Раскаты грома и белые вспышки молний заполнили маленькую больничную палату. Негромкий приглушённый звук оторвал от мира грёз лежащую на кровати женщину. Такой желанный крепкий сон не был продолжительным, проклятый гром перебил его, но окунуться в небытие больше не получалось. Букет ощущений не давал себя распробовать моментально, женщина, как внимательный ювелир, сканировала своё тело.

Всё вокруг ощущалось слишком пёстро и громко, перегружено, выкручено на максимум. Вспышки молний слепили глаза, поэтому в палате закрыли жалюзи, и лишь через маленькие щёлки молнии доносили свой свет. Она лежала и пыталась понять своё ощущения, что она чувствует сегодня, кроме привычной тупой боли в голове. Ничего неестественного или излишне болезненного, полусонный, но не лишённый внимательности мозг, не обнаружил, это не могло не радовать. Из обрывков воспоминаний о первых днях пребывания в больнице, женщина помнила совсем мало. Ужасно гудела голова, её кружило из стороны в сторону, подобно короблю в хороший шторм. Зрение предательски не хотело фокусироваться, мимо пролетали серые фоны и люди в белых одеждах. Звуки смешивались в кашу, из которой не вычленялось ничего членораздельного. Всё вокруг казалось каким-то нереальным, отстранённым, неземным. Лежать на кровати и быть в сознании казалось невыносимой пыткой в аду. От одних только воспоминаний об этом у женщины подкатывала тошнота, но неприятные мысли о маленьком прошлом сами проматывались от начала к концу, к этому очередному дождливому дню в Соединённом Королевстве.

Затем, персональный ад начал рассеиваться день за днём. Голова переставала так изматывающе болеть, видимо, начали действовать прописанные врачом лекарства, глаза потихоньку научились различать пол от стены, головокружения почти прекратились, но в месте с этим ожили телесные ощущения. Тупая, но сиюминутная боль от установки катетера в вену и режущая от мочевого, щекотка от своих же волос, попавших за спину и лёгкое случайное прикосновение врача к руке, приятное до мурашек. Воспоминания пролистались до конца, и женщина вновь лежала, глядя в потолок без единой мысли в голове. Сон плавно отступал, но это неприятное ощущение в голове, совершенно пустой от отсутствия мыслей, смогло её напугать.

На смене тревоге, испуг резко взбодрил сознание. Входная дверь палаты с мощным хлопком закрылась, нарушив звенящую тишину.

— Прости пожалуйста, я не хотела, — оттороторил молодой женский голос чуть встревоженно, — ты, наверное, спала.

— Уже нет. — Приложив усилия, женщина пододвинулась головой ближе к центру высокой подушки, чтобы видеть, с кем она говорит. Буквально в трёх шагах от неё стояла девушка, её соседка по палате, держа в руках питьевой йогурт. — Всё хорошо, Рамона. — Лицо девушки сбросило напряжение, оставив еле заметную улыбку. Она плюхнулась на свою незаправленную кровать и быстро сняла с йогурта защитную мембрану. Судя по всему, Рамона была сильно голодна.

— Как тебе сегодня спалось, Мисси? Ты вроде спокойно спала, даже не говорила во сне. — Перед глотком напитка, между тем, повис вопрос.

Мисси… единственное знание, которое ей было уготовлено знать из прошлой жизни. И даже не знать, а быть уверенным в том, что это так. Как-то, что небо — голубое, птицы летают, а она, женщина ростом пять футов с копейками — Мисси. Ей не казалось отсутствие знаний о себе странным, но забавило то, что о жизни своей соседки она знала куда больше, чем о своей собственной. Забавило и то, что офицеры устроили набеги в её палату, задавали одни и те же вопросы про её неизвестное прошлое и уходили ни с чем. Забавило, как и одновременно пугало, тревожило и ужасало, если об этом хорошенько подумать. Мисси не хотела думать о своей прошлой жизни, пока что, в её приоритеты входило физическое восстановление.

— Спалось неплохо, гром разбудил.

— Да, что-то в этот месяц дожди не прекращаются, — оторвавшись от пластиковой бутылки, проговорила Рамона, делая перерыв в глотках, — годовые осадки вылились, льёт как из ведра. Будто сезон дождей.

— У нас нет сезона дождей.

— Ну да, это для тропиков и субтропиков типично. Гоа там, Камбоджа, Бали. — Рамона сделала ещё один крупный глоток и окончательно прикончила йогурт. С каким-то сожалением её взгляд осмотрел пустую бутылку и она положила её на прикроватную тумбочку. — Подожди, ты это помнишь?

— Я не помню это, я это знаю, — Мисси раздражённо акцентировала на последнем слове, — помнить и знать - это разные вещи.

— Значит, ты знаешь, но не помнишь? — Хитрый прищур Рамоны невольно заставил Мисси улыбнуться. До чего эта девчушка с испанским акцентом была порой забавной. — почему трава зелёная?

— В траве есть хлорофилл. Это пигмент.

— А как ты провела это Рождество? — План девушки был прост, понятен и однообразен. Спросить что-то совершенно очевидное, затем спросить про что-то личное. Лечащий врач Мисси как-то обмолвился об этой схеме работы с амнезией, и Рамона взяла её на вооружение. Такое рвение помочь Мисси не понимала, но и не видела в этом ничего плохого. Альтруизм не входил в список отклонений, но женщине такие стремления казались неестественными, чуждыми.

— Я не помню. Я не помню буквально ничего, — злость сквозила в этой фразе чётко и громко. Мисси не нравилось, когда её заставляли вспоминать, она иногда делала попытки растормошить память, но результата не было.

— Прости. — После краткого ответа девушка оглядела молча комнату, и поджав губы, о чём-то задумалась. — Сейчас бы покурить. — Лаконично ответила та, смотря на выключенный потолочный светильник.

— Тебе ж нельзя.

— Знаю. — Она встала на ноги и пошла в сторону выключателя. Щелчок, мгновение и тёмная палата освещена холодным искусственным светом. — Эпилепсия, что б её.

В больнице дни шли медленно, словно вязкая тягучая резина. Каждый день отличался от прошедшего какими-то малозначительными мелочами: вот Мисси сняли мочевой катетер и теперь у неё проблемы с такой важной для человека функцией. Она не чувствовала позывов естественной нужды от слова совсем. Врач связывал это с катетеризацией, но одно из первых исследований МРТ показало множественные очаговые поражения головного мозга, поэтому женщина невольно попадала в стыдные ситуации и перестраховывалась урологическими прокладками. Однако, со временем это ощущение стало приходить, но дойти до желанной двери с вывеской «WC» оставалось непосильной задачей. В ногах держалась слабость, передвижение на своих двоих занимало много времени и сил. Врач говорил, что это нормально — после поражения ЦНС все функции должны восстановиться, но постепенно и медленно. В такие моменты на подмогу приходили медсёстры, но чаще всего Рамона. Она брала Мисси под талию, тем самым становясь опорой для неё. Женщина клала свою исхудавшую руку на плечо девушки и так они добирались до туалета. Рутинные движения, как зайти в кабинку, снять бельё и сесть давались Мисси с большим трудом. Нередко на её глазах наворачивались слёзы, а ум терзали гадкие и липкие мысли о своей никчёмности. У неё не получается самой сделать такую банальную вещь. Ей хотелось справиться с этим, а не вспоминать своё прошлое, в котором она была точно более самостоятельной в таких базовых потребностях и нуждах.

Однако, такие вещи быстро выходили из головы, внимание с отчаянья переключалось на более важные вещи. Капельницы, конские дозы таблеток в большом количестве, различные исследования занимали весь день ради одного — узнать, что произошло с Мисси с точки зрения медицины как можно более подробно. МРТ, КТ, ЭКГ, ЭЭГ — много разных аббревиатур были наслуху день ото дня.

— О, ЭЭГ. Мне часто его делают, — сказала вслух Рамона, когда Мисси перечисляла всё то, что ей делали из диагностики за последние два дня, — вроде как помогает отслеживать динамику болезни, как помогают препараты, — она немного поёрзала на месте, — когда у меня случился первый приступ, мне тоже сделали ЭЭГ, но результат показывал норму. Это очень ненадёжная система диагностики.

Рамона была девушкой активной и говорливой, за относительно недолгое совместное проживание в палате, Мисси казалось знала почти всю её жизнь. Знала о прекрасном детстве в солнечной Испании, откуда девушка родом. Красивые побережья, вкусные и растущие буквально рядом фрукты, приветливые улыбчивые люди, и конечно же — вино! Впервые маленькая Рамона попробовала его пять лет с лёгкой руки бабушки, но ей не понравилось: горькая и вяжущая во рту вода не шла ни в какое сравнение с любимой Колой. Ничто не могло омрачить, на первый взгляд, такое идеальное детство.

Несчастье пришло в дом Дуарте внезапно — 5 августа 1997 года мама Рамоны ушла на работу и просто не дошла до офиса своей компании. Женщину активно искала полиция и неравнодушные граждане, но это ни к чему не привело. Отец семейства не находил себе места, он искал круглыми сутками свою жену почти полгода, пока в какой-то момент просто перестал надеяться на лучшее. Рамона переживала эту трагедию практически одна: сидевшие с ней в моменты отсутствия отца родственницы говорили ей только о том, что всё будет хорошо и мама непременно найдётся, и про плохие домыслы и слышать не хотели. Папа был слишком измотан от поисков и не мог поддержать тревожащуюся дочь, да и ему самому нужна была поддержка. В её воспоминаниях навсегда отпечатался момент, когда на улице царила ночь, весь дом погрузился во мрак. Семилетняя Рамона шла на кухню за водой, но издалека заметила своего папу. Он стоял на кухне, оперевшись на кухонные тумбы руками. Тело было будто надломленным и обессиленным, только руки держали его в стоячем положении. Девочка издалека слышала тихие всхлипы и тяжёлое отцовское дыхание. До этого она не видела отца в таком состоянии. Это горе семья Дуарте не смогла пережить полностью до сих пор, и как говорила Рамона, только эпилепсия отвлекала её от бесконечных руминаций с одним и тем же вопросом «куда пропала мама?».

Об эпилепсии девушка говорила спокойно, но всячески избегала темы первого своего эпизода, а когда упоминала, то стыдливо клонила голову к груди, на смуглой коже щёк виднелся еле заметный румянец.

— Я очень сильно сглупила на одной вечеринке, — голос девушки звучал глухо, будто шёл из желудка, — зря я попробовала этот косяк.

Однако, она делилась ощущениями при припадках, которые с недавнего времени стали всё чаще, и в конечном итоге привели её в больницу. Рамона хорошо помнила всё то, что происходило до припадка: в коворкинге шум стал совсем незаметным, привычным для такого места. В нос ударил аромат свежесваренного кофе и каких-то травяных чаёв. Взгляд опустился вниз и рядом с рабочим ноутбуком появился небольшой стаканчик ароматного чая с дурацким милым стикером сердечка.

— Тебе, — произнёс знакомый мужской голос, Рамона знала, кто стоит рядом с ней, но не успела поднять свой взгляд — вокруг всё остановилось. В глазах замигали разноцветные вспышки молний, тело впало в ступор и упало, теряя сознание.

— Я сильно напугала его тогда, — неловкий смешок вырывался из уст Рамоны при рассказе этой истории, — никто не знал в компании, что я эпилептик. Надо было бы сказать, но я боялась. Люди многое не понимают так, как нужно. Начали бы ещё за спиной гадости говорить, что я больная, а это мне совсем не надо.

Скорая оперативно привезла девушку в отделение с тяжёлым эпилептическим статусом, отчего потребовалось корректировать схему лечения и ждать ответа организма на это. Рамона, являясь оптимисткой, не унывала и очень была рада тому, что в палате она находилась не одна. Хоть в первые дни Мисси отнюдь не располагала к общению, ввиду своего неважного полусознательного состояния, Рамона со своей наблюдательностью была весьма полезной.

Сейчас же девушка спокойно сидела на своей кровати, крутя в одной руке локон тёмных волос, а другой придерживая небольшую книжечку в мягком переплёте. В её голове крутилось много мыслей и все они отражались на лице, подобно субтитрам. Судя по обложке, книга была романом: в мягких пастельных тонах с преобладающим розовым цветом. Почитав книжку ещё с полчаса, Рамона недовольно фыркнула и легонько отбросила её от себя, прошипев сквозь зубы: «Такого быть не может». Такая реакция насмешила Мисси и ей самой было интересно от своей реакции. Смех, такое забытое чувство, наполняло её и приятно растекалось внутри. При этой «новой» жизни она чувствовала смех так ярко впервые, что пробудило недетский интерес к эмоции.

— Что смешного? — Грубовато спросила Рамона, косо поглядывая на сопалатницу.

— Ты так смешно фыркнула, будто прочла самую несусветную белиберду. — Мисси не в состоянии сдерживать смех, на минуту прикрыла рот рукой, но затем оправилась и как ни в чём не бывало, спросила. — Кто одолжил тебе сей шедевр британской литературы?

— Миссис Холиз из 410. У неё куча книг, ей муж приносит. — Рамона, выпустив наружу весь свой пыл, моментально пришла в себя. Женщина ловила на себе её тёплый девичий взгляд, наполненный добротой и состраданием, но эмоции на лице менялись быстро и в этих карих глазах блеснула какая-то хитрая идея.

— Пошли спустимся вниз, в холл. Посидим там немного, развеемся.

— Нет-нет-нет, — быстро замахала головой женщина, поднимая одеяло выше к подбородку, будто прячась от нависающей угрозы, — меня совсем не держат ноги, а ты и так почти таскаешь меня на себе в туалет.

— И не будут держать, пока ты не будешь больше ходить. Ну же, — девушка встала и легонько беззлобно пнула неподвижное колесо кровати соседки, — как ты хочешь начать нормально ходить без практики?

Сопротивляться уговорам у Мисси попросту не было сил, да и в глубине души она понимала, что Рамона была права. Женщине было боязно передвигаться самостоятельно, было грустно понимать, что даже самая неспешная бабуля на ходунках в два счёта обгонит её. В такие моменты мысли о собственной немощности одолевали разум Мисси, но она делала своё нелёгкое дело вопреки им.

Шаг и снова шаг. По ватным ногам летали заряды электричества, предавая коже чувство онемения. Нога не выдерживала нагрузку и предательски гнулась, но Рамона ловко подхватывала женщину и те снова продолжали путь. Шаг, и снова шаг. Дойдя до конца коридора проклятые молнии летали по ногам немного меньше, к ним постепенно возвращалась чувствительность, опора под ногами чувствовалась чуть более уверенно. Шаг, и перед взором открылась лестница, такая белая, но мрачная из-за непогоды.

— Давай спустимся, а обратно поедем на лифте. — Мисси молча приняла эту установку и пошоркала к краю ступени, чтоб взяться руками за перила и самой пройти этот длинный путь в восемь лестничных пролётов.

Время тянулось медленно, как и сам спуск. На удивление, Мисси вполне неплохо справилась с поставленной задачей, а Рамона была готова страховать её при первом же сигнале. В целом, обе остались довольны результатом. Ни одного падения, ни одной значительной поддержки со стороны. Женщина жалела лишь об одном — как медленно она это сделала, самоедство временами таки брало вверх.

Наконец перед ними открылся холл больницы. Белое помещение освещали синеватым светом лампы, вокруг стояли небольшие стулья и диванчики, дальнем углу, почти у входа, находился ресепшен. Народу, кроме них, здесь почти не было. Медсестра лениво перекладывала бумаги на своем посту, какая-то бабуля сидела и вдумчиво читала книгу, сидя одном из диванчиков. Пройдя пару шагов, Мисси заметила своё отражение в небольшом обшарпанном стекле.

Она видела своё лицо и удивлялась тому, каким оно было: худым, с впавшими от истощения глазами, тонкими, подобно нитям, бледными губами, острыми скулами и слегка впавшими щеками. И глаза, глаза сероватого цвета с нежным голубым поддоном. Она сделала шаг в сторону зеркала, махнув Рамоне рукой, чтоб та не волновалась за её. Она забыла про непослушные ноги, лишь отражение волновало её в тот момент. Короткие каштановые волосы по плечи, растрёпанные и слегка вьющиеся от влаги, засаленные у корней, тонкая элегантная шея, совсем непримечательные уши со следами давно заживших проколов на мочках.

— Давай-ка присядем, — Рамона подобно воспитателю из детского сада, взяла Мисси за руку и неторопливо повела к одному из диванов, стоящих неподалёку. Девушка спокойно оглядывала окружающее пространство, и будто бы подбирала слова, чтобы начать разговор.

— Так непривычно «впервые» видеть себя, — женщина немного хихикнула, находя это забавным, но на почти каменном лице испанки это никак не отразилось.

— Когда я смотрю на тебя, я думаю о своей семейной беде. Думаю о маме и о том, что у меня была надежда — найти её в одной из больниц. Так же, потерявшей память, совершенно не помнящей нас, но живой. — Голос испанки звучал глухо, будто доносился из самых глубоких недр её души. Женщина уже знала, если Рамона звучит так — разговор доставляет ей много неприятных ощущений. — Но знаешь, будучи ребёнком, я не унывала до какого-то момента. Я думала, что вот мы с папой будем ходить к ней каждый день, я буду показывать маме наши фотографии, а папа будет приносить ей хуррон и она обязательно всё вспомнит. И жить мы будем как раньше, вспоминать об этом случае как о пустяке, но этого не случилось. Прошло 19 лет, а моя мама так и числится в пропавших без вести. — Подбородок девушки легонько затрясся, глаза заблестели от накапливающихся слёз. — И я думаю, что твоя семья переживает сейчас тоже самое. Ищут где только можно, надеются.

— Почему ты думаешь, что у меня есть семья? — В голосе Мисси не звучало какой-либо издёвки, только интерес, хотя, ей хотелось немного съязвить в самом начале. Женщина всё же не была лишина такого качества, как человечность.

— У такой женщины как ты точно кто-то есть, — сквозь слёзы Рамона заулыбалась, вытирая глаза рукавом тонкой хлопковой рубашки, — ты же красивая, эффектная. Я могу только гадать, какой ты была до, но мне кажется, у тебя кто-то есть: мужчина или женщина, может дети, собачки-кошечки. Родители и братья-сёстры, на худой конец. Тебя точно кто-то ищет, а ты молчишь и ничего не говоришь полицейским.

— Рамона, клянусь своим сердцем - я правда ничего не помню до момента госпитализации в больницу. Моё первое воспоминание — светящая фонариком мне в глаза врач.

— Ладно, я тебе верю. — Тихо всхлипнув, девушка положила свою руку на руку Мисси, приободряя. — Ладно, я скоро приду, никуда не уходи.

— Конечно, я пойду бежать марафон прямо сейчас. — Ирония автоматом вырвалась вслед, но испанка явно не была в обиде на это. Она направлялась к двери с надписью «WC», которая виднелась в самой дальней части холла.

Оставшись наедине, мысли спокойным потоком текли у Мисси в сознании, но будто слова, сказанные Рамоной в сердцах, сдвинули камни в ментальной дамбе и пересохшая река дум начала быстро заполняться. Мысли, такие разные, но все одинаково тревожные, начинали изводить и покрыли потом её лоб. Привычный вопрос теперь открывался с неприятной ужасной стороны — почему она ничего не помнит? Что с ней случилось, что сподвигло память стереть напрочь все воспоминания о прошлом? Врачи говорят об её амнезии, как о следствии, причина же проста — поражение мозга, очаги в зоне памяти просто уничтожили её прошлое, или нет? Почему очаги появились? Она в опасности? Какая до этого была её жизнь и почему именно с ней произошло это?

Какой ужас или беду таит в себе прошлая жизнь? Ум красочно рисовал тысячи идей того, что могло быть до больницы. Была ли у неё любимая работа, или не любимая, а просто работа? Могла ли она сама себя обеспечивать или была на чьём-то иждивении? Любила ли она или была любимой, а может, продавала возможность любить себя? Чем была наполнена её бытовая жизнь, привычная рутина? Было ли в ней место любимому мужчине или женщине? Было у неё домашнее животное или она терпеть не могла в доме живность? Что ей нравилось, а что нет, какой её любимый цвет, любила ли её мама? А она её? Была ли она сама мамой?

Буря вопросов без ответов заполонили её ум, и Мисси ошарашено смотрела по сторонам в попытках найти все ответы вокруг себя. Вся больница будто бы прятала за собой молчаливого наблюдателя, который смотрит за душераздирающей сценой, но не смеет её прерывать своим вмешательством. Мисси кожей чувствовала на себе посторонний взгляд, но бабуля и медсестра были заняты своим делом, а Рамона ещё не вернулась из туалета. Внезапно входная дверь холла скрипнула, в помещение вбежала маленькая тёмная фигура, она принесла с собой шум внешнего мира: гром и барабанную дробь капель. Тишина мгновенно наэлектризовалась, Мисси неторопливо повернула голову в сторону источника звука, но не успев сфокусировать свой взгляд, услышала до боли знакомый голос.

— Мама! Слава богу, наконец я тебя нашла!