28-29-е Цветеня

Ардалин, Дэмнбридж и окрестности

В детстве Генри просто с ума сходил по Дэмнбриджскому бастиону. Расположенный ниже по течению извилистой Ужехвостки, город-крепость был всего в нескольких часах езды от старого замка Хейвудов, и как же непохож он был на заброшенные родовые развалины!

Широкий ров в форме пятиконечной звезды – отец рассказывал, что так стрелкам удобнее было держать оборону – служил домом для лебедей и уток, а расположенные между «лучами» крепости дозорные башни поднимались прямо из воды, соединяясь с городской стеной лишь посредством подземных ходов и прочных канатов, натянутых высоко над водой. Похожая система использовалась в гористой местности для передачи продовольствия и почты, но только в Дэмнбридже путешественникам за умеренную плату разрешалось прокатиться с ветерком в специальной «люльке» из ремней и страховочных петель.

Велари Хейвуд не упускала возможности «полетать над птичками» и впервые взяла их с собой, когда Генри было всего пять. Страшно не было, и визжал он от чистейшего восторга, а вот Кэл молчала всю дорогу, судорожно вцепившись в ремни. И тут же попросилась прокатиться снова, едва ноги коснулись земли.

А вот знаменитый древний мост с опорами в виде каменных Древ, возле которого и вырос когда-то бастион, Последнюю войну не пережил. Генри видел его на картинах и тщательно облазил оставшиеся на скалистом берегу Ужехвостки руины, но все равно с трудом мог представить, какой мощи зажигательную смесь использовали защитники города, чтобы обрушить широченный, без малого две спирали простоявший мост до того, как враг перейдет реку…

Что творится сейчас за отмеченными птичьей кровью воротами всего в десятке улях от Дэмнбриджа он представлял еще хуже. Поговорить с Севастианом так и не удалось – сперва их задержали часовые у ворот, и пришлось предъявлять документы и пересказывать увиденное, а затем выяснилось, что все постоялые дворы уже забиты из-за предпраздничного наплыва посетителей. Дэвид заверил, что у семейства Орнеров места хватит даже полному отряду соловьев, и решено было заявиться к родителям Илайн всей компанией. Гвардеец не прогадал – рассчитанное на две большие семьи фамильное «гнездышко» встретило их лаем собак, запахом свежей выпечки и восторженными возгласами узнавших дядю – а потом и увидевших орла – детей.

Теплый, радостный водоворот из объятий, расспросов, пирогов, горячего чая и подогретого вина отвлек его настолько, что Генри сам не понял, в какой момент их с Лиамом, лаборантами и детьми отправили сперва умываться, а затем и отсыпаться наверх. Дэвид остался болтать с родными, а уже бывавший здесь Севастиан не то старательно изображал расслабленность и веселье, не то в самом деле чувствовал себя… как дома?

Что ж, не ему, половину времени живущему в доме Брэдли, было осуждать одинокого странствующего ведуна за желание побыть среди близких. Да и дело, как видно, не горело…

Кто притащил красные ленты, чтобы тянуть жребий, он не заметил тоже. Зевал на ходу, бессовестно повиснув на оказавшемся ближе всех Гекторе. Знавший его с детства по общим шалостям на балах виконт Марли отмылся от встречи с пауками и потому пребывал в приподнятом настроении, но почему-то то и дело странно посматривал на Лиама. Зубастый лебедь при хлебосольных хозяевах был улыбчив и общителен, а с детьми обращался нарочито вежливо, будто не зная, как следует себя вести и что говорить. Или не будто… ни братьев, ни сестер у куратора не было.

Возможно поэтому поддавшийся общему веселью Буш даже не стал ворчать, когда старшая из племянниц Дэвида – крупная и загорелая девочка лет тринадцати с роскошной русой косой почти до пят – с хитрой улыбочкой заявила, что по старинному обычаю гости, прибывшие в дом накануне праздника, должны «вытянуть» себе спальное место, чтобы никому не было обидно. Сама-то она, конечно, отправится в комнату к тете, а вот младшие братья и пятеро молодых людей…

Можно было бы поспорить, что члены семьи не считаются за гостей, а пускать чужаков в детские комнаты неприлично, и утром за это влетит… Выросший в деревне Филипп проговаривал все это под общее хихиканье, пока переплетал в причудливый ком дешевые, видно специально для детских игр купленные ленты. До того недоуменно молчавшие Уильям и Гектор все-таки устали играть в гляделки с отчего-то не спешившим спасти их куратором, и тогда выяснилось, что в столицах смысл подобной жеребьевки обычно сводился к романтическому свиданию, а не ночевке для валящихся с ног гостей, согласных уже и на сеновал. Все посмеялись, но желающих отказаться от игры не нашлось.

Когда все взялись за кончики лент, Лиам, как старший, принялся распутываться первым, и почувствовавший натяжение Генри честно обрадовался – скорее, в объятия мягкой чистой постели!

Вот только доставшаяся им постель была одна, низкая и широкая. Другая в крохотной комнате под самой крышей не поместилась бы, да и ребятня явно использовала ее, чтобы валяться всей гурьбой и беситься даже ночью.

– Ставлю на то, что утром первым лоб расшибешь ты, – Хейвуд пригнулся, проходя под балкой, и выпрямился уже у окна, по центру, где наклон потолка позволял это сделать. Куратор был выше его на полголовы, так что имел все шансы заработать спросонья шишку.

– Я даже спорить с тобой не стану, – поставив подсвечник на небольшой столик у кровати, Лиам широко зевнул и принялся расстегивать жилет. – Будешь вертеться – сброшу на пол.

– А если буду приставать? – Буш лениво указал ему на окно, и Генри насмешливо фыркнул, представляя, как куратор попытался бы его туда зашвырнуть.

***

Дождь полил, когда было уже за полночь. Севастиан не мог определиться, хорошо это или плохо при сложившихся обстоятельствах, и просто вышел на крыльцо – подышать свежестью и прислушаться к шуму, в котором суеверные – и верующие – перед особыми ночами порой слышали голоса ушедших. Слезы Вечных рек, что помнят каждого…

Смоют ли эти слезы следы того, что случилось днем в уставшей от паучьего засилья деревне? Несчастные птицы так и останутся сторожить ворота, и как минимум их кровь грязным пятном застынет в памяти этого дня и его собственной. И хорошо бы обошлось только этой жертвой. Хорошо бы было поутру узнать, что тишина, заставившая его в самом деле спешно уйти к сторожке лесничих, отступила перед вкрадчивым шелестом небесной воды, и вместе с ней ушло, стекло по сточным канавам то, что привлекло в Нижний Пригорок напасть страшнее пауков и гнева властей.

Ласково шепчущий дождь обратился грохочущим по крышам и камням улиц ливнем, но продержался недолго и снова умерил пыл, будто приберегая силы, чтобы растянуться на всю ночь. Короткую ненастную ночь перед началом праздничных звездопадов…

Он родился в семье потомственных друидов и видел живое Древо, лично проводил ритуалы встречи лета и года, а по уровню знаний вряд ли уступал старейшинам. Но никогда не слышал в песне дождя ничего, кроме стука капель. Иногда приятного и умиротворяющего, иногда – оглушительного, а сейчас еще и опасного… впрочем, он предупреждал.

К этому часу все обитатели дома отправились спать, и внизу оставался лишь встревоженный увиденным и покусываемый долгом гвардейца Дэвид в компании большого коричневого пса породы верленский охотничий*. Оба были кучерявы, большеглазы и вызывали невольное доверие у всех, от сильных мира сего и незнакомых детей на улице до приблудных ведунов, страдающих от краха идеалов и самую малость – от одиночества.

Он старательно отвлекал друга весь вечер: узнал и о новом музыкальном развлечении Клары, и о том, как эта маленькая попрыгунья едва не разбила подаренное государем зеркальце, спеша вручить матери свой плетеный браслетик с бусинкой «самого волшебного» найденного на берегу янтаря. Внезапно умчавшийся покорять Локерру Кларенс стал той самой новостью, которая обычно сдвигает целую лавину из вопросов и воспоминаний на семейных посиделках. Почтенная госпожа Делис, и после шестого десятка не оставившая ткаческое мастерство, понадеялась, что внук прикупит в чужой столице модной одежды или хотя бы парчи и знаменитых кружев, а ее седой и остроносый супруг с мечтательной улыбкой вспомнил об опере. Перепоручившая детей молодым гостям Идони согласно кивнула, предпочитая разговору матушкины пирожки, а красавица Ирэн, младшая из сестер, которую когда-то в шутку сватали за «перспективного молодого лекаря», тоже поставила на театр и авантюры, ведь рядом была молодая графиня Хейвуд…

Как раз подкравшийся за пряниками для детей виконт Хейвуд как-то натянуто улыбнулся и лишь пожал плечами, подтверждая возможность и оперы, и приключений, и кружев. Верно, не особо волновался или не хотел лишний раз вспоминать об изгнанной из страны подруге.

Севастиан развил тему, рассказав о Локерре то, что помнил с единственной давней поездки: ему было двадцать, и из-за невовремя сломанной руки вместо экспедиции в Малахитные горы с друзьями родителей и местными учеными он остался в столице, кутить и штурмовать княжескую библиотеку. Дэвид попытался представить друга «кутящим», и следующие несколько минут все смеялись над рассказом о том, какие байки молодой медик выдумывал о причине перелома, только бы не говорить девушкам, что просто упал с коня…

– Нам все-таки есть, о чем беспокоиться, или ты в очередной раз ушел слишком далеко в себя? – Дэвид прикрыл за собой дверь, забавно поморщился и передернул плечами, когда шальные брызги с козырька широкого крыльца коснулись его щеки. Встал рядом, глядя своим понимающим, добрым взглядом, и друиду захотелось закрыть лицо руками и шагнуть под дождь.

Это происходило каждый бесов раз. Дэвид не давил, не обвинял, не подвергал его слова сомнению, если не чуял в них фальши. Просто спрашивал. Мягко, без угрозы и манипуляций, глядя открыто и прямо… проще было сбежать, чем солгать или предать это непонятно на какой почве выросшее доверие.

Севастиан представил, как он сейчас схватится за голову, начнет рвать на себе волосы и с громким «а-а-а-а» убежит в ночь и дождь, посмаковал это зрелище пару секунд и тяжело вздохнул, понимая – Брэдли точно побежит следом.

– Там могут быть Отраженцы, – признание вырвалось арбалетным болтом, и Дэвид вздрогнул, как раненый. Но сколько можно молчать?! – Возможно, утром стража обнаружит вымершую до последнего старика деревню, или просто пустые дома и испуганный скот. А может быть лягушка какая в колодце застряла и орала, или кошка, или нежить навроде журней*… Я не собирался вмешиваться, но они сами пришли в город за помощью! И нашли, да только помощь ли? – Брэдли не перебивал и ничего больше не спрашивал, и все несказанные ранее слова закипели внутри, вырываясь наружу и обжигая по дороге язык. – Там был странный туман, люди жаловались на жуткие звуки и будто бы тихое журчание, и это вдобавок к недавним заморозкам и вездесущим паукам, что уже пробрались к запасам продовольствия и перепугали всю скотину. Генри считает, что причина в погоде, я говорил то же, но нет, им нужен непременно Арья-атан или целый полк ученых! Они были напуганы и устали ждать, а помимо меня в городе были…

– Обладатели купленных дипломов и хорошо подвешенных языков под предводительством некоего Хиверия? – само собой, заместитель капитана королевской стражи знал эту шайку. Но догадаться так быстро? Или караульные у ворот успели нашептать? Нет, вряд ли. Работавший на почте Джордж тоже мог что-то слышать и поделиться опасениями со свояком, да и кота в мешке не утаишь. Пускай градоправитель благоразумно не пожелал отправлять отряд в ночь…

– Что хоть они там творят?

– Жертвоприношений обещали не проводить. Это все, что я смог.

Брэдли покачал головой, глядя куда-то в стену дождя. Не осуждая, но будто желая сорваться туда, чтобы проверить, уговорить и спасти, сию же минуту… герой, чтоб его!

– Я не знаю, Дэвид, правда! Я отказался идти с ними и ждал вас, потому что такие «опыты» вслепую и намеренное поднятие шума на всю округу за гранью моего понимания. Там здравым смыслом даже не пахло! Если они хотят подобным образом завербовать местных – пускай, но куда верней Ричард, он же Хиверий, Чтец Источников, просто сядет в лужу и напорется на взбешенную толпу. И страшно даже не то, что люди скинут его в тот колодец или сдадут властям – вот честно, такое дерьмо не жалко! Страшно то, что нас опять выставят бесполезными, опасными психами. И всех этих лет как ни бывало…

– Всегда удивляла твоя способность одновременно врать, не завираясь, ругать всех на свете и при всем этом поступать правильно, – он растерянно уставился на невесело улыбающегося друга. Поступать правильно… да он бы все отдал, лишь бы знать, в какую сторону это «правильно» и как не попасться на свет ложных маяков.

– Но сегодня я ошибся. В твоем понимании. – Дэвиду нужен был даже не повод – знак, что его мнения ждут и готовы выслушать. Можно было бы промолчать, сделать вид, что не понял… да только пусть лучше говорит здесь и сейчас, без свидетелей.

Дэвид помолчал немного, подставил пальцы под холодные струйки воды, не то любуясь бурлящим потоком внизу, не то пытаясь охладить таким образом голову.

– К страже ты не обратился, хотя знал, что дело может кончиться горой трупов и скандалом. Я знаю, почему, но Сев, неужели нельзя было хоть анонимную угрозу какую состряпать? Что я должен думать теперь, когда ты увел от опасности нас, но и сам оказался здесь не просто так? Генри ведь по твоей указке молчит и суетится, как утащивший рыбу со стола кот, я прав?

– Как всегда. – Спорить было бессмысленно, отрицать – тем более. Дэвид наверняка заподозрил что-то еще по дороге, и не он один, иначе чего бы этот выкормыш Савеперо так на него взъелся? – Ай! За что?! – коварный удар локтем в бок был больше неожиданным, чем болезненным, но в том и подвох – отскочивший в сторону друид оказался под ледяным дождем. Промокнуть, конечно, не успел, но и приятного мало. Хорошо хоть вся последующая ругань потонула в шуме непогоды, никого, включая всех сгоряча упомянутых богов, не разбудив.

– А разве не за что? – гвардеец больше не улыбался и выкинуть друга-интригана в лужу под крыльцом не пытался. Просто стоял и глядел на бегущие по брусчатке ручейки, загадочно поблескивающие в свете редких ночных фонарей. Он не был посвященным и не видел грани, такой отчетливой сейчас, под потоками дождя на близком к Лесу острове, но, видно, мог чувствовать ее после того своего купания в Озере. Может, и песню дождя слышал иначе?

Красивая ложь еще даже не прозвучала, он только подготавливал почву. И так велик был соблазн не выдумывать ничего вовсе. Две головы ведь лучше одной… но так подставлять Дэвида он не вправе.

Молчание длилось целых тридцать капель – тяжелых, крупных капель, срывавшихся равномерно с угла разом будто бы ставшего чужим и холодным крыльца. В этом доме по поводу его приезда всегда пекли пироги и доставали из запасов то варенье, то соленые огурчики, то бутылку наливки… В этом доме любили философские споры о современной медицине и древних народных методах, еще пользующихся популярностью в небольших городках и деревнях. Особенно если те помогали от боли в суставах или заключались в особом способе заваривания ароматного чая. Здесь одинаково дружелюбно относились и к столичным новинкам, и к лесным диковинкам, что он иногда приносил… Здесь до сих пор плели обереги из краснозвездника* и рябины, яркие, не уступавшие новым праздничным украшениям, а то и заменявшие их. Один «цветущий пламенем» венок с красными бусинами, аккуратно засушенными листьями клена и папоротника прямо сейчас висел над дверью, охраняя вход… Он бы тоже встал в дверях, сунься Брэдли геройствовать.

Уж лучше Дэвид обидится на него, чем влипнет во что-то пострашнее болота с пауками.

– Не околел еще, герой-одиночка? Или звать тебя коварным кукловодом? – Севастиан вздрогнул, поднимая смиренно опущенную голову, и, верно, посмотрел на друга так отчаянно благодарно и глупо, что тот снова мягко улыбнулся, пусть и видно было – расстроен. – Расскажи хоть тогда, как простым людям отличать благородных и порядочных ведунов-друзей-Леса от тех «бесполезных психов», что засели на Паучьем Пригорке?

Вскользь подумалось, что бедовая деревня рискует в самом деле сменить название. Так же быстро пролетела мысль о том, что он клялся молчать, а его друг все еще один из самых близких к королю людей.

Но разве мог он просто промолчать сейчас? Ему доверяли, ему все еще каким-то чудом доверяли, а тайна, которую берегли даже от хранивших древние рукописи старейшин… она не станет оружием в этих руках. Не обязательно ведь рассказывать обо всем?

Спрятанная во внутреннем кармане монета легла в ладонь Дэвида, и Севастиан, не удержавшись, закрутил головой, до того сильно укололо спину ощущение чужого пристального взгляда. Друг насторожился тоже, и пришлось отшутиться – клятву тут из-за тебя нарушаю, вообще-то, вот и проверил, не ударит ли молнией. Брэдли его нервный оскал оценил правильно и предложил вернуться в дом, где, конечно, могут быть лишние уши, зато тепло, светло и можно разглядеть «что за взятку ты мне сунул».

Все уши, кроме мягких и любопытных собачьих, спали, так что друзья погасили в гостиной свет и взяли с собой лампу, чтобы продолжать секретничать уже в спальне. Это тоже было частью его коварного замысла – проболтав с ним половину ночи, Дэвид вряд ли подорвется ранним утром сопровождать отряд до деревни.

– Тяжелая. Белое серебро? – взвесив монету в ладони, гвардеец принялся рассматривать кривую дугу из птиц, летящих к звезде в виде листа Древа. Плавные линии между летунами должны были обозначать не то вольный ветер, не то текущую из Леса реку, не то вовсе были добавлены просто для красоты. В такие тонкости он не вникал. – Вас так мало, что можете позволить себе такие дорогие статусные штучки?

– Или тот, кто их изготовляет, настолько богат. Сам не знаю, откуда их взяли, но металл нарочно выбрали самый прочный и огнестойкий. – Дэвид вздрогнул и поджал губы, но кивнул, признавая – красиво. – Впрочем, куда чаще ты можешь встретить аналогичную нашивку на воротнике или напротив сердца. С внутренней стороны, само собой.

– В таком случае я почти уверен, что видел что-то подобное у капитана «Пьяной чайки». Не разглядел толком, но вот этот острый край листа…

– Гилберт был так неосторожен? – Скажи Дэвид это не таким заинтересованно-благодушным тоном, впору было бы испугаться подобной профессиональной внимательности. Хорошо все же, что он охранник, а не ищейка.

– Он ничем себя не выдал, если ты об этом. Просто мы столкнулись в узком коридоре, уступая дорогу крысе…

– Что?!

Под рассказ о приключении, которое Дэвид почти полностью проспал, монета перекочевала обратно к нему в карман. Глупый, почти детский – а вдруг в нем разочаруются и перестанут разговаривать? – страх отступил, и Севастиан понял – Брэдли того и добивался. Правда теперь его терзало смутное подозрение, что и друидской эмблемой перед носом у гвардейца вечно собранный и деловой Гилберт Фиддлер не сверкал, а вот он, расслабившийся идиот, только что подтвердил наугад высказанную догадку. Уточнять и чувствовать себя еще большим дураком не хотелось, и вместо этого Севастиан решил объяснить, почему он и Хиверий – птицы одного вида, но совершенно разных стай:

– «Перелетные» изначально были группой бежавших в Калхедон исследователей, уже тогда осознавших, что есть лишь один способ не дать Академии окончательно уничтожить сообщество. Влиться в нее изнутри и перенять знания, чтобы применить в свою пользу и попытаться быть на шаг впереди… Мы не играем на людском страхе и не стремимся к власти, так что те, кто устроил недавнюю расправу над чинушами в Локерре – сами по себе. А мы… даже в лицо друг друга не все знаем.

– Все настолько секретно?

– Тех, кто отказался от мести и борется за адекватное и бескровное решение проблемы, не так уж много. Тех, кому можно доверять, и того меньше. Кризис засилья радикально настроенных фанатиков наше сообщество почти преодолело, но такие, как Хиверий, продолжают быть у всех на слуху и портить общую репутацию своими громкими выступлениями, тогда как мы остаемся в тени…

– И из нее же действуете? – гневный взгляд гвардеец выдержал, не дрогнув, но развивать тему не стал и поднял руки в примирительном жесте.

– Я ответил на твой вопрос? – желание укусить в ответ так просто униматься не хотело, и Севастиан нарочито широко зевнул, намекая, что он не прочь удалиться в свою спальню и коварно что-нибудь распить в ее тени. Ему-то лампы и свечи ни к чему.

– На один из, – Брэдли недвусмысленно вытянул ноги, преграждая путь к отступлению, и успевший подняться с кресла друид нагло уселся рядом на кровать. – За целехонького и горным козлом скачущего Генри я должен тебя благодарить, а не допрашивать, но Сев… ты уверен, что больше ничего не хочешь мне сказать?

– Что ж ты такой умный-то, а, птичка-соловей? – он все же закрыл лицо ладонью на пару секунд, не выдержав пристального взгляда с такого близкого расстояния. Вот так учишься-учишься владеть собой, а потом какая-то кучерявая зараза раскусывает тебя по бегающим глазам. Или что он там такое разглядел, что мигом принял охотничью стойку? – Что ты хочешь услышать? Как я добывал эту воду? Как судорожно копался в справочниках, чтобы не ошибиться при сращивании костей и не проклясть его? Пересказ его красочных галлюцинаций? – Ответный выпад гвардейца ничуть не смутил. Не стоило удивляться, он ведь растил мальчишку, почти как родного, вот и беспокоился.

Опершись локтями о колени, Севастиан свесил голову вниз и взъерошил непривычно легко скользившие между пальцев волосы. Надо бы все же спросить, что Делис и Илайн добавляют в свои кадушки для мытья. Порошок от Искаженцев это, конечно, хорошо, но и подобные «зелья» пора было учиться составлять самому.

– Все, что я знаю – эксперимент удался, парень здоров, как никогда, и удалось мне это только потому, что его дар расцветает чем дальше, тем пышней. Его связь с Реками прочней, чем я ожидал или даже мог представить, а уж в сочетании со славой и юношескими амбициями…

– Это опасно? – Пришлось поднять глаза и выпрямиться, но Севастиан не зря путал и себя, и друга лишними мыслями.

– Не опаснее шести переломов и сотрясения мозга. Но лучше продолжить наблюдение и не оставлять его одного, особенно сейчас. И ни в коем случае не запрещать пользоваться своими способностями, иначе…

– Я помню, – поспешно перебил его однажды уже выслушавший полную лекцию о последствиях такого решения Дэвид. Верно, вспоминать эту историю на ночь глядя не стоит никому из них. – Прости, что тебе пришлось нарушить обещание. Но я предпочитаю быть в курсе заранее, чтобы знать, когда потребуется помощь. А не вытаскивать вас двоих темной ночью из какой-нибудь волшебной кучи дерьма посреди Леса!

Севастиан очень убедительно хрюкнул.

***

Течение окружало его со всех сторон, опоясывало змеиными кольцами, вовлекая в свой тягучий танец. Медленный поначалу, он закручивался все быстрее, заставляя задыхаться в потоках темной воды. Он должен был научиться дышать, должен был видеть, но открыть глаза было страшно, слишком страшно, ведь спираль вела на дно, а что на этом дне, кроме костей и ила?

Но внизу белело что-то еще. Мягкий свет, похожий на лунный, тихая мелодия… два полумесяца, конечно, это они сияют, а в центре цветок, словно кувшинка… или приоткрытая раковина? Разве раковина может петь?

Не может. Но зовет, продолжает звать, и хочется подплыть ближе, просто перестать сопротивляться – поток сам отнесет, ему нужно лишь поддаться, всего один раз… Горло сдавливают невидимые пальцы, рот открывается беззвучно, бессмысленно, снова и снова, пока последние пузырьки воздуха не исчезнут. Тьма сгущается…

Кричать под водой было плохой идеей, но он попытался – и в самом деле заорал, просыпаясь и тут же судорожно глотая ртом воздух, от остроты пережитого ужаса не лишенный ночной прохлады. Забился под тонким одеялом, будто оно могло обвить его и морским змеем утащить обратно в кошмар, в котором он точно так же тщетно бился, пытаясь плыть против течения. Мрак вокруг не позволял поверить в реальность, занемевшие пальцы едва слушались, а от легкого прикосновения к плечу он и вовсе подпрыгнул, нападая без раздумий.

– Эй! Спокойно, спокойно, Генри! Ну ты и в самом деле дикарь… – едва различимый в темноте, Лиам наконец подал голос, и он поспешил убрать трясущиеся руки. Хорошо хоть в шею вцепиться не успел, только с сиплым рыком прижать собой к постели, обездвиживая.

Сердце грохотало, оглушая, и будто бы вовсе не собиралось униматься. Вдруг еще не конец? Вдруг опасность преступила грань яви, и рядом кто-то есть? За ним пришли, прямо сюда, на остров, что так близко к поющему озеру…

– Тише, тише, котенок. Это всего лишь дождь и твое воображение. Все хорошо. – Пальцы коснулись волос на затылке, перебирая их мягко и ласково, и голос Лиама звучал так же. Так странно… но так необходимо. – Вдох… два, три… вы-ы-ыдох, – тихие, размеренные команды пробились через дрожь и неясный, выскользнувший из памяти страх, как свет, преломляясь, все же проникает сквозь тучи. Он слушал этот голос, такой привычный и реальный, и постепенно успокаивался, пока вовсе не упал рядом на влажную подушку.

– Я еще и рыдал? – Лиам повернулся на бок и понятливо прижал его дурную голову ближе, будто ограждая и от обрывков кошмара, и от шелеста проклятого дождя.

– И орал, и рыдал, и бормотал что-то про поток и время, что ускользает. Я уж подумал, что тебе снится экзамен по иностранному, – усмешка пришлась куда-то в макушку, и стало тепло. Ненадолго – ведь вместе со страхом за минуту пропадут и ставшие платой чувства…

Но и этой минуты достаточно, чтобы запомнить, как над ним не посмеялись.

***

Утро было недобрым с самого начала.

На рассвете какая-то кровососущая тварь умудрилась цапнуть его за лопатку, да так, что уснувший в уютных объятиях куратора Генри упал с кровати в попытке почесаться, после чего получил подушкой по голове и некоторое время спал дальше без одеяла.

Отчаявшийся растолкать его к завтраку Лиам сперва проявил сочувствие и оставил протестующе мычащее тело валяться на кровати в одиночестве, а затем коварно запустил внутрь детей и пса, пообещав им конфет за его побудку. Как позже выяснилось, дрых виконт Хейвуд до полудня, но из-за грозившихся лишить жителей Дэмнбриджа праздничного звездопада туч казалось, что время застыло где-то в предрассветных сумерках.

Дождь кончился, да и желудок требовал еды, но отчего-то все равно стало обидно. Будто Лиам не сделал одолжение им обоим, вежливо сделав вид, что ночью ничего такого не произошло, но сбежал…

Генри и сам не знал, что он хочет сказать и хочет ли, но поделиться тем, что подкинул ему кошмар, все же стоило. Во-первых, потому что это могло быть важно, а Дэвид и Севастиан, как назло, испарились из дому, стоило только дождю кончиться. Так что дуться следовало именно на них, это же надо – сбежать навстречу приключениям и бросить их тут, даже не предупредив?! Конечно, растолкать его у них вряд ли получилось бы, разве что вынести на улицу и кинуть в лужу, но все равно обидно!

Во-вторых, они с Лиамом после его внезапного исчезновения заключили что-то наподобие негласного перемирия, понизив градус взаимно обожаемых перепалок до общественно приемлемого и договорившись делиться всем странным, непонятным и загадочным, что удастся вспомнить или разузнать по пути.

– А ты вообще чувствуешь разницу между свежей едой и остывшей? – заплативший детям конфетами и спугнувший их лекцией о чистке зубов куратор сидел напротив, изящно закинув ногу на ногу, и глядел на него, как стоящий на пороге открытия ученый на подопытную лягушку из контрольной группы. То есть со странным умилением и нездоровым интересом, способным напугать кого-то менее привычного к проведению на себе экспериментов. – Поэтому так любишь поспать допоздна?

– Если бы все было так плохо, как ты думаешь, я бы вообще затруднялся различать вкус пищи, – как раз взявшийся за чашку с чаем Генри по привычке глянул на Буша, дожидаясь «не кипяток, можешь пить» кивка, и с нарочито громким довольным «м-м-м» принюхался. Мята и смородина, его любимые. – А еще, будь я настолько бесчувственным калекой, я бы точно не ходил на танцы и не закрывался после них с…

–…той или тем, кто не боится заразиться твоим бешенством? – Лиам, как видно, пытался вернуть их общению былую остринку, но его мигом скисшая рожа все испортила. – Ближе к делу, хвастун. Все и так в курсе, что ты неотразим. Вот сейчас тебе этот омлет нравится больше, чем если бы он был только что приготовлен?

Генри мог бы обидеться и не отвечать, но зачем? Лиам за последние год-два сильно изменился, ну или это он просто дорос до того, что куратор постепенно становился все более интересным и менее бесячим, а теперь им и вовсе представилась уникальная возможность поприключаться вместе. Ну и немножко поработать, так ведь опять же – вне замковых стен и библиотеки, без надобности отчитываться учителю… да и вот так, один на один, общаться было куда приятнее. Буш, пускай и неизменно пребывал в своем идеально причесанном и отглаженном состоянии, хотя бы человека напоминал, а не шипящую нежить или истукана при исполнении.

– Я не хвастаюсь, а пытаюсь дать наиболее понятный пример, о сударь мой благовоспитанный, – Лиам заинтересованно приподнял брови, даже этот жест умудрившись исполнить с каким-то особым изяществом. Растрясти бы его на тренировочный бой и посмотреть, что изменилось с позапрошлого года. Все так же пляшет, а не дерется? – Начнем, если тебе так угодно, с еды. И этот омлет, и эти восхитительные булочки я без запинки назвал бы остывшими, даже не скажи ты мне об этом. Просто потому, что твердость зависит от температуры не только у металлов, о будущее светило науки. – Светило даже не попыталось пнуть его под столом, и Генри, подумав, потянулся за медом, раз уж дегтя к завтраку ему уже преподнесли. – Для меня это всего лишь небольшая деталь, а не повод расстроиться и просить подать новое. Вкус я чувствую так, как чувствуешь его ты или любой другой человек, просто все кажется одинаково не горячим и не холодным. В этом плане мне даже удобнее, особенно когда речь об остром или сладком. А про риски ты и сам знаешь.

Лиам кивнул, показалось даже – виновато. Верно, Кэл когда-то здорово натренировала его быть хорошей нянькой и не позволять подопечному хвататься за горячие чашки, вовремя надевать куртку и перчатки… Следить за окружающими и незаметно копировать их действия, чтобы не напоминать лишний раз о своей ущербности и не ставить в неловкое положение, Генри научился сам годам к пятнадцати. Но и после этого случалось… всякое. А в доме и вовсе проще всего было следить за кошками – они знали, как устроиться максимально тепло и уютно, и тоже следили за ним, оберегая и не давая простыть.

– Что до танцев и людей… видишь ли, при определенных обстоятельствах ощущения ко мне все же возвращаются.

– Не только когда животных рядом нет и дар не активен? – Лиам, к счастью, не смотрел на него с учительской жалостью. В теплых – после этой ночи по-другому назвать не выходило – глазах читалось живое любопытство и будто бы даже… восхищение? Как когда они впервые беседовали вот так, обсуждая его выпускную работу об отличиях Искаженных от нежити, и куратор не косился на него, как на опасного звереныша. Слушал и слышал, а не боялся.

– Это, увы, осталось где-то в беззаботном детстве. Во-первых, после контакта должно пройти не меньше суток, да и тогда ощущения остаются слабыми. Во-вторых, я банально отвык так воспринимать мир вокруг и правильно анализировать информацию, так что вместо удовольствия от жизни обычно получаю тревожность и нервный срыв. Меня даже под арест с Гением садили, если ты помнишь.

– Такое забудешь, – в происшествии с едва не пошедшим на корм крысам министром графиня Буш являлась пострадавшей стороной, так что эту его выходку Лиам для приличия считал дурным тоном, но осудить или одобрить вслух не спешил.

– Другое дело – яркие эмоции. Азарт – когда я, например, скачу куда-то, и конь теплый. Или играю в карты, приближаюсь к победе и вдруг понимаю, что хочется расстегнуть жилет, потому что жарко. Но это все мелочи по сравнению с удовольствием и страхом, – Лиам подался вперед и, кажется, задержал дыхание. – Первое, как ты мог догадаться, это тепло. Не секундные вспышки, не мутное ощущение, от которого потом голова с непривычки кружится и желудок сводит. Это просто… вкус жизни. На время… близости, я ощущаю что-то правильное, незаменимое и прекрасное, что хочется еще и еще. Ну только это, конечно, всем должно быть хорошо, я не такой эгоист, каким могу казаться.

– Своевременное замечание, – Лиам почти успешно скрыл смущение за смешком.

– Ну а страх – это то же самое, только наоборот. По всей видимости мозг подключает для спасения жизни все возможные и невозможные ресурсы. А потом они постепенно выгорают, пока все не вернется в норму. Ночью вот например… было тепло. Так что… спасибо? И, наверное, мне стоит рассказать…

– Подожди… я тоже выпью чего-нибудь, и давай лучше найдем более укромное место. Я кое-что вспомнил. – Лиам поспешно поднялся, и Хейвуд облегченно выдохнул, чувствуя, как отступает непривычная неловкость. М-да, а ведь он даже Кэррол это без стеснения объяснял, а тут…

– Не расчесывай, – Буш шлепнул его по так и тянувшейся к зудящей лопатке руке, и все пригрезившиеся странности тут же развеялись, а клюнувший его лебедь вновь облачился в сияющий доспех недостижимой идеальности.