× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Это больше не игра.

Йен оставил камеру, чтобы Микки следил за ним, и не сдал его в полицию, но это больше не ёбаная игра. Микки не знает, что это такое, да и не уверен, что хочет знать.

Когда он дома, ноутбук всегда включён, на экране гостиная Йена. Йен ходит по квартире, притворяясь, что не знает о наличии камеры, а Микки наблюдает, думает и оценивает.

Йен выбрал его. Микки предоставил ему чертовски хорошие варианты, и тот предпочёл его своему воришке, и это, блядь, имеет значение. Возможно, для Микки это значит больше, чем для Йена, но это всё равно важно и должно что-то значить. Затягиваясь сигаретой, он думает, что это может значить многое.

Может значить всё.

Он видит его через окно «Осы», но Йен его не замечает. Микки думал подождать до пятницы, пока Игги не придёт со своим караоке, чисто символизма ради, или ради иронии, или грёбаных параллелей, но не смог. Не смог больше ждать.

На самом деле всё просто.

Он хочет быть с ним. С ним, рядом с ним, на нём. Он хочет, чтобы Йен поглотил его, и с каждым часом это пугает всё меньше, потому что Микки знает, что это такое. Уже давно знал. Он никогда не чувствовал этого раньше, но он знает и принял это.

Микки влюблён в этого ублюдка. Чёрт, а как он мог не влюбиться?

Желание быть рядом с ним настолько непреодолимо, что Микки бросает сигарету на землю и открывает дверь. Сейчас только четыре часа дня, в баре лишь пара других посетителей, и внимание Йена немедленно сосредотачивается на нём. Он не сводит глаз с Микки, пока он идёт к бару и занимает то же место, что и в прошлый раз.

Йен ничего не говорит, просто продолжает откровенно пялиться, и Микки это устраивает, потому что он делает ровно то же самое. Йен выглядит охуительно, несмотря на отвратную униформу: на щеках играет румянец, взгляд слегка настороженный, и он кажется расслабленным.

Микки хотелось бы думать, что он имеет какое-то отношение к последнему пункту, но он не настолько бредит. Особенно когда Йен медленно начинает напрягаться, скрещивая руки на груди.

Микки вздыхает. Когда молчание становится слишком долгим, а чувство вины возвращается к нему, он приподнимает бровь.

— Ты собираешься спросить, что мне приготовить? Или это какой-то мистический бар, где ты предсказываешь, что клиент захочет выпить?

— Выбирать напитки для других людей — твой конёк, не мой.

Микки медленно кивает. 

— Верно, и, если я правильно помню, твой конёк — член. Что, как я теперь знаю, чистая правда.

Он подходит ближе и понижает голос: 

— Ты о чём? Всю работу сделал твой рот. Мой член тут не при чём.

— О, позволю себе не согласиться.

Воспоминания о том, как Йен трахал его в рот своим чудовищным членом, поддерживали Микки последние два дня. Вот бы Йен мог читать его мысли и увидеть ситуацию с точки зрения Микки, чтобы знать, какой эффект произвёл на него его член.

Микки ухмыляется румянцу, проступившему на шее Йена.

— Ты за этим пришёл? Чтобы снова поговорить о минете?

— Нет.

— Чтобы сделать очередной ход в игре?

— Я же сказал тебе, это больше не игра, Галлагер.

Он берёт стакан и вертит его в руках, притворяясь занятым. 

— Так ты здесь только для того, чтобы выпить?

— Вряд ли.

— Это как вырывать зубы. — Он закатывает глаза.

Микки пожимает плечами. 

— Я просто хотел тебя увидеть.

— Зачем?

— Скучал по тебе.

Йен смотрит на него, Микки смотрит в ответ.

— Больше никакой лжи? 

— Больше никакой лжи, Рыжий.

Он кивает и начинает готовить напиток. 

— Больше никакой лжи, но мы вернулись к Рыжему, да? Два вечера назад ты называл меня детка.

Ебать.

В следующий раз, детка.

Микки смотрит на бар и сдерживает улыбку при воспоминании. 

— Два вечера назад я делал много вещей, которых, вероятно, делать не стоило.

— Хочешь сказать, что жалеешь?

Микки смотрит на него, изо всех сил стараясь заглянуть в его душу так, как Йен заглянул в его, когда нашёл камеру. 

— Ни за что, бля.

Йен кивает, вставляет соломинку и зонтик в Миккин Секс на пляже — тот же коктейль, который он приготовил ему в прошлый раз. Тогда Микки задавался вопросом, было ли это неким вариантом прощения или скрытой мелочностью. На этот раз он почти уверен, что дело не в мелочности.

Но всё же…

— А как насчёт тебя, Галлагер? Мечтаешь о машине времени?

— Нет, — но, отвечая, он не смотрит на Микки. Он убирает клюквенный сок и вытирает стойку бара, и сердце Микки падает.

— Уверен?

Должно быть, Йен слышит что-то в его голосе, то, что Микки хотел бы скрыть, потому что поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, и его глаза немного смягчаются. Этого достаточно, чтобы облегчить боль в груди Микки и ощущение пустоты в его животе.

— Я уверен, Мик. — Микки тихо выдыхает, услышав «Мик», но ничего не говорит, а Йен продолжает: — Я не жалею о сделанном выборе, мне просто интересно, что дальше.

Дальше — это то, над чем Микки много думал, но ответа у него так и нет.

— Я не менял свой номер, — говорит он, надеясь, что это что-то значит. — С тех пор, как написал тебе тем вечером.

— Хорошо.

— И копов в своей квартире не наблюдал.

Йен бросает на него быстрый взгляд. 

— Галлагеры не стукачи.

Южная сторона насквозь.

— Это единственная причина? — Йен ничего не говорит, и Микки делает большой глоток. — Ну, думаю, что бы ни случилось дальше... Бля, думаю, это зависит от тебя.

— В каком смысле? — спрашивает он, и в его тоне нет враждебности. Он не шутит и не флиртует, как раньше, но в голосе также нет ни обиды, ни гнева, ни разочарования. Что-то опять изменилось, и это похоже на разговор двух взрослых мужчин, обсуждающих свои отношения.

Отношения.

Микки облизывает внезапно пересохшие губы, делает глоток, встречается с Йеном взглядом и выкладывает всё как на духу:

— Я сделал то, что сделал, Йен. Этого не изменить. Я извинился, и, если хочешь, буду извиняться каждый день до конца своей грёбаной жизни, потому что мне действительно пиздец как жаль. Но это не изменит того, что я сделал. Ничто не изменит того факта, что я причинил тебе боль, чувак.

Йен сжимает челюсть, пока Микки произносит то, о чём не говорил ранее, и его глаза выглядят немного затуманенными, но голос твёрд, когда он отвечает: 

— Напоминать мне об этом, вероятно, не лучший способ заслужить моё прощение.

И на самом деле так и есть. Вот к чему всё сводится. Сможет ли Микки заслужить его прощение? Простит ли Йен его когда-нибудь? Сможет ли доверять Микки? Полюбить? Микки решает, что есть только один способ узнать — набраться мужества и, блядь, спросить. По крайней мере, хоть о чём-то из этого.

— Тогда как я могу его заслужить? — Микки смотрит на него и позволяет Йену видеть каждую мысль и чувство, проходящие через него. — Или, думаю, настоящий вопрос в том, смогу ли я вообще?

Йен прерывисто выдыхает и отводит взгляд, уставившись себе под ноги. 

— Мик...

— Ты когда-нибудь простишь меня, Йен?

Йен смотрит на него, и Микки видит конфликт в его глазах, беспокойство, вызванное этим вопросом, и, кажется, Микки никогда в жизни не чувствовал себя таким больным, нервным и убитым горем. Поскольку он знает ответ, может видеть его во взгляде Йена, отражающем его внутренние терзания.

— Я не знаю.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Прощение.

Слово кажется ему тяжелее обычного. Он всегда хорошо умел держать обиду, но в этот раз дело в другом. Не в упрямстве и глупом желании продержаться дольше Липа. Дело в огромной душевной боли, и он не уверен, что сможет отмахнуться от неё.

Сможет ли он простить Микки?

Он не знает, но хочет надеяться, что сможет.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Требуется одна неделя, три бутылки Джека и ни слова от Йена, чтобы понять, что у него ничего не осталось. Ничто не держит его здесь. Разумеется, есть Сэнди и Игги, но этого недостаточно, чтобы удержать Микки в Чикаго. Факт в том, что если Йен не может простить его, тогда в мире нет ничего, что могло бы удержать Микки в этом грёбаном городе, потому что, куда ни глянь, везде Южная сторона, а Южная сторона — это Йен.

Поэтому он делает пару звонков, обдумывает пару идей и звонит во Флориду, чтобы уладить все вопросы по поводу мамы. Микки разбирается с машинами, банковскими счетами, паспортами и визами и составляет план. Глупый план, как и любой, касающийся Йена, но, как и в случае с теми планами — украсть у его отца, изменить почерк, установить грёбаную камеру в его квартире — раз уж решение принято, Микки должен ему следовать.

Если Йен его не простит, то у него ничего не останется в Чикаго, но в попытке заставить Йена простить... Что ж, Микки нечего терять.

Он уже выучил расписание Йена в «Осе», поэтому проникает в его квартиру за пятнадцать минут до часа ночи в четверг... Технически, уже в пятницу, но неважно. В любом случае, Йен заканчивает в час и будет дома к двум. Это даёт Микки время на небольшую бутылку виски. Потому что это рискованный шаг, время для депрессивного виски прошло, и настало время для полной честности, потому что ему нужно почувствовать себя немного рискованно-глупым и настроиться.

Микки ждёт.

Йен, должно быть, заканчивает раньше, потому что звук поворачивающегося в замке ключа раздаётся быстрее, чем ожидалось. Микки молчит, делает ещё глоток виски и ждёт, пока Йен войдет в освещённую лампой квартиру, и только тогда говорит:

— Привет.

Йен подпрыгивает и разворачивается к нему лицом. 

— Господи, Микки, твою мать!

— Прости, что снова к тебе забрался. Хотел сделать сюрприз.

— Да? Что ж, поздравляю, блядь, у тебя получилось, — он захлопывает дверь, запирает её и бросает ключи на стол. Только тогда он останавливается и берёт вещи, которые Микки там оставил. — Что всё это такое?

— Даже не знаю, — признаётся Микки. — У меня возникла идея, и я ей поддался. Кажется, это становится привычкой, когда дело касается тебя.

Йен дотрагивается до каждого предмета, который Микки оставил на столе: связка ключей, телефон, флешка и ловец солнца с вишнями. Его пальцы задерживаются на флешке, и он поднимает взгляд.

— Что происходит?

Микки облизывает губы, внезапно занервничав, и делает ещё глоток. 

— Помнишь, что я тебе сказал, когда впервые пришёл в «Осу»?

— Ты мне много чего наговорил.

— Я сказал, что уже нравлюсь тебе и теперь мне нужно найти способ сделать так, чтобы ты простил меня.

Он вздыхает и отводит взгляд. 

— Мик... — И это всё. Это всё, что он говорит.

Это разбивает ему сердце.

— Я пока не готов сдаться, Галлагер, — говорит ему Микки тихим голосом. — Нет, пока ты не скажешь мне твёрдое «нет».

— Точно. Потому что согласие — номер один в твоём списке фетишей.

— Больше нет.

Он снова встречается с Микки взглядом. 

— Неужели?

— Сейчас номер один в моём списке фетишей — это буквально всё, что касается тебя, Рыжий.

Он может видеть конфликт в его глазах даже с другого конца комнаты. 

— Какое это имеет отношение к этому дерьму на моём столе?

— Никакого. Просто констатирую факты. Ты, блядь, в курсе, что сделал так, что никто другой больше не будет иметь для меня значения? Просто погубил меня.

— Я ничего не делал, — шепчет Йен.

— Ты сделал всё, Йен.

Может, дело в виски, может, ему просто надоело держать это в себе. В любом случае, Микки не разрывает зрительного контакта, впитывая каждую эмоцию, которая мелькает в глазах Йена, каждый проблеск желания, надежды и нерешительности. В конце концов, тот сбрасывает куртку и возвращается к столу.

— Что это за хуйня? — спрашивает он, снимая галстук и расстёгивая несколько верхних пуговиц своей чёрной рубашки.

— Всё, что тебе может понадобиться, чтобы погубить меня, — Микки ухмыляется. — В другом смысле этого слова.

Он берёт флешку. 

— Та же, что и в прошлый раз?

— С некоторыми дополнительными признаниями.

— Твой телефон, ключи и… Господи боже, поверить не могу, что ты притащил украденную вещь в мой дом.

— Это грёбаный ловец солнца, Йен. Выброси его в мусорное ведро, если хочешь. Никто не узнает.

Он игнорирует эту реплику и поднимает ключи. 

— И ключи те же.

— Ага.

Йен поворачивается к нему с болтающимися на пальце ключами. 

— Планируешь снова надеть на меня наручники? И убеждать пойти против всех моих моральных устоев своим ртом?

— В прошлый раз это сработало на ура, — говорит Микки, приподняв бровь. Йен хмурится, и он продолжает: — Кроме того, о какой морали ты говоришь, Галлагер? О той, когда ты засаживаешь за решётку парня с развязной походкой выходца с Южной стороны только за то, что тот делал всё, что ему нужно, чтобы прокормить семью?

Он фыркает, оставляя без внимания свои собственные слова, сказанные несколько месяцев назад. 

— Я всё подсчитал, Микки. Ты не можешь сказать мне, что украл всё это дерьмо на сумму почти в три миллиона баксов только для того, чтобы прокормить свою семью.

— Нет. Но так всё и началось.

— Как и всегда. Разве нет?

Микки отступает в сторону, всего на пару шагов, демонстрируя Йену свою правую руку. Свою правую руку, прикованную наручниками к его дерьмовому старому радиатору.

— Это твой шанс, Йен.

Он молча смотрит. 

— Что? Хочешь, чтобы я вернул должок? Подобные вещи обычно не так работают.

Микки закатывает глаза и ухмыляется. 

— Нет, придурок. Как я уже сказал, у тебя есть всё, что нужно, чтобы разрушить мою жизнь, и это твой шанс воспользоваться этим. Вызови полицию. Покопайся в моём телефоне. Спроси меня о чём угодно, чёрт возьми, и я расскажу тебе, — Микки делает паузу и смотрит ему в глаза. — Сегодня я не предлагаю тебе выбор. Я дам тебе всё, что ты захочешь.

Йен сглатывает так сильно, что Микки замечает, как подрагивает его кадык. 

— Что, если я не знаю, чего хочу?

— Думаю, знаешь. Ты знал, чего хочешь, с тех пор, как вошёл в мой бар в тот первый вечер, и не думаю, что что-то изменилось.

Проблема в том, что Микки не знает, говорит ли он о себе или о воришке.

Йен смотрит на ключи в своей руке. Раскладывает их веером, нежно касаясь. Затем бросает на стол и подходит к Микки, останавливаясь прямо перед ним, забирает виски из его рук и делает большой глоток.

— Всё, что я захочу?

Сердце Микки колотится от его внезапной близости, и следующие слова звучат намного тише, чем остальные: 

— Если ты не можешь простить меня, Йен, то мне больше нечего терять.

На его лице мелькает выражение, которое Микки не может расшифровать. У него нет слов, чтобы описать его, но, кажется, оно похоже на то, что Микки и сам чувствует.

— Это больше не игра, — говорит Йен таким же тихим голосом, и это не вопрос, но Микки знает, что ему нужен ответ.

— Это не игра.

— Не игра, — он медленно кивает, оглядывает Микки с ног до головы и останавливается, когда их глаза встречаются. — Но на этот раз в наших, как бы мы их не называли, ебанутых отношениях правила устанавливаю я.

Член Микки подёргивается, и он не может сдержать лёгкой улыбки. Выключатель снова щёлкнул, и Йен, что стоит сейчас перед ним, совсем не похож на того Йена в баре, который ужасно флиртовал и краснел, как подросток. Этот Йен — нечто совершенно иное. 

— Как скажешь, Рыжий.

Он делает шаг назад, забирая виски с собой, и расстёгивает ещё одну пуговицу на рубашке, делая большой глоток.

— Я буду задавать тебе вопросы, — наконец говорит он.

— Я расскажу тебе всё, что ты захочешь знать.

— Без вранья?

— Без вранья, — подтверждает Микки.

— Хорошо, — он кивает, делая ещё один глоток. — И с каждым вопросом, который я тебе задаю, с каждым вопросом, на который ты честно отвечаешь, ты будешь снимать один предмет одежды.

Член Микки — похотливый ублюдок-предатель — мгновенно твердеет, но Микки держится равнодушно.

— Как скажешь, чувак.

Некоторое время Йен изучает его прикованную руку, но затем пожимает плечами, словно говоря «сам разберёшься», и Микки разберётся. Наручники не помешают ему сделать всё, о чем бы, блядь, ни попросил его Йен. Он молча ждёт, пока Йен расхаживает перед ним, разглядывая Микки и потягивая виски. В конце концов, он останавливается и смотрит на него.

— Какой была твоя первая татуировка? 

— Костяшки.

Он больше ничего не говорит, просто наклоняя голову, и до Микки доходит. Начиная с левого плеча, он снимает куртку, пока правый рукав не повиснет на цепочке манжет. Это даётся ему без особых усилий, но, если всё пойдёт так, как он думает, непонятно, как ему разуться.

— Зачем ты украл у моего отца?

Глаза Микки устремляются к Йену, но, несмотря на слова, тот спокоен. Ему любопытно.

Больше никакой лжи.

Стопроцентная честность.

— Хотел тебя наебать. Ты был горяч и пытался меня вычислить, а, украв у Клейтона, я тупо кайфанул. Годами не испытывал такого куража, — Микки замолкает, немного пьяный, немного стремящийся угодить, немного откровенный. Рискованно-глупый. — Сейчас, просто глядя на тебя, я испытываю тот же грёбаный трепет.

Йен смотрит и кивает. 

— Ботинки.

— Прям как покер на раздевание, где я снимаю по одному предмету за каждый проигрыш? Или ботинки вместе с носками?

— Ботинки, — повторяет он, и Микки вздыхает.

— Рад раздеться настолько, насколько ты хочешь, детка, но это может оказаться непросто. Дай мне минутку.

Его единственная реакция на эти слова, на «детка», — лёгкая ухмылка, которая становится только шире, когда он смотрит, как Микки наклоняется и пытается снять ботинки. Приходится неуклюже повозиться, но, пробормотав несколько проклятий, ему удаётся развязать шнурки. Он стягивает боты и пинком отправляет в сторону, хмуро глядя на Йена.

— Честно сказать, не думал, что ты разденешь меня вот так.

— Хм-м, — Йен делает ещё глоток. — Когда всё это перестало быть ложью?

Микки хмурится. 

— Тебе придётся спросить конкретнее. Я лгал с самого начала и вплоть до той ночи, когда пообещал, что покончу с этим дерьмом.

— Прекрасно. Ты сказал, что не всё было ложью, что флирт был настоящим... Это касалось всего? Влечения? Желания потрахаться?

Вот бы Микки сейчас его виски, но Йен крепко держит бутылку в руке. 

— Это три вопроса в одном. Сколько предметов одежды мне снять?

Он вздыхает, отвечая не сразу: 

— У тебя есть чувства ко мне, Микки?

Это легко. Простой вопрос, простой ответ. Но легко ли ответить на него? Произнести это вслух? Уже сложнее. Микки наклоняется и стаскивает носки, затем выпрямляется и смотрит Йену в глаза.

— Да.

— Бля, — выдыхает тот.

— И, если не возражаешь, я бы не отказался выпить, — Микки проводит свободной рукой по лицу и продолжает уже тише: — Таких вопросов я не ожидал.

Йен протягивает бутылку и ждёт, пока Микки сделает большой глоток. Но как только он утирает капли с губ, Йен заговаривает снова:

— Когда я перестал быть лишь источником острых ощущений, когда превратился из обычного посетителя в... нечто большее?

— Ты имеешь в виду, когда зародились мои чувства? — Йен кивает, засунув руки в карманы, и Микки пожимает плечами. — Не знаю. Ты мне всегда нравился, с самого первого нашего разговора, и со временем ты просто... Чёрт, ты забрался мне под кожу, и я уже не мог отмахнуться от этого, — Микки замолкает. Алкоголь жжётся в горле, и ему хочется дать Йену более развёрнутый ответ. Он обдумывает свои следующие слова. — Я помню, что чувствовал в тот вечер, когда закрыл бар и мы вместе выпили. Помнишь? Я сделал для тебя Секс на пляже, и мы обсуждали наши мечты.

— Помню.

— Ага, ну... — Микки проводит по нижней губе большим пальцем и заставляет себя встретиться с Йеном взглядом. — Я знаю, что в ту секунду, когда ты бросил мне вызов, сказав, что нравишься мне, я, блядь, больше не мог это отрицать.

— Интересно, — говорит он. — К тому времени я уже был наполовину влюблён в тебя.

Микки смотрит на него, и имя Йена слетает с его губ с запинкой, но Йен не встречается с ним взглядом, поэтому Микки делает единственное, что приходит ему в голову. Он ставит виски на прикроватную тумбочку и тянется назад, чтобы снять футболку. Неудобно делать это левой рукой, но в конце концов он её стягивает, и она повисает на цепочке наручников, присоединяясь к куртке.

Йен поднимает взгляд, и его глаза расширяются, челюсть, блядь, отвисает, и Мики пытается не раздуваться от гордости под его взглядом.

— Охренеть, — шепчет Йен.

— Нравится?

Он подходит ближе, ещё ближе, и протягивает руку, почти судорожно, будто хочет прикоснуться, нуждается в прикосновении, не может, блядь, удержаться от прикосновения, но затем рука повисает в воздухе и падает.

— Я думал, ты говорил, что у тебя их дюжина.

— Решил, если скажу правду, ты набросишься на меня прямо там.

Йен отрывает глаза от его обнажённой груди, и его взгляд абсолютно серьёзен. 

— Наверное, так бы я и сделал.

— Что останавливает тебя сейчас?

Йен ничего не говорит, но снова опускает взгляд, рассматривая лоскутное одеяло нео-традиционных татуировок Микки. Только на торсе их почти дюжина, и Йен не спеша разглядывает каждую.

Он начинает сверху, где — чуть ниже строчек, которые Микки набил с Сэнди, — у него пара игральных костей, подкова и кинжал, пронзающий его сердце. Взгляд Йена спускается по груди Микки к восьмёрке, розе и моряку, а затем скользит ниже, и Микки возбуждается, когда Йен видит бабочку, кинжал в сердце и ласточку.

— Охренеть, — повторяет он, и Микки отвечает так же, как и в прошлый раз:

— Нравится?

— Как я мог их не заметить, когда ты прислал ту фотографию?

Микки ухмыляется.

— Ракурс. Сбоку этого всего не видно. Плюс, ты разве смотрел хоть на что-то, кроме того, как я сосу член?

— Точно нет. Мне нравится моряк.

Микки смеётся. 

— Секси, скажи? Чем-то похож на тебя.

— Ага, — Йен не отрывает взгляда от его тела, и Микки видит, когда это происходит, момент, когда Йен замечает больше. Его глаза стекленеют, и слышно, как он сглатывает.

— Всё в порядке, Рыжий? — спрашивает Микки низким, соблазнительным голосом.

— Повернись. Медленно. — И его голос… Господи, мать его, боже, Микки и слова против не пикнет, если это превратится в какое-то странное дерьмо с доминированием и подчинением.

Он делает, как велел ему Йен, медленно поворачиваясь, и, кажется, может чувствовать жар его взгляда, когда тот рассматривает татуировку колючих цветов, уходящую за пояс джинс, и слышит его резкий вдох, когда Йен видит кинжал и бабочек, покрывающих всю спину.

— Этого ты хотел с тех пор, как впервые зашёл в мой бар? Дело не в том, чтобы раздеть меня, не так ли? Ты просто хочешь увидеть все мои татуировки?

Йен не отвечает, и Микки не слышит движения, но тот оказывается рядом, проводит пальцем вдоль позвоночника по кинжалу в стиле скетч, и всё тело Микки покрывается гусиной кожей.

— Чёрт, Йен.

Микки слышит ухмылку в его голосе, когда тот заговаривает: 

— Всего один палец, а ты уже превратился в дрожащее месиво.

— Представь, что ты мог бы сделать с тремя.

Он отступает, и тело Микки и его грёбаная душа немедленно скучают по его прикосновениям. Микки делает глубокий вдох, приличный глоток забытого виски и поворачивается к нему лицом.

— Твой вопрос о моряке считается вопросом?.. Мне снять штаны или нет?

Йен быстро моргает, и его лицо снова принимает равнодушное выражение. 

— Нет. Пока нет…

— Как скажешь, Галлагер.

— Почему ты продолжал водить меня за нос даже после того вечера в баре? Когда ты закрылся и мы выпили?

Вечер, когда Микки осознал свои чувства к нему. Вечер, когда они почти поцеловались.

Микки отвечает максимально честно. 

— По нескольким причинам. Упрямство, во-первых. Ты, во-вторых.

— Я?

— Ты уже был одержим. Я не хотел знать, что произойдёт, если твой воришка просто остановится. Подумал, у тебя тогда мозг закоротит.

Йен хмурится и отводит взгляд. 

— Значит, ты продолжал издеваться надо мной ради моего же блага? Круто.

— Возможно. Я выбрал странно-извращённый способ, но я пытался защитить твои чувства, в то же время всё портя.

Йен смотрит на него. 

— Штаны.

На кончике языка так и вертится «да, сэр», но Микки прикусывает губу, поворачивается к своей прикованной руке и расстёгивает джинсы. Они падают к его ногам, и, когда он сбрасывает их и поворачивается лицом к Йену, глаза парня прикованы к твердеющему члену Микки, а не к новым открывшимся его взору татуировкам.

И Микки не может сдержаться.

— Нравится?

Йен краснеет и отводит взгляд, рассматривая остальные татуировки. 

— Что это за тату на бедре? Даже ни на что не похоже.

— На самом деле и не должно. Это искусство.

— Все татуировки — искусство, — парирует он, снова переводя взгляд на бедро Микки, — но это просто… Я даже не знаю.

Микки вздыхает, уверенный, что Йену это не понравится. 

— Ага, ну, мой татуировщик накурился и захотел использовать меня в качестве холста, а потом решил вытатуировать то, что нарисовал. И вот что вышло в итоге.

Йен наклоняет голову, любуясь всплесками цвета, брызгами, похожими на капли краски, мягкими мазками кисти, которые начинаются над коленом и заканчиваются под боксерами Микки. Он хмурится.

— Какого хрена твой татуировщик разрисовал тебе бедро? И какого хрена ты позволил ему накуриться и… О, — он встречается с Микки взглядом и стискивает челюсти. — Ты трахался со своим татуировщиком.

— А почему, думаешь, я не хотел тебя с ним знакомить?

— И что? Вы, ребята, вместе накуривались, и он просто рисовал на тебе? Звучит... — Он замолкает с таким видом, словно его сейчас вырвет. — Эротично.

Микки сдерживает ухмылку. 

— Ревнуешь, детка?

— Пошёл ты.

— Ничего страшного, если так. Чёрт, мне это даже вроде как нравится.

Йен хмуро смотрит на него. 

— Я не ревную. Мне просто не нравится мысль о том, что тебя могут касаться чьи-то ещё руки.

— Интересный выбор слов, учитывая, что твои руки ещё меня не касались.

Упомянутые руки Йена дёргаются по бокам, и член Микки становится твёрже. Он продолжает, прежде чем успевает слишком много подумать:

— Ты можешь задать мне столько вопросов, сколько захочешь, но на мне остались только трусы, чувак. И что потом? Ты начнёшь снимать по одному предмету одежды с каждым вопросом?

— Отлично, — бормочет Йен, переводя взгляд с татуировки на бедре Микки на колючие цветы, наполовину скрытые под боксерами, и обратно. — У меня остался только один вопрос.

Микки удивлённо приподнимает бровь, но машет рукой. 

— Что ж, давай.

— Зачем так много? — Йен смотрит на него. — Зачем красть такие дорогие вещи, а потом жить в дерьмовой квартире и работать в дерьмовом баре? Что ты со всем этим сделал?

Сердце Микки замирает. 

— Чёрт, Йен, это способ унять мой стояк. — Он допивает виски, бросает бутылку на пол и утирает рот тыльной стороной ладони. — Моя мама. Я уже говорил, что она во Флориде, в специальном заведении, потому что у неё деменция. Но это не какая-то дыра, где хорошо, если к тебе пару раз в день заходят, а о душе никто не беспокоится. Это хорошее место. Лучшее, что я смог найти.

— Ты… Ты украл почти три миллиона долларов, чтобы содержать свою маму в хорошем месте?

— Лучшем, блядь, месте. Она там уже два года, и оплата за два года вперёд. Почти двести пятьдесят кусков в год, вот куда уходит бо́льшая часть денег. Плюс, предыдущие медицинские счета и весь дополнительный уход, которого она, блядь, заслуживает... Да, большая часть уходит на её содержание.

— Чёрт, ты… Ты мог бы просто сказать мне.

— Когда? — Микки приподнимает брови. — В какой момент это стало касаться тебя?

Йен медленно кивает. 

— Ни в какой. Может, и сейчас не касается. Я просто… Я был бы намного более лоялен, если бы знал.

— Лоялен к чему? К тому, что я промышляю воровством? Или к тому, что я наебал тебя? Потому что на данном этапе я уверен, что проблема лишь в чём-то одном.

Их состязание в гляделки Йен проигрывает, когда снова опускает взгляд на боксеры Микки. 

— Сними их.

Микки подчиняется, натягивает ткань на свой твёрдый как камень член и сбрасывает трусы на пол, отшвыривая их пинком, и всё это время Йен не сводит с него глаз. Он смотрит на его член, на верхнюю часть татуировки, выполненной в стиле мазков кисти, которая заканчивается на верхней части бедра, на колючие цветы, которые тянутся от внутренней стороны бедренной кости к заднице. Он пялится, и Микки, блядь, позволяет ему.

— Повернись, — снова говорит он, и Микки готов поклясться, что на головке его члена проступает капелька естественной смазки.

Он поворачивается, позволяя Йену разглядывать себя. Он поворачивается и, поскольку, блядь, ничего не может с собой поделать — раз уж подписался на эту рискованную и глупую затею, — расставляет ноги, упирается свободной рукой в стену над головой, слегка выпячивает задницу и закрывает глаза, когда Йен резко втягивает воздух. На его правой икре замысловатый чёрно-серый «рукав», и, хотя Йен может видеть его, Микки знает, что смотрит он вовсе не туда.

— Микки, — говорит Йен низким, непристойным голосом.

— Йен.

— Я тебя сейчас трахну. Ты же в курсе, да?

Микки стонет, опуская голову.

— Моё грёбаное сердце будет разбито, если ты этого не сделаешь, Галлагер.

Йен ходит по комнате за его спиной, но Микки остаётся стоять на месте. Не оглядывается, не двигается, он, блядь, едва дышит, пока Йен не оказывается рядом, сзади, достаточно близко, чтобы коснуться Микки. Но он не прикасается к нему, двигаясь вокруг.

— Стой смирно, — говорит он и тянется, чтобы снять с Микки наручники.

Микки слушается, но проявляет инициативу, положив правую руку на стену, немного раздвинув ноги и ещё больше выпячивая задницу, предоставляя Йену полный обзор, открываясь для него, чтобы тот мог взять всё, что захочет. Он тихо стонет у Микки за спиной, и в этом звуке слышны восхищение и желание.

И тогда Микки чувствует его, длинные пальцы скользят по позвоночнику достаточно медленно, чтобы вызвать головокружение. Микки опускает голову, закрывает глаза и глубоко дышит через нос, изо всех сил стараясь сохранить хоть какое-то самообладание, но это невозможно. Это пиздец нереально, когда Йен прикасается к нему.

— У тебя уже встал из-за меня, — бормочет Йен, касаясь его только кончиками пальцев. — Готов поспорить, ты бы позволил мне делать с тобой всё, что я захочу, не так ли? Трахнуть тебя без подготовки? Использовать в качестве смазки только мою слюну? Трахнуть тебя без презерватива?

Микки издаёт гортанный стон, и его член, блядь, течёт.

— Как тебе идеи, нравится? — спрашивает Йен. Он перестаёт прикасаться к Микки, но только на мгновение. Оставив спину, его руки накрывают руки Микки, переплетая их пальцы, удерживая, сжимая. Его губы у уха Микки, но в остальном Йен по-прежнему его не касается, и, чёрт бы его побрал, Микки не понимал, насколько у них существенная разница в росте, если Йен способен отстраниться, даже если Микки отклячивает задницу.

Он открывает глаза, моргает, чтобы сфокусировать зрение, и поднимает взгляд на большие руки Йена, накрывающие его собственные, и это прекраснее любого бриллиантового колье, которое он когда-либо крал.

Йен продолжает говорить низким голосом, касаясь губами его ушной раковины, и из горла Микки вырывается низкий стон. 

— Ты видел мой член, Мик, и знаешь, на что он способен, и это касалось только твоего хорошенького ротика.

— О боже, Йен, пожалуйста.

Он полностью отстраняется, а, когда заговаривает снова, его голос совершенно невозмутим. 

— Умоляешь? Интересно.

Микки тяжело дышит, снова опуская голову, уверенность Йена его чертовски заводит. 

— Ты, бля, прекрасно знаешь, что я встану на колени, если ты этого хочешь.

Слышен щелчок, и затем его руки оказываются на Микки: одной он хватает его за задницу, раздвигая ягодицы, пока скользкие пальцы второй вдавливаются в Микки, не дразня, не потирая, а толкаясь прямо внутрь. И Микки знает, понимает по болезненному ожогу и сопротивлению, и по тому, как сбивается дыхание Галлагера, что в нём не один палец, что он сжимает их, словно тисками. Господи, Йен использует в качестве смазки нечто большее, чем свою слюну, но он не собирается прилагать особых усилий, чтобы подготовить Микки, и его тело отчаянно покрывается потом от желания.

— Ещё, — выдыхает Микки, а Йен пока даже не начал двигаться, не растянул его. Но задница Микки сжимается вокруг его пальцев, и он хочет большего.

— Чёрт, Микки, — это звучит так, словно Йен наконец теряет самообладание.

Воспользовавшись этим и лёгкой дрожью в его голосе, Микки, сделав ровный вдох, сам насаживается на его пальцы так глубоко, как только может. 

— Ещё, Галлагер.

— Йен, — настаивает он.

— Детка, — пробует Микки, и Йен стонет, придвигаясь ближе, упирается лбом в его лопатку, и Микки поднимает голову и откидывается назад, ища большего контакта, больше точек соприкосновения между ними. — Давай, детка, перестань прикидываться крутым и, блядь, прикоснись уже ко мне.

Йен сгибает пальцы, и Микки задыхается. 

— А что я, по-твоему, делаю? — но он уступает просьбе Микки и отпускает его ягодицу, чтобы снова переплести их руки. Два в нём пальца или больше, не имеет значения, потому что, когда Йен больше не держит Микки открытым, его рука ощущается чертовски глубоко между ягодиц, и Микки вздыхает от удовольствия, прижимаясь к нему, когда Йен поднимает голову, чтобы уткнуться носом в его шею, ухо, волосы.

— Боже, ты выглядишь просто охуенно, — шепчет он в кожу Микки. — Всегда знал, что ты примешь меня хорошо. Чёрт, Микки, я собираюсь уничтожить твою узкую дырочку.

Микки задыхается, всё его тело скользкое от пота и желания, но он всё ещё умудряется глупо ухмыляться. 

— Ты только и горазд, что болтать… Ах, чёрт.

Йен прерывает его остроумный комментарий, безжалостно потирая простату с таким нажимом, что Микки мог бы и кончить. Он мог бы кончить только от этого, и он хочет. Хочет показать Йену, каким хорошим он может быть, показать, что он может кончить, не прикасаясь к своему члену, если Йен ему позволит, что он готов делать всё, чего бы Йен, блядь, не захотел.

Но Микки может только стонать.

— Чёрт, — снова говорит Йен, — мне нужно оказаться в тебе.

— Да. Давай уже, мать твою.

Он отходит, чтобы взять презерватив, и Микки тут же чувствует себя одиноким, пустым, несчастным без него, но Йен возвращается через несколько секунд, и на этот раз дырочки Микки касается головка члена Йена, и его начинает трясти. Микки, блядь, дрожит и не знает, сможет ли удержаться на ногах, не рухнув на свои чёртовы колени, когда Йен окажется в нём.

Но тут появляется Йен, по-прежнему одетый, он обнимает Микки за обнажённую талию, когда головка его члена проникает внутрь. Свободную руку он соединяет с рукой Микки и держит его, он, блядь, держит его и притягивает к себе, погружаясь глубже, обжигающая резь заставляет Микки хныкать от желания.

— Всё в порядке, Мик, — мягко говорит Йен ему в ухо, широко растопырив пальцы на его животе. — Я держу тебя.

Микки мог бы кончить только от этих слов.

Впервые с момента, как Йен снял с него наручники, Микки отрывает правую руку от стены и следует его движениям, схватившись за руку на своей талии, переплетает их пальцы и держится.

— Микки. — Горячее дыхание на его коже, которым он не может насытиться.

Угол не самый удачный, но Йен притягивает его к себе, зарываясь в Микки как можно сильнее, и Микки никогда не чувствовал себя таким наполненным, таким отчаявшимся, таким нуждающимся. Ощущение одежды Йена на его голой коже выкручивает все рецепторы на максимум, дразнит каждый сантиметр кожи, которого касается материал, заставляя думать о том, как до хуя заводит, что Йен всё ещё полностью одет, в то время как Микки совершенно обнажён для него.

Для него.

Йен снова вжимается лицом в его шею, делая глубокий вдох, и его дыхание на выдохе дрожит на влажной коже Микки, но Йен не двигает бёдрами, пока нет. Он тянет время, и это охуительно, но Микки на грёбаном краю, настолько готовый обкончать его бежевые стены, даже не коснувшись своего члена, что сам двигает бёдрами. Его захлёстывает разочарование, и он пытается сказать Йену, что ему нужно, без слов.

Но это Йен. Он не позволяет Микки отделаться малой кровью.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он, прикусывая мочку уха Микки, впиваясь пальцами в его живот. — Хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? Трахнул тебя? — он делает паузу, и Микки готов поклясться, что его член увеличивается внутри него, когда Йен медленно, наконец-то, двигает бёдрами. — Хочешь, чтобы я остановился?

Из горла Микки вырывается жалкий звук, похожий на скулёж. 

— Богом клянусь, если ты остановишься, я, блядь, умру, Йен. Трахни меня.

— О, — в его голосе слышна ухмылка. Он сжимает руки Микки в своих. — Это я могу.

И он делает это. Господи, он делает это. Он двигается, сначала медленно, чтобы найти ритм под не совсем идеальным углом в не совсем растянутой дырке Микки, но он двигается, и по мере этого впивается в него острыми зубами, посасывая кожу, и Микки наклоняет голову, предоставляя ему всё необходимое пространство, подаётся бёдрами навстречу каждому его толчку, и…

— Чёрт, да, — бормочет Йен ему в шею глубоким и хриплым голосом. — Такой тугой, Мик.

У Микки перехватывает дыхание. Он хочет ответить взаимностью, сказать Йену, как охуительно потрясающе тот ощущается внутри, но забывает все слова и может только пыхтеть, задыхаться и насаживаться на его член, поражаясь тому факту, что это происходит на самом деле.

Йен лижет его шею, толчки становятся жёстче, решительнее, ритм течёт плавно и так совершенно, что Микки чувствует зарождающийся оргазм, его член твердеет и тяжелеет.

— Скоро? — спрашивает Йен, касаясь губами его уха. — Пожалуйста, Мик, надеюсь, ты скоро, потому что я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не кончить.

— Чёрт, — резко выдыхает Микки, возбуждаясь от его слов, звучащих с таким отчаянием. Он берёт руку Йена на своём животе, перемещает к члену и да, да, он пиздец скоро. Огромная ладонь Йена обхватывает его ствол, дроча в идеальном темпе с движением его члена в заднице Микки. Освободившейся рукой Микки упирается в стену и сам трахает Йена, отталкиваясь в ответ в размеренном темпе, пока каждый вдох не превращается в один протяжный стон. 

— Я кончу… Я сейчас…

Это происходит одновременно внезапно и ожидаемо, накрывая Микки раскалёнными добела импульсами, от которых его голова откидывается на плечо Йена, а тело содрогается, и всё это время Йен не перестаёт говорить непристойно-сладкие вещи, которые растягивают оргазм Микки дольше, чем большинство других.

— Так хорошо, — бормочет он. — Ты так хорошо принимаешь меня, Мик. Теперь я тебя жестко трахну, ладно?

— П-пожалуйста, — это всё, что Микки может выдавить из себя.

Йен отпускает его член и хватает скользкой от спермы рукой за бедро, крепко сжимая и притягивая Микки к себе с каждым движением бёдер, и, чёрт возьми, это чистое проклятое блаженство. Он попадает в простату на каждом толчке, и Микки, слишком чувствительный от сверхстимуляции, но самым правильным образом, отрывисто и низко постанывает. Он думает — ему интересно, он, блядь, готов поспорить, — что Йен мог бы заставить его кончить снова.

Но затем он чувствует и слышит: пульсацию в своей заднице, заикающееся «б-бля», застревающее в горле Йена, когда тот кончает. Резкие движения бёдер и рук, которые перекрывают кровообращение, Йен кончает, и Микки ничего так не хочет, как почувствовать его внутри, почувствовать его горячую сперму в своей заднице…

Наступает тишина, но в ней нет неловкости. Она ощущается правильной в молчании их тел, в ночи за окном. Йен прижимается лбом к коже Микки, и он поворачивает голову к нему, не желая отстраняться.

Пока не вынужден это сделать.

Микки подталкивает Йена локтем, хотя это скорее похоже на лёгкое пожатие плечами, и тот отстраняется и вытаскивает с долгим вздохом, оставляя Микки одиноким, опустошенным, несчастным.

Они всё так же молчат, пока Микки, стоя к Йену спиной, одевается, бормоча проклятия, когда высвобождает рубашку и куртку из наручников. Йен копошится у него за спиной, натягивая нижнее бельё и штаны, и, когда Микки поворачивается, Йен смотрит на него настороженным взглядом.

— И что теперь?

Никакого хождения вокруг да около, Йен просто прямо спрашивает, и Микки отвечает так же, как и в прошлый раз:

— Зависит от тебя.

Его брови хмурятся. 

— Ты действительно всё ещё думаешь, что я пошёл бы в полицию? После того, что только что произошло?

— Нет, — признаёт Микки. — Честно говоря, я и до этого не думал, что ты сдашь меня, — он замолкает, поднося большой палец к брови. — Думаю, ты больше злишься из-за того, что я водил тебя за нос, чем из-за того, что я что-то украл.

Снова тишина, и снова вспышка боли. И Микки знает. Он знает: то, что Йен трахнул его, ещё не значит, что он его простил. Поэтому Микки застёгивает куртку и проходит мимо него к столу, чтобы забрать свой телефон, оставив всё остальное для Йена.

— Я пойду, — говорит Микки его спине. — Дам тебе время подумать.

Йен ничего не отвечает.

Микки уходит.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Он ничего не отвечает.

Микки уходит.

Он смотрит на стол — на ключи, флешку, ловец солнца — и всё это сливается воедино. Он переводит взгляд на стену, у которой только что трахал Микки: наручники, обёртка от презерватива, сперма Микки стекает на радиатор; глаза печёт.

— Чёрт, — шепчет он.

Простил ли он Микки, когда трахнул его? Простил ли он Микки, когда узнал о его маме? Простил ли он Микки, когда признался, что уже был наполовину влюблён в него несколько месяцев назад?

Он не уверен. Но он точно знает, что больше не влюблен в Микки наполовину. Это давно не так. Он поворачивается к кухне, смотрит на свою аптечку. Нет. Любовь, которую он испытывает к Микки, всепоглощающая, и он не уверен, что с ней делать, но думает, что, возможно, настала его очередь перестать хранить секреты.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Микки оглядывает оживлённую улицу в поисках знакомых волос, по которым ему хочется провести пальцами. Упомянутые пальцы буквально подёргиваются при мысли об этом; сейчас бы не помешало что-нибудь горячительное. Жаль, что он не догадался выпить, прежде чем выйти из дома. Он мог бы зайти в бар и успеть пропустить бокальчик, пока Йен не появился, но не станет. Не в этот раз.

— Чёрт, — бормочет он, проводя рукой по лицу. Его настолько унесло от чувств к этому парню, что это глупо.

Прислонившись к кирпичной стене спиной, он достаёт сигареты и закуривает. Никотин помогает бороться с неуверенностью.

И тут народ на тротуаре рассеивается и Микки видит его. Он выглядит потрясающе — охуенно великолепно в лучах заходящего солнца — и его глаза расширяются, когда он встречается с Микки взглядом. Он замедляет шаг, но выражение лица остаётся мягким, может, немного любопытным.

— Привет, — говорит он, останавливаясь перед Микки.

— Привет.

— Что ты здесь делаешь?

И под «здесь» он имеет в виду около его работы, около «Осы». У Микки нет вразумительного ответа, поэтому он смотрит на него, обводя взглядом стройное тело, прежде чем снова посмотреть ему в глаза. Глаза Йена темнеют, и он облизывает губы.

Микки ухмыляется. Прочищает горло.

— Я, э-э… Хотел поговорить с тобой. Перед твоей сменой.

— Ладно.

Микки хочет предъявить претензии, что Йен ему не позвонил, но он взрослый мужчина, который не остаётся в долгу, а не какая-то девчонка, только что потерявшая девственность. К тому же, и суток не прошло с тех пор, как Йен был внутри него, — Микки всё ещё чувствует это чёртово растяжение — и Йен ему ничего не должен.

Ничего.

Чёрт.

Он делает долгую затяжку и выдыхает дым в сторону, торопливо говоря на выдохе:

— Я уезжаю из города.

— Уезжаешь? — Йен хмурится, руки глубоко засунуты в карманы брюк.

Микки шмыгает носом, отводя взгляд. 

— Мне нужно выбираться из этой дерьмовой дыры, понимаешь? Сменить обстановку. И у меня куча денег, так что могу поехать, куда захочу, чёрт возьми. Планирую двинуть на юг, начну с Мексики и посмотрю, куда это меня приведёт.

— Мексика, — его голос — лишь дыхание.

Микки смотрит на него.

— Поехали со мной.

Глаза Йена расширяются. 

— Поехать с тобой в Мексику?

— Да.

— Микки...

Больше он ничего не говорит, и Микки продолжает:

— Послушай, это не какая-то херня с ультиматумом, хорошо? Я не пытаюсь сказать «прости меня, и я останусь».

— Тогда что это? — он делает шаг вперёд, идеально заполняя личное пространство Микки.

— Это... — Он не знает, как объяснить ещё лучше, поэтому пожимает плечами. — Я облажался. С тобой, я имею в виду. И теперь всё в этом дерьмовом городе угнетает меня, мне нужно убраться на хуй.

— Даже я?

Микки протягивает руку, касаясь его щеки и надеясь, что это, блядь, не в последний раз. 

— Никогда, Рыжий. Но мне нужен новый старт… Или, по крайней мере, чёртов перерыв… И, я подумал, может, мы могли бы устроить этот перерыв вместе.

Йен берёт его за руку, подаваясь навстречу прикосновению, целует ладонь, и с губ Микки срывается тихий выдох от интимности этого прикосновения.

Йен отступает, позволяя руке Микки упасть.

— У меня биполярное расстройство.

Микки не уверен, какое у него сейчас выражение лица, но явно какое-то не такое, если судить по стиснутой челюсти Йена. Хотя у Микки нет ничего плохого на уме, он просто удивлён.

— Биполярное расстройство, — Микки упирается языком в щёку. Он достаточно смотрел «Родину», чтобы знать, что это такое. — Хорошо.

— Хорошо?

Микки встречается с ним взглядом. 

— Думаешь, это изменит то, что я чувствую к тебе?

— Я не знаю, — и от честности в его голосе в Микки что-то ломается.

Он делает шаг вперёд, сокращая расстояние между ними, и обхватывает руками щёки Йена. Глаза Йена закрываются от прикосновения, кожа такая мягкая под пальцами Микки.

— Послушай, чувак, я, бля, практически одержим тобой. И я знаю, что есть более подходящее слово для обозначения того, что я чувствую, но не уверен, что мы уже достигли стадии высказывания этого вслух. — Йен широко распахивает глаза, взгляд мягкий, и Микки продолжает: — Ничто не изменит моих чувств к тебе, особенно какое-то психическое расстройство, которое ты не можешь контролировать.

— Я... Я контролирую себя, — заикаясь, произносит он. — То есть я принимаю таблетки, и со мной всё в порядке.

— Это хорошо, Йен. Просто охуенно, — Микки пожимает плечами, не убирая рук с его лица, — но это не меняет моих чувств к тебе.

Йен кивает, медленно дыша, и, когда Микки отпускает его и делает шаг назад, он лишь слегка хмурится.

— Мексика, значит?

— Всегда хотел поехать в какое-нибудь тёплое место… Моя мечта, помнишь?

Микки шутит, потому что должен.

Он шутит, потому что теперь его мечта — Йен. Просто Йен.

— Думал, ты мечтал, чтобы тебя хорошенько натянули на член в одном из этих странных секс-клубов. Любовник, с которым можешь трахаться только ты, — говорит он с натянутой улыбкой, и Микки заставляет себя ухмыльнуться в ответ.

— Пока этим любовником будешь ты, Галлагер.

Он молчит, и Микки не нарушает молчания. Он и не ожидал немедленного ответа.

— Слушай, я уезжаю завтра утром, — лицо Йена бледнеет, — и буду на заброшенных стоянках на 43-й улице в десять. Я пойму, если ты не придёшь, Йен. Бля, я даже пойму, если вместо тебя туда явится куча копов. Но я реально надеюсь, что увижу тебя там.

Потому что он всё ещё может это представить: образ Йена, сидящего в бунгало где-то в Южной Америке и работающего над своим романом, пока Микки готовит коктейли в местном баре. И для него это имеет смысл.

Йен по-прежнему ничего не говорит, и Микки подходит к нему, поднимает руку, намереваясь погладить его по щеке и отпустить последний заигрывающий комментарий, но пальцы двигаются сами по себе и запутываются в его волосах. Он ахает, и Микки ничего не может с собой поделать. Не раздумывая, он наклоняется вперёд и делает то, чего, несмотря на всё, что он уже сделал, не делал раньше никогда.

Микки целует его.

Прикосновение ласкающих губ.

Одно на двоих дыхание.

Ощущая всю душевную боль мира, Микки отстраняется достаточно, чтобы прошептать последнее «прощай».

— Поехали со мной, Йен. Будь моей мечтой.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он отрабатывает смену как в тумане. Как в тумане едет на метро домой. Как в тумане сидит в своей квартире.

Мечта.

Раньше это был Вестпойнт, академия, писательство…

Он смотрит на свой рюкзак, висящий с обратной стороны двери, всё ещё набитый спортивным снаряжением. Смотрит на ловец солнца, так и оставшийся лежать на столе. На флешку рядом с ним.

Сидит и смотрит.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×