Она врывается в их жизнь громко и требовательно, перепачканная от мордочки до кончика хвоста и решительно настроенная выжить.
Эд влюбляется в нее в первую же секунду.
Он извлекает щуплое тельце из сорняков, растущих возле его клубники, удивляясь, сколько свирепости может скрываться в существе столь малых размеров. Она — сплошной оскал и рассекающие воздух когти, воющий вихрь вздыбленной темной шерсти. Эд смеется, аккуратно и крепко прижимая ее к себе.
На звуки этой вакханалии из дома выходит Стид. Он улыбается, глядя на теплые искорки в глазах Эда, когда тот несет маленькое чудовище на веранду, что-то нежно ей бормоча. Стид снимает с огня кастрюльку с водой, подогретой к ужину, кладет рядом с ней на стол чистую тряпицу и устраивается напротив. Купание Эд берет на себя.
Ее будто вынесло на сушу прямо из моря - спутанный мех покрыт солью, застрявшими в нем колючками и корками из песка. Она совершенно не стесняется выражать свое крайнее недовольство, но все же позволяет Эду аккуратно обтереть ее теплой тряпкой. Небольшая взятка в виде рыбы позволяет срезать большую часть колтунов. Стид не сомневается, что мелкая паршивка останется с ними надолго — одного (расстроганного) взгляда на воркующего над ней Эда достаточно, чтобы это понять.
Она такая маленькая, что любому очевидно — она с трудом дожила до этого дня и отчаянно нуждается в еде и заботе. Ее ребра прощупываются под пальцами Эда так, как вообще не должны. Она с жадностью поглощает всю предложенную Стидом рыбу и старается вылакать столько воды, сколько может, пока Эд не отодвигает от нее миску, боясь, что ее стошнит. Он берет ее на руки, и она засыпает, мурлыча.
С тех пор она следует за ним повсюду, с первых минут очарованная этим странным человеком, который и сам немного похож на кота. Они словно понимают друг друга без слов, являя поразительную близость и доверие. Хотя ничего удивительного в этом нет — они оба боролись и выжили, будучи при этом куда более уязвимыми, чем могло показаться со стороны; оба пробивали себе дорогу в мире, который сделал все возможное, чтобы их уничтожить.
После появления кошки их каждодневная рутина немного меняется. С каждым днем набираясь сил, она начинает демонстрировать характер. Выясняется, что она терпеть не может рано просыпаться — совсем как Стид, и к подносу с чаем, который Эд приносит каждое утро, прибавляется блюдечко со сливками. Стид замечает, что ей нравится проводить время на кухне в его компании в обмен на кусочек чего-нибудь вкусного, так что ей ежедневно перепадает изрядное количество рыбы на завтрак (а также обед и ужин). Она нежится на солнце, пока Эд занимается огородом, а затем бродит неподалеку, пока тот собирает урожай. Самое излюбленное для всех время — после обеда, когда Эд уютно устраивается прикорнуть у Стида в гамаке, а она охотится поблизости за жуками в траве.
Однажды после полудня, когда Эд только пытается задремать, он ощущает, как из груди Стида вырывается тихий смешок. Эд улыбается и издает вопросительное “ммм?”
— Я тут подумал… — Помолчав, Стид нежно убирает волосы Эда за ухо. Тот еще сильнее утыкается носом ему в грудь, уверенный, что никогда не устанет от того, как Стид к нему прикасается. — Похоже, наша маленькая гостья прекрасно здесь устроилась.
Эд на мгновение задерживает дыхание, хотя прекрасно понимает — Стид никогда не выставит их “маленькую гостью” за порог, и ему тут же становится стыдно за то, что эта мысль вообще пришла ему в голову.
— И... мне очень нравится, что она здесь. Она будто лучик солнца, правда? И так привязалась к тебе, а ты, кажется, к ней... — Стид дотрагивается до его руки кончиками пальцев.
Эд согласно мычит, стараясь сосредоточиться на текущем разговоре, хотя весь его мир сжался до пяти точек, где соприкасаются их пальцы. Кошка, луч солнца, дом.
Стид сжимает его ладонь и тянет ее к своим губам. Эд провожает ее взглядом, а потом наклоняет голову и подается вперед. Стид улыбается и небрежно целует костяшки его пальцев — так, будто каждое нежное касание его губ не подводит Эдварда к тому, чтобы самовоспламениться ровно там, где он лежит.
— Просто похоже, что она должна быть частью этой семьи, — с улыбкой произносит Стид. — Поэтому…
(Семьи? Однозначно, у Эда расплавился мозг. Дело, наверное, в полуденном солнце, иначе как еще объяснить это чувство?)
— …у нее должно быть имя, — продолжает Стид. — Подходящее имя.
Эд моргает, смотрит Стиду в глаза, опять моргает и виновато отводит взгляд.
— Тогда… это будет не самым удачным моментом, чтобы сказать тебе, что… я уже дал ей имя? — Эд издает немного нервный смешок. Им стоило обсудить это раньше, независимо от того, собирались они ее оставить или нет. Но она просто… была. Как будто жила здесь всегда. Он только сейчас осознал, что она стала их частью. Частью его самого.
Стид весело фыркает. Он отпускает руку Эда, чтобы крепче прижать его к себе.
— Любимый, я совершенно не удивлен. Должен был и сам догадаться, учитывая, сколько времени вы проводите вместе. Могу я быть представлен официально?
— Калипсо. — Эд начинает заливаться краской. — Если коротко, то Ипси. Я попробовал несколько имен, и это понравилось ей больше всех.
— И сколько их было, этих имен?
— Два, — признается Эд, и они оба прыскают от смеха, как мальчишки, пойманные на неприличном. Калипсо пользуется моментом, чтобы запрыгнуть к ним в гамак, решив, что больше не хочет оставаться в стороне во время послеобеденных обнимашек, и устраивается на животе Стида, нос к носу с Эдом.
— Спасибо, солнце, — бормочет тот.
— За что? — удивляется Стид.
— За... твою чуткость, наверное. За понимание. Она и правда для меня идеальна. Ну, для нас.
На этот раз согласно мычит уже Стид. Он не уверен, что Эд когда-либо осознает, насколько это естественно — просто любить его, но он потратит весь остаток жизни, чтобы тот понял. А до тех пор будет он наслаждаться каждым моментом, проведенным с ним, а теперь и с Калипсо, в этом гамаке, в саду, обдуваемом теплым морским бризом, там, где они построили свой дом и свою жизнь, вместе.