25-е Цветеня

Ардалин, Хенгастель

Рыжик пришел будить его, почти всю ночь просидевшего за составлением подробного черновика статьи, перед самым прибытием в старую столицу. В каюте было уже светло – даже как-то слишком светло – и подозрительно чисто. Все сброшенные на пол испорченные листы чудесным образом испарились, и таким же способом на Генри оказалось второе одеяло, по которому теперь топтался общительный корабельный кот. Дэвид заходил и не стал будить?..

То, что вокруг что-то не так, он понял еще когда причесывался и умывался: пальцы слушались словно бы неохотно, а вскоре его и вовсе начало потряхивать. Снаружи тоже творилось что-то неладное, но разобрать разрозненные вскрики сосредоточившийся на собственных ощущениях виконт смог лишь, когда замер, глядя на то, как покрылось гусиной кожей все предплечье. Ему что, было… холодно?

Понять, в чем же дело, Генри смог, лишь поднявшись на палубу. Мимо в обе стороны все так же шли корабли, а впереди, совсем уже близко, величественно возвышалась громада Старого замка. Высокие темные стены хищно скалились острыми башнями… совершенно белыми на фоне ясного, слепяще голубого неба.

– Стекло небесное!

– Оно самое. Просыпалось, – хмуро отозвался нашедшийся там же Лиам. Вот уж кому не было холодно – распустил волосы и укрылся ими, как шалью! И ведь красиво смотрится, тут шипи не шипи, а не поспоришь. – И сыпало половину ночи. Если в полях были такие заморозки…

Можно было не продолжать. Наводнения в Серебрянце, когда уже должен был лежать снег, необычно ранняя весна и теперь – это. И хорошо, если только на один день, а если к вечеру не потеплеет?

– С этим пора кончать. Со всем этим, – Генри очень хотелось бы ошибиться, но смотрел почти светившийся воинственной решимостью куратор в сторону Леса.

– Это какое-то чудо, я снова с тобой согласен! Вот только, увы, у нас на кафедре метеорологии еще нет никого, способного договориться с тучами. – Или шутка не удалась, или этот зануда действительно был убийственно серьезен. Толку-то? Что он, ездивший лишь по южным городам, понимал в этом, что мог сделать? И взгляд еще такой… ночью было иначе, а при свете дня Буш и вовсе выглядел… не то раненым, не то обреченным. На кого только броситься собрался?

Постояли молча. Мимо пролетела пара одуревших от такого конца весны чаек. Они не знали снега, не думали о том, откуда тот взялся, что может принести с собой. Просто орали во всю мощь, предупреждая сородичей о непогоде.

– Будет тебе. Наш сошедший с ума климат и замерзшие посевы – не твоя работа, господин хочу-все-знать. Поднимут архивы, проверят, как часто такое бывало раньше, не произошло ли накануне чего на вершинах Ветровых*…

– Ты говоришь так, будто правда хочешь меня утешить. – Генри закатил глаза, борясь с желанием еще и язык показать. Ну как он умудряется быть одновременно таким интересным и бесячим? – Я тронут, но не могу не обратить внимание на твою… формулировку. Почему климат «наш», а работа – «не твоя»? Будто бы себя ты из решения этой задачи не исключаешь.

– Ну, кто ж меня знает, – развел руками он, пожалуй, излишне театрально. Но не напрасно же дорогой куратор считает его не начинающим ученым, а королевским шутом? – Мне просто не нравится, как ты смотришь. Будто в бой идешь и голову в нем сложить собрался…

Лиам вздрогнул и промолчал вместо того, чтобы отбить очередной нелепый выпад, и стало как-то совсем не по себе.

***

Зима 3782 г.

− Я поверить не могу, что ты додумался до такого, Тристан.

Мэтр не повышал голос, он вообще никогда не кричал, не топал и не цедил слова ядовитыми плевками, как другие взрослые, когда они злились. Только так было еще хуже и гаже, хотя Генри и не мог понять, почему.

– Выкурить пыльников. Из книжного шкафа. Дымом!

Савеперо повторял это уже третий или четвертый раз, обходя свой огромный письменный стол по широкому кругу. Видимо, и правда не мог поверить, что такой большой и взрослый – выше самого учителя – Тристан это сделал. При этом мэтр так театрально вскидывал брови и так беспомощно смотрел то на сидевшего справа от провинившегося маркиза Франца, то в их с Кэл сторону, что Генри уже не мог понять, ему больше смешно или все-таки стыдно за друга.

− Тебе просто сказочно повезло, что эти твари, испугавшись, бросились в окно, а не начали прыгать по другим шкафам в поисках привычного укрытия. Но дым, ядовитый дым! А если бы тебя не хватились, и ты задохнулся? А если бы начался пожар? – Кэррол вздрогнула, да и ему разом как-то расхотелось улыбаться. Правда ведь, с огнем не шутят…

Только Тристан и не думал шутить: он устроил облаву и караулил врага, как охотники на Искаженных, и в добавок боролся со страхом, из-за которого порой не мог себя заставить даже книгу с дальней полки достать, и просил об этом, краснея и выдумывая глупые отговорки, то Кэррол, то даже их с Элоизой. Францу только не признавался, что трусит, и зря – принц наверняка придумал бы что-то умное, а не смеялся и подтрунивал, как они. Балбесы.

Стало очень-очень стыдно, но уже за себя.

− Я… не подумал, да, − щеки опустившего голову маркиза были одного цвета с его волосами. – Точнее, я думал над поставленной задачей, не менее пяти минут – настоящих, а не по ощущениям, с часами, как вы учили. Только за это время я… ну, додумался только окно открыть, достать рукавицы и ведро воды принести на всякий случай.

Кэл, не сдержавшись, фыркнула, а Элоиза укоризненно поджала губы, мигом напомнив герцогиню Грэнси. Надо обязательно сказать ей об этом, тогда точно в жизни больше так не сделает.

− Хотя бы, − сжалился Савеперо. – И все-таки я разочарован. Так красиво писать эпиграммы про недальновидность не угодивших тебе персонажей – и самому…

Оборвав себя на полуслове, учитель тяжело вздохнул и махнул рукой, завершив очередной обход стола. Он опустился в свое огромное кресло с высокой красивой спинкой, всегда напоминавшее Генри королевский трон, и с силой провел рукой по волосам, словно прогоняя из головы тяжелые мысли. Может, теперь отпустит их с Элоизой и начнет уже урок со старшими? На Тристана было жалко смотреть, да и вообще, никто ведь не пострадал…

− Воистину, если этому миру и суждено погибнуть, то погубит его человеческая глупость, − учитель сказал это тихо, не глядя на них, будто бы вовсе ни к кому не обращаясь, и Генри сам не понял, какой бес его дернул подскочить.

− Неправда!

Все оглянулись, и на секунду захотелось спрятаться за Кэррол – до того странно ощущался прямой взгляд учителя. Слишком яркий, слишком… знающий. Но Тристан поднял голову и тоже посмотрел на него, и Генри вспомнил, как тот неделю назад выгораживал их с Кларом перед верленским вельможей, у которого они украли редкого попугая, чтобы затем научить его говорить «меня заколдовали, помогите, чем сможете» и отпустить на свободу. Шуму было…

Само собой, все подумали на старшего Грэнси, и герцогиня Орабэль приказала сыну не выходить из замка, пока он не прочитает всю верхнюю полку из того старого шкафа, в котором точно водились если не пыльники, так обыкновенные жуки или пауки. И он ни разу не пожаловался им, не упрекнул, а теперь…

− Ты знаешь правила, Генри. Мы все ждем твоих аргументов, − учитель мягко улыбнулся, и Генри непроизвольно сжал кулаки. Вот всегда он так! Высказывайся, не стесняйся, а потом слова тянет, как щипцами, и все равно оставляет в дураках!

− Вы вечно называете глупость «страшнейшей из зол», но я не согласен, − он хотел бы звучать спокойно и с достоинством, как когда со старшими брался спорить Франц, но выходило все равно слишком звонко и запальчиво. – Мир погубит… бесчувственность!

− Интересная гипотеза, − нисколько не удивившись, Савеперо улыбнулся шире и чуть склонил голову набок, как делал всегда, поощряя продолжать.

Кэррол легонько погладила его по спине, и не подготовивший никаких примеров или логичных доказательств Генри, поколебавшись несколько секунд, начал размышлять вслух.

− Злые люди, из-за которых все беды обычно и происходят, куда чаще просто никого не любят, умными и хитрыми им это быть не мешает. А… а зверям и птицам не нужно быть мудрыми или глупыми, чтобы выживать. Но если бы они не чувствовали того же, что и мы, то не смогли бы заботиться друг о друге, и вымерли бы, − лицо ментора тут же поскучнело. Маска вежливого внимания еще держалась, но Генри уже видел, как сквозь нее проступает знакомая до боли в зубах и желания кричать и топать ногами… жалость. Опять! Да сколько же можно!

− То, что ты в силу своей… особенности принимаешь за схожие нашим чувства, Генри, называется инстинктами. Конечно, домашние животные могут любить и привязываются к хозяевам, и именно с ними ты обычно имеешь дело, примеряя свои, знакомые эмоции на то, что слышишь и чувствуешь. Говоря же о дикой природе, мы имеем дело с выживанием и борьбой, так что такое сложное понятие, как любовь, как бы нам ни хотелось…

− Неправда, неправда, неправда! – он рванулся в сторону, не позволяя Кэррол обнять себя, и все-таки не удержался – топнул ногой. – Просто это вы бесчувственный! Как чурбан! Вы наверняка никогда не любили!

Кажется, на этот раз ему удалось задеть непрошибаемого учителя. Лицо Савеперо исказилось, словно в него швырнули острый камень. Франц тут же возмущенно окрикнул его, глядя остро и мрачно, и Генри замер в ужасе – что он только что ляпнул? Зачем?!

− Простите, учитель. Мы выйдем ненадолго. – Пальцы Кэррол железными тисками сомкнулись на его плече, и за дверь его практически выкинули, но Генри был почти благодарен. Потому что глядя на болезненно скривившегося учителя почувствовал себя самой настоящей бесчувственной тварью.

***

Тогда, восемь лет назад, он был еще слишком мал, чтобы хоть как-то разобраться в собственных чувствах и понять, что же так сильно бесит его в терпеливейшем из их учителей. Теперь-то Генри, конечно, знал.

То, как беспрекословно все, от министров до самого Франца, слушались этого человека. То, что даже он сам не в силах был по-настоящему ненавидеть того, кто всегда внимателен к чужим чувствам и сомнениям, бескорыстен и готов помочь. Но вместе с тем настолько высокомерен, настолько не способен хотя бы на секунду сойти со своего пьедестала преемника великого Адриана и поверить, что кто-то может быть прав вопреки его словам…

Было в магистре Савеперо и кое-что другое. Чужое и непонятное, таящееся в глубине ярких глаз, то, что и словами было не передать. То, что заставило его тогда, по возвращению из Леса, шарахнуться от прежде любимого учителя, как от нежити. То, чего другие попросту не замечали, то, во что отказывались верить – все до единого, даже Кэррол! И это, именно это было больнее всего. Потому что именно их ментор был тем единственным, кто заставлял сестру время от времени сомневаться в нем. Смотреть, как на неразумного, кричащего гадости просто из-за обиды ребенка. Это случалось редко, так редко, что можно было бы вовсе об этом не думать, но почему-то у него не получалось.

Как не получилось избежать этой встречи, и этого знакомого до каждой щербинки на старинных каменных плитах коридора у кабинета королевского учителя. Сколько раз он представлял это место логовом страшного златогривого монстра, левиафана без плавников, предпочитавшего не проглатывать людей, а забалтывать их до безумия…

Воспоминания одновременно раздражали и заставляли улыбнуться, и Генри воспользовался этими чувствами, оборачиваясь в них, словно в волшебный плащ. Пускай читает нотации, укоряет и жалеет, лишь бы не заподозрил, что в этот раз его «педагогическому провалу» действительно есть, что скрывать. Из-за поднявшейся в чайной суматохи ему как-то удалось провести и Кэл, и Франца, а Лиам и вовсе сбежал от него, забрав бумаги и велев немедленно явиться сюда, но расслабляться было рано. Если за ним и правда следят, причем не только друиды…

Виконт Хейвуд громко и напористо постучал в знакомую дверь. Он вовсе ничего не затевал, он просто раздосадован тем, что Лиам поймал его, и поэтому пришлось заехать сюда, вместо того чтобы мчаться во всю прыть навстречу работе и новым приключениям на свои едва зажившие косточки… Ну, или он мог бы хорошенько отдохнуть, пока Дэвид проверяет оставленный на лето дом.

И чего он так разнервничался, в самом деле? Не отправит же этот любитель лабораторных опытов с ним отряд зануд в белых мантиях. На борьбу с пауками в огородах и тараканами в его голове…

– Войдите!

Пальцы дрогнули, едва коснувшись дверной ручки. Раздраженный, громкий ответ не сулил ничего хорошего – кто-то успел разъярить придворного левиафана до него. Входить целиком виконт Хейвуд поостерегся и ограничился разведкой, просунув голову в приоткрытую дверь.

– Доброго здоровья, учитель. Справляетесь с последствиями непогоды?

– Предпочел бы расправиться с первопричиной, – отозвался Савеперо уже куда мягче. Что ж, хотя бы злятся не на него. – Проходи, не мяукай с порога, будто уже успел нашкодить.

– Обижаете. Мы с Лиамом почти целого цокотушника в лабораторию сдали, он что, не успел вас порадовать? – Хейвуд прошел к знакомому, неудобному из-за странно выгнутой спинки креслу напротив стола, не дожидаясь приглашения. Привычно сцапал подушку-валик с низенькой тахты, устраиваясь, и с неизменным любопытством окинул взглядом как всегда полный света кабинет магистра. Не постеснялся и головой покрутить в поисках новых диковинок – это было привычной игрой для всех, кто заглядывал в эту примечательную со всех сторон и смыслов комнату.

Поблескивающий перламутром арифмометр и ощетинившаяся стертыми клавишами полусфера печатной машины были на месте, однако между ними умудрился вклиниться новый телескоп на широкой подставке. Еще одно усовершенствование двухлинзового объектива? Наверняка поставлен «временно, пока не найдется подходящее место». Самым удивительным было то, что место каждый раз находилось, хотя казалось бы – сколько еще инструментов и книг может вместить в себя эта комната?

Едва ли сильно изменившаяся со времен Адриана, она принадлежала его внуку, а не действующей главе Академии; решение было принято единогласно, стоило только вернувшемуся в Ардалин юноше появиться на пороге обители знаний. Со стороны государыни это было, во-первых, знаком доверия и признанием, ведь за звание королевского наставника шла самая ожесточенная борьба, в ходе которой немало почтенных академиков изрядно потрепали друг другу роскошные мантии, бороды и нервы. Во-вторых, это было попросту удобно для всех, ведь старая Академия находилась в Агатовом крыле все того же королевского замка, а кабинет, выбранный когда-то Адрианом, был ближе всего к крытой галерее, соединявшей Академию с главным зданием. Теперь обитавший здесь (впрочем, все шутили, что учитель умел бывать везде и сразу) Эндрю Савеперо уже носил звание почетного академика и вел лекции по естественным наукам в обеих столицах, продолжая пополнять удивительную коллекцию деда.

Если смотреть от двери налево, постепенно обводя кабинет взглядом, то вся обстановка складывалась в один непрерывный рассказ об истории цивилизации: под чудом сохранившимся полотном с вышитым золотом символом Адриатиса* в стеклянном ящике покоился древний, как руины самого потерянного города, меч. Или хорошая копия – слишком уж острым и ярким он выглядел для пережившей полторы больших спирали вещицы, которой, по утверждению привезшего ее Адриана, частенько пользовались. Дальше следовали шкафы с древними рукописями и костяными счетами, схемы ранних акведуков, макеты первых маяков из Меруз, первые телескопы и огромная, украшенная нефритом модель лиатрисского башенного корабля прошлой спирали* с закругленными, загнутыми внутрь бортами и кормовой надстройкой для абордажной команды. О, сколько часов провела за рассматриванием этого чуда Кэл!

– Я ждал, что вы придете вместе, – встревоженный, странно неуверенный голос заставил его отвлечься от любования золотыми нитями снастей. Лиам не заскочил поябедничать и получить новое задание? Да быть того не может! Что он там, полтора часа разгружал и устанавливал те клетки? Или хромоногая тварь вырвалась, и ее пришлось ловить заново? – Не хотел повторять одно и то же дважды, но, видимо, придется.

– Я могу сбегать за ним, – поспешил ухватиться за возможность удрать Хейвуд. Увы, учитель слишком хорошо знал, что потом ему придется просить стражу искать уже его, а прятался Генри куда лучше цокотушника.

– Не стоит. Наверняка наш не в меру ответственный друг просто первым услышал ночные новости и сам себя послал разбираться, не дожидаясь моих указаний. Ты, я так полагаю, приходил в себя после дороги и ни о чем не слышал?

– Кроме снега на нас просыпались еще и клопы?

– В первой алхимической лаборатории произошел взрыв, – Савеперо поморщился и сжал рукав просторной светлой мантии, спеша отвернуться к окну, а сам он едва не подскочил с места. Самая крупная лаборатория в стенах «научной» части замка, узкие коридоры, несколько этажей под землей, а самое страшное – рядом жилые дома, целый квартал! – Наружные стены выдержали, обошлось без жертв среди горожан. Но все, что было внутри… все оборудование, образцы, не переписанные документы…

– Неудачный эксперимент? – без жертв среди горожан, но что с теми, кто был в самой лаборатории?

– Если бы! Небрежность, банальная небрежность при исключительной человеческой жадности! – учитель хлопнул-таки раскрытой ладонью по столу, и Генри показалось – прошипел сквозь зубы что-то неразборчивое, но вряд ли цензурное. По старой памяти захотелось вжать в голову в плечи и начать не то оправдываться, не то шипеть в ответ, но… если уж Лиам умчался, и рядом с магистром не оказалось никого из тех, кому можно пожаловаться…

– Если вам хочется обругать и прибить виновных, то так и скажите, учитель. Даже если прибить – в смысле гвоздями к воротам города и дурной головой вниз, в назидание. – О, сказанная наивным детским тоном нелепая мерзость нужный эффект возымела мгновенно, к нему тут же повернулись, и гнев сменился легким шоком. Пускай. – Я, во-первых, уже не маленький и пойму, а во-вторых, с вами беседовать куда приятнее, когда говорите, как думаете, а не цитируете заумные книжки.

– Ты назвал беседы со мной приятными? Тогда ясно, откуда весь этот снег, – учитель иронично вздернул брови, и Генри не мог не улыбнуться в ответ.

– Да бросьте! Будто кто-то сможет рассказать о случившемся лучше вас, – вилять хвостом он умел и еще как, но перед Савеперо делать это было… непривычно. Только вот он не лукавил – в самом деле стало любопытно, да и кое-какие неприятные догадки у него на этот счет имелись. В дороге будет время подумать. – Кто-то особо ушлый пытался добыть золото из, кхм, свинца и палок? Начался пожар?

– Сперва эти… слабоумные и решительные приверженцы веры в то, что вода тушит все, додумались ставить опыты с гремучим серебром, – Генри наморщил нос и поежился, начиная представлять масштаб катастрофы. – А затем устроили дешевое театральное представление, из-за которого в городе едва не началась паника, – уже почти севший в свое роскошное кресло, учитель передумал и вместо этого вцепился в деревянные «рожки» на его спинке. Было бы смешно, не будь все так тревожно. – И теперь нам нужно искать замену половине преподавательского состава кафедры Алхимии. И нового заведующего…

– Граф Бейтс не пережил взрыв или..?

– Или.

Учитель поморщился, и Генри понял, что Освальд Бейтс упустил возможность умереть быстро и с достоинством. Теперь этот левиафан ни за что не разожмет свою клыкастую пасть, пока не изглодает каждую косточку опозорившего обитель знаний дурака. На публику, с хрустом и помпой, а еще, возможно, в стихах, которые позже войдут в учебники истории. Он может даже решения главы Академии и подписи Франца не ждать – всем и так все ясно. Титул – долой, владения – под контроль короля до дальнейшего решения, а самого любителя громко заявить о себе – в ссылку.

– И если бы он действовал один! Но нет, этот криворукий подрывник-затейник додумался подговорить подчиненных и выдумать байку об устроивших нападение на замок друидах, подкрепив свои слова якобы найденным у уцелевшей стены плащом с пряжкой-болиголовом. И откуда достали только… Даже следы пороха подделать успели, древоточцы поганые! – в словах учителя помимо ожидаемого гнева отчетливо проступала такая смесь горечи и разочарования, будто преступником оказался один из его подопечных, а не в отцы ему годившийся Бейтс, известный своей прижимистостью и исключительно практическим интересом к науке.

– И нужный плащ быстро достали, выходит? – не-е-ет, это уже не ссылка. Это тюрьма. Или все же каторга? Научные труды, бывало, писали и за решеткой, но после такого жалкого трюка единственное, что Бейтс сможет написать – монографию об особенностях добычи руды при наличии высшего образования и опыта в организации подрывов. Или инструкцию по сбору льна, на что там нынче спрос выше?

Если, конечно, все так и есть, и стражи Леса в самом деле не при чем. Севастиан говорил не задерживаться в Хенгастеле, а по возможности и вовсе обходить Гнилой замок… знал о чем-то подобном, а Генри сам додумал суеверный страх перед излишне проницательным магистром?

– Вы уверены, что все в самом деле произошло по вине работавших в лаборатории? Не хотел бы раздувать панику, но…

– А с этим уже прекрасно справились и без тебя. Представь, что подумали простые горожане, когда за час до рассвета услышали жуткий грохот и, выскочив на улицу, обнаружили покрытые снегом улицы, зарево пожара над замком и толпу стражников? Спасибо нашим боевым пташкам, хоть смогли сделать вид, что у них все под контролем. И все равно на то, чтобы объяснить ситуацию и убедить всех спокойно разойтись, а не метаться в ужасе и собирать вещи, ушло все утро. Кто-то до сих пор в погребах сидит и молится всем без разбору, – еще не выкипевший, но уже заставивший себя разжать кулаки и отпустить жалобно скрипнувшее кресло учитель вновь вопросительно, словно ища поддержки, оглянулся к окну, за которым виднелась часть внутреннего двора и вход в мемориальные залы. Адриан скончался в Фиссалии, но памятник ему благодарные последователи поставили в Старом замке. – Я лично поймал Освальда на лжи, об этом можешь не беспокоиться. Погода и без того играет с нами в «горячо-холодно», народ тревожится из-за нападений Искаженных, не хватало еще давать повод для страха перед кучкой безумных стариков и молодых неудачников, мнящих себя борцами за справедливость и спасителями мира.

Генри уверенно кивнул, хотя за Севастиана и было несколько обидно. Только спорить все равно бесполезно – на контакт с готовыми принять любую помощь в исследованиях академиками настоящие ведуны не шли ни в какую, даже обещанная Францем амнистия делу не помогала. А попытки помешать ежегодным подпалам и отлову зверей в опасных областях тем более не делали чести их сообществу, уж это Генри понимал.

– Ни к чему валить все на сверхъестественное, когда вокруг полно вполне обычных опасных дураков? – учитель тяжело вздохнул, слегка кивая, и Хейвуд почувствовал себя не то тем самым дураком, не то самым что ни на есть подлым предателем. Это было нечестно и не вовремя, и пуще того – интуиция, на которую он привык полагаться в принятии решений, в этот раз совершенно расходилась во мнениях с логикой. Последняя вообще, можно сказать, билась в агонии и умоляла о пощаде вот уже шестой день, но он шел к цели и был непреклонен, как какой-нибудь молодой баран. И осознание этого бесило куда больше Буша и Савеперо вместе взятых.

– Я устал от этого ощущения… не то собственной бесполезности, не то какой-то унизительной беспомощности, словно мы все… Да-да, мы, не смотри на меня так, прославленный Арья-атан, испортивший три мантии за полгода, – Генри хихикнул, сбившись с заданной в начале величественной и тревожной ноты, но Савеперо, как всегда, знал, куда бить. – Я хотел сказать, мы все словно бьемся лбами о каменную стену в шаге от открытой двери, слепые и неспособные отступить назад, оглядеться… экспедиции исследуют Лес со всех сторон, идет учет всех исторических данных о погодных и животных аномалиях, и все равно… этого недостаточно. А природа, как известно, не помощник…

– Ну, это смотря для кого… – он осекся, поймав предостерегающий взгляд учителя, и в свою очередь тяжело вздохнул. – Тем не менее, нам удалось опровергнуть гипотезы о зараженном мясе и воде. Разве это не успех?

– Учитывая, что с водой все же что-то не так, это – лишь малая часть успеха, – господин совершенное совершенство, вечно ему мало! И вечно он оказывается прав, чтоб его бесы во сне щекотали! – Но я рад, что ты воспринимаешь свое дело всерьез. Именно поэтому я распорядился о том, чтобы виконт Буш и группа других молодых ученых, имена которых могут быть тебе знакомы, отправилась в эту поездку с тобой, – Генри распахнул глаза так, что они заслезились, а ткань подушки, которую он, оказывается, успел достать из-за спины, жалобно затрещала под пальцами. – Не смотри на меня вспугнутым зайцем, Генри. Им нужно поймать парочку Искаженных и провести ряд экспериментов, это никак не помешает твоим… переговорам с птицами. Напротив, избавит тебя от необходимости все конспектировать и писать инструкции для не одаренных – они сами будут вести подробный протокол, останется лишь перечитать и поставить подпись.

– Тогда я всеми руками и ушами за! – с огромным энтузиазмом соврал он, чувствуя невыносимое желание схватиться за голову и спрятаться под стол.

– Ушами? – не понял не то польщенный, не то попросту подыгравший учитель.

– Ну, если уж сегодня я заяц. Позволите собрать лапы и пуститься наутек?

– Позволю, – хмыкнул немного повеселевший Савеперо. А вот Генри было чем дальше, тем гадостней. – Только найди мне Лиама, чтобы я мог и его обрадовать.

– Непременно, – он поднялся с самым ответственным выражением лица, честно подсмотренным у того же Буша, и аккуратно вернул подушку на тахту. Даже про новый телескоп, вопреки озвученному желанию сбежать, расспросил, и это оказалось верным ходом – грозный проницательный магистр мигом превратился в нестарого-доброго мэтра Эндрю, увлеченно рассказывающего о новом изобретении всем, кто не успел или не захотел вовремя скрыться. Улыбка – теперь уже вполне искренняя – сама лезла на лицо, и дышать в кабинете стало заметно легче. Генри готов был поспорить, что так показалось не только ему.

***

Сказать, как водится, было проще, чем сделать, но Генри не ожидал, что поиски затянутся аж на три часа. И это при том, что сразу после «тщательной разведки» на замковой кухне он направился к Дэвиду, а тот, в свою очередь, расспросил всех дежурных гвардейцев. Те утверждали и даже клялись, что видели, как виконт Буш проходил в главное крыло замка утром, а вот свидетелей того, как он появлялся еще хоть где-нибудь, включая уцелевшие лаборатории, найти не удалось. Пришлось справляться о куда-то упорхнувшем лебеде у городской стражи и разбирающих каменный завал добровольцев, среди которых нашлись и общие знакомые с учебы, которые не заметить любимчика Савеперо точно не могли, пусть вокруг и была толпа разномастного народа.

Дэвид скрывал беспокойство за смехом и рассказами о том, какой у него богатый опыт в этом деле, и Генри поначалу даже неловко смеялся, вспоминая то чайную, то вообще свой знаменитый побег в Лес, но вскоре на лицах обоих отчетливо проступило желание бить тревогу. Тем бы и кончилось, но на исходе третьего часа поисков один знакомый столичный вельможа – имя Хейвуд к своему стыду запамятовал, но «господина барона» для короткого разговора хватило – послал их прямиком на нижнюю набережную. Вернее, в ту ее часть, где стены замка постепенно истончались и стремились к земле, красиво выходя к самой воде каскадом крупных разноцветных ступенек, закрученных в ложную, через два поворота обрывающуюся тупиком спираль, на которую полагалось любоваться с ближайших балкончиков. Ну, или красиво прыгать с верха башни, чтобы потом некрасиво размазаться по «лестнице гигантов». Тела, говорят, доставать порой было до того неудобно, что их просто оставляли как есть, в ожидании особенно голодных морских змеев. Неудивительно, что живописное местечко пользовалось популярностью как среди детей, так и среди несчастных влюбленных и ищущих вдохновения поэтов.

Вроде бы не относившийся ни к одной из этих категорий Лиам неподвижно сидел, обняв колени, прямо на одной из нижних гранитных ступеней. Выглядело это «белое на красном» безумно красиво, хоть ты художника зови. Растревоживший старую столицу снег давным-давно растаял, но день выдался пасмурным, так что вряд ли ему было тепло и удобно любоваться рекой – или что он там делал столько времени? И как вообще добрался, не наткнувшись ни на один пост?

– Спасибо, дальше я сам. Что-то мне подсказывает…

– Да, иди, – перебил его все еще тревожно хмурившийся Дэвид. – Я оповещу ребят, что пропажа нашлась, и зайду на конюшни, проверю, насколько же раздобрел наш скромный отряд. По дороге из города и заскочите. Выезд все равно сегодня, верно?

Подтвердив, что менять свои планы ради возможно еще даже вещи не собравших бумажкомарателей он не намерен, Генри дождался, пока стена скроет его от глаз неспешно удаляющегося Брэдли, и решительно спрыгнул вниз. Первые ступеньки все были чуть задраны вверх – не то для красоты, не то чтобы дождевая вода не сразу стекала, радуя взоры зрителей на балконах. К счастью, на данный момент пустующих. С нижними ступеньками всегда было сложнее – скользкие и все более узкие, они так и норовили сбросить наглого скалолаза на острые прибрежные камни Северного Рукава, так что обычно дальше они с Тристаном лазали вдвоем и с помощью закрепленной наверху веревки. Но то было давно, когда руки и ноги были короче, а умных мыслей в голове набиралось хорошо, если с десяток…

– Ты нашел какой-то тайный ход, прилетел сюда на своих лебяжьих или внезапно открыл в себе дар по-паучьи прилипать к камню? Потому что веревки или хотя бы специальных перчаток я не наблюдаю, – Генри плюхнулся на камень рядом, нагло пихнув не торопившегося подвинуться куратора бедром. Ни отвечать, ни даже поворачиваться тот не спешил, и скрывать грызущую стаей корабельных крыс тревогу становилось все сложнее и сложнее с каждой секундой. – Лиам. Что стряслось? Я могу помочь?

– Тебе не кажется, что это место… не слишком-то подходит для людей? – спокойный, задумчивый голос сбил с толку окончательно, да и вопрос был не лучше.

– Ну ты, сударь мой прекрасный, и загнул, – пора бы, наверное, отучиться шутить тогда, когда уже никому не смешно. – Да у нас весь север такой, если уж на то пошло, взять хоть перепады температур в двадцать единиц* за день, хоть морозы…

– Я имел в виду этот участок Северного Рукава. Только не смотри на воду, голова закружится, – Хейвуд кивнул, а потом, спохватившись, тихо угукнул, продолжая на всякий случай смотреть исключительно на пугающего своими речами и непривычной бледностью собеседника. Он и так знал, что течение в верхней части реки просто безумно быстрое, а с этой точки обзора голова кружиться начинала даже у Тристана. До того быстро возникало ощущение, что это не поток стремится вперед, а тебя тянет назад, и колени начинают подгибаться, стоит только вспомнить, насколько быстро сводит мышцы в этой даже летом ледяной воде. Или если рассмотреть воронки водоворотов… – Наши предки, верно, рассчитывали на защиту реки и Леса, и правильно делали, но…

– Но теперь пора бы людям уже отступить и отдать Лесу то, что он так старательно делает непригодным для цивилизованной жизни?

– При чем тут… нет. Не знаю… – Лиам поморщился и потянулся за платком, пальцы дрогнули, и Генри пришлось ловить сперва возомнившую себя парусом ткань, затем – опасно покачнувшегося Буша.

– Да ты наверняка ледяной! – на ощупь так точно, уж он приспособился отличать. – Сколько ты уже так сидишь?

– Не знаю, – Лиам критично оглядел заляпанный какими-то непонятными пятнами платок и сунул его обратно. – Не менее часа?

– Мы с ног сбились тебя искать, уже думали пройтись по больницам и трактирам, – ожидаемого возмущения не последовало, и Генри продолжил уже серьезно. – И учитель хотел лично обрадовать, что ты тоже едешь пугать ворон. Надеюсь, ты счастлив.

– Вот как? Увы, счастьем тут и не пахнет.

– Да чего ты такой пожеванный, будто на вампира* нарвался! – Лиам резко вздрогнул и прижал руку к груди, не отрывая застывшего взгляда от воды, и всеми силами отбрасываемый в дальний угол сознания страх выпрыгнул на Генри, словно рысь из засады. – Да чтоб тебя! Скажи уже, что случилось?

– Не знаю я, – вяло огрызнулся повернувшийся наконец Буш, и успевший схватить его за плечи Генри сжал пальцы еще сильнее. Вырываться Лиам не спешил, но явно прилагал немало усилий, чтобы смотреть собеседнику прямо в глаза. Как пьяный или после лихорадки. – Может, и вампир… я был сегодня в лабораториях?

– Бесы нечистые, – Лиам передернул плечами, и он поспешил убрать руки, но только затем, чтобы перехватить куратора под локоть. А то сверзится еще в пучину вод, и пойди докажи потом, что все-таки сам. – Нет, они сказали, что ты все перепоручил Гектору, и клетки, и нашу добычу. Кого последним ты видел в замке? Кроме стражи.

– Помню снег и наш разговор на палубе. Потом очнулся здесь, с раскалывающейся головой и ощущением недавнего и скорого расставания с завтраком. Ран, вроде как, нет…

– А их в таких случаях и не бывает. – Одно из двух. Или в замке в самом деле завелся какой-то подвид вампира, и причина коллективного склероза у его друзей одна, или… причина все еще одна, но нежить тут не при чем? Тогда что? Само место, из-за определенной последовательности действий? Бесы, так что теперь, посвящать еще одного человека в эту тайну? Пострадавший исключается из списка подозреваемых – или все-таки нет?

– Кажется, на сегодня любования природой достаточно. Давай выбираться, в дороге договорим. – Поднялся Лиам не сам, да и стоял не очень уверенно, но ни сидеть и ждать дальше, ни звать на помощь никому из них не хотелось. А то мало ли, кто из воды вынырнет.

– Вот уж не думал, что буду так с тобой обниматься, – в ухо насмешливо фыркнули, стало щекотно и как-то странно весело. – Предлагать тебе денек отлежаться бессмысленно, правильно я полагаю?

– А в данный момент еще и опасно для жизни. Жизней, – поправился Буш, поспешно поворачиваясь к замку передом, к реке растрепавшимся хвостом. – Так что там по «таким случаям»? Жить буду?

– Увы. А с учетом нашего отъезда, есть шанс, что приключение это разовое. Если я, конечно, правильно угадал. – Хотя ни у Франца, ни у Тристана подобных симптомов вроде как не было, да и находили они себя в куда более безопасных и привычных местах. – Мне нужно срочно написать об этом происшествии другу, причем со всеми подробностями. О чем ты думал или что делал перед тем, как, э-э-э, потеряться?

Лиам сперва не ответил, помогая ему взобраться на первый из верхних, удобных и широких камней. И только спустя две ступени, когда вновь закружившаяся голова вынудила его сесть и передохнуть, Буш поправил что-то звонко брякнувшее во внутреннем кармане мантии и тихо, почти шепотом заговорил:

– О битве. С кем-то очень сильным. Как думаешь… это было предупреждением, или я успел проиграть?

– Думаю, что я возьму на себя смелость доверить тебе одну тайну. Но только в обмен на твою и не здесь, ладно?

– Заинтриговал. Надеюсь, ты не начал приручать еще и речных тварей, и твоя тайна – не яйцо морского змея.

– Пока что тебя одного хватает, – язвит и напрямую согласия поболтать о своих странностях не дает, значит, жив. Вот и славно, вот и замечательно…

Севастиан точно его прибьет. «Приеду один», ага, как же.