Гулкие шаги пиявцев отбивали реквием. Дробь шагов расходилась обратным отсчетом. Медленно капала кровь, бесшумно разбиваясь оземь и Игорь отчетливо ощущал, как вместе с тем утекает жизнь.

Его не стали кусать. Понимали, что медленно умирающая тушка не будет полезна.

Корзухин попытался сжать пальцы на пульсирующей ране, но не смог. Ладонь налилась свинцом, соскальзывая с ткани. Парень не чувствовал, как рука безвольно опускается на пол. Единственным, что он отчетливо ощущал, был лишь холод. Боль растворялась в тьме, окутавшей разум.

В какой-то момент Игорь понял, что больше не слышит шагов. Первозданная тишина безмолвно манила покоем. Корзухин ощущал, как ее песнь убаюкивает его, уговаривает закрыть глаза. Он чувствовал холодное дыхание смерти, но страха не было. Парень мог лишь отчужденно смотреть на то, как полнится алая лужа, ручьями растекаясь по трещинам камня.

Невидимая стрелка отщелкивала последние минуты, возвещая финал. Осознавать собственную смерть было странно. Вот он, Игорь Корзухин есть, а через какие-то мгновения уже не будет. Что тогда будет? Конец всего и пустая безжизненная оболочка на земле?

Неужели он действительно умрет?

И в этот самый момент стало страшно. Сердце сжалось, а глаза защипало. Он не был готов, он еще хотел быть здесь. Не хотел умирать.

Игорь хотел повидать мир, увидеть бескрайний океан, тропические джунгли и древние руины, жаркие пески пустыни. Он желал вновь заходить к Валерке после работы, болтать с его семьей за чашкой чая и яблочным пирогом, что невероятно вкусно готовила мать Лагунова. Изредка перехватывать парнишку на настоящие вылазки по старым деревням и раскопкам.

Корзухин отчаянно жаждал, чтобы все было как раньше. Без древнего стратилата, смертей и холодного отчужденного взгляда друга. Он бы все отдал за это.

Но у парня была лишь бескрайняя усталость, давящая на тело. Голос на задворках сознания истошно молил не закрывать глаза, не засыпать. Делать что угодно, только не это. С невыносимым трудом Корзухин разлепил отяжелевшие веки, пытаясь удержать взгляд. Пространство плыло, стелилась густая чернота. Он так устал. Чертовски устал. Игорь прикроет глаза всего на пять минут, а потом обязательно встанет. Ему просто нужно немного отдохнуть.

***

Солнце слепило, заставляя щуриться. Перед глазами плясали пятна. Моргнув в попытке избавиться от назойливого мельтешения, Игорь перевел взгляд на вожатую.

— Игорь, ты вообще меня слушаешь? — Раздраженная произнесла девушка, попутно оборачиваясь на поток детей, устремившихся к воротам лагеря.

Какофония оживленных голосов била по ушам, перекрывая мысли. Было слишком много всего. Цвета, запахи и звуки лавиной обрушились на него, не давая сосредоточиться. Было ощущение, будто его внезапно выдернули из вакуума и закинули в самый хаос. Парень слышал, что новая знакомая что-то говорила, но смысл ускользал от него.

— Извини, я немного отвлекся. Можешь повторить?

Ирина поджала губы, медленно выдохнув. На лице ее отражалась крайняя степень недовольства, но открыв рот девушка лишь произнесла:

— Ты вместе со мной в четвертом, живешь с Плоткиным из третьего.

Дождавшись утвердительного кивка, вожатая устремилась вперед, догоняя общий поток. Игорь мог видеть, как она поудобнее перехватывает тяжелую бежевую сумку и мгновение спустя начинает отругивать какого-то ребенка, заглянувшего под юбку статуи.

Корзухин втиснулся в разномастную толпу, пытаясь собраться с мыслями. Рядом проплывали лица, где-то среди ветвей деревьев голосили птицы. Сам воздух пел, наполненный предвкушением. Над головой белизной сияла надпись: «Буревестник»

Поперек горла встал ком, учащенно забилось сердце. Парень чувствовал, что машинально продолжает идти, в то время как разум взбунтовался, вопя остановиться. Пальцы кололо холодом, кровь отлила от лица. Иррациональный страх нахлестывал волнами, грозя утянуть на дно. Игорь закрыл рот ладонью, не зная, что сейчас произойдет: либо он закричит, либо его стошнит. Ранее свежий воздух казался тяжелым и спертым, с каждым шагом дышать становилось все тяжелее, ноги подкашивались. Пространство двоилось, образы накладывались друг на друга.

Это не было реальностью, не могло быть. Но чувство неправильности происходящего не отпускало. Наоборот, оно вцепилось когтями, сжимая сердце. Страшная, сумасшедшая мысль пульсом билась в сознании: все это уже происходило.

Смутно Игорь осознавал, что они уже находились на территории лагеря. Боковым зрением он видел корпуса, разбросанные среди сосен; слышал, как главная вожатая вместе с пионерами выкрикивает кричалку. В голове само по себе всплыло имя, казалось бы, незнакомой женщины: Наталья Свистунова. От всего этого становилось дурно. Хотелось верить, что его просто накрыло очень сильное дежавю. Мозг запутался, определил информацию одновременно и в прошлое, и в настоящее. Ничего страшного. Однако страшно было. Потому что где-то в глубине души Игорь знал – это не дежавю. Оно не связывалось с конкретными моментами и уж точно не позволяло вспоминать информацию, которой ты не должен обладать.

Внезапно перед парнем выросла фигура. Подняв взгляд от земли, он обнаружил Иру, еще не успевшую заменить рубашку с ветровкой на форму.

«— Ирина Михайловна, вообще-то.»

На мгновение Игорь вновь очутился на берегу реки и слушал, как вожатая исправляет его панибратское обращение к ней. Но стоя посреди аллеи, он знал, что такого диалога между ними не было.

— Тебе в тот корпус. — Показав на одно из деревянных строений, произнесла вожатая. — Положи вещи в вожатскую и приходи в столовую.

После нескольких секунд молчания, Ирина ушла. Уже смотря вслед удаляющейся девушке, Корзухин понял, что от него ожидали ответа. Парень глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Ему нужно было собрать себя в кучу. Даже если мысль об этом казалось невозможной, он знал, что справлялся и с худшим. Постепенно, он сможет разобраться в происходящем и составить план действий.

Сквозь тюль падали лучи солнца, подсвечивая летающие в воздухе пылинки. С улицы доносился уже ставший привычным гомон. Сгрузив вещи на койку, Корзухин уже было собирался уходить, когда мельком заметил зеркало. Собственное отражение казалось каким-то чужеродным, неправильным. Игорь удивленно запустил пальцы в волосы. Разве они были такими длинными? В полном замешательстве Игорь присмотрелся внимательнее. Даже в лице мерещилась непонятная несуразность. Это было чем-то неосязаемым, едва различимым. В коридоре послышался нарастающий скрип досок, когда парень вдруг осознал, что же его смущает. Он был слишком молодым. Даже несмотря на ситуацию, в его взгляде было какое-то простодушие и наивность.

В комнату вошел человек и Корзухину не надо было видеть его, чтобы понять кто это. Он просто знал, что вошедший – Саша Плоткин. И действительно, напротив стоял светловолосый парень в голубой рубашке. Вожатый поставил радиоприёмник на полку и только после этого повернулся к присутствующему.

— Привет. — Первым поздоровался Корзухин несмотря на поднявшуюся в нем иррациональную неприязнь. — Я Игорь, новый вожатый.

— Александр. — Чопорно ответил Плоткин с заметным неодобрением осматривая собеседника.

Хмуро кивнув на самопальный значок «Битлов», прицепленный к куртке Игоря, он добавил:

— Знаешь, у нас тут вообще-то советский лагерь.

Корзухин промолчал. Неприязнь стала рациональной.

— Говорю сразу, — сменив тему, продолжил Саша, — даже не думай о том, чтобы водить сюда девушек.

— Без проблем. Тебе это явно нужнее.

Собеседник выпрямился, расправляя плечи. С шумом втянув воздух, он процедил:

— Пойдем в столовую.

Пищеблок встретил витающим в воздухе запахом еды. Перекрытые решеткой окнами производили несколько удручающее впечатление. Рисованные пионеры на морализаторских плакатах жутковато склабились улыбками, не прибавляя настроения. Меж столов сновали работники и вожатые. Наскоро Игорь признал хмурого врача, сидящего поодаль от остальных. Его усталое, угрюмое выражение лица отзывалось в парне пониманием. Хоть кто-то был столь же “рад” царившему празднику жизни. Дима обнаружился вместе с Ириной.

Не чувствуя особого голода, Игорь, однако, прихватил на раздаче борща. Осторожно лавируя с заполненной до краев тарелкой, он размышлял над тем, куда сесть. Разговаривать не слишком-то хотелось, но и мысль о уединении претила. Хотелось хоть немного отвлечься, притвориться, что все нормально. Возможность провести обед с Плоткиным он отмел сразу же. Понадеявшись на увлеченный, не требующий его ремарок, диалог между другом и вожатой, парень все же подсел к ним.

— Смотрите кто пожаловал. — Подвинув свои практически опустошенные тарелки, довольно произнес Дима.

— Ну, как же я тебя оставлю. — Занимая место, хмыкнул в ответ Корзухин.

Отметив присутствие последнего коротким кивком, Ирина продолжила диалог.

— Чувствую, опять я буду за ШКИД отвечать. Одна морока с этим, если честно. Старших за писанину не загнать, видите ли, писаниной им лень заниматься.

— Так малявки пусть пишут. — Соскребая со стенок перловку, предложил Димон.

— Они наклейки со жвачками у иностранцев начнут выпрашивать.

Пожав на это плечами, собеседник усмехнулся:

— Физруку вообще «Зарницу» вести. Будет потом по всему лесу носиться, детей собирать.

Слушая чужой разговор и молча уминая суп, Игорь малодушно надеялся, что ему никакое руководство не доверят.

По большей части, собрание шло гладко. На радость парня, под его ответственность, действительно ничего не назначали. Помимо отсутствия у него организаторских навыков, ситуация сама по себе не располагала. Гнетущее ощущение нереальности происходящего не только никуда не делось, но лишь сильнее закрепилось. Игорь почти смирился с ним, отодвинув на задний план, когда из общего строя выбилась Вероника с вопросами про песенный фестиваль.

Ее вид, сложившей руки на груди и с короткой, едва доходящей до ушей, стрижкой, обрушился на Корзухина ушатом ледяной воды. По коже побежали мурашки, сердце на мгновение замерло. Светлая комната поплыла, сменяясь серостью подземного помещения. Игорь физически мог чувствовать леденящий холод давящих каменных стен. Как наяву парень видел ужас на ее побледневшем лице. В карих глазах плескался безысходное отчаяние от осознания скорой смерти. И он, и Вероника понимали: им не спастись. Корзухин мог лишь сильнее стиснуть ее ладонь, лихорадочно думая над тем, что голову на плаху положит, только бы ей удалось убежать.

— Только, красавица, никакой лирики. Поем про любовь к родине.

Зычный голос Свистуновой прорвался сквозь хаос мыслей. Моргнув, Игорь понял, что исступлённо пялится на девушку. Еще несколько секунд он рассматривал ее снисходительную улыбку, обращенную к главной вожатой, прежде чем смог отвести взгляд. По телу разлилось облегчение, дышать стало проще. По крайней мере она в порядке.

Довольно осмотрев ватман, расчерченный цветастой таблицей, Наталья скомандовала:

— Так, бойцы, с планами разобрались. Марш детей по комнатам разводить. Переодеваемся и встречаемся на линейке. И чтобы без опаздывающих! Все же олимпийская смена, не хухры-мухры.

***

Шесть пионерских отрядов ровнёхонькими группами выстроились по периметру площадки. Воздух звенел последними секундами предвкушающей тишины. Бело-красные фигуры замерли в ожидании, наблюдая, как радиотехник подтаскивает к группке взрослых стойку с микрофоном.

Над толпой разнесся бойкий, преисполненный радостной торжественности, голос главной вожатой:

— Здравствуйте, ребята! Приветствуем вас на лучшей смене этого года – на Олимпийской смене!

— Расскажите всем о себе! — Перекрикивая тихий взволнованный шепот, волной прошедшийся по рядам, зазывно произнесла Свистунова.

Дождавшись отмашки вожатых, отряды поочередно стали выкрикивать речёвки. Краем уха Корзухин слышал, как Анастасийка, так и не смывшая с лица косметику, напрягла других ребят едва слышно повторять их текст. По дороге Ирина заставила пионеров вызубрить содержание так, чтобы от зубов отскакивало, но командирше отряда, воодушевленной своей должностью, этого показалось мало.

Стоило только третьему закончить, как его отряд грянул:

— Данко! Гори так ярко, как сердце Данко! Возьми свое сердце, зажги его смело, отдай его людям, чтобы вечно горело!

Слушая, как слово переходит к следующим отрядам, парень рассматривал главных людей лагеря. Некоторые имена с трудом всплывали в памяти, другие же сразу же приходили на ум. Директор лагеря – Николай Петрович, физрук – Руслан Максимыч, уже опознанный врач – Валентин Сергеич, старшая воспитательница – Марина Федоровна и...

Игоря сковало липким страхом, когда он перевел взгляд дальше. Серп Иваныч Иеронов. Предчувствие беды сдавило грудь. Хотелось кричать о том, что этот человек опасен. Люди не должны быть рядом с ним. Он был хищником затаился среди ничего не подозревающих жертв. Неужели никто этого не чувствовал? В ушах стучала кровь, заглушая аплодисменты. Дети беззвучно хлопали, вожатая молча открывала рот. Корзухин должен был что-то сделать, предотвратить грядущую трагедию. Но язык онемел, а ноги налились неподъемной тяжестью. Он мог лишь беспомощно стоять, наблюдая за речью старика.

Словно в кошмарном сне парень видел, как отойдя от микрофона, Иеронов направился к детям. Его, Игоря, детям. К тем, кого он должен защищать. До этого застывший каменным изваянием, вожатый отмер и дернулся было вперед, только бы предотвратить эту встречу, но старик уже подошел. Он остановился перед вмиг оробевшей Анастасийкой.

Оторопев, девушка моментально указала на соседа по ряду:

— Это не я, это тот в очках сказал!

Перейдя к другому пионеру, Серп Иваныч одобрительно кивнул:

— Молодец! Мы вместе флаг поднимем.

Схватив какого-то юношу за руку, он повел того к мачте.

В момент, когда Игорь увидел кого выбрал Иеронов, мир разрушился. Корзухин словно пробудился ото сна. Воспоминания градом обрушились на него. Изображения калейдоскопом сменяли друг друга, выстраиваясь в общую картину. История реальности восстанавливалась, прежняя жизнь в мельчайших деталях проносилась перед мысленным взором. Он все вспомнил.

Игорь должен был быть мертв. Бездыханно лежать на полу. Но вместо этого, живой и здоровый, Корзухин стоял на открытии новой смены в проклятом «Буревестнике». Он видел, как окружающие вскидывают руки в салюте, но мог лишь стоять и думать над тем, что попал в ад.

Кроваво-красный флаг знамением беды развевался на фоне безоблачной синевы.