× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

В «Осе» отвратительно. Дорого и претенциозно, а тот факт, что персоналу приходится носить форму, нелеп. Золотые жилеты и галстуки мерцают в слабом освещении, а стрелки на чёрных рубашках и брюках достаточно острые, чтобы о них можно было пораниться.

Тебя от этого тошнит.

Всё тут кричит о Северной стороне, и тебе ненавистна мысль, что Йен работает в таком месте.

Проходит два вечера, прежде чем ты видишь его. Два вечера сидения за угловым столиком, наполовину скрытым гигантским комнатным растением, потягивания своего дорогого бурбона и высматривания рыжих волос, от которых пересыхает во рту. И это глупо. Не самая большая глупость в твоей жизни, но близко. Глупее кражи у Клейтона Галлагера, но не так глупо, как установка камеры в квартире Йена.

Глупо.

Но в этом-то и проблема: Йен делает тебя глупым.

Ты выпрямляешься, когда наконец видишь его. Прошла неделя после телефонного звонка, после того, как ты последний раз смотрел на Йена через камеру, и парень выглядит хорошо. На щеках играет румянец, волосы блестят, а улыбка почти до ушей. У тебя сердце замирает, а рука дрожит, поднимая бокал, чтобы осушить его, но ты смотришь на Йена так долго, как только можешь, пока сердце не успокоится настолько, насколько это вообще возможно в такой ситуации.

А затем ты делаешь свой ход.

В «Осе» тихо. Кроме Йена, который стоит к тебе спиной, расставляя бутылки с ликёром, на баре только блондинка, обслуживающая пожилую пару на другом конце стойки. Других сотрудников не видно, и ты принимаешь это за хороший знак, садясь на ближайший к Йену табурет.

— Секунду, — бросает тот через плечо, чувствуя, что кто-то подошёл, и ты не можешь удержать свой глупый рот на замке.

— Не торопись.

Йен замирает, и ты почти можешь видеть, как напряжение распространяется от его лопаток по всему телу. Ты ждёшь, колени подпрыгивают, тело тоже напряжено. Йен поворачивается к тебе лицом и... Блядь.

Ты забыл, насколько парень красив вблизи.

Он смотрит на тебя, а ты смотришь в ответ. Миллион эмоций пробегают по лицу Йена, но он позволяет им показаться всего на несколько секунд, а затем сжимает челюсть и вздёргивает подбородок. Он не скрывает того факта, что откровенно пялится на тебя, рассматривая с ног до головы, пока у него есть такая возможность, и ты отвечаешь тем же, потому что Йен выглядит охуенно.

— Что я могу вам предложить? — наконец спрашивает Йен ровным непринуждённым тоном.

Ты пожимаешь одним плечом. 

— Я слышал, новый бармен готовит убийственные коктейли.

Йен начинает собирать ингредиенты для напитка, и ты замечаешь лёгкую дрожь в его руках. Замечаешь, какую выпивку тот берёт, замечаешь размер выбранного им бокала, и твоё сердце начинает учащённо биться. Секс на пляже. Йен готовит для тебя твой любимый коктейль. Это своего рода прощение или какая-то скрытая мелочность?

В любом случае, он делает это без запинки, как любой профессионал на Риверуокском Коктейльном Фестивале, на который ты так и не попал в этом году, и твой член дёргается при виде этого.

— Если ты не перестанешь пялиться, у кого-нибудь сложится неправильное впечатление, — говорит Йен, протягивая тебе бокал.

— И какое же именно?

Йен встречается с тобой взглядом. 

— Что ты здесь не только для того, чтобы ещё немного поморочить мне голову.

— Я здесь совсем не для этого.

— Вижу, ты всё ещё лжёшь.

— Ты всегда говорил, что однажды мы поменяемся местами и ты покажешь мне, насколько хороши твои коктейли, — ты пожимаешь плечами и делаешь глоток, всё время поддерживая зрительный контакт. — Я подумал, что сейчас самое подходящее время.

— И?

— Немного суховат, если честно.

Уголки его губ подёргиваются с одной стороны; непонятно, хочет ли он улыбнуться или нахмуриться. Вместо этого Йен продолжает:

— Что ты здесь делаешь?

— Хотел тебя увидеть.

— Зачем?

— Я скучал по тебе.

— Ах, точно, — он кивает и идёт убирать беспорядок, который устроил, готовя для тебя коктейль. — Ты скучаешь по мне и хочешь отсосать у меня, верно? Кажется, так ты сказал?

— Ну, если у тебя как раз сейчас перерыв...

Глаза Йена темнеют, но ты отказываешься отводить взгляд. 

— Это всё, чего ты хочешь, да? Отсосать мне? Немного поразвлечься?

— Это неправда.

— Я тебе не верю, — это звучит так искренне, что тебе становится больно.

— Я мог опустить некоторые детали, но я устал лгать.

— Это ложь.

— Можно подумать, ты рассказал мне всё о своей жизни, Галлагер, — огрызаешься ты в ответ, но вспышка в глазах напротив заставляет тебя смягчиться. — О некоторых вещах лучше умолчать, Йен. Или, по крайней мере, не говорить о них на твоём новом месте работы.

— О каких вещах?

— К примеру, о минете.

Он вздыхает и оглядывается по сторонам. 

— Что мешает мне прямо сейчас позвонить в полицию и всё им рассказать?

— Мне на ум приходят две причины, но кто знает? Может, у тебя есть и другие.

— Я тебя слушаю.

Ты делаешь долгий глоток, не для паузы, а чтобы влить в себя побольше алкоголя. 

— Первая: насколько глупо ты будешь выглядеть, когда расскажешь им всё? Вор — тот самый, в существование которого они никогда не верили, — всё это время был у тебя под носом? Они не увидели связи, Рыжий, думаешь, они поверят, что ты с самого начала знал?

— Пошёл ты, — шипит он, близко наклоняясь к тебе над стойкой бара.

— Хочешь услышать мою вторую причину или нет?

Он отстраняется, отходя на шаг, и принимается перебирать случайные вещи, ища занятие рукам, пока успокаивается. Ты допиваешь коктейль и оглядываешь помещение. В «Осе» всё ещё довольно тихо для такого разговора, но клиентов достаточно, чтобы блондинка не мешала.

Йен возвращается, и ты можешь видеть, что часть его решимости пошатнулась. 

— Отлично. И какая вторая?

— Ты только что устроился на новую работу, чувак. Думаешь, вызвать полицию на платежеспособного клиента, который, насколько можно судить по камерам наблюдения, не сделал ничего плохого, это лучшая идея?

Он качает головой. 

— Иногда я просто поверить не могу в то дерьмо, что ты вытворяешь.

— Ага, думаю, я могу быть немного мудаком.

— Почему ты вообще здесь?

Ты встречаешься с ним взглядом и говоришь снова: 

— Я скучал по тебе.

— Я в это не верю. Не после всего того дерьма, которое ты только что наговорил о копах, которые мне не поверят, и о риске потерять работу. Несёшь подобную хуйню, а потом… Мудила.

— Ага, ну, это для меня тоже не в новинку.

— Что — это?

Ты смотришь на него, в его настороженные зелёные глаза, и отказываешься от всякого притворства, говоря абсолютно честно:

— Я уже нравлюсь тебе, Йен, теперь мне нужно сделать так, чтобы ты простил меня.

Йен отвечает не сразу. 

— Я реально, блядь, ненавижу тебя.

— Не верю в это ни на одну грёбаную секунду, Рыжий.

— Отлично, — он забирает у тебя пустой бокал и протирает стойку. — Я тебя не ненавижу. Но прямо сейчас ты мне пиздец как не нравишься.

— В это верю.

Йен отходит, чтобы обслужить кого-то другого, и тебе это не нравится. Тебе не нравится, что он стоит за стойкой, не нравится быть клиентом, не нравится, что Йен обслуживает других. Всё в этом кажется перевёрнутым с ног на голову, неправильным, и тебе это ни хуя не нравится. Несмотря на это, ты заказываешь ещё выпить, когда Йен возвращается к тебе, и стараешься не слишком задумываться о том факте, что он действительно вернулся к тебе.

— Я пытался дозвониться до тебя, — говорит Йен, передавая тебе бокал, и ты поднимаешь на него взгляд. — В основном, просто чтобы узнать, не сменил ли ты номер после звонка мне... Видимо, сменил.

— Пришлось, — ты делаешь небольшой глоток. — Ты мог бы выследить меня, а этого я допустить не могу, понимаешь?

— Действительно думаешь, что я бы это сделал?

— Не знаю, — ты смотришь ему в глаза, и Йен не отводит взгляда. — Сделал бы?

— Я тоже не знаю.

— Йен, я…

Тот отходит от стойки. 

— Тебе лучше уйти.

— Серьёзно?

— Ага. Допивай свой напиток, а потом убирайся. — Он вытирает безупречно чистую стойку. — Я всё ещё пытаюсь понять, хочу ли убить тебя, пока ты спишь, или поцеловать, но в любом случае мне нужно, чтобы ты свалил отсюда на хер.

Твои ладони потеют от его слов, но ты сохраняешь спокойствие. 

— У меня ещё целый бокал, мне может потребоваться немного...

Ты замолкаешь под пристальным взглядом Йена и слишком быстро проглатываешь остатки алкоголя. Горло обжигает, но тебе нравится, и ты медленно поднимаешься с табурета.

— Прошу прощения, что побеспокоил тебя на работе.

— Убери «на работе», и тогда это будет похоже на настоящее извинение. Как насчёт того, чтобы ты меня вообще не беспокоил?

— Как насчёт того, чтобы в следующий раз я побеспокоил тебя дома? — вдобавок ты подмигиваешь ему и направляешься к выходу.

— Микки, — твоё имя на губах Йена — лучшая часть всего вечера, и ты поворачиваешься к нему лицом. — Я всегда говорил, что найду воришку, и ничего не изменилось. Не знаю, где ты остановился, но я найду тебя.

В его глазах решительный блеск, и ты не можешь удержаться от ухмылки.

— Поймай меня, если сможешь, ублюдок.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Боль никуда не уходит, она глубоко внутри, и он знает, что это, знает, что ему от неё не избавиться, но она ослабевает. Каждый раз, когда он думает о Микки, — о его «Хотел тебя увидеть», о его «Я скучал по тебе», о его «Поймай меня, если сможешь» — боль ослабевает и превращается в странную форму решимости.

Он не знает, то ли это решимость поймать Микки, то ли просто снова быть рядом с ним.

Потому что он зол. Он зол, ему больно, и он отчаянно хочет возненавидеть Микки, но не может, потому что не может выключить ни одно из своих чувств. Даже те, что более нежны, чем ему хотелось бы.

Но всё в порядке. У него есть план. Микки играл с ним, но теперь он знает об этом, теперь он в игре. И если Микки хочет играть, то он, блядь, будет играть.

Он использует все возможные ресурсы частного детектива по поиску информации, чтобы узнать о Микки как можно больше, и, не найдя ничего нового, повторяет всё то же самое с Игги, но не находит ничего важного. Наконец, он пробует с Сэнди и тут его ждёт джекпот.

Бар принадлежит ей, но она владеет им всего несколько недель, и вся почта, по-прежнему адресованная Микки Милковичу, похоже, перенаправляется на почтовый ящик всего в паре кварталов от бара.

Поэтому он покупает большую бутылку колы, пару буррито и устраивается в засаде.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Только через три дня ты замечаешь слежку и понимаешь, что Йену каким-то образом удалось тебя выследить и что он появляется в местах, где ему быть не положено, одновременно с тобой.

Ты идёшь заплатить парню, который присматривает за твоими машинами, а Йен оказывается в закусочной по соседству. Ты заходишь к своему татуировщику, а Йен через дорогу покупает буррито. Ты пытаешься купить кофе в своём любимом кафе, а Йен стоит в очереди впереди. Он не видит тебя, ни разу, но ты видишь его. Ты видишь его, разворачиваешься, избегая встречи в момент глупой паники, которая, вероятно, оправдана лишь наполовину.

Но Йен тебя не замечает. Ты отворачиваешься — отказываясь называть это бегством — и уходишь, прежде чем Йен тебя увидит, потому что он не на работе, и ты не знаешь, что он может сделать, если увидит тебя. Он может позвонить в полицию, может врезать тебе, может выкинуть какую-нибудь ерунду навроде гражданского ареста. Ты понятия не имеешь. И ты понятия не имеешь, почему постоянно натыкаешься на него.

Пока до тебя не доходит.

Потому что это слишком большое совпадение. Потому что он хорош в своей работе. Потому что этот ублюдок поменял ход игры и теперь играет с тобой.

Ты не уверен, что когда-либо чувствовал себя более гордым. Ты также не уверен, как Йен нашёл тебя и почему до сих пор не встретился с тобой лицом к лицу — где-то на улице или в твоей дерьмовой квартире, — но ты отказываешься ждать, когда это случится. Если Йен наконец присоединился к твоей игре, то ты воспользуешься этим по максимуму.

Ты отправляешь ему сообщение с адресом и ждёшь.

Сегодня вечер понедельника, бар закрыт, свет погашен, вокруг ни души. Через семнадцать минут после твоего сообщения дверь медленно открывается, и Йен заходит внутрь. Один. Ты не знаешь, глупо это или храбро, но это именно то, чего ты и ожидал.

— Эй? — окликает Йен, будто не знает, кто отправил ему сообщение, и ты включаешь свет за стойкой.

— Запри за собой дверь, Рыжий.

Взгляд Йена устремляется на тебя, но на лице нет удивления. Он смотрит с секунду, прежде чем повернуться и запереть дверь. Ты сдерживаешь усмешку в ответ на его уступчивость и ждёшь, что он сделает дальше. Йен направляется к тебе, к барной стойке, к своему месту, затем останавливается. Рука, готовая отодвинуть табурет, замирает в воздухе, он останавливается и смотрит на тебя. Опускает руку. Обходит бар.

— Бар больше не твой, — говорит он, останавливаясь в полуметре от тебя.

— Нет, не мой.

— И ты не можешь указывать мне, куда мне нельзя заходить.

— Тупица, — говоришь ты с нежностью, — я хочу, чтобы ты был именно тут.

Он в замешательстве хмурит брови, и тебе приходится бороться с желанием протянуть руку и разгладить морщинки на его лбу, податься вперёд и притянуть его ближе за шлевки на ремне джинсов, потому что ты никогда не был так близок к нему, и каждый миллиметр твоего тела покалывает от мысли о прикосновении.

Вместо этого ты делаешь большой глоток Джека и вытаскиваешь наручники из заднего кармана. Йен смотрит на них, а затем снова на тебя с усмешкой.

— Какого хрена мне с ними делать? — спрашивает он, и тот факт, что его мысли автоматически не пришли к твоему аресту, говорит сам за себя.

Однако ты сдерживаешь улыбку и бросаешь взгляд на промышленные трубы на новых полках, установленных Сэнди. Йен прослеживает за твоим взглядом и тихо вздыхает.

— Ты, блядь, шутишь.

— Похоже, что я шучу?

— Если ждёшь, что я пристегну себя наручниками к этим грёбаным трубам, то ты ещё более ебанулся, чем я думал.

Ты прижимаешь наручники к его груди, игнорируя тепло, исходящее от ткани футболки, и сопротивляешься каждому ощущению, которое испытывает твоё тело при прикосновении к Йену. Ты наклоняешься ближе. 

— Реально хочешь испытать моё терпение, крутой парень? Ты, блядь, понятия не имеешь, на что я способен.

— Господи, — бормочет Йен, и либо он гораздо более не против, чем показывает, либо верит, что у него нет другого выбора, потому что берёт наручники и пристёгивает себя к трубе.

И вот он перед тобой, руки прикованы к трубе прямо над головой, и Йен ни черта не может сделать. Ты ухмыляешься и позволяешь своим глазам блуждать по его длинному телу, радуясь тёплым вечерам и расстёгнутой кожаной куртке. Футболка под ней мягкая и тонкая, и пальцы так и чешутся прикоснуться к ней как следует.

— Не волнуйся, — говоришь ты, вытаскивая брелок с семью очень похожими друг на друга ключами. — Я отдам тебе ключи перед уходом.

Йен вздёргивает подбородок. 

— Зачем ты меня сюда позвал?

Ты пожимаешь плечами и кладёшь ключи на стойку позади себя. 

— Либо так, либо снова вламываться в твою квартиру.

— Ты залезал в мою квартиру?

— Не принимай такой шокированный вид, я вор, помнишь?

Он мгновение смотрит на тебя, а затем качает головой. 

— Ты прав, мне пора бы уже не удивляться ничему из того, что ты говоришь.

— Я ничего не взял, — уверяешь его ты.

— Мне прям полегчало.

— Ну, я здесь, чтобы доставить удовольствие.

Он хмурится. 

— Если ты ничего не взял, зачем вообще утруждался?

Ты прикусываешь нижнюю губу, прежде чем сделать очередной глоток. Набравшись смелости при помощи алкоголя, ты решаешь признать ранее опущенную правду. 

— Я установил камеру в твоей гостиной. Наблюдал, как ты пытался вычислить своего воришку, наблюдал, как ты реагировал на мои сообщения и телефонные звонки... Но выключил, прежде чем ты вытащил свой член.

У Йена отвисает челюсть. 

— Какого хрена... — Он умолкает, не в силах подобрать слова.

— Мм-м. Что, дар речи потерял? Прям как я, когда ты решил подрочить на фотку моей татуировки, что я тебе отправил. Видимо, тебе реально заходят мысли обо мне, сосущем член. Несмотря на недавние протесты, — ты медленно пьёшь, просто чтобы посмотреть, как Йен наблюдает за твоими губами, обхватывающими горлышко бутылки.

— Я… Ты сказал, что выключил до того, как я вытащил член, — сбивчиво говорит Йен.

— Да, но было совершенно ясно, чем ты собирался заняться, чувак, — ты переводишь взгляд на его обтянутую джинсами промежность, затем снова на его лицо, на глаза с расширенными зрачками, красные щёки и надутые губы. — И теперь я немного сбит с толку. Ты так разгорячился и разволновался потому, что я перестал смотреть? Потому что я признаю: согласие важно. Или тебя злит мысль о том, что я мог посмотреть? У тебя есть какие-то вуайеристские фантазии, Галлагер?

— Пошёл ты.

— Эй, не осуждай, Йен, я открыт для большинства фетишей.

— О, вот как? Ну, может, если уж собрался надеть на меня наручники и нести кучу дерьма, чтобы заставить кончить, то тебе стоит довести дело до конца.

— Да ладно тебе, — ты указываешь бутылкой на его член. — Готов поспорить, у тебя привстал сразу, как ты меня увидел.

— Ага, видимо, взлом с проникновением — номер один в моем списке фетишей. Наверняка у тебя больше нет ключей от этого бара.

— Хм, тогда неудивительно, что твой воришка буквально поперёк горла тебе встал, — ты ухмыляешься собственной шутке, но Йен не кажется довольным.

Наступает тишина. Ты продолжаешь разглядывать его, не в силах надолго отвести взгляд от подтянутого тела, а Йен продолжает пялиться в ответ, явно пытаясь разгадать твои намерения.

— Ты следил за мной, — наконец говоришь ты.

Йен ухмыляется, гордо и глупо. 

— Удивлён, что тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это.

— Я тоже.

— Может, я просто действительно хорош в своей работе.

— Может. Или ты играешь со мной. Я замечал тебя несколько раз, но, полагаю, далеко не каждый раз, — ты приподнимаешь бровь и пристально смотришь на него. — Но ты меня так и не арестовал.

— Не-а.

— Не-а?

— Не-а.

— Это, блядь, не ответ, чувак.

Он умудряется пожать плечами даже со скованными над головой руками. 

— Как ты и сказал, возможно, я просёк игру и теперь, наконец, подыгрываю.

Твоё сердце воспаряет, ты и не подозревал, как сильно хотел это услышать. 

— Это правда?

— Возможно.

— Что ж, ненавижу всё усложнять теперь, когда ты наконец-то понял, но я здесь, чтобы изменить правила игры.

Он закатывает глаза, переступает с ноги на ногу, и ты не можешь не заметить, как его футболка чуть приподнимается, обнажая гладкий живот. 

— Ну ещё бы. Теперь, когда я тоже в игре и всё честно, ты всё испортишь, и я снова останусь позади, да?

— Нет, — ты ставишь бутылку Джека на стойку и достаёшь флешку из кармана. — Нет, я просто собираюсь дать тебе выбор в твоём следующем шаге.

— Что это значит?

— Это значит, что я собираюсь предложить тебе два варианта. Первый: я даю тебе ключи от наручников и ухожу. Но сначала оставляю на стойке бара эту флешку с записанным признанием, чтобы ты мог делать с ней всё, что тебе заблагорассудится.

— Заманчиво. Какой второй вариант?

Ты прикусываешь нижнюю губу, проходишься взглядом по его телу, прежде чем снова посмотреть ему в глаза, ничего не скрывая.

— Второй: я даю тебе ключи от наручников и ухожу. Но сначала я сосу твой член, пока ты не кончишь мне в глотку.

Он прерывисто вздыхает. 

— Тоже заманчиво.

— Никакого давления, Йен. Согласие — номер один в моем списке фетишей, и я не собираюсь делать ничего такого, чего ты не хочешь.

— Аг-га, — вздыхает он тяжело, — потому что надеть на меня наручники — это то, чего я так хотел.

— Ты сам это сделал, чувак, я тебя не заставлял.

Он облизывает губы, и его взгляд обегает весь бар, прежде чем снова останавливается на тебе. 

— И что бы я ни выбрал, ты сделаешь это?

— Я дам тебе то, что ты хочешь, Рыжий, тебе просто нужно решить, чего ты хочешь больше: воришку или его рот?

— Блядь, — это выходит хрипло, его голос дрожит. — Т-твой рот. Я хочу твой рот.

И этого для тебя достаточно.

Ты делаешь шаг вперёд, оставляя между вами едва ли пару сантиметров, и понижаешь голос:

— Только мой рот, Йен? Означает ли это, что я должен держать свои руки при себе? — ты протягиваешь руку, проводя пальцем по всё ещё видимой полоске его живота. — Никаких прикосновений?

— Ебать, — выдыхает он, закрывая глаза.

— В следующий раз, детка.

Его глаза распахиваются, когда он слышит это ласковое обращение, и в них не только похоть и желание, которых можно было бы ожидать. Есть что-то ещё, что-то, что тебе не нравится, что-то, что заставляет тебя остановиться. Но тут взгляд Йена перемещается к твоим губам и обратно, и это что-то исчезает, смывается гневом, который Йен всё ещё испытывает к тебе.

— Ну и? — спрашивает он шёпотом, и его дыхание оставляет мурашки на твоей шее.

Ловкими движениями рук ты расстёгиваешь ремень, пуговицу на джинсах, медленно опускаешь бегунок молнии, и всё это время сохраняешь зрительный контакт с Йеном. Ты смотришь в его темнеющие зелёные глаза, когда стягиваешь с него джинсы, спускаешь боксёры по вставшему члену, проводишь костяшками пальцев по его крепким бёдрам.

— Ты уверен, что это всё ещё просто игра? — спрашивает Йен, его губы так невероятно близко к твоим губам.

Ты тяжело сглатываешь, потому что вопрос задевает за живое. Ты смотришь Йену в глаза, а тот смотрит в ответ, и в его взгляде не просто похоть и желание, или гнев, или боль. Есть ещё многое, многое другое, что ты не знаешь, как распознать, на чём у тебя не выходит сосредоточиться слишком долго, потому что ты почти уверен, что то же самое отражается и в твоих собственных глазах.

— Поцелуй меня, — выдыхает Йен.

Твоё дыхание становится прерывистым, а пальцы скользят по капле предэякулята на головке. Йен вздрагивает, наклоняет к тебе лицо, но ты не можешь этого сделать, ты не можешь поцеловать его. Ты закрываешь глаза, прижимаешься лбом ко лбу Йена, тихо ненавидя себя и испытывая к нему совершенно противоположные чувства.

А затем ты падаешь на колени. У тебя текут слюнки, то ли от мысли отсосать Йену, то ли от мысли о поцелуе с ним, и ты на секунду утыкаешься лбом в его бедро, а носом в нежную кожу, вдыхая его аромат. Йен сверху шепчет твоё имя, и, несмотря на то, что это он в наручниках, в своих действиях ты ощущаешь покорность, отчего член мгновенно твердеет, и ты вспоминаешь, как Йен потребовал, чтобы ты показал ему свои татуировки, и как ты был готов сделать именно это при малейшем признаке того, что Йен хочет…

Йен действительно хочет, чтобы ты это сделал.

Ты двигаешься, чтобы попробовать его на вкус, так и не открыв глаз. Как бы тебе ни хотелось увидеть член Йена, ты хочешь сюрприза, хочешь быть неподготовленным, хочешь подавиться всем, что есть у этого парня, без предупреждения. Поэтому, ты оставляешь поцелуй на его члене, нежно посасывая горячую кожу, и ждёшь, пока Йен не начнёт стонать, прежде чем сдвинуться и взять в рот головку.

— Господи боже, Микки.

Ты стонешь с членом во рту, обводя языком кончик, смешивая свою слюну и его смазку, чтобы размазать по члену, увлажняя его, прежде чем взять глубже в рот, и Йен снова стонет. Он стонет, а ты продолжаешь — продолжаешь, пока головка не упрётся в заднюю стенку горла. Тогда ты замираешь, дышишь через нос и сглатываешь.

Член входит натужно, душит, и вы оба стонете — Йен, задыхающийся и дрожащий над тобой, и ты, с полным ртом. Йен не лгал все эти недели назад, у него огроменный.

И тебе это нравится. Твой собственный член ноет и сочится смазкой в штанах, пока ты принимаешь Йена, положив руки на его бёдра, чтобы тот стоял смирно, пока ты занят его стволом. Чтобы оставить синяки на его бледной коже. Чтобы просто прикоснуться к нему.

— Бля.

Ты отстраняешься и смотришь на Йена снизу вверх, и ты знаешь, какое зрелище собою представляешь, знаешь, как выглядишь, стоя на коленях, — потемневшие глаза, припухшие губы, струйка слюны со смазкой тянется от губ к члену — и не можешь скрыть самодовольства под пристальным взглядом Йена, когда тот задыхается над тобой.

Не сводя с Йена глаз, ты высовываешь язык из приоткрытого рта, располагая его на нижней губе, и подаёшься вперёд, пока головка члена не проедется по всей поверхности языка, возбуждая вкусовые рецепторы. Ты опускаешь руки — оглаживая кожу Йена, царапая ногтями его бёдра — и сцепляешь их за спиной, говоря Йену всеми возможным способами, кроме слов, что ты принадлежишь ему.

— Чёрт, — шепчет Йен, и ты оглаживаешь языком нижнюю сторону головки, притягивая его к себе, изгибая язык в приглашающем движении.

Йен начинает двигаться, всего лишь малейшими толчками, и ты открываешь рот шире, горя желанием принять его. Йен сверху бормочет что-то бессвязное, но начинает запинающиеся движения бёдрами, толкаясь в твой открытый рот, отчего член скользит по языку, пока ты не отстраняешься и не смотришь на Йена снизу вверх. Влажный член касается щеки, и ты получаешь удовольствие от резкого вдоха, который испускает Йен от вида своей естественной смазки на твоей коже.

Ты смотришь на него, в его красивые, широко распахнутые глаза, и шепчешь лишь одно слово:

— Ещё.

И ты ожидаешь ещё большего количества запинающихся движений и тихих проклятий, но вместо этого глаза Йена темнеют, а губы приоткрываются, но он ничего не говорит. Он ничего не говорит, но выполняет твою просьбу. Уверенно и твёрдо, словно член у него из проклятого камня, он толкается в твой открытый рот, пока твои губы не обхватывают основание и ты не сглатываешь с полным ртом члена. Ты стонешь, глаза, наконец, закрываются от ощущения, как Йен овладевает тобой, и тот отстраняется.

Однако это длится недолго. Йен вытаскивает только для того, чтобы задать сильный ритм, трахая тебя в рот, его великолепный член, горячий и толстый, заставляет тебя давиться на каждом третьем-четвёртом толчке, пока смазка и слюна стекают по твоему подбородку. Йен над тобой тяжело дышит, время от времени с его губ срывается ворчание — а ты стонешь с членом во рту, — когда он упирается заднюю стенку горла, и ты открываешь глаза и смотришь на него, пока тяжелое дыхание Йена не превращается в резкий стон и он не затихает.

Ты продолжаешь сглатывать, вбирая каждую частичку спермы Йена, которую он тебе дарит, и молча желаешь большего, пока Йен не отстраняется; твоё имя слетает шёпотом с его губ.

— Микки… Мик... блядь.

Ты позволяешь члену выскользнуть изо рта и облизываешь свои припухшие губы, не сводя глаз с Йена. Тот не отводит взгляда — ни когда ты вытираешь рот, ни когда заправляешь его член обратно в боксеры, ни когда поднимаешься на ноги. Он не отводит взгляда, пока ты не тянешься, чтобы поправить свой собственный член.

— Я мог бы позаботиться об этом за тебя.

— Нет, — ты ждёшь, пока Йен снова не встретится с тобой взглядом, прежде чем продолжить, всё ещё шёпотом: — Потому что тогда это снова станет игрой, а это больше не игра, Рыжий.

Что-то в чертах его лица смягчается, и он открывает рот, чтобы ответить, но ты отступаешь. Отводишь взгляд. Поворачиваешься к бару и забираешь ключи с флешкой.

— Ты сказал, что это больше не игра, — говорит Йен, и в его голосе слышится обвинение в предательстве.

— Больше нет. Но сделка есть сделка.

Ты вкладываешь ключи в его скованные наручниками руки, хватаешь бутылку Джека со стойки бара и уходишь. Йен не говорит ни слова, чтобы остановить тебя.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он идёт домой на дрожащих ногах, нежная краснота вокруг запястий — эротичное напоминание о том, чему, мать его, он только что позволил случиться. Велика вероятность, что Микки снова с ним играет, но фраза продолжает звенеть у него в ушах, снова и снова, пока он не проанализирует каждое слово и каждую интонацию.

Это больше не игра, Рыжий.

И, возможно, его должны беспокоить прозвища: Рыжий, Галлагер и детка. Возможно, отсутствие обращения к нему по имени должно держать его в напряжении и возводить стену, за которой он может спрятаться, но происходит прямо противоположное. Каждое прозвище ощущается как ласковое обращение, как нечто, предназначенное только для него. Это глупо, и велика вероятность, что он просто доверчивый ублюдок, которого вот-вот снова наебут, но…

Но сейчас ему трудно принимать это во внимание.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×

Тем вечером, постояв в дерьмовом фойе своего дерьмового многоквартирного дома, чтобы посмотреть, сколько времени потребуется Йену, чтобы освободиться от наручников, а затем подрочив в душе, вспоминая о том, что только что произошло, ты открываешь ноутбук и наблюдаешь, как Йен обыскивает свою гостиную в поисках камеры.

Ты знал, что так и будет — ты шёл на риск, рассказывая ему, — но всё в порядке. Ты смирился с этим. Но ты хочешь увидеть этот последний момент, эти последние несколько минут присутствия Йена на твоём экране, прежде чем тот, несомненно, разобьёт камеру и разорвёт эту извращённую, навязчивую связь, которую она давала тебе.

Сорок минут уходит у Йена на поиски. Сорок минут ты смотришь на него и думаешь о том, что произошло в баре, вспоминая его вкус на своём языке. Сорок минут попыток обдумать свой следующий шаг. Сорок минут разглядывания каждого сантиметра экрана ноутбука, прежде чем изображение исчезнет навсегда.

Йен поднимает камеру. Смотрит в неё. А ты смотришь в ответ. Йен смотрит не на тебя, он не может тебя видеть, но ты чувствуешь, что тебя заметили. Чувствуешь, что Йен заглядывает тебе в самую душу, и каждая капля вины захлёстывает тебя с удвоенной силой.

Ты ждёшь в агонии. Ждёшь, когда Йен уронит камеру на пол и раздавит подошвой ботинка. Ждёшь, когда он швырнёт её о стену, и та разлетится на куски. Ждёшь, когда он спустит её в чёртов унитаз, чтобы за ним больше не следили.

Ты ждёшь и задерживаешь проклятое дыхание так долго, что грудь начинает болеть. Но затем Йен ухмыляется. Правый уголок его губ лишь слегка приподнимается в улыбке — красивой, опасной, душераздирающей — и воздух вырывается из твоих лёгких при виде этого.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• × 

Он не знает почему.

Планирует ли он постоянно дрочить в своей гостиной только потому, что Микки может это увидеть. То ли это какой-то фетиш. То ли он цепляется за последнюю связь с Микки, потому что иначе его сердце, блядь, разобьётся.

Он не знает, но ухмыляется и возвращает камеру туда, где нашёл её.

× •—•—•—•⟮ 🍒 ⟯•—•—•—• ×