Дни летели, принося с собой всё более холодный ветер и тёмные тучи. Листва на деревьях стала напоминать небрежные мазки небесного художника. По утрам над промокшей землёй висели туманы: плотные, густые и белые, как свежее молоко. Кроули любил их и, возвращаясь к себе от нового друга, всегда немного задерживался возле окна, чтобы с высоты третьего этажа полюбоваться полями, укрытыми этим воздушным покрывалом. Азирафель же туманов немного побаивался. Впрочем, по мнению Кроули, Азирафель слишком много всего побаивался, так что его боязнь туманов не стала для Кроули чем-то неожиданным. Неожиданным для него была сама их дружба. Господь свидетель, Кроули никогда даже представлять себе не хотел, что станет водить дружбу с кем-то из пресловутого высшего общества. И тем не менее в его жизни появился Азирафель, нелепый и неуклюжий, трусливый мальчишка с добрым сердцем и множеством интересных историй. И дружить с ним оказалось на удивление легко.

Днями Кроули выполнял различные поручения, спал на чердаке, изредка прибегал на занятия и сидел за последней партой, скорее не слушая лекции, а обозначая своё присутствие и наблюдая. Азирафеля задирали и обижали, он часто грустил, говоря об этом, но, несмотря на все уроки Кроули и на то, что он действительно старался, отвечать обидчикам у него не получалось. Так что Кроули приходилось восстанавливать справедливость самостоятельно. Сперва Даулинг толкал Азирафеля, обзывал или портил листки с письменными заданиями, а потом в его чистом белье оказывался перец, в карманах пиджака — жуки, в кровати — муравьи, а на дверях — записки от чердачного призрака. И вообще Кроули старался не упускать ни одной возможности создать Даулингу какую-нибудь неприятность, оттого любое пребывание на улице превращалось не только в прогулку или выполнение работы, но и в подбирание камней, грязи, собирание слизней и в принципе всего, что можно было бы незаметно подкинуть или подложить. Азирафель, конечно, и без его рассказов узнавал об этих проделках: просто визги, ругань или даже хныканье такого громкого и большого человека, как Таддеус Даулинг, не заметить было невозможно. Но тем не менее ночью Азирафель всё равно спрашивал о том, как Кроули сделал то или это, и Кроули, принимая таинственный вид, рассказывал ему о своих планах и кознях. Азирафель обычно восхищался и хихикал, но потом для приличия становился серьёзнее и обязательно говорил, что всё это грешно и неправильно, и по христианским писаниям положено смиряться и терпеть, потому что Бог обязательно накажет обидчиков… Рано или поздно. Кроули не хотел ждать никакого «поздно» и знал, что Азирафель тоже не особенно-то хочет. Так что он просто продолжал выдумывать всё новые способы тайком изводить Даулинга, прекрасно понимая, что Азирафель, несмотря на свою ангельскую правильность, будет доволен.

Так они и дружили: пересекались днём в коридорах или на уроках, позволяя себе лишь несколько понимающих взглядов или пару слов, а ночью сидели в комнате Азирафеля. А на одном из выходных им даже удалось пробыть вместе целый день, потому что Азирафель попросил провести в его комнате уборку и робко настоял, чтобы уборщиком был Кроули. Уборку они, естественно, не наводили. Вместо этого Азирафель показал Кроули свои книги и спрятанные между страницами четверостишия, написанные, как он сказал, самой чудесной женщиной в мире. И ещё угольный портрет его матери, наскоро сделанный однажды каким-то другом семьи. И пёрышки, и камушки, и засушенный бутон роз, хранящийся в отдельном маленьком мешочке. Выяснилось, что Кроули любит поэзию и у него получается придумывать рифмы. И ещё мама Азирафеля показалась ему очень милой, а все его драгоценности — невероятно интересными. У Кроули такие тоже хранились, и он пообещал при первой же возможности продемонстрировать их Азирафелю. А потом Азирафель признался, что хотел бы заполучить в свою коллекцию сушёный бархатец, и даже подумывал сорвать один с клумбы у пансионата, но так и не решился. И той же ночью Кроули принёс ему этот цветок из своей сокровищницы. Азирафель бросился его обнимать, впервые за всю их дружбу, и для Кроули это было так необычно и непривычно, что сперва он вздрогнул и почти отшатнулся. Но объятия Азирафеля оказались мягкими и тёплыми, очень успокаивающими, и с тех пор Кроули только и мечтал о том, чтобы оказаться в них снова. К счастью, Азирафель любил обниматься, и грустил, когда долго никого не обнимал и никто не обнимал его. Так что обнимались они почти каждую ночь, и не минутами, а целыми часами.

Сегодня же было воскресенье, а это означало, что Азирафель пробудет большую часть дня в церкви, а когда вернётся — долго будет сидеть вместе с другими воспитанниками и поочередно читать Библию. Кроули этот день, пасмурный и сырой, казался бесконечным. Он ненавидел воскресенья. Во-первых, за то, что весь персонал заставляли молиться в течение часа ни свет ни заря. Во-вторых, за то, что мисс Макичен уводила Азирафеля вместе со всеми воспитанниками в деревенскую церковь, а возвращался после многочисленных молитв и чтения всяких святых книжек он совсем уставшим и быстро засыпал, несколько раз даже на плече Кроули. Не то чтобы Кроули протестовал против пушистой головы Азирафеля на своём плече, совсем нет. Просто общались они тогда меньше, и в какой-то момент Кроули, несмотря на всю его фантазию, с помощью которой он обычно пережидал долгие часы чего-либо, всё же надоедало сидеть смирно. И он оказывался в ужасной и безвыходной ситуации: мирно сопящего друга будить не хотелось, но и спать вместе с ним было нельзя, и совершенно не сиделось на месте — так и тянуло хотя бы немного поёрзать. Однако он героически терпел, сколько мог, а потом Азирафеля приходилось будить. Впрочем, Азирафель никогда не обижался и всё время извинялся, что уснул. А потом они недолго говорили и Кроули уходил. И из плюсов в этом всём было лишь то, что по воскресеньям они немного высыпались.

Этой ночью им тоже предстояло выспаться. Но, хотя Кроули и изрядно уставал, не мог дождаться вечера он именно из-за желания побыть с Азирафелем. И, лениво водя тряпкой по полу на первом этаже, всё думал, что бы ему такого интересного сегодня рассказать или показать. Думал он весьма сосредоточенно и даже прошёлся тряпкой по одному месту несколько раз, чего никогда не бывало, когда ему поручали уборку. Но длилась такая задумчивость недолго: до момента, пока в коридоре не послышались шаги нескольких пар ног и приглушённые мужские голоса. Кроули остановился и прислушался: мало ли, чего полезного можно услышать.

— Я думаю, вы понимаете меня, сэр Джекоби, — говорил один из мужчин.

— О да, конечно, я понимаю, — отвечал ему глава пансионата. — К тому же он прямо-таки бестолковый мальчик: всё роняет, забывает, и с его письменными заданиями вечно какие-то проблемы, которые, должен сказать, похожи на выдумки и умысел лентяя.

Кроули замер, весь обратившись в слух и негодование. Под описание подходил Азирафель: он действительно ронял много чего, когда нервничал или когда его толкали, и забывал, как говорить, под грозным взглядом мистера Мортиса, а его письменные задания вечно портил противный Даулинг. Но не могли же они в самом деле говорить об Азирафеле?! Уж кто-кто, а Кроули точно знал, насколько Азирафелю нравилось учиться, потому что порой часами выслушивал от него пересказы каких-либо лекций со всеми его эмоциями и впечатлениями.

— Я полагаю, мы можем договориться с вами, — сказал незнакомец. — Не нужно выгонять его, я всё-таки не хочу для мальчика голодной смерти, но и платить за его обучение я тоже не буду. Зато сейчас у меня есть для вас некоторая сумма, которая, я надеюсь, покроет расходы на его содержание в ближайшие несколько лет.

— Давайте обсудим всё в моём кабинете, мистер Фелл, — прохрипел в ответ сэр Джекоби, и оба мужчины вдруг вышли из-за угла, а Кроули не мог поверить своим ушам.

И глазам — тоже. Рядом с сэром Джекоби шёл невысокий, полный мужчина средних лет. Он заискивающе улыбался и едва ли не держал под руку главу пансионата. И совершенно не обращал внимания на свой мокрый плащ и грязные следы, остающиеся там, где Кроули только закончил мыть пол. Азирафель уже рассказывал Кроули о своей семье, в основном об отце, но и немного о дяде. И судя по всему сейчас Кроули имел возможность лицезреть именно последнего.

Мужчины больше ничего не говорили, кроме короткого «прошу» около дверей. Но Кроули не собирался упускать ни клочка их диалога: он бросил тряпку и в одно мгновение оказался под кабинетом, жадно вслушиваясь в происходящее внутри.

— …дорогим братом случилось несчастье, — горестно говорил дядя Азирафеля.

— Времена сейчас жуткие, — ответил сэр Джекоби. — Прискорбно, что такие благочестивые джентльмены, как мистер Габриэль, покидают наш мир, защищая родину от напастей.

Прозвучал приглушённый звук вытащенной из бутылки пробки, звякнули бокалы. Кроули не мог заставить себя дышать и готов был молиться, чтобы по коридору сейчас никто не прошёл.

— Да, вы совершенно правы, времена… — как-то туманно отозвался дядя Азирафеля. — Но это честь, и я бы сам предпочёл умереть на благо Англии. К несчастью, я не могу, видите ли кости слишком слабые и зрение ни к чёрту…

— Давайте перейдём к главному, мистер Фелл, — нетерпеливо прохрипел сэр Джекоби.

— Да, конечно, вы правы… Ох, что ж это я… Говорю и говорю — ужас как неприлично! Но да, да… Так вот, кхм. Четыреста фунтов в год за обучение племянника я платить не смогу, понимаете ли, наследство осталось не то чтобы большое, и я вообще считаю траты своего брата чрезмерно неразумными, хотя, конечно, он был прекрасным человеком… Да, эм, так вот забирать мальчика домой я тоже не стану, потому что, ну, вы понимаете, эти дети… От них столько шума и неприятностей! Но я был бы признателен, если бы вы оставили его у себя в качестве… Прислуги, например. Он ведь обучен грамоте, и не сказать что глуп, хотя да, он несомненно катастрофически неуклюж. Но со временем из него может вырасти кто-нибудь довольно полезный, а такое будущее ему более чем подойдёт, потому как среди, так сказать, сливок нашего общества он чувствует себя не совсем уверенно. Думаю, простая жизнь удастся ему гораздо лучше. Ну и конечно, я готов оплатить часть расходов на него. Вот, прошу вас.

Теперь Кроули заставлял себя не задыхаться от гнева. Подумать только — этот низкий, противный толстяк хотел, чтобы с Азирафелем поступили так жестоко! Совершенно немыслимо! Какой из Азирафеля слуга? Он ведь создан, чтобы читать эти свои книжки, собирать цветочки и разве что играть на каком-нибудь музыкальном инструменте! Да у него руки мягче птичьего пуха, и даже носить несколько учебников за раз ему сложно!

— Сто фунтов? — тем временем изумился сэр Джекоби.

— Понимаете, я ведь сказал, что наследство осталось небольшое, хотя это и ужасно неловко признавать… — аккуратно сказал дядя Азирафеля. — К тому же, извините, я не думаю, что затраты на персонал здесь такие уж большие, а сотня фунтов — сумма довольно приличная…

— Но, насколько я понимаю, прямой наследник именно Азирафель, и если он вдруг заявит об этом, вас могут ждать неприятности, — каким-то заговорщицким тоном ответил сэр Джекоби.

— М-м, конечно, — протянул низкий урод. — Но я полагаю, вы могли бы умолчать о нём, а я бы объявил его мёртвым…

— Моё молчание стоит дороже сотни фунтов, — тем же тоном сказал Джекоби.

— О…

Кроули больше не мог это слушать. Он поднялся и, яростно дыша, рванул в сторону улицы. Ему хотелось срочно отыскать Азирафеля, рассказать ему об этом кошмарном беспределе, притащить сюда и, если он сам не сможет, пылко отстаивать его перед сэром Джекоби и низким лицемерным толстяком. Нельзя было допускать, чтобы с Азирафелем обошлись так ужасно. Он ведь самый милый, самый интересный и хороший человек во всём мире. Да что там, он прямо ангел! А ангелам ни в коем случае нельзя поручать грязную работу, нельзя наказывать их и унижать. Ангелы ни за что не должны быть прислугой! И неважно, что тогда бы они смогли видеться почти постоянно и ночевать вместе. Неважно, потому что вряд ли это продлится долго: Азирафель, будучи нежным и хрупким, наверняка умрёт на следующий же день!

Забыв о куртке и уличных ботинках, Кроули вылетел из пансионата. Подгоняемый ветром, безразличный к бьющему в спину дождю, он бежал по лужам к деревне. Кровь стучала в его висках и ушах, а в голове повисла лишь мысль о спасении Азирафеля и ситуации в целом. Возможно, если успеть, если вернуть Азирафеля в пансионат, получится предотвратить всё это. Получится сорвать грязную сделку сэра Джекоби и того по-настоящему гнусного мужчины. Азирафель, конечно, очень расстроится, узнав о смерти отца, но сможет не потерять свой статус, сможет не потерять свою жизнь. А там уж Кроули постарается как-нибудь его утешить и развеселить.

Поля одним сплошным, болотным пятном пролетали на периферии зрения Кроули. Так же пролетели небольшие домики и немногочисленные люди на узких улочках. Пару раз его облаяли собаки, но и они остались где-то далеко позади, незначительные перед его важной и невероятно срочной миссией.

В каменную церквушку он ворвался вместе с непогодой, шумно распахнув двери и едва не споткнувшись о порог.

— Азирафель! — задыхаясь, крикнул он, и в одном из первых рядов тут же зашевелилась сильно выделяющаяся, белая макушка.

Люди вокруг охали и ахали, возмущались, на лице пастора читалось удивление, но Кроули не было никакого дела ни до сорванной проповеди, ни до переполошенных прихожан. Он смотрел только, как белая макушка, казалось, светящаяся в общем полумраке, проявляя чудеса храбрости идёт к нему.

— Азирафель… — выдохнул он, когда друг оказался рядом.

— Кроули, дорогой мой… — Азирафель растерянно взял его за плечи. — Милостивый боже, ты ведь весь мокрый и дрожишь!

— Ага… — способность говорить к Кроули возвращалась с трудом, однако он глотнул воздуха и выдал: — Ты должен сейчас же пойти со мной! Они хотят убить тебя!

— К-кто?.. — испуганно спросил Азирафель.

— Ты только не… Не бойся, слышишь? Тебе не понравится то… — Кроули уцепился за плечи Азирафеля, чтобы не шататься. — То, что ты узнаешь. Но мы должны успеть… Успеть сделать что-то.

— Кроули, я не…

— Это что ещё за выходки?! — грозно спросила мисс Макичен. — Кроули, несносный ты мальчишка, что ты делаешь здесь?!

— Вас это не касается, — бросил Кроули и взял Азирафеля за руку. — Ангел, пожалуйста, ты должен вернуться в пансионат. Сейчас же.

Он потянул было изумлённого Азирафеля к двери, но мисс Макичен схватила их за плечи и развернула к себе.

— Никуда вы не пойдёте. — строго произнесла она, а затем, переведя взгляд на Кроули, добавила: — А ты будешь наказан.

Воспитанники тем временем, пользуясь возникшей суматохой, перестали сидеть спокойно. Некоторые из них сбились в группки и о чем-то шептались. Некоторые и вовсе разбрелись по церквушке, не слушая призывы пастора к дисциплине и почтению святой земли. Мисс Макичен гневно оглядела их и приказала:

— Стойте здесь. — а потом пошла обратно вглубь, отряхивать и отчитывать воспитанников.

Азирафель повернулся к Кроули, такой же абсолютно растерянный и недоумевающий.

— Твой дядя в пансионате, — быстро сказал Кроули. — Я не многое понял, но он, кажется, хочет оставить тебя здесь насовсем. И чтобы ты стал прислугой.

Азирафель в ужасе приоткрыл рот и сильнее сжал ладонь Кроули.

— Но… — он охнул, поджал губы и пробежался нерешительным взглядом по мисс Макичен и прихожанам, а затем по двери, и в итоге вновь посмотрел на Кроули. — Я не понимаю… Мой отец, он же…

— Он… — Кроули осёкся. — Пойдём. Тебе нужно вернуться и сказать, что ты наследник. Вроде того. Тогда, как я понял, у него ничего не получится.

Кроули было потянул Азирафеля к двери вновь, но Азирафель остановил его.

— Кроули, — срывающимся голосом позвал он. — Дядя сказал, что с моим отцом что-то случилось?.. Дядя сказал, что он…

— Не нужно в это верить, ангел, — Кроули снова взял его за плечи и слегка встряхнул, заставляя смотреть на себя. — Твой дядя много чего говорил. А сейчас он собирается сказать ещё больше о тебе! Он наверняка врал и о твоём отце, слышишь?

— Д-да, но…

— Так, живо все возьмите свои зонтики и постройтесь парами! — скомандовала мисс Макичен. — Извините, святой отец, больше такого не повторится…

Воспитанники, притихнув, действительно принялись брать свои зонты и строиться.

Азирафель, правда, никак не реагировал ни на них, ни на приказ мисс Макичен. Он смотрел на Кроули полными слёз глазами, в немом вопросе, как невинно осужденный висельник мог бы смотреть на своего палача. И Кроули чувствовал, как болезненно сжимается его сердце.

— Азирафель, м-м, нам нужно идти, — тихонько и неуверенно промямлил круглый, нескладный мальчик с зонтом в руках.

Азирафель вздрогнул под руками Кроули, прерывисто вздохнул и кивнул.

— Да-да… — он вдруг принялся снимать с себя пальто. — Надень, дорогой мой… — и накинул его на плечи Кроули. — Артур, это мой друг Кроули, он пойдёт с нами под зонтиком.

Артур кивнул, на Кроули он поглядывал как-то с опаской, и Кроули понятия не имел почему. Впрочем, Артур вроде как всегда поглядывал на всех с опаской, так что, наверное, для него это было естественным.

Азирафель взял Кроули за руку и потянул в строй детей. Артур поплёлся следом. Втроём они оказались в самом конце и, к счастью, впереди идущие не спешили обращать на них своё внимание.

Артур нёс зонт, заботливо стараясь держать его так, чтобы прятать от дождя их троих. Азирафель молчал и смотрел под ноги, на грязь и лужи, по которым они шли. Он и без того крепко держал ладонь Кроули, но периодически сжимал её ещё сильнее, и в такие моменты Кроули казалось, что его будто обезумевшее сердце разорвётся. Спокойно идти для Кроули сейчас являлось практически непосильной задачей: каждый клочок его тела, каждая мышца зудела, призывая его снова сорваться на бег. Мисс Макичен шла непозволительно медленно, воспитанники плелись следом хуже сонных мух — по крайней мере так это воспринимал Кроули, больше всего в мире желающий любой ценой оказаться в пансионате прямо сейчас. Нельзя было терять ни единой секунды, нельзя было допустить, чтобы этот чёртов толстяк уехал, и… Ох, почему Кроули не подумал чуть дольше? Почему не догадался сломать карету? Куда-нибудь увести лошадей? Подсыпать кучеру какой-нибудь порошок из кабинета мистера Мортиса?.. Не то чтобы Кроули считал, что хоть что-то из этого у него действительно получилось бы, ведь он понятия не имел, как ломать кареты, опасался лошадей и вряд ли смог бы пробраться в кабинет Мортиса в котором, скорее всего, был бы и сам Мортис. Но попытаться стоило. Стоило всеми возможными способами задержать отъезд дяди Азирафеля и только потом, будучи уверенным, что он точно не отправится спокойно восвояси, бежать за Азирафелем. Ах, вот почему все самые лучшие идеи приходят тогда, когда уже всё сделано не лучшим образом? Подумай Кроули об этом раньше, и он бы из кожи вон вылез, только бы его план удался. Серьёзно, он был бы готов даже закрыть сэра Джекоби и противного толстяка в кабинете, запустить им под дверь гадюку, и, ну, устроить пожар? Боже, да что угодно, лишь бы эти двое остались взаперти и, желательно, распрощались с жизнью…

— Моё пальто не очень помогает, да? — спросил вдруг Азирафель, поправляя на его плечах что-то, про что Кроули совсем забыл.

— Что?..

— Тебе нужно снять мокрые вещи как можно скорее, — Азирафель выглядел задумчивым и отстранённым, будто был вовсе не здесь, а где-то далеко, за всеми раскинувшимися вокруг полями, холмами и городами.

Его щёки и уши слегка покраснели от холодного ветра, в глазах всё ещё стояли слёзы, а замёрзшие пальцы плохо слушались и оттого у него никак не получалось застегнуть пуговицу пальто.

Кроули от этого зрелища сперва вспыхнул сильнее, ведь как Азирафель в такой ситуации вообще мог думать о нём?! А потом понял и что-то внутри него рухнуло, громко и болезненно, подняв вверх облако обречённого бессилия.

— Прости… — прошептал Кроули, перехватив руки Азирафеля.

Азирафель коротко взглянул на него и чуть улыбнулся.

— Тебе не за что извиняться, дорогой мой.

— Случилось что-то очень плохое? — робко и тихо спросил Артур.

— Нет, — Азирафель мотнул головой и вновь коснулся пальцев Кроули, переплетая их со своими.

Остаток дороги они молчали. Получившие выговор воспитанники тоже помалкивали, и в купе с мрачной погодой, тёмной одеждой и барабанящим по зонту дождём их шествие напоминало траурную процессию чьих-то похорон.

Кроули бы счёл это похоронным маршем в честь своих безнадёжных попыток что-то изменить и жизни Азирафеля, если бы не думал об этом «нет», сказанным его другом. Конечно, существовала вероятность, что Азирафель сказал так просто из-за нежелания говорить об этом с Артуром, но Кроули всё равно сомневался. Потому что «нет» не звучало, как «я не хочу говорить». Оно звучало, как «нет, ничего плохого, всё так и должно быть». Кроули отлично знал разницу в звучании одного и того же слова в зависимости от ситуации и того, кто его произносит. И сейчас эта разница не давала ему покоя. Если Азирафель действительно относился к случившемуся так, как прозвучало его «нет», то Кроули решительно не понимал почему и, кажется, никогда не смог бы понять. Однако весь монотонный путь до пансионата он не мог выбросить свои сомнения и непонимание из головы, и, обуреваемый то воинственным гневом, то бессильным сожалением и жалостью, думал только о текущей ситуации.

А когда они подходили к узорным железным воротам, надежда вновь блеснула перед Кроули: низкий толстяк только шёл к своей карете, во все свои не слишком белоснежные зубы улыбаясь сэру Джекоби и мило прощаясь с ним.

Внутри Кроули вспыхнул очередной пожар, до этого он не замечал холода, но теперь ему и вовсе захотелось скинуть с себя тёплое пальто друга. Но о пуговицах думать не хотелось, и ещё больше не хотелось их расстёгивать. Он взглянул на замершего Азирафеля, с непередаваемой смесью эмоций глядящего на своего дядю, и гул сердца в висках снова заглушил все мысли, роящиеся в голове Кроули.

— Бежим, — скомандовал он и, пустившись в бег, потянул Азирафеля за собой.

Азирафель видимо не сразу понял, что происходит, но затем совершенно неожиданно поравнялся с Кроули и даже чуть-чуть обогнал его.

— Дядя! — крикнул Азирафель и любезная улыбка мужчины сразу же превратилась в искажённый отвращением оскал. — Дядя, подожди!

Быстро раскланявшись с сэром Джекоби, дядя Азирафеля направился к дверям кареты. И Азирафель, к удивлению Кроули, вдруг отпустил его руку и вырвался вперёд.

— Дядя, постой! — он почти достиг кареты, когда за низким толстяком закрылась дверца. — Расскажи, что с моим отцом!..

Карета тронулась, причём, как заметил Кроули, кучер слишком зверски огрел кнутом лошадей, так что они сразу припустили, и от колёс назад брызнула грязь.

— Твой отец умер, мальчик, — сэр Джекоби перехватил Азирафеля за плечо, не позволяя ему бежать дальше. Кроули едва не влетел в них, немного не рассчитав скорость, и получил сверкающий холодной жестокостью взгляд сэра Джекоби.

— Мисс Макичен, почему прислуга бегает неизвестно где и устраивает беспорядки? — строго осведомился глава пансионата, продолжая крепко держать Азирафеля. — Накажите его. И не щадите, поддавшись чужим уговорам, как в прошлый раз. А ты, — он посмотрел на Азирафеля, — сейчас пойдёшь со мной, и я всё тебе объясню.

Сэр Джекоби развернулся и потянул Азирафеля за собой. Кроули, задыхаясь от бега, не мог вымолвить ни слова, и не успел ухватить такого же задыхающегося друга хотя бы за рукав. Сэр Джекоби буквально утаскивал Азирафеля — растерянного и испуганного, куда-то в своё логово, как паук мог бы утаскивать мотылька. А Кроули смотрел и так отчаянно хотел сделать хоть что-нибудь, но тело больше не слушалось его, а разум, казалось, пал, проиграв битву эмоциям и чувствам, и отказывался генерировать какие-либо варианты спасения.

Следующие несколько часов Кроули мало понимал, что происходило, и пару раз поражался собственному равнодушию. С него сняли пальто Азирафеля, грубо отвели к конюху и передали меру наказания. Кроули понимал, что по его спине одна за другой проходятся розги, понимал, что вскрикивает от боли и что плачет, но на самом деле совсем ничего не чувствовал. В его голове и в сердце было пустынно и тихо, и весь мир, всё настоящее и будущее за этой пустотой и тишиной являлось для него безразличным. Кажется, потом кто-то пришёл, прервав его кару, и, кажется, это кто-то отвёл его в комнату слуг. Кроули ни на что не обращал внимания, машинально переставлял ноги, направляясь туда, куда говорили, и делал то, что приказывали. А потом всё резко смешалось: и белые стены, и тёмный пол, и чужие голоса, что-то непрерывно говорящие и о чём-то спорящие. Всё смешалось и погасло, будто вместо пасмурного, но всё же дня, резко наступила непроглядная ночь.

Первым, что услышал Кроули, когда эта тьма отступила, были приглушённые всхлипы. Он обнаружил, что лежит на чём-то мягком — если не всем телом, то щекой точно. Пошевелился и спина отозвалась жгучей болью, от которой он зашипел и замер.

— Ох, Кроули, — тут же прозвучал голос Азирафеля, шмыганье носом и шорох суеты. — Как ты себя чувствуешь?

Азирафель! Точно! Боже, как Кроули мог забыть о нём?!

— Всё… — Кроули постарался сглотнуть, потому что во рту у него пересохло, и открыл глаза, приподнимаясь на кровати. — Всё нормально. Ты как? Что они с тобой сделали?

Азирафель сидел рядом, заплаканный и усталый, в одной из своих самых простых рубашек и таких же брюках, и его сильно растрёпанные мягкие кудри блестели тёплыми искорками в свете стоящей поблизости свечи. По крайней мере, насколько оценил Кроули, он был цел, и это уже не могло не радовать.

— Ничего страшного, — ответил Азирафель и попытался улыбнуться. — Всё даже хорошо. Теперь мы живём вместе, и сможем общаться и играть больше, и мне разрешили оставить некоторые мои вещи. Очень многие, на самом деле. Только книжки забрали и два костюма. Я не против, я только… — его и так дрожащий голос сорвался и он сжал губы. Кое-как вдохнул и продолжил: — Я только грущу, потому что в одной книжке остался портрет моей матери и четверостишия, написанные Мэгги, и мне не разрешили их з-за…

— Я верну их. — заявил Кроули, сев на кровати и взяв Азирафеля за плечи. Была бы у него возможность, и он не только бы вернул эти ценности, но и напрочь отбил у всех желание забирать что-либо у Азирафеля.

— Ох, нет! — Азирафель быстро вытер мокрые щёки. — Это же будет так опасно, и тебя снова накажут, а тебе и так досталось, даже эта строгая седая женщина приходила, чтобы проверить, как ты…

— Миссис Шакс? — нахмурился Кроули.

— Э-э, кажется, да… Я ещё плохо знаю, как здесь всех зовут… Но она наказывала тебя в тот раз, когда я… — Азирафель вновь всхлипнул. — Когда я сломал её шкатулку, — прошептал он. — Прости, это так ужасно…

— Проехали, — отмахнулся Кроули. — Ты же уже извинялся, так что всё нормально, я давно не обижаюсь.

— И всё же… Наказания выглядят так страшно… Особенно твоя спина сейчас…

— Ерунда, — небрежно бросил Кроули, предпочитая умалчивать о дико неприятном жжении, из-за которого он старался не шевелиться. — Заживёт. И не такое проходили. И мы всё исправим, слышишь? Я придумаю что-нибудь.

Азирафель шмыгнул носом и снова постарался улыбнуться.

— Спасибо, но… Наверное, нам лучше смириться…

— Смириться?! — вспыхнул Кроули. — Ну уж нет! Ни за что! Я…

— Чего буянишь? — усмехнулся Хастур, заходя в комнатку. — О-о, наш маленький лорд-отведите-меня-в-туалет уже здесь, — протянул он, глядя на Азирафеля.

— Да? — Лигур тоже вернулся и, заметив Азирафеля, ухмыльнулся. — Ну, как говорится, вчетвером веселее.

Они с Хастуром переглянулись теми самыми азартными взглядами, которыми обычно переглядывались, собираясь доставать Кроули, и Кроули рефлекторно напрягся, сильнее сжав плечо Азирафеля.

Ладно он — он привык. Но позволять ещё и этим двоим издеваться над Азирафелем Кроули не собирался. А значит теперь нужно было думать вдвойне больше, чтобы в таких ситуациях спасать и себя и друга.

К счастью, в данном случае спасение пришло откуда Кроули точно его не ждал.

— Вы закончили с дг’овами? — спросила миссис Шакс, широким жестом открывая дверь и входя внутрь.

Хастур и Лигур под её строгим взглядом притихли и покивали, рассматривая носки своих изношенных и грязных ботинок.

— Отлично. Я пг’овег’ю. Если что-то недоделано, пойдёте заканчивать вместо сна. И останетесь без еды за наглую ложь. Поняли?!

Хастур и Лигур вновь послушно закивали.

— А тепег' ложитесь спать, — скомандовала миссис Шакс и подошла к Азирафелю и Кроули. — Конюх пег’естаг’ался. — сообщила она, не глядя ни на Кроули, ни на Азирафеля. — Нам не нужны болезни и смег’ти. — в руках она держала какой-то небольшой глиняный горшочек, который наконец поставила на деревянное изголовье кровати. — Это мазь. Использовать нужно утг’ом и вечег’ом. И следи за чистотой своих г’убашек и своей кожи.

Последнее явно было сказано Кроули, но говорила миссис Шакс стене. Во всяком случае именно на неё она смотрела. А, сказав, быстро развернулась и удалилась излишне напряжённой походкой, будто стараясь не пуститься в бег.

Кроули пронаблюдал всё это, и решительно не понял, что же сейчас произошло. Нет, конечно, миссис Шакс заботилась о нём и раньше, если заботой можно было назвать разрешение оставить камзол, терпимые наказания и… Всё. Раньше, когда с Кроули случалась какая-то неприятность и он заболевал, приходила Мюриэль. Обычно она приносила что-нибудь, что могло бы помочь, ухаживала за ним и, поскольку жила в пансионате, могла просидеть рядом целую ночь. Но от миссис Шакс Кроули чего-то хотя бы чуточку подобного никак не ожидал.

— Я помогу, — тихо предложил Азирафель, вырывая Кроули из его изумлённой задумчивости.

Он потянул рубашку Кроули вверх и Кроули, всё ещё немного растерянный, позволил её с себя снять. Азирафель взял горшочек и пересел на кровать.

— Повернись ко мне спиной, пожалуйста, — прошептал он, опасливо поглядывая на укладывающихся в постели Хастура и Лигура.

Кроули тоже поглядывал на них, наблюдал за ленивыми движениями двух своих врагов и готовился реагировать на какие-либо выпады в любой момент. Он повернулся по просьбе Азирафеля, и заметил, как Хастур и Лигур переглянулись. С его места невозможно было рассмотреть выражение их глаз, но Кроули всё равно насторожился сильнее. Однако то ли потому что Хастур и Лигур устали, то ли потому что в воздухе всё ещё витал аромат строгости миссис Шакс, они не торопились творить гнусные пакости.

И Кроули позволил себе отвлечься от них, когда почувствовал прикосновение Азирафеля к истерзанной розгами коже. Азирафель явно старался быть как можно осторожнее, но царапины всё равно жглись и болели, и от мази становилось только хуже. Так что ни о чём другом, кроме как о чудесах выдержки, думать не получалось. Нельзя было проявлять слабость перед Хастуром и Лигуром, нельзя допускать насмешки или что-нибудь похуже. Нельзя, потому что рядом был Азирафель, совсем не привыкший убегать от двух крупных идиотов, и, тем более, не привыкший выдерживать их удары. Так что Кроули мужественно вцепился пальцами в подушку и терпел, стиснув зубы и изредка втягивая сквозь них воздух.

К счастью, его пытка не продлилась долго: через несколько минут Азирафель закончил и торопливо закрыл горшочек. И растерянно замер держа одну руку на весу, очевидно не зная, где её вымыть или обо что вытереть.

— Держи, — Кроули подал ему снятую ранее рубаху.

— О, извини, мне сначала нужно стереть мазь, чтобы не…

— Ну вот, можешь стереть ею, — объяснил Кроули и Азирафель, кажется, пришёл в настоящий ужас.

Он уставился на Кроули, не понимая, шутит тот или нет, а затем, видимо осознав, что никакой шутки в этом нет, испуганно вскочил.

— Ты что? Нет! Она же будет грязной после этого!

— Да ла-адно, — безразлично протянул Кроули. — Она и так грязная.

Азирафель ужаснулся ещё сильнее.

— Тогда тебе нельзя её надевать!

Кроули пожал плечами.

— Другая в стирке, так что… Да и не страшно это. Я постоянно так делаю.

Азирафель в замешательстве осмотрелся, взгляд его остановился на сумке, стоящей у кровати, а потом он как-то оценивающе посмотрел на себя и на Кроули. Нервно вздохнул и всё же забрал предложенную Кроули рубашку.

— Я дам тебе свои, — сказал он, вытирая испачканную руку. — А эту я сам постираю. Завтра. Только… Покажи, где это тут делают, ладно?

Кроули усмехнулся.

— Ты помрёшь или простудишься, пока что-то постираешь. Я попрошу Мюриэль, она всегда стирает.

Азирафель от его слов стал немного грустнее. Он бережно положил грязную рубашку на стул рядом, затем открыл сумку и достал оттуда чистую и длинную, в которых, как знал Кроули, спали те, кто мог позволить себе больше двух комплектов вещей на все случаи жизни.

— Ты немного выше, но эта довольно длинная для меня, так что я надеюсь, она тебе подойдёт, — Азирафель, от недовольного, но тихого рычания со стороны кроватей Хастура и Лигура, вновь перешёл на шёпот.

Теперь пришла очередь Кроули удивляться и теряться в происходящем. Ткань в его руках оказалась такой нежной и мягкой, и будто бы невесомой. Он чуть сжал её, погладил пальцами, и по его телу разлилось странное, щекочущее ощущение, вздыбившее короткие и почти бесцветные волоски на коже. А в уме поселилось навязчивое чувство, что когда-то он уже прикасался к подобной ткани, когда-то он сам носил такие вещи. Но когда было это «когда-то», и было ли оно на самом деле вспомнить совсем не получалось, как бы Кроули ни пытался.

— Всё хорошо? Тебе что-то не нравится? — тихонько спросил Азирафель. — Я могу найти другую, если эта тебе…

— Нет, всё нормально, — отозвался Кроули, решив не мучить мозг, пока он не сломался. — Мне нравится, — он надел ночнушку и улыбнулся. — Спасибо.

Лица Азирафеля впервые за весь день тоже коснулась улыбка: искренняя и немного застенчивая, но совсем не такая яркая, какая бывала в более удачные дни.

— Я рад, — сказал он и тут же снова занервничал. — Э-э, Кроули, а ты не будешь против, если я посплю с тобой?.. Просто мне ещё не выделили кровать или… Или что-то, на чём можно было бы спать, и…

— О! — обрадовался Кроули, чуть не подпрыгнув на кровати. — Конечно, я не против!

Со стороны кроватей более старших коллег и, по совместительству, недругов, вновь донеслось недовольное рычание и шипение. Кроули притих, решив, что не стоит сейчас нервировать этих двоих, даже несмотря на то, что нападать они не собирались. Впрочем, даже если бы собрались — Кроули сейчас было бы всё равно, он бы справился с чем угодно. Просто надев эту рубашку он вдруг почувствовал знакомую, приятную нежность, вместо грубости и плотности своей обычной одежды, и почему то это заставило его сердце биться чаще. А новость о том, что Азирафель будет спать рядом, и вовсе сделала его очень счастливым, хотя он всё ещё понимал, что текущее положение дел счастья не допускает. Но… Сейчас была ночь, всё равно сделать ничего бы не вышло, и для восстановления справедливости лучше было дождаться утра. А дожидаться его в компании и непосредственной близости к лучшему другу представлялось лучшим из возможных вариантов. Так что Кроули живо подвинулся к стене, освобождая половину кровати для Азирафеля, и Азирафель, довольно быстро переодевшись в свою пижаму и погасив свечу, влез к нему.

Они улеглись рядом, деля одну подушку, получше накрылись одеялом, и Азирафель, повернув голову, прошептал:

— Спасибо… — немного помолчал и добавил: — Кроули, а почему там в церкви ты назвал меня ангелом?

Кроули, растворяющийся в привычных и непривычных одновременно ощущениях от этой прекрасной ткани, и радующийся возможности лежать рядом с другом, таких сложных вопросов не ожидал. Он задумчиво вздохнул и перевернулся на бок.

— Ну, знаешь… Там было так мрачно и почти все в чёрном, будто умер кто-то. И все с этими дурацкими шляпками, в этих дурацких строгих пальто и с дурацкими зонтиками… Они казались серыми и скучными, а ты на их фоне светился, и, наверное потому, что это было в церкви, я и подумал, что ты похож на ангела. Хотя… Я и раньше так думал несколько раз, потому что ты добрый и милый, и никогда никого не обижаешь, и, пусть ты и трусишка, я знаю, что ты готов кому-нибудь помочь и защитить кого-нибудь. Ангелы вроде такие и есть, так что… Ты ангел.

От молчания Азирафеля веяло шоком, от которого обычно люди забывали, как говорить. Он лежал так — неподвижно и шокировано — около минуты. А потом всхлипнул, подвинулся к Кроули и обнял его. И Кроули, всеми силами стараясь не зашипеть от того что его слишком сентиментальный друг в порыве эмоций забыл о ранах на его спине, обнял Азирафеля в ответ.