Время перевалило за полночь, но утро всё никак не наступало, возможно жалея Азирафеля и оттягивая новый ужасный день. В том, что день будет ужасным, Азирафель ничуть не сомневался. Предыдущий день таким был, этот — ещё хуже, оставалось только надеяться, что завтра не случится конец света. Хотя, в некотором смысле, для Азирафеля он уже случился.

Он сидел на кровати, обняв себя за колени, и смотрел на расплывчатый огонёк свечи перед собой. Буря утихла, в пансионате все спали, и иногда в царящей вокруг тишине можно было расслышать лай собак. Азирафелю от него, почему-то, становилось жутко. Но ощущение жути не задерживалось с ним надолго, вытесняемое тоской и грустными мыслями.

Однажды конюх рассказал ему сказку о женщине, сына которой забрала Смерть. Женщина искала сына, встречая на своём пути Ночь, терновник, озеро и старость. Ночь просила спеть ей песни, терновник — прорасти в её груди, старость — отдать свои чёрные волосы в обмен на седые, а озеро попросило выплакать в него её глаза. В конце концов мать нашла своего ребёнка в оранжерее, где каждая человеческая жизнь — растение. Она пыталась защитить своего сына, маленький цветочек, от Смерти. И даже угрожала вырвать другие цветы, тем самым лишив кого-то жизни. Но Смерть вернула ей глаза и показала две судьбы: счастливую и несчастную, одной из которых была судьба её сына. Смерть не сказала, какое будущее принадлежит ему. И мать, испугавшись, что её сына ждут беды и страдания, отдала его Смерти, а та унесла его в райский сад.

Азирафелю было шесть, и его очень впечатлила эта сказка. Смерть сына и терновник, прорастающий в груди, конечно, тоже казались страшными, но страшнее для Азирафеля было то, что, как оказалось, можно выплакать глаза. И с тех пор, когда ему случалось плакать слишком долго, он боялся, что и с ним произойдёт такое. Правда от этого он всегда плакал больше, и зачастую его долго не могли успокоить.

Сейчас, вспомнив об этом, он снова испугался и загрустил сильнее, представив, каково было этой матери пройти через все трудности, пожертвовать многим, чтобы в итоге потерять сына, которого, может, ждала прекрасная жизнь, а вовсе не страдания. Это, наверное, очень больно, и Азирафель, ощутив ещё и это, всхлипнул, даже не пытаясь остановить очередной поток слёз, скатывающихся по его щекам.

— Ты, я смотрю, совсем плакса, — констатировал вдруг кто-то, и Азирафель вскочил на ноги, испуганно оборачиваясь к двери. — И как только ты ещё не умер с таким-то характером?

Азирафель хотел возмутиться, но подавился и закашлялся, лихорадочно вытирая мокрые щёки.

— Стучаться нужно! — всё же прохрипел он, поражаясь такой наглости со стороны рыжего мальчишки.

— Я стучал, — ответил тот. — Не мои проблемы, что ты тут хнычешь на пол коридора и не слышишь, когда к тебе стучат.

— На пол коридора? — испугался Азирафель.

Боже, неужели все слышали этот позор?

— Ну… — задумчиво протянул мальчик. — Может, почти. Я проходил мимо и услышал.

— А… — растерянно выдал Азирафель, прижимаясь к подоконнику. — И чего ты хочешь?

Мальчик тяжело вздохнул, посмотрел в потолок, постучал ногой по полу, а затем бесцеремонно прошёл к кровати Азирафеля и уселся на неё. И Азирафель едва удержал свою челюсть на месте, покрепче вцепившись пальцами в подоконник позади себя.

— Поговорить о твоей записке, — ответил мальчик. — И о том, что ты видел возле кухни.

Сердце Азирафеля забилось ещё быстрее: неужели мальчик пришёл угрожать ему, чтобы заставить молчать? Так обычно делали преступники, насколько Азирафель мог судить из прочитанных книжек и услышанных историй. Мальчишка ведь что-то украл — Азирафель не очень рассмотрел, что это было, — а значит он был преступником и, наверное, даже мог убить Азирафеля, если тот что-нибудь скажет…

— Чего ты там застыл? Я не заразный, если что. И не особо грязный: нас, в последние дни, чуть ли не каждый вечер заставляют мыться. Перед вашими папашами нужно пансионат не позорить. Так что не бойся.

Азирафель только понял, что прислужник ещё и общается с ним неформально, и тяжело сглотнул от этого осознания: жизнь его к такому не готовила. Но раз уж он оказался в такой ситуации, нужно было как-то с ней справляться, тут ведь некуда бежать и негде спрятаться… Так что, нервно облизнувшись, он шагнул к своей же кровати, на которой так собственнически расселся мальчишка, и скромненько присел рядом с ним.

— Кхм… Ты хочешь, чтобы я не говорил о том, что видел, как ты украл что-то из кухни?

Вообще-то, подумав сейчас об этом моменте, Азирафель понял, что и не рассказал бы, и что, хотя воровать, несомненно, плохо, выглядело это зрелище слишком захватывающе. Какая, должно быть, весёлая жизнь у этого слуги, раз он смеет красть у взрослых и вынужден сбегать от других коллег постарше. Азирафель хотел бы тоже попробовать так жить, но сомневался, что у него получится.

— Да, — кивнул мальчик. — Но не только. Я знаю, что с моей стороны спрашивать такое странно и глупо, и наверняка ничего правдивого и хорошего ты не ответишь. Но я рискну. Что означала та твоя записка?

Азирафель вновь растерялся. Разве могли быть сомнения в смысле его записки?

Мальчик пристально смотрел на него, и Азирафель не мог заставить себя поднять взгляд. Вместо этого он оглядел своего ночного визитёра, одетого в широкую белую рубашку с манжетами и серые штаны. Обе вещи были ему велики, возможно штаны даже не удержались бы на нём без подтяжек. Азирафель не замечал этого днём, но сейчас задался вопросом: это мальчик такой тощий или одежда действительно велика?

Впрочем, помимо этого он так же заметил, как мальчик сжимает в руках складки его покрывала, и немного успокоился, поняв, что не ему одному здесь не по себе.

— Я… Просто очень хотел извиниться за то, что ничего не сказал тогда, — ответил Азирафель, сминая в пальцах ночную рубашку, в которую успел переодеться, но так и не улёгся спать. — Я был в ужасе, когда это случилось, и я просто не думал, что… Ну, то есть, я раньше не сталкивался с таким, и вот… — он немного встрепенулся, набравшись смелости. — Но мне очень жаль! Очень! Это уже ничего не изменит, но, я умоляю тебя, не обижайся на меня. Я постараюсь не допустить такого ещё раз! Кстати, тебе слишком сильно из-за меня досталось?..

Мальчишка помолчал несколько долгих секунд, чуть прищурившись всматриваясь в лицо Азирафеля.

— Терпимо, — ответил он и перевёл взгляд в пол. Мотнул пару раз свисающей с кровати ногой, и вновь спросил: — Значит, записка была правдой?

Азирафель изумился.

— Конечно правдой! — горячо заверил он. — Почему ты вообще спрашиваешь о таком?

— И ты не скажешь о том, что увидел возле кухни? — всё ещё глядя куда-то в пол спросил мальчик.

— Нет. Хотя, конечно, я не одобряю воровство, но после того, что я увидел и, эм, услышал… Я думаю, у тебя были причины. Они ведь были?..

Мальчик взглянул на него, вновь изучающе и излишне серьёзно, и кивнул.

— Были.

Азирафель заметно обрадовался: по крайней мере он не сидел сейчас рядом с кем-то, кто способен идти на преступления без причин, а просто ради удовольствия. Тут поднимался вопрос о том, являлось ли удовольствие причиной, но об этом Азирафель пока постарался не думать.

— И, э-э, поскольку, я надеюсь, у тебя были весьма благие намерения… — чуть улыбаясь, Азирафель абстрактно всплеснул руками, но тут же вновь вцепился в ночнушку. — Благие же?..

Мальчик, приподняв брови, смотрел на Азирафеля немного странно, но без злобы, скорее с интересом и искоркой весёлости в глазах.

— Благие, — подтвердил он.

— О, — Азирафель улыбнулся шире и слабо хлопнул в ладоши. — Тогда я совершенно точно никому не скажу! Я, вообще-то, так сразу и подумал, что ты это делаешь не просто так, потому и задержал тех двух страшных юношей, которые за тобой погнались. А почему они погнались?

— Ой, это Хастур и Лигур, им причины не нужны, — отмахнулся мальчик. — Я, кстати, Кроули. — и протянул руку.

Азирафель не совсем верил в то, что сейчас происходило. Минуту назад он думал, что рыжий мальчишка собирается убить или запугать его. А сейчас он что, предлагает ему… Дружбу, что ли?

— А, да, я же прислуга, — недовольно фыркнул Кроули, отнимая руку, и Азирафель тут же вцепился в неё двумя своими.

— Нет! — запротестовал он. — Я не… Не поэтому так задумался.

Неважно, что это был простой слуга. Неважно, что, возможно, всё это являлось глупой шуткой. Неважно даже, что это всё могло быть как раз для того, чтобы запугать и убить его в дальнейшем. Азирафелю, по его личным ощущениям, терять было нечего. И если перед ним сейчас маячил хоть малейший шанс получить если не друга, то хотя бы приятеля — он готов был рискнуть.

— Тебе руки, что ли, никогда не жали? — спросил Кроули и голос его прозвучал менее уверенно, чем до этого.

— Жали, но просто… В основном разные друзья моего папы. И всего-то пару раз.

— А… — теперь уже растерянно выдал Кроули. — Ясно.

Азирафель осознал, что всё ещё держит его ладонь в своих. Странное было ощущение, возможно потому, что рука Кроули казалась необычно сухой и даже твёрдой. А возможно потому что Азирафель всё ещё не до конца понимал, что происходит, не мог в это поверить и ни за что не хотел, чтобы всё это, чем бы это ни являлось, вдруг исчезло.

— Ой! — вдруг спохватился он. — Я же не представился! Я Азирафель. Знаю, звучит сложно, поэтому я не обижусь, если ты не сможешь произнести.

— А-зи-ра-фель, — произнёс Кроули. — Длинно и чудно. Но не особо сложно. Кто тебя так назвал?

— Отец. В честь ангела из древних писаний. У нас в семье у всех мужчин должны быть ангельские имена — традиция такая. Папу зовут Габриэль, дядю — Сандальфон, дедушку — Барахиэль, и ещё очень долго можно продолжать… А кто тебя назвал так? Разве Кроули — это не фамилия?

— Ага, — кивнул Кроули, руки Азирафеля так и держали его, и периодически он неуверенно поглядывал на них. — Фамилия. Не моя. Меня нашли рыбаки три года назад, я болел и совсем ничего не помнил. При мне было… Кое-что, на чём была написана эта фамилия. Миссис Шакс почти сразу забрала меня в этот пансионат, она же позволила мне оставить ту вещь и сказала, что раз все всё равно не знают, как меня зовут — можно называть по написанной фамилии. Я не против. Могло быть что-то ужасное, что придумали бы взрослые, а Кроули звучит неплохо, мне нравится.

Азирафель слушал внимательнее, чем что-либо в своей жизни до этого. Кроули говорил кратко, но не нужно было быть слишком умным, чтобы понять, что за его словами стоит какая-то увлекательная и наверняка трагичная история. Ведь он как-то оказался у рыбаков без памяти, ещё и был с чем-то, чего не назвал, и непонятно, вспомнил ли он сейчас что-нибудь из того, чего не помнил тогда. Азирафель хотел всё это узнать, желательно сегодня. Он больше не боялся этого мальчика и не решался отпустить его руку, ещё опасаясь, что он уйдёт. Но, заметив, что Кроули чувствует себя немного неловко из-за этого, Азирафель подумал, что может кое в чём убедиться, а потом, возможно, и отпустить. И набравшись смелости спросил:

— Знаю, э-это нелепо, но… Ты ведь буд-дешь со мной д-дружить?

— Не знаю, как там у вас, богатеев, но у нас для этого руки и жмут, — спустя несколько секунд ответил Кроули, тоже звуча так, будто не до конца верит в происходящее.

Азирафель, тем не менее, просиял. Улыбнулся впервые за несколько дней так, что даже краешком зрения увидел, как приподнялись его щёки, наверняка образовывая морщинки-лучики вокруг глаз.

— О!.. — восторженно произнёс он, надеясь, что не умрёт от счастья. Нерешительно отпустил руку Кроули и снова хлопнул в ладоши, едва не визжа.

Сердце в его груди стучало слишком быстро, а по телу даже пробежались щекотные мурашки. Подумать только, у него появился первый в жизни друг! О, Азирафель не знал, надолго ли это, но был уверен, что в любом случае запомнит этот момент и будет бережно хранить в своей памяти, и никогда ни за что не расстанется с таким чудесным воспоминанием.

— Я так рад! — заявил он чуть более высоким голосом и постарался всё же немного взять себя в руки. — У тебя есть дела сейчас? Ох, наверное, ты хочешь спать… Прости, конечно, я не посмею задерживать тебя, если ты хочешь спать, но…

— Я не хочу спать, — перебил Кроули. — И у меня нет дел сейчас.

— О!.. — вновь обрадовался Азирафель. — Тогда ты, надеюсь, согласишься посидеть со мной ещё немного? Пожалуйста! Мне бы так хотелось услышать подробнее твою историю. И о твоей жизни здесь, она у тебя, кажется, такая захватывающая! И…

В животе у него вдруг заурчало, не то от волнения, не то от голода, не то и от того, и от другого, и Азирафель смутился, мгновенно умолкнув. Боже, как же это было неловко! Ведь у него не было поводов голодать, в отличие от этого слуги, а он всё равно голодал, и сейчас это казалось чертовски неуместным и неправильным. Будто он наглый и неблагодарный, и не ценит то, что имеет.

— Прости… — извинился он, сам не зная, за что именно: за неправильность и неблагодарность, за этот неприличный звук или за себя всего в принципе.

— Мне казалось, вас, богатеев, кормят регулярно, — усмехнулся Кроули.

Азирафель сильнее сжал ночную рубашку и на мгновение закусил нижнюю губу изнутри.

— Ты прав, да… Просто… Ну… Я едва могу есть здесь…

— Невкусно?

— Нет… Хотя, да. Но не только… Просто… — Азирафель прерывисто вздохнул. — Всё это так волнительно, что я не могу думать о еде, а если всё же что-то ем, мне становится нехорошо.

— Хм… — Кроули о чем-то задумался.

С полминуты он смотрел то куда-то, чего Азирафель не особо видел из-за опущенной головы и взгляда, то на него — и это уже Азирафель чувствовал.

— Но сейчас ты хочешь есть? — спросил наконец Кроули.

Азирафель чуть кивнул, боясь представить, насколько красным он сейчас был. Это ведь такой позор и грех: отказываться от того, что Бог даёт тебе, по таким глупым поводам, как волнение. Более того — это ведь такой грех: волноваться, грустить и сметь жаловаться на то место, в которое тебя великодушно поместили ради твоего же блага, ради спасения твоей жизни и души.

— Ладно, — сказал Кроули и спрыгнул с кровати. — Я сейчас вернусь.

И тихонько вышел в коридор.

Азирафель остался растерянно сидеть на кровати. Он понятия не имел, куда пошёл его новый друг, и, несмотря на то, что Кроули обещал вернуться, где-то в глубине души Азирафель чуточку боялся, что он не вернётся. Просто… Кем он был? Неуверенным в себе богатым мальчишкой, которому достаются всякие милости и блага по праву его рождения, а он ещё смеет отвергать их и жаловаться на свою жизнь. Просто глупый, наглый ребёнок. И кем был Кроули? Всего лишь слугой, которого и кормят-то не каждый день, судя по тому, что Азирафель слышал в обед, и по тому, каким тонким было запястье Кроули. Но который всё равно кажется дерзким и храбрым, и очень сильным, раз живёт здесь уже три года и до сих пор не умер от тоски или издевательств других детей и взрослых. Азирафель всегда знал, что жизни простых мальчишек интересней, чем его, но ему всегда говорили обратное. Говорили, что с простолюдинами общаться можно лишь как с подчинёнными, а то и как с рабами, ведь они ниже, глупее, грязнее и не достойны дружеской компании благородных джентльменов и дам. Но сейчас Азирафель не был уверен, что достоин компании, пусть немного наглого и некультурного, простолюдина.

— Опять рыдать собрался? — шёпотом спросил Кроули, проскальзывая в комнату. В руках у него был какой-то свёрток ткани.

— Ох, нет-нет, — встрепенулся Азирафель, хотя его поблёскивающие глаза наверняка выдавали его, и он постарался незаметно сморгнуть скопившиеся в них слёзы.

— Ты слишком мягкий, — нравоучительно сказал Кроули, вновь садясь рядом с ним на кровать. — Не станешь крепче — твои занудные приятели сожрут тебя со всеми потрохами.

— Знаю… — скорбно вздохнул Азирафель. — Но не знаю, как стать крепче.

— Ничего, это поправимо, — уверил Кроули, развернул свой тканевый свёрток и сунул в руки Азирафеля румяную булочку.

Азирафель замер, глупо хлопая ресницами и пытаясь осознать, что Кроули действительно принёс ему её.

— Спасибо… — растерянно произнёс он. — Но… Как? Они же только для родителей, их даже воспитанникам не дают.

— Причины и благие намерения, Азирафель, — важно сказал Кроули, откусывая часть другой такой же булки. — Ешь, пока я добрый.

Азирафель решил немедленно последовать этому совету. Честно говоря, он думал, что ему до конца жизни больше не удастся поесть булочек, разве что изредка хлеб с джемом, который, как говорили другие мальчики, тут воспитанникам позволялся. Но теперь — о чудо — он ел одно из своих самых любимых лакомств! И хотя булочка не была такой же, как готовили в его доме, она всё равно была очень вкусной, уже немного подсохшей, но достаточно сладкой и пряной, с приятной яблочной начинкой.

За поеданием такого деликатеса, Азирафель всё же попросил Кроули рассказать подробнее о его жизни. Выяснилось, что Кроули, как и ему, десять. И что три года назад, когда между Францией и Англией началась очередная война, некоторые англичане, по тем или иным причинам пребывающие во Франции, должны были возвращаться в Англию. Но не всех отпускали, а некоторые корабли, в основном с более низшим сословием, которое не нужно было французам так же, как аристократия, и вовсе попали в страшный шторм. Во всяком случае так Кроули рассказывали рыбаки, которые нашли его в шлюпке. Он ничего не помнил из того, что происходило с ним во время шторма и до него. И, как оказалось, до сих пор не помнит, разве что иногда видит странные, обрывочные сны, которые толком не разобрать. Но Кроули охотно поделился своими версиями случившегося — одна захватывающее другой — разве что так и не рассказал, что же за вещь была при нём, сказав, что, может, позже покажет. Азирафель согласно кивнул, на большее сегодня он и претендовать не мог. Кроули и так рассказал ему слишком много интересного, такого, какое обычно пишут в приключенческих книжках, и Азирафель даже прикусил палец, увлечённо слушая его. А потом Кроули спросил о его жизни, и, выслушав этот невесёлый рассказ, вынес вердикт, звучащий как «М-да-а». Азирафель испугался, что Кроули заскучал, слушая его, и совсем не впечатлён, и вовремя нашёлся, начав рассказывать уже не про строгие правила и жизнь в высшем обществе, а про свои прогулки и игры с Мэгги, камушки, ракушки, и другие сокровища. И про то, как его в нос однажды укусила пчела, когда он хотел понюхать одуванчик. От этой истории они оба немного посмеялись, и разговор пошёл в весёлое русло. Кроули рассказывал, как хитростью сбегает от Хастура и Лигура, и даже от Таддеуса Даулинга — темноволосого мальчика, который уже несколько раз пытался поддеть Азирафеля и постоянно задирал бедного Артура. И Азирафель восхищался его проделкам и смеялся над тем, какими дураками выставлял Кроули этих грубых мальчишек. Особенно ему понравились истории о том, как одна служанка избила Даулинга метлой, и как Даулинг, когда только появился здесь и пытался запугать всех вокруг, погнался за Кроули и врезался в дверь, которую прямо ему на встречу открыл ни о чём не подозревающий мистер Мортис. Даулинг тогда расквасил нос, пошатнулся и сел громоздкой задницей в корыто с водой и мылом, которое стояло в коридоре, поскольку прислуга в то время чистила щётками пол. С тех пор, по словам Кроули, Даулинг не рисковал бегать за ним, делая вид, что просто не хочет так опускаться и вообще Кроули не стоит такого внимания. Азирафель уже слышал, какими словами Даулинг называл Артура и как над ним шутил, и этого было достаточно, чтобы проникнуться искренней неприязнью и хохотать над таким его позором от души. А потом Азирафель вдруг вспомнил, что и сам прошлым вечером имел дело с Хастуром и Лигуром. И рассказал, что, умирая от страха, попросил их отвести его в туалет, а потом не нашёл ничего лучше, чем велеть зайти им внутрь и оставаться там пять минут, угрожая, что иначе нажалуется на них взрослым. А когда они зашли, он просто сбежал куда подальше, опасаясь, что они убьют его, как только выйдут. Его выходка была не такой изобретательной и смешной, как выходки Кроули, но тот всё равно одобрил и поблагодарил за спасение.

И уходя, когда за окном уже начало светать, Кроули остановился у самой двери, обернулся и немного смущённо сказал:

— Извини, что тогда назвал тебя идиотом. Я думал, ты такой же, как они.

Азирафель улыбнулся. Он уже и забыл, что Кроули действительно оскорбил его в первую же встречу. Сейчас, выслушав все эти истории, он прекрасно понимал, почему Кроули относился с неприязнью к приезжающим сюда мальчикам, и солгал бы, если бы сказал, что не разделял таких чувств. Однако прежде, чем он успел что-то ответить, Кроули ушёл.

Азирафель вздохнул и наконец погасил почти догоревшую свечу, а затем влез под одеяло. Его переполняло столько чувств и эмоций, столько радости. Казалось, никогда в жизни ему не было так весело. Он думал, что не сможет уснуть из-за всего этого, потому что ему хотелось подняться и куда-то бежать, что-то придумывать и делать, но почти сразу, как его голова коснулась подушки, он уснул.

***

С тех пор жизнь в пансионате для Азирафеля заметно улучшилась и заиграла совсем новыми красками: яркими и разноцветными, а не серо-чёрными. Учиться оказалось интересно, преподаватели были довольно хорошими, если все вели себя тихо. А Азирафель, после случившегося на уроке мистера Мортиса, старался вести себя именно так. Артур Янг — его единственный товарищ среди воспитанников — был мальчиком спокойным и излишне прилежным, так что они, в отличие от других воспитанников, даже не перекидывались украдкой записками на уроках. Общались только во время небольших перемен или за приёмом пищи, если им позволялось говорить. Азирафелю нравилось с Артуром, потому что он никого не задирал и не желал ни над кем смеяться, и ему нравились книги и камни — Артур поразительно много мог рассказать о камнях и даже показал Азирафелю свою небольшую коллекцию. Азирафель тоже любил камни, но не такие, как у Артура. Азирафель любил гладенькие, красивые камушки с белыми прожилками, омытые морем и согретые солнцем, а в коллекции Артура были обыкновенные: серые и чёрные, и разве что форма их действительно бывала интересной. Про что Азирафель, собственно, и сказал, отметив один наиболее приглянувшийся ему камушек. Артур тогда обрадовался и покраснел, и Азирафель почувствовал себя лучше, видя его таким, потому что зачастую Артур выступал жертвой для жестоких однокашников, и на лице его была написана лишь тихая печаль. Происходило это из-за того, что Артур был самым бедным воспитанником, и Даулинг, будучи самым богатым, прознав про это принялся его унижать, объединившись с несколькими другими мальчиками из состоятельных семей. Впрочем, Артур действительно стойко сносил все издевательства. Ему удавалось быть спокойным и продолжать заниматься своими делами: даже когда у него выбивали из рук книжки, ставили подножки в коридорах или обливали водой за обедом — он просто собирал всё, поднимался или немного оттягивал промокшую ткань, а затем делал то, что должен, дальше. Азирафель одновременно восхищался и возмущался, он так завидовал стойкости Артура и так желал провернуть с противным Даулингом всё то же самое, но всё ещё оставался ужасным трусом. И, вскоре так же став объектом насмешек, каждый раз, несмотря на клокочущую обиду и гнев где-то глубоко внутри него, только мямлил что-то или вовсе молчал, а потом обвинял себя в слабости и плакал. К счастью, его новый друг Кроули со многим ему помогал. Кроули вообще оказался самым замечательным человеком в его жизни! Каждый день Азирафель ждал ночи, чтобы увидеться с ним, и Кроули неизменно приходил, влезал к нему на кровать, слушал его, давал советы, как стать сильнее, и рассказывал захватывающие истории. Он рассказал, как лазает по крыше, и как красиво восходит солнце над полями вокруг пансионата, и как забавно его любимая уличная кошка ловит наивных голубей — Азирафелю голубей было жалко, но он хотел бы посмотреть и на восход, и на окрестности с высоты пансионата, и на кошку. С кошкой Кроули пообещал его познакомить, вот только она всё не приходила, и удобный случай никак не подворачивался. Кроули рассказывал ему о своих мечтах, в которых он свободный, как птица, и летает на крыльях, которые сделал сам, и о своих играх, и о том, что считает себя благородным разбойником. А ещё о том, как сбегал в поле и валялся в траве, и его искусали муравьи. И как бегал к озеру неподалёку от деревни и почти утонул в нём, зато вырвал кувшинку и долго хранил её у себя сам не зная зачем, просто потому что понравилась. И ещё очень, очень много о чём. Азирафель, наслушавшись его историй, к несчастью, не мог ответить тем же, но рассказывал про книги и про приключения персонажей, описанные в них. Кроули не любил читать, хотя и умел, но слушать про книги ему нравилось. И обычно, пока Азирафель рассказывал какую-то историю о рыцарях, драконах и принцессах, или о путешественниках, покоряющих новые земли и выживающих среди аборигенов, он подключался к повествованию и они вместе с Азирафелем начинали сочинять что-то совсем своё, новое. В эти моменты Азирафель чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. И совсем неважно было, что они оба не высыпались, потому что расставались только к рассвету, и весь день ходили сонными. Важно было, что, поедая в свете свечи хлеб с джемом или сыром или такие редкие деликатесы, как печенья и булочки, они могли быть собой, играть, мечтать и веселиться вместе.