— Папа…

Голос — робкий, затаённый, незнакомый — мышиным шорохом нарушил тишину и затих в тёмных пыльных углах старой каменной лачуги.

— Это просто сон, — убеждала она, сама в то не веря. — Ты слышишь меня? Проснись…

На миг показалось, будто он отозвался, вспомнил, как звучит голос дочери. Его ослабшее тело дёрнулось, он приоткрыл рот, и сердце Тальвиры дрогнуло в слабой надежде, но…

— Почему вы отвергли его? Почему?!

Его обезумевшие красные глаза, как обычно, смотрели вскользь, не замечая ничего, кроме образов, рождающихся в помутнённом болезнью разуме.

— Кого, папа? — испуганно переспросила молодая данмерка, но ответ был тем же, что и всегда.

— Он — Господин. Скоро он пробудится и очистит нашу землю от иноземных захватчиков, от нечестивых и лживых. А потому он зовёт его… Где мне его искать, чтобы он услышал зов Господина?

— Папа… кого… он зовёт? — Тальвира не сумела прогнать страх, сгустившийся вокруг гамака, на котором лежал отец, вокруг неё, склонившейся над несчастным родителем, вокруг их лачуги и вокруг всего Маар Гана. Поэтому, когда страх уколол её острым осколком пепельной бури, она поджала губы и безуспешно попыталась подавить слёзы.

— Истинный Дом возвышается. День расплаты близок.

Тальвира не нашла в себе решимости спросить о чём-то ещё. Она опустила голову на руки и склонилась ниже, к коленям, к полу, к земле, словно на плечах лежал груз, который она больше не могла нести.

Усталость предательски шептала на ухо, что лучше бы отец заболел какой-нибудь обычной, известной данмерам болезнью, пускай даже неизлечимой. В таком случае она хотя бы понимала, как облегчить его страдания, и была бы готова к его смерти. Но сразивший его недуг не поддавался объяснениям. Тальвира просила помощи в Храме, искала совета у Ташпи Ашибаэль, здешней целительницы, но они только разводили руками и давали успокоительные настойки, от которых отец лишь крепче засыпал и чаще бредил.

Что за страшные сны ему снились? Будет ли и Тальвира видеть их?

За спиной раздался осторожный стук, горько вздохнули петли тяжёлой двери. Данмерка поспешила утереть слёзы, чтобы он не видел её слабости, ведь заранее знала, кто появится на пороге, но он всё равно сумел заметить блеск на её ресницах.

— Тальви…

Он, ловкий и сильный, в два шага оказался рядом и обнял её, прижал к себе так нежно, как, казалось, не был способен данмер, привыкший к тяжести кузнечного молота, к капризам металлов, к неподатливости мехов. В его руках, без сомнения способных защитить её от зла всего мира надёжнее самого прочного хитинового щита, хотелось окончательно сдаться, перестать сражаться с бедой, дать волю слезам. Но Тальвира не умела перекладывать свои проблемы на других, даже самых верных друзей. Поэтому она, проглотив удушающую горечь страха, отстранилась и убрала с щёк прилипшие пряди серебристо-серых волос, казавшихся седыми в болезненном дрожании огонька на фитиле толстой свечи.

— Он поправится, — добавил Альдс, когда она встала с табурета и отошла от гамака. Слова кузнеца прозвучали неуверенно.

Альдс Баро был хорошим другом отца Тальвиры, и теперь она лишний раз убедилась в том, что друзья познаются в беде. Он не бросил товарища, не боялся, что его умопомрачение окажется заразно, и каждый вечер после работы в кузнице приходил к ним в дом, чтобы узнать, нет ли улучшений. С тех пор, как у отца появились первые признаки «сонной лихорадки», как про себя называла болезнь сама Тальвира, прошло уже три дня. И со временем недуг лишь усиливался. Если сначала жуткие пророчества, которые отец изрекал в беспамятстве, были похожи на последствия жара, то теперь Тальвире становилось по-настоящему страшно.

Данмерка унылым взглядом обвела дом. Такое место должно быть стыдно показывать гостям, но у неё попросту не было сил следить за порядком. Очаг не горел, пол оставался не выметен, не пахло свежим хлебом. На её столе замерла швейная работа: ткани и нитки покрывались пылью. Спальный гамак рядом с ним порвался у изголовья, и, если его не подлатать в ближайшее время, разойдётся совсем. Не таким их жилище должен был видеть Альдс. И её тоже — не такой.

Он всегда ей нравился, но Тальвира понимала, что думать о нём как о будущем муже — слишком смело. Альдс был старше на несколько лет и видел в ней лишь дочь друга. К тому же он был ремесленником. Каждый день он безустанно трудился в кузнице Аванпоста, чинил оружие и доспехи для стражи Дома Редоран, торговал с заезжающими в Маар Ган странниками, ответственно выполнял мелкие просьбы обывателей. В городе его уважали, с его мнением считались, старались дружить. Кузнецы в любом данмерском поселении были важными эльфами.

Тальвира была дочерью шахтёра. Он работал в яичной шахте Хайрат-Вассамси, уходил до рассвета и возвращался по темноте, чтобы заработать хотя бы на рисовую муку, которую в Маар Ган завозили с юга, потому что здесь, среди пепельных пустошей Эшленда, мало что удавалось вырастить. Тальвира же помогала Манс Андус, которая держала трактир. Она убиралась, готовила, мыла тарелки, чистила котлы, выполняла другую чёрную работу, к которой госпожа Андус ни за что не посмела бы притронуться. По вечерам Тальвира любила шить, её научила соседка, мутсера Ассирари, но Тальви не умела продавать свои работы, хотя у неё получались красивые рубашки. Обычно она дарила их, и иногда ей взамен приносили еду, что-нибудь полезное для дома или разные милые безделицы, которым она непременно находила место в рукоделии.

Задумавшись, Тальвира замерла в центре помещения, упёршись тусклым взглядом в швейный станок, медленно покрывающийся серой плёнкой. Альдс увидел, куда она смотрит.

— Я тоже сейчас не берусь за новые заказы. Когда на душе тяжело, обязывать себя создавать что-то, будь то меч или одежда, — лишь усугублять ситуацию. Оставь шитьё до лучших времён.

Он, конечно, знал, о чём говорил. Но сравнивать свою сложную и важную работу с забавами Тальвиры было несправедливо.

— Это просто ребячество, — бросила она в ответ и занялась очагом. Нужно было накормить гостя, попробовать дать еду отцу и, возможно, поесть самой.

Тальвира положила несколько дров, разожгла огонь, а глиняная печь, радуясь заботе и хозяйскому вниманию, благодарно стала отдавать тепло, наполняя дом уютом. Воздух быстро прогрелся, Альдс стянул шарф. Тальвира, украдкой поглядывающая на него, быстро отвернулась.

Его шею, ключицы и руки покрывали татуировки, по переносице и скулам тоже зелёными саламандрами ползли тонкие узоры. В левом ухе поблёскивала стеклянная серёжка. Альдс гладко брил щёки, оставляя аккуратную бороду вокруг рта, и виски: его всегда можно было узнать по тёмному ирокезу жёстких волос.

В Тальвире же не было ничего примечательного. Обычная данмерка, не привлекающая к себе внимания. Слишком тощая и угловатая, чтобы быть красивой. И руки у неё не мягкие и ласковые, а грубые от царапин и мозолей. Она не носила украшений, а старое платье уже было стыдливо заплатано в некоторых местах. Поэтому каждый раз, когда она задумывалась об Альдсе, ей приходилось одёргивать себя и ругать.

Но всё это было до болезни отца. Вот уже три дня Тальвире не было никакого дела до своего платья, немытых волос или грязи в доме. И быть красивой для Альдса Баро у неё тоже не было никаких сил.

Тальвира с обыденной простотой домохозяйки занималась стряпнёй, в то время как Альдс, вздыхая, о чём-то тихо говорил со спящим другом. Отец снова крепко заснул. Она, конечно, слышала каждое слово, но её это не касалось.

Закончив с приготовлением ужина, она налила для Альдса полную миску рисового супа и, достав из запасов бутылку мацта, до краёв наполнила кружку пенящимся напитком.

— Всё готово, — сообщила она, зовя его к столу.

Данмер словно не ожидал, что его накормят ужином в этом доме.

— Тальвира, не нужно было… поешь сама, накорми Давраса…

— Ты ведь только из кузницы, даже не перекусил ничего. Садись за стол, не вредничай.

Он усмехнулся, поблагодарил очаровательной скромной улыбкой, и всё же не отказался. Тальвира видела его улыбку уже третий вечер и никак не могла перестать удивляться тому, что взрослые мужчины могут так застенчиво улыбаться.

Она же вернулась к отцу, чтобы попробовать накормить его. Сам он не ел и отказывался от еды, даже когда приходил в себя. Впрочем, в себе он явно не был.

— Сегодня он дважды пытался уйти из дома, — тихо рассказала она Альдсу. Он удивлённо обернулся, но Тальвира на него не смотрела. Она пыталась напоить отца бульоном. — Говорит, что его Господин кого-то ищет и что он должен передать этому кому-то его слова. Всё твердит, что скоро чужеземцы будут изгнаны из Морровинда. Он ведь никогда не питал ненависти к приезжим. Не понимаю, что на него нашло. Может, он и правда диктует чужую волю?..

— А что говорят жрецы?

— Да что они могут сказать? Им, в общем-то, всё равно.

Альдс шумно вздохнул и вновь уткнулся в тарелку.

— Может, будет правильней отпустить его? Пусть идёт ищет того, кто ему нужен.

Альдс был решительно против этой идеи. Он громко поставил на стол кружку с мацтом и снова повернулся к эльфийке.

— Ты с ума сошла? Это опасно и для него, и для окружающих. Я за тебя-то боюсь, когда ты здесь с ним одна…

— Схожу понемногу, — призналась Тальвира. Она специально не захотела услышать его последних слов, будто они её не касались. Альдс не имел в виду ничего такого, просто она, всегда немного влюблённая в него, всё понимала не так.

Он сдавленно извинился:

— Прости. Мне следует быть менее эмоциональным и взять пример с тебя. Восхищаюсь твоей выдержкой.

— Всё хорошо, — заверила она и не стала признаваться, что её спокойствие не означало, что она хорошо держится. Оно означало, что она устала настолько, что страх постепенно сменялся безразличием. — Ты прав, конечно, это я так… На самом деле я думала, что должна поискать лекарство где-то за пределами Маар Гана. Может, поговорить с магами в Альд’руне или, если там не помогут, обратиться за помощью к имперцам. Возможно, они уже сталкивались с подобным недугом у себя в Сиродиле…

Альдс мелодично стучал ложкой по дну глиняной миски, но сейчас звон прекратился. Тальвира оставила попытки накормить отца.

— Правда? Это… Может, это и принесёт результат.

— Лишним не будет. Уж точно лучше, чем сидеть и бездействовать.

Тёмный эльф долго и внимательно смотрел на неё, о чём-то думая. Тальвира спокойно выдерживала эту пытку, забирая грязную посуду и складывая её стопкой в углу, чтобы потом помыть.

— Разве ты когда-нибудь покидала Маар Ган? — наконец спросил он, попав точно в цель. Это и Тальвиру беспокоило.

— Нет. Но я попрошу Дараса доставить нас в Альд'рун на силт-страйдере. Я найду, чем ему заплатить. А в самом городе уже разберусь как-нибудь.

Альдс растерянно переспросил:

— Нас?

— Не могу же я оставить отца здесь одного? К тому же, если удастся найти хорошего целителя, вряд ли получится убедить его приехать в Маар Ган лично. Будет лучше, если он сможет осмотреть отца на месте.

— Как ты собираешься проделать такой путь с… с ним?

— Он ведь не всё время спит. Он может ходить, ориентируется в пространстве. Мне нужно будет лишь направлять его. Не сложнее, чем пасти гуаров.

— Вижу, ты уже всё продумала.

— Я ещё не говорила с погонщиком, не отпрашивалась у Манс… Она наверняка придёт в бешенство, когда узнает, что меня не будет несколько дней.

— Тебя всерьёз беспокоит, что подумает Манс?

— Она разрешает мне у неё работать, — виновато пояснила Тальвира. — Кто ещё возьмёт меня к себе? Если не она, придётся идти в шахту.

Не то чтобы Тальвира плохо относилась к труду шахтёров, в конце концов, её отец был шахтёром, и мать тоже, когда была жива. Но одна лишь мысль о тёмных узких коридорах под землёй приводила её в ужас. Тальвира боялась даже лестницы в подвал трактира Манс Андус и каждый раз, спускаясь туда, дрожала всем телом. Она не могла это контролировать. Иногда ей казалось, что она вообще всего боится. Главная трусиха во всём Маар Гане.

— Только не действуй с горяча, — попросил её Альдс. — Что бы ты ни решила, посоветуйся сначала со мной.

— Конечно, Альдс. И спасибо, что ты так переживаешь. Твоя поддержка очень важна.

Ему было неловко принимать её искренность. Он встал из-за стола, приблизился и снова обнял её. Колючая борода коснулась виска Тальвиры.

— Не сиди до глубокой ночи. Тебе нужно набраться сил, выглядишь совсем измотанной.

Она послушно кивнула, будто выслушала наставление старшего брата, а у самой подкашивались ноги, когда он касался её, и эта слабость появлялась вовсе не из-за усталости.

Кузнец, попрощавшись, ушёл. Тальвира, закончив с грязной посудой, убедилась, что отец крепко спит, и заперла дверь. На всякий случай.

Потом она потушила одинокий огонёк свечи, осторожно легла в свой гамак, стараясь не порвать его ещё больше, и, с головой закутавшись в свалявшееся шерстяное одеяло, сразу уснула.

* * *

Рассвет в Маар Гане занимался осторожно, незаметно, тревожно. Сначала светлело небо, подёрнутое серой дымкой, потом своды Храма окрашивались в бледно-розовый, предвещая начало нового дня. Но восходящего солнца или его нежных утренних лучей здесь не знали: на востоке громоздился склон Красной Горы, заслоняющий собой полмира. Паломники рассказывали о девственном заливе Зафирбель, где утро играючи скользит по волнам и накрывает искрящимся светом, будто холодными брызгами, весь Вварденфелл, и обо всём Побережье Азуры, где Царица Восхода и Заката повелевает началом нового дня и дарит своим подданным самые красивые рассветы. Тальвира никогда не видела, как круглый диск новорождённого солнца поднимается из-за горизонта, но много раз представляла это в своих мечтах. Ей казалось, что в мире нет ничего прекраснее.

Этим утром, когда над Маар Ганом ещё висели синие сумерки, она уже была в Храме и молилась, склонившись подле Магического Камня. Она просила лорда Вивека защитить её так же, как однажды он защитил всех данмеров от гнева Мерунеса Дагона. Этот монолит, в три раза выше маленькой Тальвиры, злой даэдра хотел бросить в тёмных эльфов, но лорд Вивек, начав дразнить несдержанного принца Обливиона, принял удар на себя. Паломники со всего Морровинда стекались сюда, чтобы вознести хвалу Вивеку у подножия этой святыни. Тальвира же молилась здесь каждый день, но не чувствовала на себе благословения бога. Может, Вивек тем самым говорил ей, что она должна сама отыскать в себе силы бороться и так же, как он, бесстрашно, с насмешкой, одолеть свои беды и страхи. Но у Тальвиры не было ни храбрости, ни силы, ни мудрости, чтобы одержать победу в этой битве.

— Она опять там, молится, — почти неразличимо донеслось из-за двери, ведущей во внутренние помещения Храма. Тальвира узнала голос, он принадлежал священнику Салену Рэйвелу. — Бедная девочка.

— Искать заступничества у Альмсиви — это всё, что ей остаётся, — тихо отозвался другой священник, Тралас Рендас. — Я понимаю, как она напугана. Мне и самому тревожно: в окрестностях творится что-то недоброе, и её отец стал первой жертвой этого зла…

Тальвира не хотела подслушивать и, когда разговор только начался, всеми силами пыталась не обращать на него внимания и глубже погрузиться в молитву, но теперь напрягла слух. Данмеры, похоже, замерли за дверью, чтобы не нести сплетни в священный зал Камня.

— Два дня назад охотники убили нескольких животных, которые вели себя странно, не так, как должны. Они выглядели слабыми, болезненными, но при этом ожесточённо рвались убивать. Даже у безобидного самца нетча, совсем недалеко от города, обнаружились признаки агрессии. А вчера мне сообщили о том, что вовсе нельзя подвергнуть здравому объяснению. Со стороны Красной Горы пришёл некто, кого издалека приняли за данмера, однако вскоре стало ясно, что это уже не здравомыслящий, благословлённый Азурой эльф, а мерзкая тварь, зомби. Его кожа была сплошь покрыта полными гнили наростами, местами куски плоти отваливались. Он не говорил ничего внятного, только стонал и жутко хрипел. Он напал первым, и охотники его убили. Через несколько часов к их лагерю подобрался другой монстр, обезображенный ещё сильнее. Ясно, что эти несчастные когда-то были данмерами, но изменились в следствие болезни или чьей-то тёмной магии. Их тела отправили в Альд’рун, правители Дома Редоран должны разобраться в этом. Если твари и дальше будут появляться… Маар Ган не выстоит.

— Ты думаешь, недуг Давраса имеет к этому отношение? Что-то вроде начальной стадии?

Тальвира перестала дышать и закрыла глаза, вжав голову в плечи. Это не могло оказаться правдой.

— Не знаю. Я боюсь, не окажется ли его болезнь губительна для всех нас?

— Шахта ещё работает?

— Да, в ней не обнаружили ничего подозрительного. Может, эта хворь уже давно сидела в нём, но только теперь проснулась. Он необязательно заразился ей извне.

Священники закончили разговор, и дверь в зал открылась. Тальвира ниже склонилась перед Магическим Камнем.

Сначала она тоже думала, что отец подцепил болезнь в шахте, мало ли что там, под землёй, могли обнаружить. Однако другие шахтёры оставались в добром здравии и продолжали работать всё это время, как и прежде. Тогда Тальвира решила, что виной всему песчаная буря, накрывшая окрестности Маар Гана в тот вечер, когда отец возвращался домой. Он задержался, потому шёл один. Тальвира уже тогда предчувствовала недоброе. Когда отец не вернулся в положенный час, она выбежала из дома, как можно плотнее закутавшись в плащ, завязав рот и нос платком, чтобы смешанный с пеплом песок не забился в грудь, и отправилась искать тех, кто работал вместе с ним. Её успокоили, сказали, что он остался, чтобы с чем-то закончить, и сейчас наверняка пережидает непогоду где-нибудь в безопасном месте. Это было похоже на добродушного Давраса. Он никогда не отказывался помочь с чем-то, и если мог что-то сделать — делал. Поэтому Тальвира вернулась к себе и не спала, пока отец не вернулся.

Он пришёл уже после полуночи, уставший, но весёлый, посмеялся над ней, сказал, что она зря переживала. Тальвира видела, что буря застала его в дороге, его старый тонкий платок почти не защищал от пыли, поэтому отец постоянно кашлял и тяжело дышал. Но он, измотанный, сразу же лёг спать, и Тальвира не стала волноваться. Утром он сходит к Ташпи Ашибаэль, и она поможет ему.

Но утром отец не проснулся на рассвете, как обычно. Он спал ещё очень долго, не пошёл в шахту. Когда Тальвире уже нужно было идти в трактир к Манс, она всё же разбудила его и… и услышала первое страшное пророчество.

Поэтому, когда выяснилось, что шахта безопасна, Тальвира начала винить ту песчаную бурю.

— Поднимись, девочка, я дарую тебе благословение Храма.

Тальвира обернулась и увидела над собой Траласа Рендаса. Священник стоял с протянутой рукой и улыбался ей. Он пытался утешить её, внушить уверенность, что всё наладится, но Тальвира уже знала, что это не так. Он и сам в это не верил.

Она встала с колен, уважительно поклонилась и рассказала:

— Мутсера Рендас, я хочу отвезти отца к магам в Альд’рун. Благословите?

Данмеру потребовалась секунда, чтобы обдумать. Тальвира так и замерла перед ним в поклоне, поэтому не видела, какие эмоции отразились на его лице. Однако ей почему-то казалось, что он нахмурился.

— Конечно, Тальвира, — ответил он тем бесстрастным ласковым голосом, каким говорил со всеми паломниками. — Благословлю.

Данмерка почувствовала, как целительная магия Храма наполняет её сердце светом и теплом, придаёт сил, снимает усталость. Но этого было мало. Она всё ещё не чувствовала защиты и помощи Вивека. Бог не хотел делать за неё то, что ей было предписано преодолеть самостоятельно.

Тальвира поблагодарила Траласа Рендаса и поторопилась уйти из Храма. Оказавшись на улице, она посмотрела на восток, в сторону Красной Горы. Оттуда на Эшленд спускались пепельные бури, но вмести с ними никогда не приходили болезни. Если страшные зомби, разговор о которых данмерка подслушала в Храме, тоже приходили оттуда, значило ли это, что сны отца были вещими?

Она провела ладонями по лицу, смахивая сонливость и плохие мысли, и поторопилась к Манс. Следовало приступать к утренней уборке и готовить завтрак для немногочисленных постояльцев.

В этой монотонной рутине прошёл ещё один день. Когда у Тальвиры появлялась свободная минутка, она возвращалась домой, чтобы проведать отца. Один раз ей удалось застать его бодрствующим, но ничего не изменилось: он всё так же говорил ей о Господине и собирался куда-то отправиться. Тальвира забрала его ключ и, уходя, запирала дверь. Пока что этого было достаточно.

Вечером, когда она мыла грязную посуду в подвале трактира, к ней спустилась Манс Андус, а это значило, что в зале никого не осталось — все постояльцы разошли по своим комнатам. Наверное, за окном уже стемнело, и Тальвире следовало бы возвращаться к себе.

— Ты здесь закончила? — спросила владелица грозным, всегда недовольно звучащим голосом.

Тальвира как раз домывала последние тарелки.

— Да, мутсера. Скоро заканчиваю.

— Тогда на сегодня всё.

Манс Андус оставила на столике несколько дрейков, аккуратно сложив их стопочкой — плата за сегодняшнюю работу. Тальвира выпрямилась, убрала мокрой рукой вечно лезущие в глаза волосы и рискнула спросить:

— Мутсера Андус, я хотела бы отправиться с отцом в Альд’рун, может быть, там ему помогут. Вы отпустите меня на несколько дней?

— Да благословят тебя Альмсиви, милая! — неожиданно воскликнула данмерка, эмоционально всплеснув рукам. Она тут же приподняла подол дорогой юбки и маленькими быстрыми шагами подошла ближе.

Тальвира растерялась. Она ожидала, что хозяйка трактира разгневается на неё.

— Уже, мутсера. Утром Тралас Рендас благословил…

Манс мягко улыбнулась, и Тальвира поняла, что её об этом вовсе не спрашивали. Слова про благословение были просто таким оборотом речи.

— Конечно, Тальвира, пусть дорога будет лёгкой. Если тебе нужна в чём-то моя помощь…

Это тоже был оборот речи, поэтому Тальвира вежливо поблагодарила за доброту и отказалась.

Выйдя из трактира, она не сразу пошла по широкой улице к жилым лачугам, а свернула к Аванпосту, расположившемуся прямо перед портом силт-страйдеров. Она редко заходила сюда, но её здесь всё равно знали. В Маар Гане все друг друга знали. Тальвира подошла к двери, ведущей в кузницу, но та оказалась заперта.

— Если ищешь Альдса, то он внизу, — сообщил несущий караул стражник.

Тальвира кивком поблагодарила его и в нерешительности замерла перед ведущей в подземные помещения лестницей. Там, внизу, горело несколько светильников, озаряющих зал, но тьма всё равно была очень густой. Глубоко вдохнув, Тальвира опустила ногу на ступеньку и, держась каменной стены, начала спускаться.

В помещениях Аванпоста была обустроена небольшая комната отдыха, Альдс часто приходил сюда, чтобы вернуть душе спокойствие после долгого и трудного рабочего дня. Однако, когда другие сидели на мягких подушках на полу и тихо переговаривались, пили суджамму и курили в отведённом для этого месте, Альдс сидел в одиночестве, поджав под себя ноги, положив руки на колени и опустив голову. Тальвира уже несколько раз заставала его за медитацией и не смела тревожить. Спустившись, она встала у стены и замерла в терпеливом молчании.

Но в этот вечер он сам нарушил тишину.

— Тальви, это ты? — спросил Альдс, не оборачиваясь и не открывая глаз.

— Как ты догадался?

— Я давно выучил твою походку.

Тальвира всегда ходила почти неслышно, только юбка мягко шуршала. И как Альдс мог узнать её среди десятков других жителей Маар Гана? Наверняка просто угадал.

Он расправил плечи, гордо поднял голову и встал в полный рост. Когда Альдс смотрел на Тальвиру так внимательно и заботливо, ей хотелось куда-нибудь спрятать взгляд и не показывать, что в этот момент её сердце начинает биться быстрее. Она и сейчас полуприкрыла глаза и уставилась в пол.

— Извини, я тебе помешала.

— Ничуть, — опроверг данмер. — Что-то случилось? Я бы сам скоро пришёл к тебе.

— Ты вовсе не обязан приходить ко мне, Альдс. Я лишь зашла сказать, что завтра отправлюсь в Альд’рун. Ты просил предупредить…

Его широкие плечи приподнялись в усталом вздохе.

— Я как раз об этом и думал. Ты целый день не выходишь у меня из головы, я не представляю, как ты справишься там одна.

— Мы ведь вчера обсуждали это.

Он пропустил её неуверенное замечание мимо ушей.

— И кем я буду, если отправлю хрупкую женщину с больным отцом одну так далеко?

— Альд’рун вовсе не далеко, — успела сказать Тальвира и быстро замолчала, запоздало поняв, что на это не требовался ответ. Она всегда воспринимала всё сказанное ей слишком буквально, глупая.

— Что же я за друг такой, а?

Тальвира хотела заверить, что он прекрасный друг, но это снова был не тот случай, когда от неё требовались слова.

— Я много думал и решил, что поеду с тобой, — закончил Альдс. — В Альд’руне у меня есть знакомые. Возможно, они сумеют нам помочь.

Тальвира только сейчас изумлённо посмотрела прямо ему в глаза. Она замотала головой.

— Альдс, ты не должен. Мне неловко отрывать тебя от дел и доставлять тебе столько неудобств. Я справлюсь…

— Нет, я уже всё решил. Одну я тебя не отпущу. Так что завтра выдвигаемся вместе.

Перечить ему Тальвира не могла по разным причинам. Ей бы следовало радоваться, что он решил проделать этот путь вместе с ней, но она чувствовала себя виноватой. Альдс и так очень много для неё делал, а она совсем ничем не могла отплатить ему…

— Хорошо, — сдалась данмерка. — Спасибо тебе. Но я ещё не говорила об этом с Дарасом.

— Оставь это мне, я решу.

Когда он так говорил, Тальвира начинала верить, что всё обязательно будет хорошо. Отцу помогут в Альд’руне, он поправится, снова будет ходить в шахту, а по вечерам рассказывать дочери забавные истории. Иногда их будет навещать Альдс, Тальвира нальёт им мацта, сядет за шитьё с видом, что дела мужчин её не касаются, а сама будет украдкой слушать смех Баро, и на душе снова будет тепло.

Ей так хотелось в это верить…

— Придёшь сегодня на ужин?

Альдс, конечно, не стал отказываться.