— Они твои, Тан-мэймэй.

Старший брат с тёплой улыбкой гладит её по ухоженным волосам, что собраны в замысловатую причёску — по последним канонам моды империи Вэй! — и продолжает извиняться за отсутствие лошади, обещая купить ей самого красивого жеребца на следующий день рождения. Комната полутёмная и душная, обрамленная по периметру прозрачным тюлем и полная запаха сандаловых благовоний, которые неприятно оседают на многочисленных слоях дорогого розового шёлка, что давят на плечи невыносимым грузом загнанных взглядов беспризорных мальчишек.

Юэ Ци и Шэнь Цзю.

Цю Хайтан счастливо щебечет слова благодарности, вслух размышляя куда кого из них пристроить, резко перескакивая на более нейтральные темы: от погоды за окном с зодиакальным прогнозом до новостей из мира светских сплетниц и, конечно же, какие породы лошадей сейчас в моде у благородных господ. Цю Цзяньло лишь скалится на её ребячливое верчение вокруг «новых игрушек», кидает что-то управляющему и неспешно уходит, отвлечённый делами семьи, крепко обнимая шимэй напоследок.

Тан-Тан скрывает смущение за элегантным веером с рисунком цветущей сливы, а сама кривит губы от омерзения, активно борясь с желанием сплюнуть эту одержимую любовь прямо на дорогой паркет. Разыгрывать театр одинокой малолетней дуры для неё то ещё удовольствие, но по другому в этом поместье выжить не получится — подчиняйся или тебя подчинят силой, заперев за девятью замками и сверху кинув заклинательский барьер. Как любая благоразумная эгоистка, Хайтан выбирает первый вариант, закрывая глаза на все садистские выходки старшего брата. Это не такая уж большая проблема, ведь её это никоим боком не задевает.

Пока что.

Их, иронично, общая погибель на пробу дёргается, скалится, точно бешеная беспризорная собака, шипит и рассерженно сверкает глубокими тёмными зелёными глазами. Слуги почти ломают ему руки, когда Хайтан с характерным весёлым смешком бьёт мальчишку по лбу сложенным веером и им же поднимает лицо того вверх, будто бы внимательно осматривая. Миленький. Отмыть, откормить, обучить — цены не сыщут! Жених на загляденье! Ставь в угол да молись. Такого что аристократы, что заклинатели оторвут с руками-ногами, только вот сам мальчишка подобного внимания совсем не оценит.

И будет в своем праве.

У неё не так уж много вариантов действий, на самом деле. Исходные данные оставляют желать лучшего.

Брат — подонок, слуги — убийцы, перспектив — никаких, разве что смерть... Жестокая смерть, которая сидит перед ней и злобно щерится частично молочными зубами, оскорбленный ударом веерной гарды.

— Какой хорошенький. Решено! — специально ещё более слащаво воркует Цю Хайтан, принимаясь раздавать указания слугам. — Старшего отправьте к конюху, пусть займётся им. А этого отмойте, причешите, оденьте и устройте ко мне в боковую комнату. Он будет моим братцем по играм!

Ей плевать что думает и ощущает ощетинившийся щенок, рычащий ей прямо в лицо мерзостные оскорбления — она отыграет свою роль на этой вылизаной сцене идеально, от начала и до конца. Ведь зачем тогда Хайтан нужны были все те годы театрального колледжа, если сейчас верх над ней возьмут эмоции, заставляя превосходную фарфоровую маску взяться трещинами, а после впиться осколками в нежную кожу лица?

Тем более, ей уже давно и прекрасно известно, что она «шлюха», «бестолковая дурында» и «дешевая блядь».

— Молодая госпожа, а имена? — робко интересуется управляющий, поднимая на ноги старшего оборванца и отводя того подальше от разбуянившегося мальчишки.

Тан-Тан надувает губы, захлопывая веер и в задумчивости изучая потолок. Рабам не дают добрых имён, но ей, с благословения лорда-брата, позволяются некоторые вольности. Только вот к подобным важно-творческим заданиям Хайтан всегда подходила с особой тщательностью — что в этом мире, что в том.

— Мне нужно подумать, — отвечает она, для убедительности кивая головой. — У моих слуг должны быть самые красивые имена! А как их можно дать вот так, неожиданно и нежданно?

И да, здесь действительно нужно выбирать с умом.

***

— Г-Госпожа? — нервно шепчет мальчишка, по велению мягкой ладони утыкаясь лбом в пол и не смея разогнуться из неудобной позы.

Хайтан тихо складывает веер нежного голубого оттенка с изображением пруда лотосов, попутно осматривая полупустое тёмное помещение жилой коморки. Ничего особенного — жёсткая кровать, дешёвый шкаф, деревянные заколки. Настежь раскрытое маленькое окно под потолком и гуляющий по полу осенний сквозняк. Местные слуги на обеспечение Юэ Ци, естественно, поскупились, но обращать на него излишнее внимание действительно было бы пустой тратой времени. Абсолютно пустой — ведь даже спустя года там, в оригинальном дряном романе и его гейском ситкоме, мысль о мести ненавистным аристократам Цю не посещала голову этого, вероятно, слишком доброго мальчишки.

Ни разу.

Возможно, зря.

Шэнь Цзю был куда хитрее, злопамятнее и ненавистнее — был куда более подходящим человеком для этого гребанного мира.

Либо ты, либо тебя.

Будь убитым или будь убийцей.

Суровый закон, но закон.

Хайтан заливисто хохочет из-за внезапно, так не вовремя, всплывшего воспоминания о запахе формалина, стерильных кабинетах и чужом белом халате на пару размеров больше, заставляя мальчишку у её ног невольно передёрнуться.

Да, в нём слишком много мягкости.

Конечно, вероятно, с годами это изменится. Его сердце зачерствеет под ударами судьбы и грузом ответственности, обязанностями главы секты, но зато сейчас эта покладистость позволяет повысить свои шансы на выживание, правильно разыграв карту червового короля.

Ведь результат оправдывает средства.

— Сбежишь, — припечатывает Тан-Тан, не позволяя ему взволновано поднять голову. — Сегодня ближе к рассвету ты сбежишь, и отправишься по северной дороге к школе Цанцюн. Не оборачиваясь и не возвращаясь.

— Но Сяо Цзю!... — вскривают в ответ, протестующе дёргаются, пытаясь встать, но потом осознают свою ошибку, своё истинное положение, и вновь опускают лоб к деревянным доскам.

У тебя нет здесь власти, мальчик.

У Цю Хайтан её, по факту, тоже нет.

— Семь лет, — продолжает вешать Тан-Тан. По её скромному мнению, это как раз оптимально достаточный срок для осуществления всех ходов её закрученной шахматной партии. — Столько ты должен пробыть в бегах, обучаясь заклинательству. Потом можешь вернуться и забрать своего друга. До этого момента я присмотрю за ним — клянусь... своим именем.

Не именем рода. Нет, о нет.

У Цю Хайтан в этом поганом месте нет власти даже для подобного.

Зато у неё есть характер и репутация. Умения, добытые в прошлом тёмными ночами в летних лагерях в самой глубине сосновых лесов. А ещё есть мозги.

Много ли людей заподозрят её в пособничестве побегу одного маленького новенького раба, которого по доброте душевной решили не запирать на ночь в комнате?

Что, управляющий проверил всё лично? Но управляющий уже стар, он мог и не доглядеть.

Но ничего, у вашей дорогой Тан-мэймэй, уважаемый дагэ, есть ещё второй мальчик.

Будьте к нему снисходительны.

Вот только Цю Хайтан не верит в братскую милость.

— Тебе всё ясно? — спрашивает Хайтан, нежно ероша чужие чистые волосы.

— Да, госпожа.

— И ещё, — она ободряюще хлопает ладонью по макушке, гардой веера подпирая собственный подбородок и задумчиво вглядываясь в балки низенького потолка. — Забудь, что ты раб. Рабы не носят имён. Твоя же госпожа нарекает этого достойного Юэ Цинь*. Иди.

Когда Юэ Цинь поднимает голову — перед ним только дорожная сумка, под завязку заполненная аккуратно сложенными недорогими вещами и едой.

И где-то вдалеке за окном раздаётся первый раскат грома.