Зима в Поднебесной была... отвратительной.

Она удовлетворяла тело, но совсем не цепляла душу Цю Хайтан, что, кажется, навсегда мыслями застряла в далёком прошлом. Зимняя хандра против воли засасывала всё глубже на дно собственного сознания, уж что поделать. Ведь здесь чистый снег падал с неба мягкими хлопьями, кружился в танце позёмки и укутывал всё инеевым хрустящим одеялом. Когда в противовес на той, далёкой и чуждой этому миру, родине Тан-Тан непостоянная зима вечно несколько раз за сезон резко сменяла морозные метели на непросыхающую неделями вязкую чёрную грязь и влажность от тающих серых сугробов.

Китайское около тропическое лето восторга тоже не вызывало — Хайтан отчаянно скучала за сухими горячими ветрами-песчаниками над сухой жёлтой травой и вечно безоблачным синим небом. Без ливневых дождей, без кучи мошкары, без стоячего безжизненного воздуха. Здешняя же осень своей яркой окраской постоянно резала глаза, привыкшее к серо-желтой палитре городских пейзажей да рабочих карьеров.

И лишь весна, так похожая на домашнюю цветением плодовых деревьев и вернувшимися с Юга журавлями, добавляла желания существовать в этом бренном мире, продолжая бороться.

Впрочем, до спасительной весны ещё было далеко — Цю Хайтан сокрушённо покачала головой, отворачиваясь от заснеженного декабрьского двора обратно к столу с воняющим лимоном горьким пойлом, которое коренные жители гордо именовали высококлассным чёрным чаем. Увы, сомнительную сладкую бурду из пыли индийских дорог, белых кустарниковых роз и палочек корицы, что так нравилась Тан-Тан, в Поднебесной не готовили. Не заваривали. Подобное святотатство, дома носившее интригующее название «чая по-восточному», местными воспринималось как плевок в самое лицо великой китайской культуре, а потому, опять же для поддержания амплуа идеальной дочери идеальных родителей из идеальной семьи, Хайтан никогда не возникала со своими уникальными вкусовыми предпочтениями. Пусть даже и от местной рыбы, чьё мясо больше напоминало муль, и от постных лепёшек, которые тянулись за зубами, и от фруктов, отдающих гнилыми мозгами на запах с вкусом, блевать тянуло со страшной силой.

Грохот открывшейся деревянной двери отрезвил и Хайтан встрепенулась, вынырнув из собственных мыслей. На пороге комнаты в уважительном поклоне солёной статуей самому себе замер щуплый, так и не отъевшийся за месяцы жизни в поместье, Сяо Цзю. Среднего качества простая одежда висела на нём, как мешок на скелете, и ни статуса, ни полноты худой фигуре не добавляла. Ровно как и забранные в низкий хвост волосы, скорее напоминающее чёрную солому. Впрочем, куда больше Цю Хайтан интересовало другое: а что, собственно, мальчишка делал на пороге её комнаты? Помимо того, что мешал предаваться сладким воспоминаниям о далёкой и ныне не совсем достижимой родине.

Ответ вынырнул из глубин хандрящего сознания и ударил в ушах набатом церковных колоколов — ах, точно, у них же намечалось занятие по живописи.

Вот ведь она дурная. Как можно было забыть?

Хотя Цю Хайтан, в принципе, считала себя достаточно посредственным учителем — её университетское репетиторство с итогом в виде плачущих навзрыд младшеклассников соседнего лицея говорило само за себя — однако хоть что-то дать маленькому рабу перед отправкой в величественную школу Цанцюн она видела своим долгом. Тот же коряво-своеобразный стиль акварельной живописи, например. Или такую же коряво-своеобразную каллиграфию. И может ещё неуместное здесь искусство икебаны из полудохлых цветов. Или аристократические манеры, которыми, по правде, сама Тан-Тан пренебрегала в восьми случаях из десяти.

Ну... хотя бы спокойствие и вкусные сладости она могла предоставить бедному ребёнку в полной мере.

Ранее названный «бедный ребёнок» чихнул, напоминая о себе. Делать было нечего. Отменить занятие прямо перед его началом казалось наихудшим вариантом из возможных.

Назвалась учителем — учи.

— А-Цзю! — в итоге громко изрекла Хайтан, хлопнув в ладоши и натянув самую слащавую улыбку из всех возможных. Вновь нацеплять маску малолетней дурной пигалицы было почти физически больно, но самая лучшая игра и самое лучшее враньё всегда требовали отсутствия каких-либо свидетей. С этим приходилось мириться, как, впрочем, и со многими другими вещами. — Что же ты стоишь? Проходи-проходи. Садись! Как прошли занятия с гэгэ? Чем ты сегодня ему помогал? Ой, хочешь чая, А-Цзю?

Сяо Цзю, очевидно всё ещё периодами испытывающий душевный дисонанс от разницы характеров родственников Цю, рывком поднял голову и открыл было рот для ответа, но Тан-Тан воспользовалась образовавшейся заминкой раньше и ловко переставила пиалу с крепким лемонграссом на другой конец стола, при этом смачно звякнув фарфоровым дном о деревянную столешницу.

— И-и-ик, ну какая же я дурочка! — притворно воскликнула Цю Хайтан, схватив с тумбы первый попавшийся веер и закрыв им лицо, чтобы скривившиеся от собственного визга губы ни один смертный и бессмертный разглядеть не смог. — Конечно же ты хочешь пить! После тяжёлой работы всегда хочется пить!

Сяо Цзю лишь утвердительно покачал головой, не имея другого выбора. Походка его была нетвердой то ли в силу детской природы, то ли из-за воспитательных мер дражайшего братца, а умение садится, читай как падать, на подушки — лишено всякого изящества. Хайтан на это в обычной жизни плевала с высокой колокольни, но тут плевать было нельзя. Во-первых, она, опять же, отыгрывала роль романтичной полоумной дебилки из богатой семьи. А во-вторых, в далеке путеводным огнём тлел Цанцюн, как универсальное решение всех проблем. И если успех Юэ Циня на заклинательской тропе ни молитв, ни работы не требовал, то с Сяо Цзю ситуация складывалась ровно противоположная.

— Ты должен двигаться плавнее, А-Цзю, — комично сурово сдвинула тонкие брови Тан-Тан. — Добавь себе изящества, лёгкости. Пусть твоя походка напоминает полёт облаков в небе, а ткань одежд шелестит, как бамбуковые листья на ветру.

Будто бы вдохновлённая собственными словами Цю Хайтан уже хотела во всей красе продемонстрировать необходимое каждому благочестивому господину дефиле, как Сяо Цзю тут же покорно склонил голову и сухо выдал:

— Хорошо, Цю-гуньян, — тем не менее неприязнь в зелёных глазах проступила лишь сильнее. А-Цзю обвёл взглядом пиалу с парующем чаем, то ли прикидывая как в ней получше утопиться, то ли строя предположения какого яда Хайтан туда подлила. — Я понял.

— Молодец, — Тан-Тан захлопнула веер, по цвету абсолютно не подходящий к её ярко-розовой одежде, и указала гардой на пергамент с порошковой акварелью, которые лежали несколько сбоку. Ох, скольких нервов ей стоило достать нормальные кисти из белки! — Запомни, ты мой жених, зять славной семьи Цю, и никто не должен знать, какого ты происхождения. Ни у кого и мысли не должно возникнуть, что мы выкупили тебя у работорговцев. Мой муж обязан быть самым лучшим! Самым обоятельным, искусстным и умным! Учись, А-Цзю! А я, как верная жена-невеста, наставлю тебя на путь истинный. Так что сегодня мы будем... Будем... будем рисовать карпов в пруду! Это не должно быть сложно. Не должно ведь?

— Не должно, Цю-гуньян.

Хайтан радостно всплеснула руками — Сяо Цзю в тихую закусил губу, прожигая взглядом чёрную гладь лемонграссового пойла. Наверное, будь у мальчика чуть больше ци, отвратительный чай бы вскипел да забурлил, подобно воде в адских котлах.

Увы и ах, дорогой, жизнь не сахар. Особенно жизнь в законсервированной среде пубертатных подростков и язвительных взрослых с юношеской дурью в голове. Тан-Тан знает, Тан-Тан там выживала. И продолжает выживать.

Поэтому, как завещал один блондинистый карлик, из своих недостатков следует сделать крепкие доспехи и носить их с гордостью, тогда ни один нож и ни одно слово не сможет причинить тебе боль.

Хм... Вот этому, пожалуй, Цю Хайтан действительно стоило бы научить маленького Сяо Цзю.

В конце концов, как бы славна не была уважаемая школа Цанцюн, а богатые детишки редко когда отличались терпимостью к более слабым и немощным собратьям.

***

— Доброго дня, драгоценная Цю-гуньян.

— Здравствуйте, господин Шу. Что нового нынче популярно среди молодых девушек благородного сословия?

Средненького роста матёрый мужчина звучно рассмеялся в усы, а затем поспешил вытащить из-под прилавка деревянный ящик с книгами. Дорогими книгами, которые даже в эту эпоху (с заклинателями!) производились и добывались с особым трудом, от того имея высокую цену. В принципе, это было единственным, за что Цю Хайтан могла поблагодарить своего дражайшего братца — в деньгах на такую роскошь он ей никогда не отказывал.

— Во! — гордо воскликнул тем временем господин Шу, аккуратно открывая короб и выуживая из оббитого бархатом нутра книжку с плотной синей обложкой, где чистым золотом отблёскивала возвышенная фраза «Радости долины Цю». — Сейчас все молодые дамы столицы интересуются любовными романами про господ-совершенствующихся.

— Ох, вот как, — склонила голову к плечу Хайтан, уперевшись щекой в меховой ворот своего плаща. Это было чем-то новеньким. И очень своевременным. Боженька, неужели это её рояль в кустах, как и у любой уважаемой попаданки? Наконец-то! Сколько же она ждала?Двенадцать лет. Двенадца лет она ждала в поместье Цю! — И какие именно истории предпочитают молодые аристократки?

Господин Шу весело улыбнулся и показательно обвёл рукой деревянный ящик, после с грохотом вытащив из него стопку пухлых книжек на прилавок. Сзади завозились служанки, что, очевидно, испытывали немалый дискомфорт от резко направленных на их небольшую делегацию взглядов посетителей торговой улицы. Хайтан было всё равно — пока местные, вышколенные самодурством дорогого старшего братца, не лезли к ней и удерживали зону отчуждения необходимого радиуса, её всё устраивало. В конце концов, она, по факту, жила в полностью добровольной изоляции от всего остального мира и даже от тех людей, кто обитался в поместье вместе с ней. Ведь, право слово, какая госпожа не знает имён собственной прислуги? Ну вот, Цю Хайтан, например.

Потому что ей было всё равно.

Ей было начхать, насрать, кристалически поебать и диамантово похуй.

На людей. Чужих людей и их мнение о ней, что в основном строилось на вынесенных из стен поместья слухах, которые сама же Тан-Тан и подпитывала.

Ничьей помощью для побега на соседние острова Хайтан пользоваться не собиралась. Даже не допускала подобной мысли. Ведь ещё в школьные годы убедилась, что если хочешь сделать что-то действительно хорошо, тогда сделай сам.

Да и вообще. Где тайну знают больше двух, там её нет.

Вот такие в пизде котята — между пальцами задумчиво захрустели книжные обложки. Названия в том самом, неповторимом китайском духе мелькали перед глазами бегущей строкой: «У старшей сестры слишком много ума», «Как убить принцессу вражеской страны», «Эта достопочтенная хочет удачно выйти замуж» и тому подобное. Обложки смешивались перед глазами в разноцветную кучу, осмотренные и перебранные. Лишь «Радости долины Цю» остались лежать в стороне — наличие фамильного иероглифа на обложке невыносимо подкупало немногое самолюбие Хайтан и её хитрую надежду на то, что из-за такой детали брат оценит эту книгу выше, чем любую другую.

В конце концов, Тан-Тан перечитала всё, что было в библиотеке поместья — начиная историческими хрониками семьи и заканчивая сборником из трёх томов про целебные растения северного региона — и надеялась, что имела хотя бы приблизительное понятие о вкусах Цю Цзяньло. Ведь единственным, что доставляло Хайтан в этом угрюмом и кошмарном мире искреннее удовольствие, не порицалось общественностью и глубоко поощрялось семьёй Цю, являлось чтение. Её отдушина, её отрада, её возможность вновь почувствовать себя относительно беззаботной девчонкой, в пух и прах разносившей очередную белиберду по типу «Сорняковой реальности» в тысячах голосовых и текстовых сообщений подружкам.

Впрочем, её это не уберегло.

Хотя комментарии под самими произведениями она не оставляла, наученная горьким опытом предшественников — спасибо, суд с господином Экваториальным и достопочтенный Братец-Огурец, земля тебе железобетон.

Что в таком случае могло послужить триггером для перерождения? Чёрт его знает. В иных историях героиням-попаданкам хватало простого прочтения романа. Бывало даже, что не целиком. А тут... Ну. Возможно, это её наказание за когда-то давно закинутые в дальний угол манускрипты собственного орфографического пера, продолжения которых ждали, вероятно, сотни людей. Не дождались.

Хайтан после поступления в театральный колледж вопреки всем и каждому писательство как-то забросила. Да и после отчисления за домашними делами времени не хватало. Затем новый универ, новые, нормальные по мнению матери, друзья, в компании которых хотелось присутствовать. А потом... Потом она умерла.

Глупо и совершенно не заслуженно.

— Выбрали что-то, Цю-гуньян?

Хайтан крупно вздрогнула, ещё раз оглядела несколько стопок дорогостоящего чтива и поджала слегка подкрашенные губы, кинув взгляд на отложенный синий томик. Ничего более достойного найти не удалось — всё, видимо, в силу ещё некой новизны жанра, оказалось несколько однотипным и не интересным: благородная леди, благородный господин, ужасные демоны и злобные культиваторы, поднимающие мертвецов. Выделялись из общей массы только «Близкие домоседы», но... вряд ли бы Цю Цзяньло с его извращёнными мозгами правильно оценил посыл истории, где главной парой были заядлый неопрятный пьяница, в прошлом наёмник, и ушедший в некое домашнее уединение глава столичной стражи. Оба мужчины.

— Я возьму только «Радости долины Цю», — твёрдо изрекла Тан-Тан, махнув рукой свите из поместья.

Какая-то служанка поспешила передать торговцу необходимую сумму местной валюты, что представляла собой тонкие слитки разного номинала, а Хайтан решила ещё раз оглядеть купленную книгу. Исполнение поражало: ни один иероглиф не был расплывчатым или смазанным — вполне вероятно, что каждый из них наносился вручную — краска не осыпалась под пальцами и на страницах не скатывались ошмётки, иллюстрации были выполнены со всем профессионализмом и детальностью. На мгновение Тан-Тан даже стало завидно, ведь ни один из её творческих талантов не достиг такого уровня развития. И вряд-ли достигнет.

— Я был уверен, что Вы её возьмёте, — тем временем добродушно пробасил господин Шу, пряча собранный ящик обратно за прилавок, — поэтому и привёз. Специально для Вас, Цю-гуньян. Кстати, пока я ездил за товаром, не приходили ли вести от Цю-гэся и его жены? Не стало ли известно, когда они вернутся?

Хайтан мелко передёрнула плечами — ещё одно напоминание о патовости всего происходящего свалилось как летом снег за шиворот. Все в Чанхао уже полгода ждали, когда же Цю-гэся, её отец и владелец этих земель, вернётся из своей долгожданной поездки в Сычуань к родственникам супруги и, возможно, немного урезонит начавшего зарываться сына. Только Тан-Тан не ждала. Потому что знала: никто из родителей не вернётся. Теперь из помещецкой семьи, на беду всех здешних жителей, править их торгово-сельским городком остались лишь молодой сын-самодур и его такая же недалекая ещё более молодая блаженная сестрица.

— Увы, господин Шу, писем не приходило, — спокойно бросила Цю Хайтан и развернулась в сторону главных ворот поместья, с хлопком закрыв новенькую книгу.

Впрочем, о такой грустной новости никому знать не следовало.

***

— Но я хочу-у-у!...

Играть слёзную истерику даже в самые лучшие годы своего актёрства Цю Хайтан было не с руки, ибо эти самые слёзы, основной компонент происходящего акта, выдавливать из себя получалось не очень хорошо — так сказать, с непостоянным успехом. Но, к сожалению, перед дражайшим гэгэ сценку отыграть нужно было со всей самоотдачей. С чувством, с толком, с расстановкой. Поэтому Тан-Тан прибегла к универсальному способу сокрытия ошибок, который гласил, что если исправить ты ничего не можешь, то либо уверенно скорой оплошность, либо обыграй всё так, будто происходящее — часть плана.

Плана... У Хайтан было много планов на жизнь. Но ни один из них так и не воплотился в реальность, в некоторой степени даже по её же собственной вине.

От подобной, правдивой, так-то, мысли на душе стало гадко и горько, но слёзы из глаз сильнее не полились, душевную железобетонную плотину такая смехотворно маленькая капля самоненависти не прорвала — честно, у неё случались депрессивные эпизоды намного более долгие и тяжёлые. Потому Цю Хайтан лишь плотнее закрыла ладонями лицо, сильнее размазывая немногочисленные капли солёной влаги по покрасневшим щекам, и по третьему кругу мысленно прочитала «Отче наш».

К её счастью, брат в спектакль одного недоделанного актёра поверил.

Поверил искренне и непоколебимо.

— Почему ты так вцепилась в эту идею о муже-заклинателе, Тан-мэймэй? — ласково, но с тяжёлым выдохом, спросил Цю Цзяньло, швырнув недавно купленную книгу на свой письменный стол. В его кабинете витал тяжёлый запах сандала и лакированного дерева, от которого Тан-Тан воротило не меньше, чем от местной рыбы.

— Потому что я хочу, чтобы как в сказке! — шмыгнув носом, громко завыла Хайтан. — Чтобы раз и навсегда-а-а! Вот так хочу-у-у!...

Ага, как в сказке, любовь до гроба — сдохли оба. Знали, плавали, видали. Спасибо, Тан-Тан бы предпочла отказаться от такого счастья.

— Но что будет, если осваивая искусства совершенствующихся, Сяо Цзю найдёт себе новую невесту? — наследник Цю поджал губы и присел перед Хайтан на колени, мягко схватив за плечи. Видимо, сжать яйца в кулак, разбить розовые очки и наконец рассказать сестре о том, что жизнь не сказка и так не бывает, ни храбрости, ни совести у него не хватило. — Вдруг, став досточтенным бессмертным, он больше не захочет иметь с тобой дел?

— Ты?... Ты хочешь сказать?... — казалось бы от накативших чувств задохнулась Хайтан, а после заголосила пуще прежнего, ощущая как натягиваются от этого поросячьего визга её собственные барабанные перепонки. Господи, какой ужас. — Что Сяо Цзю меня не любит?!

Цю Цзяньло, очевидно, справляться с женскими слезами не привык. Оно и понятно: шлюхам плакать перед клиентами запрещалось, госпожа Цю считала себя выше проявления каких-то плебейских истерик, а эмоциональный диапазон Хайтан, который она в основном являла миру, имел только одну грань — весёлую дурёху. Внутренний грустный заводчанин из хрущёвки покоился где-то глубже в металлическом гробу. Тем не менее братец довольно быстро вышел из ступора, и, очевидно, решив сменить подход к делу, слегка тряхнул Цю Хайтан за плечи:

— Нет-нет-нет! Конечно же, Сяо Цзю тебя любит! — заверил он. — Просто... Ах, ладно. Хорошо. Давай попробуем отправить его в заклинательскую школу. Но почему именно Цанцюн? Чем тебя не устроили другие?

Ура, первой бой был выигран без особых потерь.

Теперь настала очередь второй атаки — и вот здесь крылась небольшая такая проблема.

— Тяньи принимает только девушек, в Чжаохуэй растят одних лишь монахов, а Хуаньхуа...

— Что Хуаньхуа? — несколько заискивающе уточнил Цю Цзяньло, преданно заглядывая в заплаканные глаза Тан-Тан. — Чем тебе не угодил великолепный Золотой дворец?

Да. Вот в этом и проблема — у Цю Хайтан не имелось причин отказываться от того, чтобы Сяо Цзю учился в Хуаньхуа. А они были нужны позарез. Но что Тан-Тан могла сказать? Какой весомый аргумент могла привести, дабы и самой не подставиться, прослыв действительно сумасшедшей, и дорого братца убедить выбрать Цанцюн? Взятничество? Амбиции? Государственный переворот?

Разве что?... А примерно в этот период Су Сиянь ведь уже должна была встретиться с Тяньлан-цзюнем? Да?

— Мне сказали... — просипела Хайтан, окрылённая внезапной великолепной идеей. — Мне сказали, что адепты Хуаньхуа возлежат с демоницами, которые носят змеиные хвосты, и братаются с демонами, что едят человеческую плоть.

Цю Цзяньло несколько секунд глупо пялился в неизвестность, а затем мгновенно сбледнул лицом от услышанного. Может слишком ярко представил происходящее из-за своей бурной на всякие ужасы фантазией, а может в красках прикинул все последствия, которыми аукнется семье Цю обучение Сяо Цзю в Хуаньхуа.

— Кто рассказал тебе это, Тан-мэймэй? — сдавленно просипел он, крепче сжав задродавшие пальцы на голубом шёлке.

— Девочка, которая подметала двор у господина Шу, — наивно хлопнула покрасневшими глазами Тан-Тан, в своей лжи уповая только на то, что брат не полезет проверять всё в этой истории самолично. — А ей рассказал её старший брат, что устроился при кузнеце подмастерьем. А ему поведал сам господин-бессмертный в белых одеяниях, на днях гостивший в Чанхао.

— Странствующий заклинатель?

— Наверное. Он просил кузнеца починить свой меч.

Ну же, согласись.

Согласись-согласись-согласись.

— Тогда ладно. Ладно... — выдохнул Цю Цзяньло, рывком обняв Хайтан и стиснув в объятиях настолько крепко, что у неё затрещали кости. — Ты права, Цанцюн действительно лучше. Я найму Сяо Цзю учителей и он отправится на летний отбор. Договорились?

Купился, придурок.

— Да, гэгэ, — как можно более радостно, но не слишком, выдавила из себя Тан-Тан, через силу и опять накатившую из-за запаха тошноту аккуратно обняв брата за бока. — Большое спасибо тебе.

— Пока не за что, — сказал Цзяньло, медленно отстранившись. Он несколько раз хлопнул Цю Хайтан по спине, а после, обернувшись к кому-то в дверях, аккуратно передал её в руки безликих (для Тан-Тан лично) служанок. — А теперь иди, отдохни, мэймэй. И не переживай слишком сильно о том, что сказала... та девочка.

— Хорошо, гэгэ.

Из рук прислуги Цю Хайтан вывернулась за следующим же поворотом, змеёй проскользнув к окну и с силой оперевшись на подоконник. Она сослалась на слабость с головокружением, распахнула створки и запрокинула голову, жадно вдыхая морозный воздух. Губы пришлось прикусить, окончательное стирая с них лёгкий блеск, чтобы победный громогласный хохот не вырвался дальше глотки.

Она смогла. Справилась. Добилась своего. У неё получилось.

Получилось!

Ещё один шаг в её изначально простом плане побега, который включал в себя всего четыре максимально незамудренных пункта: выпни в Цанцюн Юэ Циня, выпни туда же Шэнь Цзю, подрасти и собери вещи, сбеги из этого ебучего дома сумасшедших нахуй — был удачно совершён. Цю Хайтан двигалась к цели медленно, но уверенно, и останавливаться не собиралась. Впервые в жизни всё шло, пусть даже и из-под палки, так, как нужно!

Самое сложное оказалось далеко позади — ветер, будто для отрезвления, швырнул Тан-Тан в лицо комок снежинок.

Ах, точно, всё только начиналось. Ну и пусть.

Ну и пусть...

В этой жизни она исполнит все свои мечты. Она станет счастливой, свободной, по настоящему радостной девушкой с кучей котов, домиком в горах и собственной художественной студией. И убьёт любого, кто встанет у неё на пути. Даже тебя, Ло Бинхэ, если ты решишь узнать какой же недопонятый гений приучил Сяо Цзю пиздить учеников веерами.

Даже тебя... Цю Хайтан не пощадит.