только что трахал Микки: наручники, обёртка от презерватива, сперма Микки стекает на радиатор; глаза печёт.

— Чёрт, — шепчет он.

Простил ли он Микки, когда трахнул его? Простил ли он Микки, когда узнал о его маме? Простил ли он Микки, когда признался, что уже был наполовину влюблён в него несколько месяцев назад?

Он не уверен. Но он точно знает, что больше не влюблен в Микки наполовину. Это давно не так. Он поворачивается к кухне, смотрит на свою аптечку. Нет. Любовь, которую он испытывает к Микки, всепоглощающая, и он не уверен, что с ней делать, но думает, что, возможно, настала его очередь перестать хранить секреты.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Ты оглядываешь оживлённую улицу в поисках знакомых волос, по которым тебе хочется провести пальцами. Упомянутые пальцы буквально подёргиваются при мысли об этом; сейчас бы не помешало что-нибудь горячительное. Жаль, что ты не догадался выпить, прежде чем выйти из дома. Ты мог бы зайти в бар и успеть пропустить бокальчик, пока Йен не появился, но не станешь. Не в этот раз.

— Чёрт, — бормочешь ты, проводя рукой по лицу. Тебя настолько унесло от чувств к этому парню, что это глупо.

Прислонившись к кирпичной стене спиной, ты достаёшь сигареты и закуриваешь. Никотин помогает бороться с неуверенностью.

И тут народ на тротуаре рассеивается и ты видишь его. Он выглядит потрясающе — охуенно великолепно в лучах заходящего солнца — и его глаза расширяются, когда он встречается с тобой взглядом. Он замедляет шаг, но выражение лица остаётся мягким, может, немного любопытным.

— Привет, — говорит он, останавливаясь перед тобой.

— Привет.

— Что ты здесь делаешь?

И под «здесь» он имеет в виду около его работы, около «Осы». У тебя нет вразумительного ответа, поэтому ты смотришь на него, обводя взглядом стройное тело, прежде чем снова посмотреть ему в глаза. Глаза Йена темнеют, и он облизывает губы.

Ты ухмыляешься. Прочищаешь горло.

— Я, э-э… Хотел поговорить с тобой. Перед твоей сменой.

— Ладно.

Ты хочешь предъявить претензии, что Йен не позвонил, но ты взрослый мужчина, который не остаётся в долгу, а не какая-то девчонка, только что потерявшая девственность. К тому же, и суток не прошло с тех пор, как Йен был внутри тебя, — ты всё ещё чувствуешь это чёртово растяжение — и Йен тебе ничего не должен.

Ничего.

Чёрт.

Ты делаешь долгую затяжку и выдыхаешь дым в сторону, торопливо говоря на выдохе:

— Я уезжаю из города.

— Уезжаешь? — Йен хмурится, руки глубоко засунуты в карманы брюк.

Ты шмыгаешь носом, отводя взгляд. 

— Мне нужно выбираться из этой дерьмовой дыры, понимаешь? Сменить обстановку. И у меня куча денег, так что могу поехать, куда захочу, чёрт возьми. Планирую двинуть на юг, начну с Мексики и посмотрю, куда это меня приведёт.

— Мексика, — его голос — лишь дыхание.

Ты смотришь на него.

— Поехали со мной.

Глаза Йена расширяются. 

— Поехать с тобой в Мексику?

— Да.

— Микки...

Больше он ничего не говорит, и ты продолжаешь:

— Послушай, это не какая-то херня с ультиматумом, хорошо? Я не пытаюсь сказать «прости меня, и я останусь».

— Тогда что это? — он делает шаг вперёд, идеально заполняя твоё личное пространство.

— Это... — Ты не знаешь, как объяснить ещё лучше, поэтому пожимаешь плечами. — Я облажался. С тобой, я имею в виду. И теперь всё в этом дерьмовом городе угнетает меня, мне нужно убраться на хуй.

— Даже я?

Ты протягиваешь руку, касаясь его щеки и надеясь, что это, блядь, не в последний раз. 

— Никогда, Рыжий. Но мне нужен новый старт… Или, по крайней мере, чёртов перерыв… И, я подумал, может, мы могли бы устроить этот перерыв вместе.

Йен берёт тебя за руку, подаваясь навстречу прикосновению, целует ладонь, и с твоих губ срывается тихий выдох от интимности этого прикосновения.

Йен отступает, позволяя твоей руке упасть.

— У меня биполярное расстройство.

Ты не уверен, какое у тебя сейчас выражение лица, но явно какое-то не такое, если судить по стиснутой челюсти Йена. Хотя у тебя нет ничего плохого на уме, ты просто удивлён.

— Биполярное расстройство, — ты упираешься языком в щёку. Ты достаточно смотрел «Родину», чтобы знать, что это такое. — Хорошо.

— Хорошо?

Ты встречаешься с ним взглядом. 

— Думаешь, это изменит то, что я чувствую к тебе?

— Я не знаю, — и от честности в его голосе в тебе что-то ломается.

Ты делаешь шаг вперёд, сокращая расстояние между вами, и обхватываешь руками его щёки. Глаза Йена закрываются от прикосновения, кожа такая мягкая под твоими пальцами.

— Послушай, чувак, я, бля, практически одержим тобой. И я знаю, что есть более подходящее слово для обозначения того, что я чувствую, но не уверен, что мы уже достигли стадии высказывания этого вслух. — Йен широко распахивает глаза, взгляд мягкий, и ты продолжаешь: — Ничто не изменит моих чувств к тебе, особенно какое-то психическое расстройство, которое ты не можешь контролировать.

— Я... Я контролирую себя, — заикаясь, произносит он. — То есть я принимаю таблетки, и со мной всё в порядке.

— Это хорошо, Йен. Просто охуенно, — ты пожимаешь плечами, не убирая рук с его лица, — но это не меняет моих чувств к тебе.

Йен кивает, медленно дыша, и, когда ты отпускаешь его и делаешь шаг назад, он лишь слегка хмурится.

— Мексика, значит?

— Всегда хотел поехать в какое-нибудь тёплое место… Моя мечта, помнишь?

Ты шутишь, потому что должен.

Ты шутишь, потому что теперь твоя мечта — Йен. Просто Йен.

— Думал, ты мечтал, чтобы тебя хорошенько натянули на член в одном из этих странных секс-клубов. Любовник, с которым можешь трахаться только ты, — говорит он с натянутой улыбкой, и ты заставляешь себя ухмыльнуться в ответ.

— Пока этим любовником будешь ты, Галлагер.

Он молчит, и ты не нарушаешь молчания. Ты и не ожидал немедленного ответа.

— Слушай, я уезжаю завтра утром, — лицо Йена бледнеет, — и буду на заброшенных стоянках на 43-й улице в десять. Я пойму, если ты не придёшь, Йен. Бля, я даже пойму, если вместо тебя туда явится куча копов. Но я реально надеюсь, что увижу тебя там.

Потому что ты всё ещё можешь это представить: образ Йена, сидящего в бунгало где-то в Южной Америке и работающего над своим романом, пока ты готовишь коктейли в местном баре. И для тебя это имеет смысл.

Йен по-прежнему ничего не говорит, и ты подходишь к нему, поднимаешь руку, намереваясь погладить его по щеке и отпустить последний заигрывающий комментарий, но пальцы двигаются сами по себе и запутываются в его волосах. Он ахает, и ты ничего не можешь с собой поделать. Не раздумывая, ты наклоняешься вперёд и делаешь то, чего, несмотря на всё, что ты уже сделал, не делал раньше никогда.

Ты целуешь его.

Прикосновение ласкающих губ.

Одно на двоих дыхание.

Ощущая всю душевную боль мира, ты отстраняешься достаточно, чтобы прошептать последнее «прощай».

— Поехали со мной, Йен. Будь моей мечтой.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он отрабатывает смену как в тумане. Как в тумане едет на метро домой. Как в тумане сидит в своей квартире.

Мечта.

Раньше это был Вестпойнт, академия, писательство…

Он смотрит на свой рюкзак, висящий с обратной стороны двери, всё ещё набитый спортивным снаряжением. Смотрит на ловец солнца, так и оставшийся лежать на столе. На флешку рядом с ним.

Сидит и смотрит.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×