Two hundred twenty-two days of light

Will be desired by a night

A moment for the poet's play...

Две с лишним сотни светлых дней

Одной лишь ночи не ценней –

Поэтов время волшебства...

Nightwish, «Sleeping Sun»

Чуя держится за бок, тяжело дышит и одной рукой пытается набрать воды в ковш у храма Сомё-дзи¹, чтобы омыть тело от скверны. Удивительно, что он смог пройти в таком состоянии настолько далеко.

Он бы сказал, что ему просто не повезло, но это было бы ложью. В конце концов Чуя сам выбрал Юан и Ширасэ для себя в качестве оружия, вот и поплатился. Детей на пороге переходного возраста берут лишь глупцы... или безумцы.

Чуя не был глупым или безумным, он просто был добрым. Приютил эти души рядом с собой, дал имена, какое-никакое образование и был предан ими, когда они узнали историю его жизни от какого-то чужого бога.

Тёмные мысли, плохие намерения и сомнения заразили Чую скверной. Он еле выдержал битву за имена с озлобленными подростками, но не сдался и скрылся, когда почувствовал, что миазмы проникают глубже под кожу.

Чуя оставил им свои имена, обрёк их на существование без единого бога, дал им мерзкий шанс стать норами. Возможно, он наказывал так себя, а не их. В конце концов наличие норы унижает больше всего бога, по общепринятому мнению. Это было больно.

Скверна ядовито жалила уже второй день без продыху. Ширасэ и Юан в ярости разыскивают его, ведь понимают, что другие боги и не посмотрят на них, когда на теле есть имя. Они хотят быть у кого-то высшего, кого-то могущественного. Не понимают только, что ни один бог не посмотрит на шинке, что предал старого хозяина. Слухи на небесах расходятся быстро. Глупые дети, что стали лишь инструментом в чужих руках.

Пока что имена, данные Чуей, защищают их от духов, аякаши и других богов, но стоит забрать этот дар, как дети окажутся погребены этим миром. Такое не прощается. Сейчас это дело лишь Чуи. Он бог, а значит любое его решение правильно. Если Ширасэ и Юан попробуют обратиться к другим богам, то могут прогневать все небеса. Или навлечь беду на самого Чую, его особо не любят тут. Чужой среди богов.

Есть вероятность, что скверна через связь имён перекинется и на них, но они справятся, а если нет, то хоть ослабнут достаточно, чтобы поговорить. Да, жестоко, но необходимо. Главное – не довести до превращения в аякаши, а остальное пережить можно.

Накахара подождёт, когда они успокоятся. Возможно, что даже смогут все вместе договориться. Например, они придут, принесут извинения, а Чуя милосердно заберёт их имена. С шипением сизое пятно скверны сошло с предплечья. Или не заберёт. Не им же одним обижаться в конце концов.

Тёмно-синюю юкату эдо-комон² приходится распахнуть, чтобы омыть плечи и грудь. Скверна распространилась сильно, покрывала руки и бока, возможно перешла и на спину, но Чуя был не уверен. Сейчас у него ныло всё тело. Сказать какая именно боль от скверны богу не представлялось возможным.

Другие боги посоветовали бы избавиться от таких неблагодарных шинке, чтобы случайно не отправиться на перерождение, но Чуя не спрашивал чужого мнения. Возможно, он просто устал или ему в целом плевать на всё после этого предательства.

Может и правда лучше умереть и начать всё с чистого листа, но он уже перерождался. Стоит заметить, весьма сомнительное удовольствие, когда ты один и в целом не понимаешь, что происходит.

Чуя перерождался без единого шинке. Хватит. Наперерождался на десять жизней вперёд.

Ночной воздух неприятно холодит чувствительную после скверны кожу, юката безнадёжно испорчена недавним сражением, а обувь была потеряна ещё во время, образно говоря, переговоров. Лучше бы в куртке своей любимой был, но хотелось отпраздновать хоть раз день, когда он встретил тех, кто, в теории, не должен предать. Всё, что могло пойти наперекосяк, пошло. Если у закона подлости есть божество, то оно явно возненавидело его за что-то.

– Ты извращенец? – печальные мысли прерывает чужой насмешливый голос, Чуя вздрагивает и поворачивает голову на звук.

Это был человек. Не неупокоенная душа или возможный кандидат в шинке, а живой человек. Чуя бы сказал, что самый обычный из всех, всего лишь один из толпы. Да только просто человек не в силах увидеть бога. Что-то не так.

– Кто ты? – Чуя решил не обращать внимания на прошлое высказывание, тут вопрос серьёзней встал.

– Тот, кто поймал карлика-извращенца у храма? – хитро щурит карие глаза человек.

Чуя бы сказал, что околдован подобным нахальством, но внезапно до него резко доходит то, что сказал неизвестный парень.

– Кого это ты назвал карликом, шпала?! – взрывается Накахара, поворачиваясь к наглецу лицом и крепче сжимая ковш в руке, потому что никто не имеет право шутить про его рост. Он чёртов бог, рост не имеет значения!

– То есть с извращенцем ты согласен? – смеётся человек и внезапно издаёт странный звук, будто подавился своей улыбкой. – Что это у тебя на спине было? И на боку... Тебя избили? Или ты в драку полез? Почему ты не пошёл в больницу? В криминале замешан?

Человек приближается так быстро, что Чуе остаётся только извернуться, уворачиваясь от чужой ладони, и выставить ковш перед собой, чтобы не допустить ни малейшего касания. Не хватало ещё всех вокруг скверной перезаражать. Тем более человека.

– Стой, – хмурит тонкие брови Чуя, парень останавливается и смотрит выжидающе, будто спрашивает «и что же ты сейчас сделаешь?» – Стой, – повторяет Чуя, чтобы хоть на чём-то сконцентрироваться, боль поползла по позвоночнику. Всё-таки на спину перешла. – Этого нельзя касаться. Кто ты?

– Меня зовут Сюдзи Цусима, – закатывает глаза человек. – И ты уверен, что лучше болтать со мной, чем ехать в больницу? Выглядит не очень. Ты точно не связан с мафией? В любом случае я польщён. Полуголые парни ещё никогда так со мной не флиртовали. Особенно коротышки-мафиози.

– Да как ты!.. – возмущения Чуи оказались прерваны. Цусима коснулся единственного пятна скверны на его запястье, что бог не успел исцелить, и со вскриком одёрнул руку. Чуя возмущённо рыкнул. – Совсем сдурел? Я кому сказал, что этого нельзя касаться? Ты глухой или идиот, придурок?

Чуя хватает чуть выше запястья повреждённую руку человека и тянет на себя, заставляя приблизиться почти вплотную. Бог набирает воду в ковш и осторожно омывает ладонь. Скверна сходит моментально. Чуя облегчённо выдыхает, хоть что-то в этом человеке правильно.

– Что это? – парень не выглядит испуганным, скорее решительным, словно от ответа может зависеть его жизнь. Чуе думается, что когда этот человек серьёзен его и нужно опасаться, но не Накахаре, конечно же.

– Это скверна, – фыркает бог, отпускает человека и щедро льёт воду на своё запястье. – А кто такой ты, что видишь не просто меня, а меня со скверной?

– А ты какая-то важная шишка, мелкий? – вновь самодовольно интересуется Цусима, явно надеясь вывести своего собеседника на эмоцию. Человек буквально нутром чувствовал, что что-то тут не так.

– Я бог, чтоб ты знал, а ты, – Чуя обвиняюще ткнул ковшом в сторону Цусимы, – видеть меня не должен до самой своей смерти. Что ты такое?

– «Я бог, тупое ты создание», – бормочет парень и тут же отскакивает от ковша правосудия, что полетел ему прямо в лоб. – Спокойней, чибик, это же из фильма!

Даже поднятые вверх руки, что символизировали поражение, не умалили праведного гнева Чуи. Закипал он быстро. Остывал, собственно, с той же скоростью.

– Кто ты? – повторил Чуя, на мгновение задумавшись как бы поднять ковш поблагороднее, но его опередил Цусима.

– Видимо, твой помощник, – самодовольно рассмеялся парень, подхватывая ковш с земли. – Ты позволишь мне помочь, «бог»? – неприкрытая насмешка звучала в обращении, но доказывать что-то Чуя не собирался. Он выше этого.

Чуя коротко кивнул и развернулся к новому знакомому спиной. Цусима неуверенно покрутил ковш в руках, зачерпнул воды и спросил дрогнувшим в неуверенности голосом:

– Ты уверен, что это то, что надо?..

– Тебе это помогло, между прочим, – закатил глаза Чуя. – Это освящённая вода. Она всегда помогает при скверне, если не слишком поздно.

– А сейчас не поздно? – после долгого молчания наконец спрашивает Цусима, аккуратно поливая плечи нового знакомого.

– Не поздно, – сказал Чуя, вздох облегчения потонул в шипении исчезающей скверны.

– Наклонись немного, – попросил парень, прикасаясь кончиками холодных пальцев к шее Чуи. – Спасибо, так удобнее… Откуда она вообще берётся эта скверна? И это что эдо-комон? Да ты богач!

– Дурные мысли и поступки, сомнения и неуверенность, – повёл плечами бог, отвечая только на первый вопрос, во втором он не видел смысла. Он прикрыл глаза, чувствуя навалившуюся на плечи усталость. – Если шинке позволяют себе подобное, то через связь страдает бог.

– Неужели ты и правда бог? – интересуется Цусима. Разговаривает он с ним, как с душевнобольным, но это уже даже не раздражает. Кто знает, может сам Чуя бы не поверил в подобное, будь он человеком.

– Бог я, бог, – отмахивается Чуя. – Ты не должен меня видеть. Люди не видят жителей нашего мира. Ты необычный. Кто ты?

– Отвечу, если назовёшь своё божественное имя, коротышка, – по мере излечивания тела Чуи от скверны, Цусима возвращал былую уверенность.

Чуя молчал. Божественное имя всё и испортило ему. Испугать человека или нет, вот в чём вопрос. Цусима помог ему, даже испытывал беспокойство за его жизнь. Стоит хотя бы за это отплатить правдой.

– Сейчас я пытаюсь прославить имя Накахары Чуи, – бог выпрямился накинул синие одежды обратно на плечи и посмотрел на человека через плечо, пропуская во взгляд то самое, что отличало их всех от людей. – Раньше меня знали под именем Арахабаки.

Цусима нахмурился, взгляд его стал задумчивый. Чуя с каким-то мрачным весельем подумал, что тот наверняка сейчас вспоминает школьную программу и кучу экскурсий, что успел посетить за время учёбы. Цусима выглядел лет на двадцать, а значит, что он студент. Может и вспомнит всю грязь истории Чуи лучше него самого.

– Это же тот бог доблести? – озарённо щёлкает пальцами Цусима, Чуя моментально теряет всю напускную серьёзность и строгость.

– Из всей моей кровавой истории ты вспомнил только то, что я являюсь богом доблести? – сомневаясь в ментальном здоровье собеседника, спрашивает Чуя. Он садится на землю возле колодца, чувствуя новый удар боли по телу от связи с шинке. Пока не до нового проявления скверны, но скоро. Постоянно бороться с ней не выйдет, нужно что-то решать… чуть позже, сейчас влажная ткань юкаты не даст распространиться заразе дальше. А пока всем вниманием бога завладел новый знакомый.

– Ещё бог неповиновения, путешественников, а также тот, кто отводил проклятия и невзгоды, – улыбнулся парень, садясь перед Чуей и скрещивая длинные ноги.

Чуя нахмурился. Неужели люди помнят, кем он был раньше?.. или только боги хотят забыть о старых заслугах?

– А про то, что моё имя использовали перед началом войны, ты знаешь?

– Конечно, – самодовольно кивнул человек и задрал нос. – Я между прочим лучший на факультете.

– Исторический?

– Обижаешь, – хихикнул парень, – филологический.

– Ну конечно, – усмехнулся Чуя. – Теперь твоя очередь отвечать на мой вопрос. Что в тебе такого? Почему ты меня видишь?

– Понятия не имею, – незаинтересованно отмахнулся Цусима.

– Что ты тут делаешь ночью? – строго вглядывается в тёмно-карие глаза Чуя, нащупав, наконец, ниточку к разгадке. Его собеседник был полностью в бинтах. Либо избили до полусмерти, либо…

– Хотел с собой покончить, да снова не получилось, – обиженно сморщил нос Цусима.

– Я бы не был так уверен, – Чуя подскакивает на ноги и осматривается. – Где и как ты пытался это сделать?

– Ты чего это всполошился? – вскинул брови Цусима, недоумение явно читалось на его лице.

Чуя несколько долгих мгновений вглядывался в глаза Цусимы и честно ответил:

– Ты умираешь.

– Что?..

Но Чуя уже не слушал, он наконец заметил то, что так сильно раздражало взгляд, то, что отличало Сюдзи Цусиму от обычного человека, то, что было необычным. Бинты. Белоснежные, распутанные на запястьях и уходящие вдаль полупрозрачными лентами. Это была связь души с телом, а не просто повязки.

Обычно связь выглядела как какой-то дополнительный орган. Хвост, звериные уши. Всё, на что способна человеческая фантазия, но чтобы часть одежды или аксессуар стали связью… такого ещё не было. Как же Цусиме дороги эти бинты, раз именно они связывают его с жизнью. Или он уже давно воспринимает их частью себя.

Накахара огляделся по сторонам. Он буквально чувствовал, как время утекало сквозь пальцы. Нужно поспешить, если он хочет спасти этого глупого человека.

– Душа наружу, где ты? Отвечай, – Чуя потряс удивлённого Цусиму за плечо.

– У… у моста, – совсем растерялся Сюдзи. – Стой, если я умираю, то не правильнее ли меня не трогать? У меня же почти получилось!

Чуя раздражённо фыркает и, не слушая более Цусиму, бросается к мосту. Обескураженный человек спешит за богом. У моста и правда обнаруживается спящее тело Сюдзи Цусимы. Его запястья в крови, но ничего непоправимого ещё не случилось. Человек пока жив.

Накахара, не слушая удивлённую речь Цусимы, приподнимает его тело с земли и усаживает, заставляя опираться спиной на перила моста. Кровотечение продолжалось. Вишнёвая кровь пачкала землю и руки. Чуя безжалостно разорвал ткань на рукаве юкаты.

– Снова извращаешься? – не особо заинтересованно спросил Цусима, занятый лишь вхождением в своё тело. Вернуться не получалось. Он просто проходил сквозь спящее тело.

– Тебя, придурка, спасаю, – бросил Чуя, накладывая давящие повязки на руки человека. Синяя ткань мгновенно пропиталась кровью, став ещё темнее, испортив дорогой узор. На первое время хватит, но нужна нормальная помощь.

Накахара похлопал себя по бёдрам, вспомнил, что он не в своих привычных джинсах, выругался сквозь зубы и полез в бежевый плащ Цусимы, которым он укрыл его тело. Телефон обнаружился сразу, хозяин попытался его отобрать, но Чуя безжалостно отвесил ему щелбан и набрал номер.

– Скорая? Здравствуйте, – ровным тоном начал Чуя, отмахиваясь от мешающегося, словно маленький ребёнок, парня. – У храма Сомё-дзи я нашёл тело. Парень лет двадцати, порезаны вены на руках. Жив, но без сознания. Я оказал первую помощь. Поспешите, пожалуйста.

Назвав адрес, Чуя положил трубку. Свой долг он выполнил, можно уходить.

– Почему я не могу вернуться? – хмурит тёмные брови Цусима.

– Потому что тело ослабло, – спокойно пояснил Чуя, дёрнув голым плечом от холода. Переодеться бы, а то без рукава ходить как-то совсем не прельщает. Снова перестарался и оторвал больше, чем надо.

– А без души телу каково? – Цусима рассматривал своё тело так, будто впервые видел, периодически тыкал в щёку и оттягивал веко.

– Тоже не очень, – медленно произнёс Чуя и, заставив Цусиму вздрогнуть, вошёл в его тело.

Цусима издал какой-то нечленораздельный звук, который можно было с лёгкостью принять и за удивление, и за очередное оскорбление на тему роста. Чуя открыл чужие глаза, тёмная радужка окрасилась голубым, тело подчинялось неохотно и всё стремилось вновь заснуть.

– Что ты?.. Как ты?.. Что вообще сейчас произошло? – наконец определился с вопросом парень.

– В бесхозные тела может залезть кто угодно, – зевнул Чуя и подтянул плащ повыше. Прохладно. – Так хоть подпитаю тебя немного, прежде чем тебе окажут помощь.

– Так ты и правда бог, – Цусима запустил руку в волосы и хихикнул. – Никогда бы не подумал, что встречу бога. Хотя на него ты не очень похож. Никогда не думал, что боги такие мелкие, Чуя-чи. Может ты какой бродячий гном?

Чуя бы задохнулся от возмущения, но сил у смертного тела хватило лишь на закатывание глаз. Хоть что-то.

– У меня много вопросов, – между тем заявил Цусима, устраиваясь напротив поудобнее. Глаза его горели интересом, дрожь нетерпения была видна невооружённым взглядом.

– Не думаю, что ответы тебе как-то помогут, – зевнул в воротник Чуя.

– Почему это?

– Ты меня не вспомнишь.

Повисла тишина. Цусима то хмурился, то порывался что-то сказать, но так и не предпринял ничего.

«Наверное, – подумал Чуя, – это звучало пренебрежительно. Для человека, что, судя по всему, не первый раз хочет покончить с собой, это было слишком жестоко. Будто я специально от него отказываюсь или что-то типа того».

– А ты меня запомнишь? – спрашивает Цусима, прожигая внимательными умными глазами насквозь.

У Чуи дыхание перехватило от этого взгляда, а может смертное тело вновь решило подвести временного владельца.

– А хочешь?

– А почему нет? – весело фыркнул человек. – Если я тебя не запомню, то ты будешь помнить меня.

– Жестокий, – усмехнулся Чуя. Ему нравился этот разговор.

– Кто такие шинке? – спрашивает Цусима, поспешно поясняя. – Ты упоминал, что из-за них появляется скверна.

– Оружие богов. Души без имени, прошлого и будущего могут им стать. Таким, как я, нужно просто дать им имя.

– И души становятся настоящим оружием? – привалился плечом к плечу своего тела Цусима, не чувствуя неудобства.

– Да.

– И они должны быть верны своему богу, верно? – настойчиво продолжал парень.

– Должны, – язык еле ворочался, в отдалении зазвучала сирена скорой помощи.

– Почему же твоё оружие предало тебя?

Чуя молчал. Шум от человеческих врачей был всё ближе. Пора прощаться.

Бог выскальзывает из тела Цусимы, улыбается уголком губ растерявшемуся парню, отвечая на его вопрос необычайно спокойно:

– Потому что я предал их первым.

Не рассказал о прошлом, не дал права выбора, считал, что действовать лучше без их ведома. Чуя никогда не нуждался в оружии. Доверие разрушено с обеих сторон.

– Уже уходишь? – Цусима не выглядит напуганным или возмущённым услышанным. У парня взгляд острый, такой, будто он Чую знает уже не одно столетие, будто догадывается какие мысли рождаются в его голове.

– Мне пора, а тебя скоро спасут, – кивает Чуя, поправляя юкату на себе. Нужно выглядеть презентабельнее, ему ещё Ширасэ с Юан отпускать. Сегодня.

– Запомни меня, как Дазая Осаму, – внезапно просит парень.

– Почему это имя? – склоняет голову к плечу Чуя, мимо проносятся врачи, склоняются над смертным телом, что-то кричат и не видят бога и душу рядом с собой.

– А почему не оно? – ухмыляется, сверкая тёмными глазами и откидывая непослушную чёлку назад.

– Я запомню тебя, Дазай, – щурится Чуя, наклоняется к замершему парню, ухмыляется чему-то уж больно торжествующе и толкает в плечо, заставляя войти обратно в тело. – Выживи, а там посмотрим под каким именем я буду помнить тебя, душа наружу.

***

Арахабаки был уникальным богом. Таким, каких ещё не было. Почему именно ему была дарована неконтролируемая сила, понять никто не мог. Арахабаки был единственным богом, что даже без шинке, был способен не только защитить себя, но и уничтожить противника.

Арахабаки боялись. Бог, что на голову превосходит иных богов, внушал здравые опасения. К Чуе не лезли конечно, но игнорирование и молчаливое осуждение тоже было малоприятным. Это не значит, что он был всегда один. Некоторые боги не забывают о долгах.

Чуя забрал имена у Ширасэ и Юан, перед этим хорошенько получив скверной между лопаток. Можно было бы вернуться в какой-нибудь из своих храмов, но он не видел смысла возвращаться во вновь пустой дом. Никого больше не было.

Навестить Бэндзайтэн показалось неплохой идеей, поэтому вскоре Чуя стоял перед Коами-дзиндзя. Небольшой храм в Токио был милым местечком. Тем более сестрица бы точно приняла его… или сказала бы своим шинке позаботиться о нём. Без крыши над головой и заботы точно не останется.

Коами-дзиндзя был общим храмом Бэндзайтэн и Фукурокудзю. Они иногда собирались здесь, чтобы поиграть в шахматы или сёги. Звали и Чую, если могли его найти, но он обычно отказывался или просто исчезал до приглашения.

Накахара знал, что является опасным даже для богов, поэтому предпочитал не рисковать теми немногими, кто относится к нему доброжелательно. Сейчас ситуация иная. Скверна проникла достаточно глубоко в тело, поэтому нужна помощь, а кто как не богиня водоёмов сможет исцелить его?

– Хэй, есть кто? – Чуя постучал костяшками пальцев по стене, никто не откликнулся. – Я вхожу.

Вокруг стояла тишина. Ни шинке, ни богов. Чуя прошёл вперёд. Позади послышался топот маленьких ножек. Чуя резко развернулся, но там никого не было. Накахара напрягся и бросился в сторону, уходя перекатом к стене. Кто-то спрыгнул на то место, где он раньше стоял, и кинулся смазанной алой тенью на бога.

Чуя успел коснуться лба маленькой девочки, она засияла красным и зависла в воздухе, забавно надув пухлые щёчки.

– Так нечестно, Чуя! – воскликнула она.

– Ох, Элис-чан уже поймали, – мягко прозвучал неподалёку знакомый медовый голос, Чуя моментально понял, что пришли по его душу. Элис была лишь отвлекающим манёвром. – Чуя-кун, ты отлично постарался. Твой уворот был невероятен. Пойдём проверим не сломал ли ты себе чего.

Мори Огай мило улыбался змеиной улыбкой, сжимал стальной хваткой локоть Чуи и вёл его в неизвестном направлении, щебеча что-то не слишком довольной Элис, что парила вслед за ними, поддерживаемая силой Накахары.

С Огаем вообще сложилось как-то всё удивительно. Мори предпочитал откликаться именно на это имя, а не на своё божественное Фукурокудзю. Чуя всерьёз опасался, что своим желанием спрятать Арахабаки в прошлом, запустил моду на человеческие имена.

С Мори Чуя познакомился после своего перерождения много лет назад. Его тогда воспитывала Бэндзайтэн – что тоже звалась человеческим именем Коё, – рассказывая, вопреки воле Небес, каким он был раньше. Чуя вышел из-под её покровительства рано, намного раньше, чем должен был. Лет через семь после перерождения.

Элис умирала. Она узнала, главный секрет бога и погибала, утягивая своего господина за собой. Чуя не знает как так получилось, но, сделав Элис норой, приостановил процесс. Тогда они вместе с Огаем провернули просто невероятную в своей наглости авантюру. Они дали ей отвар из травы забвения, обнулили девочку до состояния свободной души, забрав имена, повторили церемонию наречения и та стала Элис.

Тогда Фукурокудзю и стал благосклонным к Чуе. Постоянно его лечил да пытался подобрать шинке, говоря, что не дело богу без оружия ходить. Чуя и сам, как живое оружие, поэтому отказывался от всех предложений. Позже появились Юан и Ширасэ и Коё с Мори вздохнули спокойнее. Всё же наличие шинке значительно облегчало существование богов. Да только получилось всё не так, как хотелось.

– Ты весь в скверне, – недовольно сморщила носик подошедшая Коё.

– Сейчас вылечим, – пообещал Мори, Чуя почувствовал холодок, прошедший по коже.

– Надеюсь, ты изгнал шинке, что так тебя ранили, – строго посмотрела Озаки.

Чуя, что сейчас старательно отбивался и молча доказывал, что в состоянии раздеться сам, замер:

– Да, – отвёл взгляд в сторону Накахара. – Да, изгнал.

– И вылечил их заодно, – фыркнул Огай, уже осведомлённый о церемонии очищения для шинке. – Кто же тебе свои оружия пожертвовал для подобного?

– Я, – покачала головой Коё. – Пообещала как-то на свою голову, он и стребовал долг. Хоть выгнал этих крысят – уже радость. Дети так быстро растут.

С Коё тоже была удивительная история. До своего перерождения Чуя спас её любимую шинке. Ничего особо серьёзного, но та принимала форму неконтролируемого Снежного демона. Что именно Чуя сделал – тайна даже для него самого, но после этого девчонка стала Золотым демоном и контроль больше не теряла. Коё была благодарна и по сей день.

– То, что ты меня воспитала, ещё не значит, что я ребёнок, – фыркнул Чуя и получил полотенце в лицо с опасно-ласковым наставлением заходить в бассейн.

Переход из земного храма в небесный Чуя пропустил, поэтому падение в воду было неожиданным. Мори перебирал склянки с лекарствами, Коё спокойно пила чай, Элис убежала играть сразу, как только опустилась на пол. Кто из них так подло скинул его в бассейн, Чуя так и не узнал.

– Шинке, – твёрдо произнесла Коё, когда уже одетый и вылеченный Чуя сидел перед низким столиком на коленях с видом оплошавшего ученика. – Тебе он нужен. Ведущий – это не просто слово, Чуя.

Накахара отмахнулся от её слов. Ещё одного предательства он не вытерпит.

– Хочешь я тебе Мичизо отдам? – спрашивает Мори. – Или старика Хироцу? Хотя он при прошлом моём перерождении присутствовал… Может не согласиться, – задумался бог.

– Не нужны мне ваши шинке! – взрывается Чуя, стены деревянного строения натужно скрипнули. Накахара медленно выдохнул, чтобы взять себя в руки. Не хватало ещё разрушить чего. – Они ваши. Семья или нечто подобное. Имейте совесть! Приручили, так и оставайтесь с ними до конца.

Насмешка в глазах Мори очень красноречиво показала, что такой реакции он и добивался.

– Тебе нужна семья, Чуя, – решительно ставит пиалу Озаки. – Тем более бог без оружия находится в постоянной опасности.

– Я не в опасности, это другие в опасности, – дёргает наигранно безразлично плечом Чуя.

– Небеса так просто это не оставят, – Огай прикрывает глаза. – Ещё одно перерождение тебе всеми силами Небес устроят, если не по нраву придёшься. Шинке играют роль стоп-крана. Как бы говорят, что контроль ты не потеряешь хотя бы ради них.

– Просто не буду отсвечивать, – хмурится Чуя, прекрасно понимая, что всё бесполезно. – Тем более они мне около сотни лет запрещали иметь шинке.

– Сам же знаешь, что к тебе всегда было особые внимание и отношение. Теперь они осознали необходимость присутствия шинке рядом с тобой. После инцидента пятидесятилетней давности трудно было бы не осознать, – сочувственно качает головой Коё. – Ты уничтожил большую часть Сурибачи, Чуя.

– Они ставили эксперименты на детях и старательно призывали меня, – огрызнулся Чуя. – Если бы была возможность, я бы повторил.

Мори с Коё переглядываются и вздыхают. Наверное, только они знали такого Арахабаки. Справедливого, сочувствующего, живого и абсолютно непонятого.

– Постарайся хотя бы не привлекать внимания и посиди в своём храме, пока небеса не уверятся в твоём благоразумии, – на раздражённый фырк Мори закатил глаза и продолжил, – или можешь пожить у меня.

– Второй раз без воспоминаний и шинке может и не получиться спрятаться, – с лёгким беспокойством во взгляде отметила Коё. – Чудо, что ты попал ко мне тогда…

– Хватит уже, – ворчливо отозвался Чуя. – Я пересижу у себя. Не переживайте, Мори-сан, сестрица.

– Но шинке, Чуя-кун! – забралась к Огаю на колени Элис, сразу хватая чашку чая своего хозяина. – Как же ты без шинке? Без семьи?

Чуя криво усмехнулся, посмотрел на улицу сквозь приоткрытые двери на улицу, где Кёка поливала цветы, и ответил:

– Также, как и всегда.

***

Дазай Осаму злился. Мало того, что его снова спасли, так и искренне все считали, что это он сам внезапно жить захотел, поэтому и вызвал скорую. Бред.

А ещё его ночной собеседник оказался не прав. Дазай смог его запомнить. Правда воспоминания были такими зыбкими, тонкими, что могли истаять в любое мгновение, стоило лишь отвлечься. Поэтому Дазай записывал всё, что только смог уловить сопротивляющимся разумом.

Он точно помнил волосы цвета пожара и глаза небесной синевы. Пришлось несколько страниц любимой тетради исписать только этой информацией.

«Рыжие волосы и голубые глаза».

«Цвет спелого грейпфрута и неоново-синий».

«Нереальные, неземные глаза и огненные волосы средней длины. А какая длина средняя? Уточнить!»

Это было очень тяжело запомнить. Разум упорно сопротивлялся и упрямился, еле вспоминая последние слова незнакомца.

– Он сказал, что запомнит меня, Ода! – восклицает Осаму, опираясь спиной о прохладный надгробный камень. – Ты представляешь? Не Цусиму-меня-фальшивку, а именно меня-меня! Так и сказал: «Дазай, крутой ты парень, запомню тебя».

После попытки самоубийства длительные походы к психотерапевту являлись обязательными, но Дазай не зря считал себя гением. Он смог убедить врача, что ему жизненно необходимо посетить могилу старого друга. Даже сбегать из-под надзора Йосано не понадобилось, та против официального указания ничего сделать не смогла. Да и специальность всё равно не её.

– Он был не человеком, Одасаку, – воодушевлённо продолжал Дазай, – и я им тогда не был. Не могу вспомнить, как это было, но это было, Ода! И раз я назвал ему это своё имя, значит он был интересен мне. Дело за малым. Нужно вспомнить.

Осаму замолчал, подставляя голову ласковому ветру. Иногда ему казалось, что это Одасаку треплет его по волосам, как иногда делал, когда не знал, что именно сейчас нужно сказать другу.

Здесь было хорошо. Дазай бы и рад остаться, да живым не место на кладбище, а умереть он всё не может. Уже много лет не получается.

– Меня всё ещё останавливает Анго. Следит за мной, – доверительно сообщил Дазай Оде. – И он очень обрадовался тому, что звонок был сделан с моего телефона, но мне никто не верит. Не верят, что звонил не я. Это начинает надоедать. Поскорее бы покинуть этот мир.

Может Дазаю только показалось, что листва деревьев зашумела недовольно.

– В любом случае, мне интересно, кем был тот коротышка, – подвёл итог своего рассказа Осаму, замер на секунду и резко дёрнулся в сторону сумки, где лежала тетрадь с описанием незнакомца. – Он не высокий, Ода! Он ниже меня!

Анго поёжился, наблюдая за воодушевлённым Цусимой издалека. Может у друга новый вид грибов был припрятан или ещё какая наркота, но Сакагучи не вмешивался. Он совершил уже достаточно ошибок. Ещё одну Дазай не простит.

Сакуноске Ода тяжело вздохнул. Как идти на перерождение, когда с друзьями сплошные беды творятся? Жаль, что ответа он не знал.

***

Сидеть в замкнутом пространстве собственного храма очень быстро наскучило. Стоит отметить, что Чуя старался не высовываться ровно четыре дня, а потом сорвался и отправился гулять по Киото. Каким-то чудом сев не на тот поезд раза три, а может все десять, он добрался до Йокогамы, пожал плечами и пошёл искать Сурибачи. Памятное место всё же. Хоть и для прошлой его версии, но кто будет придираться к таким мелочам?

Город жил своей жизнью, аякаши шептали что-то, скалились на него и следили множеством глаз за каждым движением бога. Чуя развеял парочку духов одним только загоревшимся силой взглядом.

Сурибачи, или Чаша, как это место называли местные бродяги, практически не изменилась за почти полвека. Как Чуя очнулся без памяти в центре развалин, так и ходит с отрывочными воспоминаниями по городу-призраку. Люди выглядели хуже мертвецов, наблюдали за прохожими пустыми глазами и непонятно было что ещё держит их в этом мире.

Чуя покачал головой. Черта бедности преодолена, тут царит нищета. Бог не в силах помочь им. Чуя развернулся и медленно пошёл обратно, ловко огибая прохожих и незаинтересованно посматривая по сторонам. Вокруг были души. Множество чистых душ, хоть сейчас шинке создавай. Если бы только не одно но…

Чистыми душами преимущественно были дети. А детей себе рисковали брать немногие. Слишком прямые, категоричные, не гибкие… опасные. Идеальное оружие для Небес. Сердце Чуи сжалось при взгляде на мальчишку со странными глазами и наполовину седыми волосами.

– Как твоё имя, пацан? – Чуя присаживается напротив мальчишки на корточки.

– Нет его, – мальчик смотрит хмуро, устало. Должно быть воспоминания о жизни уже покинули его, а понимание нового естества ещё не пришло.

– Хочешь обрести дом? – интересуется Чуя и понимает, что этот ребёнок не для него, зато он точно знает, кто обрадуется чистой душе.

– Хочу.

– Я отведу тебя к богу, что даст тебе имя, – обещает Чуя.

– Бог будет меня любить? – глаза мальчонки наполнены отчаянием, ответ ему чрезвычайно важен, поэтому Чуя не может позволить себя легкомысленно говорить за другого бога.

– Я не знаю, ребёнок, – честно отвечает Накахара. – Давай спросим у него самого.

Мори смотрит на Чую нечитаемым взглядом. Кажется, что Огай хочет либо сам головой о стену побиться, либо Накахару пару раз приложить. Тем не менее бог не отказывается от мальчишки, ведь он уже приглянулся его драгоценной Элис.

– О, потерявший дом и не знающий, куда идти… – начинает Мори. – Дарую тебе новый приют. Моё имя – Фукурокудзю. Имя посмертное да удержит тебя здесь. Имя новое да обратит тебя моим слугой. Дарую тебе имя личное и имя формы. Ты – священное оружие в моих руках. Имя личное – Юмено. Имя формы – Кью.

В руках Огая страшного вида кукла, он приподнимает брови в вежливом удивлении. Мгновение и перед ними снова мальчишка.

– Элис-чан, покажи Юмено-куну его новый дом, – дождавшись, когда дети отойдут подальше, Мори строго посмотрел на Чую. – Я понятия не имею, каким образом ты находишь столь опасные экземпляры, но прошу прекратить.

– Так кукла же просто, – пожимает плечами Накахара и только на инстинктах успевает увернуться от подзатыльника.

– Кукла, что ввергнет в безумие любого. Разум абсолютно любого существа. Опасный ребёнок, – прикрывает глаза Мори. – Я позабочусь о нём.

– Спасибо, – кивает Чуя и в этот раз от подзатыльника увернуться не удаётся. – Ай! За что?!

– Сказано было, чтобы ты сидел дома и не отсвечивал. Если по городу гуляешь, то хоть бы себе шинке нашёл, а не очередного мне приводил, – расслабленно улыбается Мори, мягко разворачивает Чую за плечи и буквально выталкивает в мир людей. – И чтобы без шинке не возвращался.

***

– Так говоришь, – медленно произносит Дазай, не отводя взгляда от куска синей ткани перед ним, – мои руки были перевязаны этим?

– Да, – кивает Акико хмуро. – Я бы очень хотела узнать, где ты сумел достать настолько дорогую ткань? И так бездарно испортить! Ты вообще видел этот узор? На этой части вообще ни одного повторения.

– Это не моё, – Дазай аккуратно взял лоскут в руки. Синий выглядел пыльным за счёт бесчисленного количества точек, что складывались в красивый узор волн. Кажется, раньше это был рукав чертовски дорогого кимоно… До того как оказался испорчен его, Дазая, кровью. – Возможно, того парня, что спас меня.

– Снова за своё, – совсем мрачно отзывается Акико. – Тебе нравится привлекать внимание своими бесчисленными попытками? А если однажды тебя не успеют спасти?

– Я на это и надеюсь, – фыркнул Дазай, вкладывая лоскут в тетрадь на манер закладки. – Звонил не я. Уж ты-то должна это понять.

Конечно же Акико понимала. Дазай действительно жаждал умереть. Он никогда не признавался откуда у него такое желание, но Йосано знала его уже давно, чтобы видеть.

В глубине карих глаз горела жажда найти что-то неведомое обычным людям. Иногда Акико казалось, что Цусима знал, где именно необходимо искать, поэтому так стремился отойти в мир иной. Непонятно было понимал ли Дазай своё стремление или просто шёл на поводу чувств.

Акико помнит момент, когда Сюдзи Цусима стал Дазаем Осаму. Кажется, именно тогда тот и решил умереть. Дазай был увлекающимся человеком, быстро остывающим, и тем удивительнее было видеть, как он горит лишь одной идеей – умереть.

Сюдзи Цусима был умным парнем, любимчиком учителей. Когда ему было лет семнадцать, он решил стать Дазаем Осаму. Пришёл на дополнительные занятия, улыбнулся и сказал, что отныне он больше здесь не появится. Тогда Цусима-будущее-юриспруденции исчез и появился Дазай-будущее-филологии.

Сколько не допытывались до него, но так и не узнали причин таких изменений. Может повлияла гроза в тот день, или низкое атмосферное давление. Дазай так и не раскрыл своих мыслей. Он представлялся Сюдзи Цусимой перед всеми, но более искренне улыбался тем, кому позволял звать себя по псевдониму.

Акико казалось, что Дазаем парень чувствует себя счастливее.

– И кто же звонил тогда? – Дазай неопределённо пожимает плечами, стащив лупу у неё из кармана и рассматривая мир сквозь стекло. – Подобная ткань не может быть у кого попало. Существует не так много мастеров, что могут сделать узор без повторений. Это должен быть бог ткачества, не иначе.

– Бог… – медленно произносит Дазай, откладывая ненужную лупу в сторону, и Акико кажется, что это слово нечто большее, чем фигура речи, словно это ответ на все вопросы, что только может задать Осаму. – Хм… Это так знакомо звучит, – и хихикает, – «я – бог, тупое ты создание».

Йосано лишь качает головой на подобное ребячество. Дазай словно не успел побыть ребёнком и нагоняет теперь.

– Куда ты? – вопрос застал Дазая уже в дверях.

– Прогуляюсь, – подмигивает ей парень и уходит.

Почему-то Акико кажется, что он уходит навсегда.

***

Несколько долгих недель уходит на то, чтобы найти предположительный адрес того мастера, что создал ткань синего кимоно. Дазай поднял практически все имеющиеся у него связи, чтобы найти хоть крошечную зацепку.

Мастер живёт в глубине Токио и о нём мало кто знает, что удивительно. Те, кто могут подобным образом расписывать ткань, в прямом смысле на вес золота. Один мастер даже носит звание «живого национального достояния Японии»³, а этот сидит в безвестности. Странно.

Дазай плутает по улицам города, всеми силами стараясь не забыть, зачем он идёт. Это уже шестая попытка добраться до мастера и каждый раз его что-то отвлекает, и Осаму уходит ни с чем.

Это раздражает. Мир пытается ему помешать найти того, кто так заинтересовал Дазая. Осаму был на девяносто процентов уверен, что тут постарались мистические силы, и на десять, что всему виной новое неудачное повешение.

Вот Дазай отвлекается на что-то, забывает куда идёт и разворачивается, чтобы пойти домой, но трезвон телефона заставил остановиться. Будильник сработал. Один из сотни. Шестая попытка будет удачной, Дазай позаботился об этом.

Добраться до места назначения получается только благодаря феноменальному упрямству Дазая и замечательному изобретению человечества – напоминаниям на телефоне.

В небольшой мастерской был седовласый мужчина, что что-то весьма терпеливо объяснял маленькой светловолосой девочке. Она пристукивала ножкой, хмурила тонкие бровки и обещала пожаловаться некому Ринтаро.

– Здравствуйте? – мужчина и девочка одновременно поворачиваются в его сторону, Дазай чувствует, что что-то не так, но не может понять что именно.

– Добрый день, – кивает ему мужчина, ненавязчиво задвигая девочку себе за спину. – Моё имя Фукудзава Юкичи. Могу чем-то вам помочь?

– Можете, – улыбается лучшей своей улыбкой парень и достаёт из сумки тетрадь, где вместо закладки лежит интересующий его предмет. – Вы не знаете, кто расписал эту ткань?

Фукудзава подходит ближе, надевает очки, тянет руку к лоскуту, но Дазай убирает ткань в сторону резким, практически невидимым движением. Парень извиняюще кривит губы, но не спешит отдавать своё сокровище. Он боится, что если сейчас выпустит лоскут из рук, то снова забудет все те крохи воспоминаний, что так бережно записывает.

Мужчина посмотрел на него как-то больно понимающе и покорно склонился над тканью, рассматривая узор прямо из его рук. Наконец Фукудзава кивнул чему-то своему и поднял на Дазая спокойный взгляд:

– Да, я знаю, кто расписал эту ткань.

– Кто? – поддался вперёд Дазай, но мужчина уже отошёл к кассе, возле которой стояла девочка, с любопытством поглядывающая на него.

– Её расписал я, – отозвался Фукудзава. – Раньше это было рукавом кимоно.

– Вы можете сказать, для кого вы делали это кимоно? – и поспешно добавил, изумляя сам себя. – Это важно.

– Непозволительно раскрывать имена своих клиентов, – отрезал Фукудзава и достал папку подписанную как «Книга Учёта».

Дазаю показалось, что весь мир сейчас рухнул на него. Только глянув на мастера эдо-комон можно было с уверенностью сказать, что тот никогда не отступит от своего решения без веской причины. Сдаваться сейчас, когда он находится так близко к разгадке, было невыносимо.

– Фукудзава-сан, это действительно очень важно. Я должен найти этого человека, – взгляд мастера не меняется, он будто ещё больше уверился в правильности своего решения. – Хотя бы имя!

– Я не собираюсь распространять информацию любого рода о своих клиентах, даже если это просто имя.

Дазай готов не выходить из мастерской ближайшую вечность, если это поможет переубедить упрямца Фукудзаву. Девочка склоняет голову к плечу. Дазай решительно идёт к кассе.

– Я куплю хоть сотню кимоно, но только расскажите мне о нём, – студент решительно ударил по столешнице, задев рукой древнего вида кассу, и чуть не взвыл от боли, но всеми силами постарался удержать невозмутимое выражение лица.

– Зачем тебе братик? – послышался тонкий девичий голосок позади.

Дазай обернулся. Девочка смотрела требовательно, серьёзно так, будто за неправильный ответ лишит его жизни здесь и сейчас.

– Братик? – переспросил Дазай с неприкрытой надеждой в голосе. – Ты его знаешь?

– Элис, – спокойно осадил Фукудзава и девочка обиженно надула губки.

– Пожалуйста, – попросил человек, чувствуя, как отчаяние пробирается внутрь.

– Незачем смертно... – начал было мастер, как на входе зазвенел колокольчик.

– Элис-ча-а-ан, разве можно убегать так далеко? – потянул молодого вида мужчина в белом лабораторном халате. – Мы с Юмено-куном так переживали.

– Глупый Ринтаро, как ты меня тут нашёл? – Элис скрестила ручки на груди, умильно хмурясь.

– Это было очень сложно! – воскликнул мужчина. – Ты молодец, Элис-чан!

Довольно задрав носик, девочка подбежала к, судя по всему, своему опекуну и ухватилась за его рукав. Ткань протестующе затрещала, когда ребёнок повис на ней, но выдержала.

– Фукудзава-доно, добрый день, – улыбается мужчина. – Смотрю, у вас новый клиент.

– Доктор Мори, – кивает мастер. – Это не…

– Ринтаро, он хочет найти братика, – жалобно тянет Элис.

– Кого найти? – растерянно смотрит на девочку Мори.

– Братика, – настойчиво повторяет она и так намекающе смотрит, что на лице мужчины проступает понимание.

– Вы знаете что-то о владельце этого кимоно? – спрашивает Дазай, протянув вперёд лоскут. – Точнее остатков кимоно из этой ткани.

– Надо же, – удивляется Мори. – Да, я знаю владельца.

– Вы скажете, как его найти? – взгляд человека серьёзен, он готов на всё, чтобы найти того, кто его заинтересовал, но по взгляду его собеседника сразу становится понятно, что просто не будет.

По губам доктора скользит хитрая улыбка и то, что он говорит, звучит раскатами грома в маленьком помещении мастера эдо-комон.

– Чтобы его найти, нужно умереть.

***

Боги без оружия практически беспомощны. Если бог попадает в мир людей без шинке, то даже самый захудалый аякаши представляет опасность. Так было у всех, пока не появился Арахабаки.

Чуя плохо помнит, как всё начиналось для него, но он точно может сказать, что желание людей наделило его силой превосходящей обычных богов во много раз. Чуя был единственным, кто мог защитить себя без священного оружия. Невероятная мощь гравитации пугала не только шинке, но и других богов.

Рано или поздно его покидали все. Любой всплеск эмоций мог обернуться катастрофой, что собственно и произошло однажды в Сурибачи.

На самом деле Чуя перерождался несколько раз и каждый раз воспитывался среди людей. Рядом не было ведущего шинке, другие боги надеялись, что человеческое желание ослабло и в этот раз он погибнет. Чуя, словно назло, выживал каждый раз.

Мнение небес на его счёт менялось очень часто. То на собрании решат, что ему нужен шинке для его контроля, то, что лучше обойтись вообще без оружия, чтобы не было лишнего раздражителя перед глазами. Каждый раз Чуя лишь беззвучно рычал от ярости. Он ненавидел контроль, поэтому перестал ходить на собрания.

Эти дни он проводил в Йокогаме. Хотелось гулять среди людей, незримым, неузнанным. Сегодня Чуя решил посетить международный пассажирский терминал Осанбаши Йокогама.

На площадке открывался прекрасный вид, веял прохладный ветер со стороны моря. Аякаши практически не было, словно здесь проблемы людей отступали прочь, мысли очищались, а жизнь казалась немного легче.

Чуя облокотился о перила, смотря вдаль. Наверное, было бы здорово уплыть куда-нибудь, побыть в одиночестве недолго. Чуя слишком любил людей, поэтому уйти надолго он не смог бы.

– Ого, да это же бог-коротышка! – восклицает чей-то весёлый голос неподалёку. – Тебя прям не узнать в современной одежде.

Чуя медленно разворачивается, готовый убивать. Мелкие камешки задрожали под тяжестью его силы, волны стали биться яростнее.

– Ты… – начал было бог, как его с хитрой улыбкой хлопнул по плечу старый знакомый в приветствии и сила как-то незаметно и естественно улеглась. – Дазай? Какого хрена ты, паршивец, снова здесь?!

– Где это здесь, Чуя-чи? – Дазай лукаво прищуривается и пристраивается рядом.

– На границе, идиот! – практически беззлобно, больше по привычке, ругается Накахара, бьёт собеседника в плечо и осматривается, взглядом ища тело этого смертного придурка. – Где ты опять посеял своё тело?

– О, – забавно округлил рот парень, – точно! Я утопиться сюда пришёл, – и полез через перила.

– Стой, придурок! – Чуя схватил человека за шкирку и откинул назад. Он приземлился на спину и недовольно поморщился. – А ну отвечай, где ты сейчас?

– А что мне за это будет? – Дазай поставил локоть на колено, подпёр ладонью щёку и по-особому как-то посмотрел на него.

Щёки Чуи ожёг яростный румянец. Он сжал кулаки так крепко, что ногти до боли впились в ладони. Дазай довольно улыбнулся и просто произнёс:

– Шутка!

– Ты… – зарычал Чуя.

– Я недалеко тут. Только плюхнулся в воду, как выпал из тела, – незаинтересованно пожимает плечами Дазай, махнув перед этим рукой куда-то в сторону, предположительно, показав направление к своему телу.

Чуя срывается с места, схватив человека за ворот бежевого плаща и потащив за собой по земле. Дазай брыкается, в какой-то момент изворачивается и кусает Накахару за руку.

– Ай! – Чуя одёргивает пострадавшую конечность. – Ты больной, что ли?

– Ты слишком непослушный пёсик, – Дазай недовольно потирает шею, но выглядит скорее забавляющимся, чем действительно возмущённым. – Почему ты вдруг решил меня спасти? Да и не тону я.

– Потому что ты больной ублюдок, – рычит Чуя. Он и сам не знает, почему поступает так.

– Богам не пристало так выражаться, Чу-у-у-уя, – тянет Дазай и совершенно его не боится, не чувствует трепета по отношению к высшему существу. Накахара ни от кого подобного не требовал, но именно от этого человека больше всего и возмущало такое неуважение.

– Какого чёрта ты хочешь помереть? – хмурится Чуя, решив, что лучше спокойно поговорить.

Чуя понятия не имел почему так реагирует, почему пытается спасти того, кто спасения, очевидно, не желает. А Дазай лишь нахально ухмыляется во весь рот и смотрит так, будто знает больше и стремится поиграть с богом, словно хочет, чтобы отгадал необычное знание, а тот не понимает.

– Я всего лишь хочу прогуляться с тобой, – обезоруживающе улыбается Дазай.

Чуя чуть не зарычал от злости, непривычного чувства беспомощности и нежелания делать что-то против воли человека.

– Пройдёмся до твоего тела, – бросил Чуя, – а там посмотрим. Веди.

Дазай будто только и ждал подобной отмашки. Он шёл спиной вперёд, легко уворачиваясь от препятствий, улыбался так, будто хотел затмить солнце, нёс всякую чепуху, и в какой-то момент Чуя поймал себя на мысли, что наслаждается разговором.

Бог выслушал не меньше пятидесяти интересных и не очень фактов о крабах, о десяти способах самоубийства с разбором на плюсы и минусы. Чуя, не стыдясь ничего назвал человека идиотом и разбил в пух и прах его аргументы о ядах.

Дазай с восторгом понял, что Чуя в теме разбирается не хуже него и с таким жаром окунулся в дискуссию, что чуть не свалился, когда они дошли до лестницы вниз. Бог успел его поймать за запястье, закатил глаза и велел идти нормально.

– Ты там точно ещё не откинулся? Совсем не торопишься, – Чуя весьма требовательно посмотрел на собеседника.

– А это, – Дазай отмахивается, – я убедился, что не умру ещё примерно час или полтора.

– Только не говори, что ты просто оставил тело на берегу, душа наружу? – бог изящно вскинул бровь, как бы показывая своё вежливое изумление поведением человека.

– А почему нет? – передразнил его элегантный жест Дазай.

– А ты не думал, что тебя могут ограбить, пока ты в таком состоянии? – ухмыльнулся Чуя. – Есть что ценное в карманах?

Дазай нахмурился, медленно на его лице загорались понимание и ужас. Он схватил бога за руку и ломанулся бежать.

– Стой! – Чуя от удивления аж на подошвах проехал пару метров, прежде чем побежать вслед за парнем. – Ты чего? Что там такого ценного?

– Ткань! И тетрадь! Это важно, – Дазай пытался обойти толпу, забыв, что сейчас не совсем материален.

– Куда нам? – Чуя принудительно остановил Дазая, заставив посмотреть на себя. Человек назвал место, но Накахара не знал, где это. – Опознавательный знак хоть какой-нибудь есть? Желательно, большой.

Дазай осмотрелся и уверенно кивнул на виднеющийся у причала лайнер.

– Недалеко от него.

Чуя огляделся, наметил для себя пару маршрутов, кивнул своим мыслям и закинул Осаму себе на плечо, заставив того издать удивлённый возглас и упереться ладонями в его спину, чтобы не разбить нос. Бог прыгнул и воспарил над землёй.

– Ты летишь! – изумление Дазая было таким ярким, живым и восхищённым, что Чуя не мог не улыбнуться довольно. Хорошо, что человек не видел его лица.

– Скорее медленно падаю, – весело фыркнул Накахара, осматриваясь по сторонам с фонарного столба, на котором с лёгкостью балансировал на одной ноге даже со своей беспокойной ношей. – Вроде вижу тебя. Думаю, что только такой идиот, как ты, попытается покончить с собой в таком людном месте.

Бог снова взлетел под облака, будто красуясь. Восхищение Дазая всё же немного (чертовски) льстило. Ещё за пару прыжков они достигли той самой лавочки, на которой был необходимый человек.

Чуя скинул с плеча Дазая на скамейку, совершенно не обратил внимания на его обиженное пыхтение и быстро толкнул его тело так, чтобы оно откинулось назад и ослабило давление удавки на горло.

– Скажи мне, ты идиот? Какой нормальный человек будет душить себя шарфом с помощью скамейки? – Чуя ругался так, как богу ругаться точно не положено, но упрямо рвал мягкую ткань обычным перочинным ножом, потому что узел развязать нервов бы не хватило.

Дазай, этот невозможный человек, привязал один конец шарфа к спинке скамейки, а другой – вокруг шеи и поддался вперёд, выйдя таким образом на границу. Под тяжестью тела шарф сдавил горло, перекрыв дыхательные пути. Так действительно можно было погибнуть, если промедлить.

Дазай чёртов везунчик. То, что тело ещё живо, было каким-то божественным чудом, невероятной удачей и, возможно, кармой. Не то чтобы Чуя верил хоть во что-то из этого в отношении подобного человека.

– Но сработало же! – расслабленно отозвался Дазай, открывая сумку из-под скамейки, с интересом поглядывая на нож в руке Чуи. – Это твоё оружие? Шинке, кажется?

– Нет, это нож. Обычный нож из «Всё за сто йен». Подсказать адрес? – криво усмехнулся, бросая изодранный шарф на колени бессознательного тела.

– Обойдусь, – мило улыбнулся Дазай, проверил своё имущество, посмотрел долгим взглядом на тетрадь и закрыл сумку. – Что ты делаешь?

Чуя даже бровью не повёл на полезшего под руку человека. Бог внимательно ощупывал шею тела этого несносного существа, проверял пульс и поправлял перекосившуюся одежду. Хотелось занять руки, чтобы не треснуть Дазая.

– Зачем ты это делаешь? – нахмурился Чуя.

– Ты же так и не ответил на мои вопросы! – возмущённо взмахнул руками Дазай.

– Так ты их так и не задал! – в тон ему ответил Накахара.

– Так ты сказал, что я тебя забуду, а я не забыл, ха! – гордо вскинул подбородок человек.

– Так ты… Стоп. А ты как меня запомнил вообще? – с видом обманутого ребёнка спросил Чуя.

– Не недооценивай меня, – хитро ухмыльнулся Дазай. – И у меня к тебе много вопросов. С тебя ответы! Уж с этим ты точно должен справиться, Чуя-чи.

У Чуи в тот день появилась новая плохая привычка. Вестись на провокации несносного человека, который отзывался на имя Дазай Осаму.