Прохладный ветер шелестел в ещё тёмной, зелёной листве, и весьма удобно откидывал непослушные волосы Кроули назад.

«— Вы должны были спг’осить меня! — яростно настаивала миссис Шакс.

— Ну что ты так кричишь, Кларисса? Он ведь ничего не украл, — безразлично ответила мисс Макичен.

— Да. Но это мой комод и я не хочу, чтобы какой-то маленький мег’завец г’ылся в моих вещах без моего ведома! — сквозь зубы прошипела миссис Шакс.»

Кроули стоял тогда за приоткрытой дверью и смотрел, как ссорятся две женщины, собирающиеся вершить его ближайшее будущее. Теперь же он стоял в саду, около невысокой яблони, но картина происходящего прошлым днём всё равно не покидала его мысли. Она прокручивалась там раз за разом весь вечер и половину ночи, и, думая о ней и сейчас, Кроули особенно яростно сорвал с ветки жёлтое яблоко и бросил его в корзину рядом с собой. Блеснула молния, заставив Кроули на мгновение зажмуриться. Протяжными раскатами грянул гром, и ветер зашумел сильнее, раскачивая кроны изящных фруктовых деревьев, растущих в этом небольшом саду. Кроули что-то больно ударило в спину, он вздрогнул и зашипел, выпадая из задумчивости о несправедливости мира. Царапины от розг вновь начали противно жечься, а позади раздалось мерзкое хихиканье, но Кроули сейчас был не в настроении уловками хитрости избавляться от двух надоедливых соседей. Так что он даже не обернулся, только стиснул челюсть и прижал ладонь к ушибленной лопатке.

— Хватит там копаться, лентяи! — скрипучим голосом прокричала миссис Шакс со стороны пансионата. — Сейчас дождь начнётся, несите яблоки в кухню! Живо!

На Хастура и Лигура маленькая, но грозная фигура миссис Шакс и её приказ подействовали лучше, чем обычно: вместо отлынивания или попыток улизнуть они сразу же подхватили свои корзины и бодро пошли к каменному зданию, по дороге якобы случайно перевернув корзину Кроули. Вчера их тоже наказали, Кроули не знал за что, но визжали они больше и дольше, чем он, и наверняка поэтому сегодня беспрекословно слушались любого приказа старших, а в свободные минуты всячески пытались на нём отыграться. Но попытки их были слабыми и робкими из-за постоянного надзора Шакс, и поэтому не особенно волновали Кроули, который, помимо знания, что никакой серьёзной опасности они для него не несут, чувствовал себя ещё и победителем на их фоне из-за меньшего, чем у них, наказания. Поэтому он просто вздохнул, глядя на рассыпавшиеся по траве яблоки, и принялся их собирать.

Справа вдруг раздалось тихое «мяу» и, подняв голову, Кроули увидел, как к нему вальяжно приближается красивая чёрная кошка с яркими жёлтыми глазами.

— Привет, Мона, — Кроули протянул руку и кошка прильнула к его ладони, мурлыча и жмурясь. — Прости, у меня для тебя сегодня совсем ничего нет.

Кошку это, кажется, нисколько не смущало: она подошла ещё ближе и легла у колен Кроули, перевернулась на спину, грациозно изогнулась и властно посмотрела на него из-под прикрытых век. Кроули улыбнулся, проводя пальцами по мягкому животику своей пушистой подруги. Такие вольности Мона позволяла только ему, остальных же она кусала и царапала за малейший жест, который ей не нравился, а не понравиться ей могло всё что угодно. Кроули не догадывался, чем заслужил такое доверие со стороны кошки, но оно ему нравилось, и нравилась изящная, капризная и в то же время нежная Мона Лиза. Ему нравилось говорить с ней о чём угодно, гладить и слушать её тихое мурлыканье, нравилось смотреть, как легко и ловко она взбирается по плющу на крышу, и как цепко ловит всяких рассеянных голубок в свои когтистые лапы. Нравилось и то, как обычно она держала себя с остальными котами, и как умела, встав на дыбы, напугать их не хуже гончей собаки, тем самым отстояв себя, свою еду и котят. Своими повадками Мона очень напоминала Кроули какую-то, по меньшей мере, маркизу, величественную и достойную, и ещё кого-то, но Кроули никак не мог понять, кого же именно. Сейчас он хотел бы не только разобраться в этом, но и рассказать Моне о наказании, которое он получил по вине того глупого богатого мальчика и мисс Макичен, и просто посидеть рядом с ней подольше, на скошенной и оттого пахучей траве, погладить её и придумать, как добывать себе еду, которой его лишили на целые сутки. Но небо снова громыхнуло, а тучи стали ещё темнее, чем до этого, и Кроули поднялся, спрятав пару яблок в карманы брюк.

— Прячься, Мона, сейчас пойдет дождь, — сказал Кроули вопросительно смотрящей на него кошке, явно не понимающей, почему её вдруг перестали гладить.

И сверху, в подтверждение его слов, действительно полились первые, редкие но крупные капли, разбиваясь о листья яблонь. Кроули выпустил подолы длинной, немного великоватой ему рубахи из штанов так, чтобы они прикрывали выпуклые из-за яблок карманы, взял увесистую корзину и потащил в пансионат.

— Ты сегодня особенно унылый, чертёнок, — заметила Дагон, которая, вопреки своим намерениям, всё же никуда не ушла, и терпеливо резала яблоки в душной кухне. — Сильно досталось вчера?

— Не очень, — пожал плечами Кроули, осматриваясь в поисках чего-то, что можно было бы стащить и съесть.

Его разбойничьи припасы закончились, а раздобыть новые вчера не вышло, так как после розг его отправили чистить курятник, а потом он был слишком уставшим, чтобы идти красть еду.

— Это хорошо, — серьёзно сказала Дагон, и, кажется, хотела добавить что-то ещё, но передумала. — Слушай, чертёнок, — вместо этого, понизив голос, обратилась она и Кроули заинтересованно посмотрел на неё, — они собираются печь булки с яблоками. Давай кое-что провернём, — Дагон перешла совсем уж на шёпот и жестом подозвала Кроули ближе, опасливо взглянув на дверь. А затем приобняла Кроули за плечи и наклонилась к его уху. — Готовые всегда ставятся куда-нибудь ненадолго, чтобы остыли. Я сложу часть вон в ту глиняную миску и, если дождя не будет, поставлю на окно, а если дождь — на стол у двери. Будь где-нибудь неподалёку, когда у богатых зазнаек только закончатся занятия, и дай мне знать, что ты рядом. Я устрою суматоху, отвлеку всех, а ты быстро заберёшь булки и сбежишь, а потом мы их поделим. Согласен?

Кроули ухмыльнулся и кивнул. Конечно, у него имелись и свои методы добычи булочек, и в некотором роде они были более безопасными, так как обычно он действовал ночью, когда все спят. Но план Дагон тоже представлялся интересным, и даже более заманчивым, в том числе из-за его рискованности.

— Отлично, — Дагон хитро улыбнулась в ответ, а затем достала из кармана фартука небольшой мешок. — Возьми. Сложишь их сюда, а миску сразу вернёшь. Никто ничего не…

Дверь шумно открылась, и Кроули быстро обернулся на звук, пряча мешок за спиной.

— О, ты тут. Это отлично, — констатировала мисс Макичен, высокая и худая женщина в строгом сером платье и кружевном, белоснежном переднике.

Дагон тут же вернулась к своей работе, а Кроули незаметно отступил на несколько шагов назад и потихоньку спрятал мешок под рубашку, свернув его и сунув за пояс. Мисс Макичен в это время деловито подошла к булькающему на большой и чёрной металлической печи котлу, и ничего не заметила. Она сняла крышку и к дощатому потолку взлетело небольшое облако пара, сделавшее общий пресный аромат варёной курицы, витающий в кухне, ощутимее.

— Готово, — снова констатировала мисс Макичен, мешая суп половником. — Кроули, расставь тарелки на подносы. Элизабет, — она подошла к Дагон и придирчиво оглядела кусочки яблок, — режь мельче. И на время оставь это. Будешь разливать суп. Два половника в одну тарелку, не больше.

Дагон кивнула и, вытерев руки о фартук, перешла к печи и супу. Кроули тоже занялся выполнением приказа: с трудом сдвинул в сторону большую миску с подошедшим тестом, на столе рядом с печью, поставил на него несколько деревянных подносов и пошёл за тарелками. Они стояли в противоположном конце кухни аккуратными башенками, одна на другой, рядом с многочисленными горшками и кувшинами, и под покровительством висящих над ними пучков трав. Кухня в пансионате простором не отличалась, а посуды, большая часть которой зачастую не использовалась, было с лихвой, так что Кроули, доставая из-под стены небольшие пиалы, пришлось действовать особенно аккуратно, чтобы не задеть всю остальную утварь, ютящуюся на этом столе. Больше всего Кроули переживал за немногочисленную керамическую посуду, полагающуюся только преподавателям, главе пансионата, старшим слугам и родителям воспитанников. Точнее, переживал он, конечно, не за посуду, а за себя, поскольку наказать за порчу такого имущества бережливая мисс Макичен могла гораздо сильнее, чем за сломанную шкатулку миссис Шакс.

Пока он молча расставлял небольшие тарелки по подносам, а Дагон так же молча разливала по ним еду, в кухню пришла Мюриэль — самая мягкая из всех обитателей пансионата, по мнению Кроули, и от того зачастую страдающая больше других слуг. Она сочувственно взглянула на Кроули, а затем так же молча, и даже стараясь совсем не шуметь, забрала тесто и принялась возиться с ним.

Из-за бдительного надзора мисс Макичен жаркая духота кухни ощущалась особенно угнетающе. Её присутствие всегда делало всех вокруг тихими, иногда неуклюжими, но расторопными и в тайне желающими поскорее сбежать куда подальше, потому что вокруг неё, казалось, даже воздух становился тяжелее и почти не хотел вдыхаться. Так что, когда часы пробили дважды и мисс Макичен приказала им с Дагон живо нести подносы в столовую, Кроули был более чем рад поскорее оказаться где-то, где дышалось бы легче, даже если в этом «где-то» придётся столкнуться с богатенькими врединами. И не только потому что от пребывания в жаркой кухне у него уже начинала кружиться голова и рубашка прилипала к телу, рискуя выдать спрятанный под одеждой мешок. Но и потому что под взглядом мисс Макичен по его несправедливо истерзанной розгами спине бежали неприятные мурашки.

Они с Дагон как раз заканчивали расставлять тарелки по деревянным столам простой, строгой в своём интерьере столовой, когда в неё ровным рядком, как послушные куклы под надзором грозного кукловода вошли воспитанники. Обычно они не он придерживались такой тишины и порядка, разве что в присутствии главы пансионата. Но сегодня на обед их привёл высокий и тощий, бледный и очень устрашающий своим спокойствием мистер Мортис, и Кроули, при взгляде на него, показалось, что в столовой резко похолодало.

Судя по тому, как скованно вели себя все обычно нахальные и пренебрежительные с прислугой (и даже друг с другом) маленькие богатеи — холод этот чувствовал не только Кроули. Не то чтобы ему было интересно обращать внимание на чувства и ощущения тех, кого он на дух не переносил, но, поскольку кто-нибудь непременно пытался толкнуть его или подставить подножку, — следить за их поведением всё же приходилось. А уж не заметить, как от низкого, рокочущего прямо как гром, голоса мистера Мортиса вздрогнул оказавшийся рядом с Кроули белобрысый мальчишка, оказалось просто невозможным, поскольку он, вздрогнув, зацепил локтем руку Кроули.

— Ой… — тихо произнёс он, опасливо пробежался по Кроули взглядом и торопливо сел на скамью, опустив голову.

Кроули недовольно сжал губы. После произошедшего вчера он предпочёл бы больше никогда не встречаться с этим неуклюжим трусом, из-за которого его так чудовищно несправедливо обвинили в попытке кражи и наказали. И это «ой» хоть и не звучало издевательски, всё равно таковым казалось. Конечно, это ведь простое недоразумение, прикосновение к грязной прислуге, ничего больше — действительно всего лишь «ой», пара лишних пылинок на чистенькой форме. А будь у Кроули рукава мокрыми или в пятнах, из простого «ой» можно было бы развить очередной скандал с испорченным пиджаком. И, конечно, наверняка очень весело потом наблюдать за тем, как за лишние пылинки или крохотное пятнышко прислугу отчитывают и наказывают. И… Кроули глубоко вдохнул, чтобы остановить поток гневных мыслей, стремительно бегущий в его голове, и, воздерживаясь от желания вылить этому богатому идиоту суп на голову, поставил перед ним тарелку.

Вообще-то не то чтобы суп выглядел хоть сколько-нибудь привлекательно, да и пах тоже не особо: серовато-жёлтый бульон с плавающей в нём крупой и картошкой и с одним маленьким кусочком бледного, куриного мяса. Кроули своими разбойничьими уловками добывал себе вещи куда вкуснее, чем этот суп. Но его голодающий с прошлого дня организм всё равно повёлся на это зрелище и предательски заурчал, ломая то гордое достоинство, которое Кроули тщательно старался держать всё это время даже при слугах, делая вид, что, может он и наказан, но точно не сломлен и не повергнут в уныние. Теперь же, из-за царящей вокруг гробовой тишины, это постыдное проявление слабости услышали как минимум несколько сидящих поблизости человек. И не простых, а богатых, от чего Кроули пришлось сжимать ещё и челюсть, и руки на подносе, чтобы удержать остатки невозмутимости. Он положил перед блондином ложку и собирался перейти к следующему мальчишке, как вдруг блондин поднял голову и внимательно, хотя и испуганно, посмотрел на него. А потом как-то нервно вздохнул, поёрзал на месте и, схватив ложку, принялся яростно поглощать суп.

Кроули от такого издевательства едва не зарычал, сердито поставил перед соседним богачом тарелку, небрежно положил ложку и вышел за дверь. Внутри он пылал и, возможно, снаружи тоже. Не стыдом, конечно, а скорее чистой яростью, обжигающей, как пламя адского огня, о котором ему рассказывала Дагон. И больше всего на свете ему сейчас хотелось этим пламенем кого-нибудь сжечь. Он даже знал, кого именно, и будь у него возможность — он бы так и поступил. Но возможности не было, не было даже крохотного шанса, да и попытки навредить знати дёшево бы ему не обошлись. Так что, вернув в кухню поднос, он воспользовался тем, что все куда-то разбрелись и некому дать ему новое задание, и побежал к лестнице на чердак.

Чердак, в отличие от стен, полов и потолков дома, ремонтировали редко. Туда не поднимались старшие и не разрешали подниматься воспитанникам или персоналу, всегда держали дверь запертой и предпочитали делать вид, что чердака не существует вовсе. Кроули не догадывался, почему так происходит, ведь чердак совершенно пустовал, и скрывать и прятать его казалось странной затеей. Но впрочем он так же считал, что понимать странные поступки взрослых людей, порой верящих во всякую откровенную чушь — не его ума дело. Потому он просто удобно пользовался возможностью и, когда шанса вылезти на крышу не было, тихонько прибегал к старой дощатой двери с большим ржавым замком, раздвигал две доски, из которых весьма удачно выковырял не особо сопротивляющиеся гвозди, и пробирался внутрь.

Обычно здесь бывало тихо, пустынно и одиноко. Солнце едва пробивалось в замусоленные временем мансардные окошки, и в его лучах виднелась пыль, из-за которой Кроули порой очень долго чихал, стараясь всеми силами заглушать этот звук. Однажды его даже услышали — особенно впечатлительный воспитанник решил, что на чердаке приведение. Эта идея разошлась среди остальных воспитанников, они стали пугать друг-друга, придумывая всё новые и новые подробности жизни чердачного призрака, всё больше верили в собственные басни и начинали заметно побаиваться двери в самом верху лестницы. Кроули вполне понравилась эта идея и то, что они с ней делают. Он слышал, что некоторые боялись спать ночью, и, чёрт возьми, он был вовсе не против немного побыть приведением, лишь бы богатые мальчишки под его ногами писались от страха, дрожа в своих тёплых кроватях. Так что иногда, в ночи, когда ему особенно не спалось, он приходил сюда, прыгал и бегал, но не долго, чтобы его точно не поймали, а затем возвращался в комнату слуг и, под мирное похрапывание Лигура, жаждал дождаться утра и подслушать разговоры о чердачном призраке. Поначалу это просто было весельем, развлечением, но по-настоящему интересно стало тогда, когда вроде бы такая рациональная и разумная мисс Макичен поверила, что на чердаке живёт некий дух, и уверить её в том, что обитает он не только на чердаке, но и во всём пансионате, оказалось на удивление легко.

Кроули не любил приходить сюда днём — риски быть обнаруженным заметно повышались, а с обнаружением его бы просто убили за его проступки в виде злого духа, чердачного призрака, домового и всех, кем ещё его обзывали. Но сейчас в пансионате негде больше было спрятаться, чтобы побыть наедине с собой, не натыкаясь ни на кого, и не желая никого испепелить, и потому Кроули привычно пролез внутрь, подошёл к одному из мансардных окон и сел на пол напротив него. Вообще-то, он хотел бы крушить и ломать что-нибудь, хотел бы сбежать в сад, а лучше — ещё дальше, в поле, он уже делал так, и это было прекрасно и так свободно. Но вместо солнечных лучей в это самое замусоленное окошко била сплошная стена воды, будто великан поливает задание пансионата из своего великанского ведра. Грохот капель по черепичной крыше звучал так чётко, отбивал какой-то одному ему известный ритм, а ветер не то подыгрывал, свистя в щелях, не то воевал с ливнем, пытаясь сорвать и унести всё на своём пути, в том числе и черепичную крышу.

За это короткое время на улице разыгралась не шуточная буря, и Кроули солгал бы, сказав, что не хотел бы быть в её эпицентре, потому что внутри него бушевало нечто такое же необузданное и страшное, и он не знал, как с этим справиться. За последние годы жизни он, конечно, получал множество наказаний, сталкивался с жестокостью воспитанников, воспитателей и вообще практически всех вокруг. Казалось, он должен был привыкнуть, но он не привык и даже не собирался этого делать. Не всегда он выходил из себя настолько — только в особенно мерзких случаях, как этот. Его злило не то, что его наказали, и даже не совсем то, что все норовили поиздеваться над ним и унизить его. Больше всего Кроули злило, что его не стали слушать. Да, он крал всякое до этого, и да, пару раз его ловили, особенно в самом начале, когда он ещё только учился. И да, он собирался продолжить красть всё то, что крал до этого. Но репутация жалкого вора казалась ему невозможно низкой и отвратительной. Как минимум потому что, насколько он знал, воры крали всё подряд и у всех подряд, просто ради наживы и, иногда, ради развлечения. А он крал только то, чего и так было в достатке. Чего он, по его мнению, заслуживал так же, как и те, для кого обычно всё это готовилось. У него был определённый кодекс, которого он свято придерживался в лучших традициях благородных разбойников, а не мелочных воров.

Очередной поток дождя хлынул в окошко с такой силой, что оно дрогнуло, зазвенев, и Кроули, немного отвлёкшись от мыслей, понял, что всё это неизвестное время просто сидел здесь, глядя, как по стеклу стекают целые ручьи. А ещё вспомнил, что, вообще-то, он хочет есть, и что в карманах у него припрятаны яблоки. Одними яблоками, конечно, наедаться удавалось редко, но чтобы не умереть голодной смертью их хватало. Так что Кроули постарался переключиться с бури внутренней на бурю внешнюю, и принялся грызть свои небольшие припасы. И, наблюдая погоду за окном, он мечтал, как ветер мог бы подхватить его и унести на какой-нибудь высокий морской утёс, где буйные волны разбиваются в пену о скалы, где не было бы никого, кроме него и такой пугающей, но прекрасной в своём величестве непогоды.

Спустя несколько минут до чуткого слуха Кроули долетело дребезжание колокольчика с первого этажа. Колокольчиком это, конечно, назвать можно было с трудом, скорее небольшим колоколом. И такой висел на каждом этаже, чтобы все воспитанники в нужный момент точно слышали, когда у них время трудиться в поте лица на благо своего джентльменского будущего и Англии, а когда — отдыхать. Кроули понял, что обед закончился. Сейчас, должно быть, мистер Мортис — по образованию врач — будет преподавать греческий или латынь, или нечто чуть более интересное, вроде рассказов о том, как правильно перевязывать раны, и где, насколько известно науке, находятся те или иные органы. Мистер Мортис, несмотря на свою грозную фигуру и веющий от него холод, не казался плохим человеком, разве что немного неуютным. Однако слушать истории, в которые он то и дело пускался, бывало довольно интересно. А слугам в пансионате, к счастью, позволялось иногда присутствовать на занятиях, если для них не было других дел. У Кроули дел сейчас не было, и он не очень-то хотел их получать, к тому же ярость внутри него поутихла вместе с голодом, и он подумал, что не против немного потерпеть общество столь ненавистной ему знати ради историй мистера Мортиса.

Спустившись на второй этаж, он довольно быстро оказался около нужной двери и проскользнул внутрь. Мортис едва заметно кивнул ему, пара воспитанников обернулись, в том числе и тот злосчастный блондин, но Кроули постарался держать себя в руках и сел за свободную парту в конце всех рядов.

— Так вот, в этой области у людей находится печень, на латыни «iecur», — медленно рокотал мистер Мортис показывая воспитанникам анатомический рисунок. — Мне не раз случалось видеть этот орган открытым, я держал его в руках. Я даже имел удовольствие пронаблюдать и частично изучить отличительные особенности этого органа у разных людей. Однажды я нашёл в порту какого-то матроса, притащил его к себе и вскрыл одним из своих самых идеальных разрезов. Я был молод и его печень меня в то время поразила…

От монотонного рассказа неподвижно стоящего перед всеми мистера Мортиса Кроули отвлёкся, поймав на себе взгляд белобрысого мальчишки, который, заметив ответный взгляд Кроули, сразу же отвернулся.

—… Представьте себе такой камень, обросший мелкими ракушками — печень того бедняги выглядела именно так. Полагаю, его неправильный образ жизни довёл её до такого состояния…

С каждым словом мистера Мортиса по классу всё больше разливалось напряжение. Кажется, для многих мистер Мортис был пострашнее чердачного призрака — за это Кроули и любил бывать на его лекциях. Самому ему, конечно, тоже зачастую делалось жутковато от этих пространных рассказов, все из которых звучали так, будто мистер Мортис убил сотни людей. Но другие боялись сильнее, сидели застыв, ожидая, что мистер Мортис убьёт и их, иногда дрожали — и это не могло не тешить прислужницескую душу Кроули.

— …Наша страна часто воюет с кем-либо, а вы мужчины и однажды окажетесь на поле боя. Постарайтесь запомнить, что если вас ранят в правую часть туловища под рёбрами, скорее всего, ранение придётся именно на печень. Возможно, это сможет помочь вам, если вы предпримите некоторые меры, но о них я расскажу вам на отдельных лекциях…

Кроули снова поймал на себе взгляд того же мальчика, и нахмурился. Что этому неуклюжему господину ещё от него нужно? Разве недостаточно всего произошедшего?

— Фелл, вы, я вижу, не слушаете меня, — кажется, эти странные гляделки заметил ещё и мистер Мортис. — Что ж, я не хотел бы оказаться с вами в одном полку.

Фелл — вот, значит, как звали источника всех бед Кроули в последние пару дней. Отлично, нужно запомнить, чтобы выслушивать всякие сплетни убираясь возле какой-либо из групп воспитанников.

Фелл, тем временем, притих и замер, как и остальные. Но спокойствие его продлилось недолго: уже через несколько минут пристального наблюдения за этим Феллом Кроули заметил, как тот ёрзает на стуле и пытается медленно вытянуть что-то из-под учебника рядом с собой. И, вытянув, возился он с этим чем-то добрых минут пятнадцать, всё время посматривая на мистера Мортиса и в нужный момент делая вид, что очень прилежно слушает. А потом, когда Мортис ненадолго опустил взгляд к столу, в Кроули прилетела помятая бумажка. Он даже вздрогнул от неожиданности, и сразу же сжал кулаки — от гнева. Мало издевательств этому Феллу, так он ещё и мусором кидается! Кроули подумал было, наплевав на всех присутствующих здесь воспитанников и на мистера Мортиса, швырнуть этот комок бумаги обратно, схватил его и вовремя заметил внутри какие-то буквы.

«Извни меня. Мне так жаль. Я не хотл, чтбы тебя…» — гласила написанная слегка прерывистыми и волнистыми буквами записка. И Кроули даже застыл на несколько секунд, пытаясь осознать прочитанное. Что это было? Насмешка? Издёвка? Чертовски глупая и совсем не смешная шутка?..

— Фелл, вы опять не слушаете меня. — грозно заметил Мортис. — О, не делайте вид, что всё не так. Поднимитесь, молодой человек. Поднимитесь и подойдите ко мне.

Мальчик, чуть пошатнувшись, поднялся. Кроули сжал и без того смятый листок бумаги и, скрестив руки, спрятал его под локтем. Он с чуть приподнятой бровью наблюдал, как блондин робко шагает в центр класса, и не знал, радоваться этому или нет.

— Полагаю, вы ведь не конспектировали мою лекцию, не так ли? — спросил Мортис и сразу же продолжил: — Можете не отвечать, я прекрасно знаю, что вы писали что-то, чтобы затем бросить это в слугу. Итак, обернитесь к классу и объясните, что такого ужасно важного вам потребовалось от него во время лекции, которая не только развивает интеллект, но и могла бы помочь спасти кому-нибудь жизнь.

Фелл медленно обернулся, красный, как некоторые яблоки из тех, что Кроули сегодня собирал. Во взгляде его блестела беспомощность и плескался страх, и он нервно дёргал пуговицу своего пиджака.

— Не молчите, Фелл. — приказал Мортис, но мальчик продолжил молчать, бегая взглядом то по классу, то по преподавателю, то по Кроули. — Вам совсем нечего сказать? Что ж, ладно. Запомните, Фелл, я требую абсолютной тишины, внимания и прилежности. Я требую дисциплины, ясно? А вам стоит поучиться этой добродетели. Так что до конца занятия вы останетесь стоять здесь, молча и смирно. Вы поняли меня, Фелл?

Фелл быстро кивнул, со своего места Кроули не особенно хорошо видел его, но ему показалось, что этот Фелл сейчас или задохнётся, или грохнется в обморок. Но ни того, ни другого не произошло, и остаток лекции мистер Мортис дочитал без замечаний. Впрочем, Кроули уже не слушал его. Он сидел, немного хмурясь, и смотрел на тёмное дерево парты перед собой. Был ли белобрысый мальчишка последним глупцом, или действительно сожалел о случившемся? Такие богатые зазнайки, как он, вообще способны сожалеть? Кроули такого за ними раньше не замечал, и сейчас, столкнувшись с чем-то настолько необычным и новым, не знал, как ему на это реагировать.

Он ушёл раньше, чем мистер Мортис закончил обучать всех греческому языку, к которому перешёл после урока латыни и анатомии. Греческий Кроули не особо любил, ему больше нравился французский, и, как однажды выяснилось, он даже знал на нём несколько слов, правда совсем не помнил, когда и где их выучил.

Спустившись на первый этаж, Кроули принялся слоняться по коридорам, ожидая звонка колокола. Он должен был думать о предстоящей краже и думал, но не так тщательно, как от него требовалось. Вместо того, чтобы продумывать, куда, например, сбежать с добычей, он всё ещё думал о смятом листке в его ладони. Нет, конечно, он не собирался кого-то прощать, но… Кроули тяжело вздохнул. Зачем он вообще об этом думает? Богатенький идиот со своими нелепыми поступками не должен его волновать, мало ли что там у него в голове, может, он вообще умалишённый. Но не думать как-то упорно не получалось, и Кроули даже разозлился, но его злость вовремя прервал заветный звон, и он быстро направился в сторону кухни.

Тихонько приоткрыл дверь и на него сразу повеяло жарким, пряным воздухом. Дагон, Мюриэль, Шакс и Макичен суетились, постоянно переговариваясь и бегая туда-сюда между столами, с горячими железными плотиками в руках, на которых лежали одинаковые румяные булки. Заветная миска стояла прям у самой двери, но пока ещё была пустой. Значит, нужно было немного подождать, стараясь не выдавать своего присутствия, и, встретившись с Дагон взглядами, Кроули так же тихо и осторожно закрыл дверь.

— Извини… Я… Я не подумал… Ты наверное не умеешь читать… — подрагивающим голоском раздалось у него за спиной и Кроули быстро обернулся.

— Я умею читать, — огрызнулся он раньше, чем вообще успел понять, что перед ним действительно стоит этот чёртов блондин.

— Да?.. — растерялся мальчик и отступил на шаг назад. — Почему?.. Ой, то есть, прости… Мне…

Из-за двери донёсся грохот и испуганный вскрик мисс Макичен. Дагон устроила переполох, действовать нужно было стремительно и, желательно, незаметно. Но прямо сейчас тут стоял этот Фелл, и замечал всё, что делает Кроули. Впрочем… Кроули прищурился и смерил блондина изучающим взглядом, оценивая на предмет опасности. Казалось это недоразумение трусливым и слабым, и Кроули подумал, что точно сможет с ним разобраться, и что его присутствие, пусть и усложняет задачу, но точно не является причиной срывать всю эту сомнительную кампанию. Даже если Фелл наябедничает. Кроули просто не мог подвести Дагон, и не мог оставить себя без ужина. Так что он быстро вытащил мешок, открыл дверь и, пользуясь тем, что женщины о чём-то спорили в конце кухни, ругая Дагон, стащил из миски булочки.

Повернувшись, он увидел изумлённо круглые глаза и такой же рот блондина, и, что было куда хуже, Хастура и Лигура, стремительно приближающихся к нему.

— А что это ты делаешь, мелочь?! — спросил Лигур.

— Что у тебя в руках?! — добавил Хастур.

Кроули занервничал, сердце забилось в его груди быстрее, воздуха стало немного не хватать. Нужно было бежать, быстро и далеко, и Кроули, чуть оттолкнув блондина, побежал.

— Эй! Стой! — позади него крикнули Хастур и Лигур, и послышался топот ещё двух пар ног.

Кроули побежал быстрее, но услышал, как сзади пискнули «Остановитесь!», и на бегу обернулся, увидев, что Хастур и Лигур действительно остановились, и белобрысое недоразумение что-то говорит им.

Кроули не знал, должен ли он остановиться тоже, но сейчас его это не слишком волновало. Он просто бежал, стараясь убраться от места преступления как можно дальше. Свернул за угол, потом ещё раз, выбежал на улицу через один из чёрных ходов и промчался по мокрой траве к чулану. Закрылся в нём и, тяжело дыша, опустился на пол, привалившись спиной к двери.

Они с Дагон не договаривались о месте встречи, потому что обычно именно этот чулан бывал таковым. Сюда захаживал только садовник, а он не жил постоянно в пансионате, и сегодня его не было. Дверь никогда не запирали, потому что некому было красть садовые ножницы или грабли, как и разный немногочисленный хлам, который здесь находился. А ещё здесь не было окон и целой династией жили крысы, что тоже отбивало у всех желание лишний раз оказываться здесь. Но Кроули не боялся крыс, а темноты только совсем немного, и иногда тут прятался или тайно обменивался чем-то с Дагон.

Прятать добытые съедобные сокровища сейчас было негде, расхаживать по пансионату и получать задания Кроули не хотел. Так что принял решение оставаться здесь, пока не придёт Дагон, даже если ждать придётся очень долго.

Провести несколько часов в тёмном чулане оказалось непросто, но у Кроули, к счастью, имелось воображение. Так что тёмная комнатушка быстро превратилась в трюм корабля, ливень за дверью — в шторм, а Кроули — в пирата, пойманного и захваченного в плен офицерами королевского военно-морского флота. В какой-то момент своих путешествий пират ощутимо проголодался, но прибегать к поеданию ещё не разделённых богатств не стал и терпеливо дождался, когда, наконец, в дверь тихонько постучали.

Дагон, конечно, наказали, но выглядела она всё равно бодрой и воодушевлённой. Хихикая, рассказала, что обрушила на пол все кастрюли, почти до смерти испугав мисс Макичен, и что просыпала зерно, но это получилось уже не специально. Сказала, что вроде как никто ничего не заметил, потому что все так увлеклись отчитыванием её и спорами между собой, что отвлеклись только когда заметили небольшой дым, исходящий от печки. Опасения она высказала только по поводу Мюриэль, как всегда державшейся в стороне от всех, но вместе с Кроули они решили, что Мюриэль не самая большая опасность для них. Про Хастура и Лигура, и надоедливого блондина Кроули тоже рассказал. Дагон это, казалось, немного опечалило, и она тут же заверила Кроули, что, если всё-таки их раскроют, она постарается взять всю вину на себя. Кроули улыбнулся, хотя в случае раскрытия улыбаться было бы вовсе нечему. А затем они разделили между собой украденную сдобу. Булочек оказалось целых восемь, и все они были довольно приличного размера, видимо, чтобы продемонстрировать родителям других воспитанников, чей приезд ожидался в ближайшие дни, как щедро и вкусно кормят в пансионате. Кроули уступил одну булку Дагон, хотя она изначально хотела поделить их поровну. Просто Кроули знал, что если бы Дагон забрала всего четыре, ей самой не досталось бы ни одна. А ему, как он рассудил, хватило бы и трёх до своей ближайшей ночной вылазки за провизией. Так что, поделив и попрощавшись, они оба поочередно выскользнули из чулана и разошлись каждый в своём направлении. И Кроули направился к чердаку, планируя поесть там и припрятать то, что не съест сразу.