Натали спала беспокойно, а когда проснулась, то обнаружила себя в какой-то незнакомой постели. Резко села, огляделась — комната тоже была незнакомой: серые шершавые стены, высокий потолок, возле кровати — две тумбочки с обеих сторон… Камин не горел, дров или углей в нём не было, отчего в комнате сделалось прохладно и свежо.

Остальная мебель и дальние уголки словно тонули в тумане, и Натали решила, что это из-за того, что она ещё не до конца проснулась.

Она встала, чуть пошатываясь, и вдруг поняла, что и платье на ней было чужое, из плотного тёмно-зелёного льна с золотистой шнуровкой спереди и шёлковой отделкой на вырезе. Обручальное кольцо на большом пальце правой руки сдавливало его иначе, чуть сильнее, чем привычное; Натали поднесла руку к глазам и убедилась, что кольцо и правда было другим — золотым, тонким, без камней, резьбы и прочих украшений.

Что происходит? Она словно заняла чьё-то место, словно её заставили играть роль другой женщины, хозяйки чужого дома. Хотя, оглянувшись ещё раз, Натали начала смутно осознавать, что в целом это комната напоминала одну из тех, что были в Эори, — не для леди или лорда, конечно, но и не для простой прислуги; челядь жила в отдельном крыле, близко к кухне, отчего там всегда стоял резкий жаркий запах.

И как же она здесь оказалась?

Натали не была в Эори почти два года и, надо сказать, довольно сильно соскучилась по этому замку. Он стал ей родным домом и приютом, и даже жаль было покидать его после смерти Оскара…

Тут же скрипнула внезапно выплывшая из сонного тумана дверь. Натали подалась вперёд, не зная, чего и кого ей ожидать в этом странном месте… и отшатнулась, когда на пороге появился Оскар.

Он не напоминал призрака или восставшего мертвеца и в целом выглядел так, словно войны вовсе не было: волосы гладко зачёсаны и убраны в хвост, синие глаза светятся счастьем, чуть омрачённым лёгкой усталостью; серый, чистый, совсем с иголочки гамбезон отлично сидит на стройной фигуре и радует глаз…

Натали задрожала, но, увидев его улыбку, не выдержала — бросилась к нему, привстала на цыпочки, обняла за шею и прижалась так, словно хотела раствориться в нём, стать его неотделимой частью и больше никогда не терять… Хотя почему «словно»? Она и правда хотела.

Оскар тихо рассмеялся, обвив руками её талию.

— Что-то случилось? — осторожно спросил он.

Тогда Натали робко отстранилась от него и всмотрелась в его лицо, провела пальцами по скуле и щеке… Она с трудом держалась, чтобы не заплакать. Какое-то внутреннее чутьё, подсознание твердило: нужно делать вид, что ничего неожиданного не произошло. Иначе можно вспугнуть эту сказочную мечту.

— Я просто очень рада тебя видеть. — Голос прозвучал на удивление звонко, словно её горло не сдавливали слёзы и остатки страха, что всё это не по-настоящему, что сейчас закончится сказка и начнётся кошмар…

Оскар тем временем начал расстёгивать гамбезон — в комнате было довольно тепло, и Натали, как заворожённая, протянула руку и несмело коснулась ладонью его груди, боясь не почувствовать стук сердца… Но почувствовала даже сквозь ткань белой рубашки.

— Я понимаю, родная, ты скучаешь. — Оскар наклонился и поцеловал Натали в лоб, из-за чего она мелко задрожала. Все опасения, что это призрак, нежить, видение, окончательно растаяли, ибо губы его были тёплыми и мягкими, а поцелуй не превратил её в какую-нибудь ледяную глыбу, как бывало в легендах. — Я поэтому и вырвался сегодня пораньше, — продолжил Оскар, будто бы не замечавший, насколько поражена Натали одним его присутствием. — К тому же леди Кристина обещала отпуск на две седмицы. Съездим в Эдит, Винсент наверняка соскучился.

— Нет! — воскликнула Натали раньше, чем успела обдумать его слова — стоило ей услышать это имя, как ярость заполнила всё её нутро, горячей лавой разлилась по венам, буквально лишая рассудка и воли… Поймав недоуменный взгляд Оскара, она стушевалась — как объяснить свою реакцию?

Но он вдруг пожал плечами и кивнул:

— Если не хочешь, то не поедем. В конце концов, Кристи путешествовать не любит, а одну её я не оставлю.

— Кристи?.. — окончательно растерялась Натали.

Она в очередной раз огляделась — туман в одном из углов комнаты постепенно рассеялся, и она увидела небольшую кроватку, не младенческую колыбель, какая была у Кристалины, а побольше, для ребёнка постарше. На белоснежной кружевной постельке сидела белокурая девочка и играла в куклы; у неё были две тонкие косички и синее платьице, и в целом она была похожа на Кристалину… если бы той был не год, а лет пять.

Увидев Оскара, девочка улыбнулась, спрыгнула к кровати и подбежала к нему — он тут же поднял её на руки, и она заливисто рассмеялась. Натали смотрела на это всё круглыми от изумления глазами, и в груди её кипело варево разнообразных, порой противоречивых чувств: радость и недоверие, испуг и гнев, растерянность и горе… любовь… Любовь к тем людям, которых она видела перед собой, хотя один из них должен быть мёртвым, а вторая выглядела старше, чем есть на самом деле.

— Родная моя, тебе нездоровится? — подал голос Оскар, и Натали не сразу поняла, что обращался он к ней.

Он поставил Кристалину на пол, что-то ей шепнул — она кивнула и послушно вернулась к своим куклам, и тот угол комнаты снова оказался скрыт туманом. Натали ещё силилась что-то разглядеть сквозь него, но так и не смогла. Вспомнив о вопросе Оскара, она покачала головой.

— Нет… немного. — Она сама не знала, что с ней, что на неё нашло. Видимо, и правда болезнь.

— Тогда тем более никуда ехать не надо. Ты тоже устаёшь, я знаю. — Оскар приложил тыльную сторону ладони к её животу, и Натали замерла; догадка кольнула разум — вот почему у неё кружится голова, отчего какой-то странный туман наполняет её комнату! — К тому же в твоём положении лучше оставаться в покое.

Он приобнял её одной рукой, прижимая к своей груди, и Натали с радостью прильнула к нему, боясь упустить хоть секунду, хоть миг возможности побыть с ним рядом.

… Натали спала беспокойно, а когда проснулась и поняла, что всё это было лишь сном, то окончательно утвердилась в своём решении, которое приняла ещё в мужской обители. Того, что ей приснилось, с ей уже никогда не произойдёт, пришла пора отпустить наивные мечты о простом человеческом счастье и избрать цель более здравую и достижимую.

Она уснула в карете, что везла её из монастыря в Айсбург по извилистым лесным трактам. Несмотря на свежий воздух, проникающий в окошки, запахи хвои и влажной земли, Натали слегка мутило, голова кружилась, её то и дело клонило в сон. Её никогда не укачивало, но это всё может быть признаком чего-то другого…

Невольно она приложила руку к животу, где ещё недавно лежала рука Оскара… Да нет, это же был просто сон! Такой прекрасный, счастливый сон, каждую секунду грозящий обернуться кошмаром, и в итоге кошмаром стало пробуждение, возвращение в явь. Сон воплотил все её мечты, в которых Натали боялась себе признаться, в том числе и о втором ребёнке — мальчике, которого она бы назвала Оскаром.

Натали имела неплохой опыт в подобных вещах и могла почувствовать чью-то жизнь внутри себя даже на столь раннем сроке. Прикрыла глаза, подсчитывая дни, и со вздохом (и долей ужаса) поняла, что не ошиблась, а сон хоть в чём-то оказался правдивым.

— Ваша светлость, всё хорошо? — встревожилась сидящая напротив кормилица — Кристалина спала на её руках.

Натали пожала плечами, поправила тёплый синий плащ на плечах… Шпильки, держащие её высокую причёску, кололи голову, и она с ненавистью вытащила их одну за другой, распуская белокурые локоны.

— Не знаю, хорошо или нет. — Она вновь вздохнула и выглянула в окно, отодвинув бежевую шторку. — Я беременна.

***

Весна, холодная, неприветливая, с редчайшими погожими приятными деньками проходила в заботах, тренировках и хлопотах. Генрих быстро, хоть и не без затрат, обновил гарнизону Айсбурга доспехи и вооружение. Пока было не очень понятно, стоит ли набирать ополчение и созывать вассалов — или же сил Айсбурга и Штольца хватит на то, чтобы отразить удар Шингстена… ибо удара пока не было. Хельмут часто отчитывался о положении дел в своих землях: на границах всё было спокойно, но в то же время напряжённо, словно весь феод замер в ожидании нападения. Также он сообщал, что договорился с герцогом Рэйкером, чьи земли граничили с Шингстеном на юго-западе: тот тоже укрепил границы и прочёсывал их в поисках нежелательных гостей.

Возможно, шингстенцы, обнаружив такую защиту, откажутся от своих планов… и придумают нечто более изощрённое, хитрое, ибо ясно как божий день — от своего они не отступятся.

От тревожных мыслей Кристину отвлекали тренировки и проведённое вместе с мужем время: зачастую они и тренировались вместе, и ездили на охоту, и всё-таки свозили детей на ярмарку в Динкштадт — правда, Джеймсу там особо не понравилось, зато Марек был в восторге и признавался, что ничего подобного в Шингстене не видел.

— Ты же понимаешь, что по-хорошему мы должны убить его? — шепнула Кристина Генриху, наблюдая, как мальчик выбирает себе деревянный меч в лавке с игрушками.

«Возможно, никто бы не удивился, если бы ты это сделала, — шепнул жестокий внутренний голос. — В конце концов, ты убила родного дядю…»

— Судя по тому, что написали Хельмут и барон Кархаусен, в Шингстене о его смерти особо жалеть не будут, — вздохнул Генрих.

Конечно, Марека никто убивать не собирался. Да и какой смысл, если теперь он для шингстенцев ничего не значит, а лордом объявлен совсем другой ребёнок, самозванец?

Однако Кристина и Генрих справедливо решили, что при появлении шингстенцев в пределах Бьёльна Марека нужно будет отправить в Штольц, независимо от того, поедут ли туда они сами. Следует хотя бы попробовать убедить шингстенских дворян в том, что их обманули. Кристине не хотелось подвергать жизнь Марека опасности, но его, конечно, в битву никто посылать не будет. И вообще стоит попытаться достичь согласия и компромисса переговорами… Но говорить пока было не с кем.

В тот вечер Кристина вернулась с тренировки поздно; Генрих же ушёл ещё до заката, сославшись на усталость.

— Ты ещё хорош, — смеялась Кристина, поправляя шнуровку на стёганке, — мой отец в сорок три уже почти не упражнялся с мечом. Правда, он до последних дней оставался лучшим фехтовальщиком королевства…

— Посмотрим, каким я буду при смерти, — ухмыльнулся Генрих, бросил меч в ножны и попятился к оружейной.

— Надеюсь, это случится нескоро.

Кристина помнила, что у отца, помимо всего прочего, с возрастом всё чаще болело сердце: за мужем она подобного не наблюдала, хотя его старая рана в ноге, полученная семь лет назад на первой войне с Шингстеном, то и дело давала о себе знать, особенно в ненастные дни. А ненастных дней той весной на их долю выпало немало… Зато Генрих в свободное от тренировок и прочих забот время занимался воспитанием Джеймса, учил его верховой езде, чистописанию и чтению. Не всё давалось мальчику легко, порой невозможно было проверить, усвоил ли он хоть что-то из того, чему его пытались обучить, — он просто не отвечал на вопросы, а ещё быстро утомлялся и легко отвлекался.

А ведь рано или поздно придётся нанимать для сына учителей, и Кристина с Генрихом понимали — мало кто согласится работать с таким особенным ребёнком, даже при удвоенном жаловании. Но пока родители справлялись сами, давая ему всё, что могли. Иногда им помогал Марек, который уже довольно бегло читал и аккуратно писал, хоть и с ошибками — их, впрочем, можно было объяснить шингстенским говором, среди которого мальчик рос первые семь лет своей жизни. И именно благодаря Мареку Джеймс учился общаться и усваивать правила поведения, вольно или невольно наблюдая за старшим другом и беря пример.

Родители старались быть терпимее, не ругать сына за неудачи, а за успехи поощрять больше, чем если бы он был обычным ребёнком.

В тот вечер, вернувшись с тренировки и наскоро приняв ванну, Кристина обнаружила, как Джеймс при свете доброго десятка свечей что-то старательно выводил на пергаменте чёрными чернилами, а Марек внимательно за этим наблюдал. Агнесса спокойно сидела на руках у няни, но в какой-то момент пронзительно закричала и заплакала — так внезапно и громко, что Кристина вздрогнула. Она бросилась к дочери, и вдвоём с Авелиной они кое-как успокоили девочку.

Обернувшись, Кристина увидела, что Джеймс закрыл уши руками и округлил глаза — не плакал, но выглядел испуганным, словно услышал не плачь сестры, к которому, казалось бы, уже должен был привыкнуть, а грохот падающих с горы камней вкупе с громом и звоном стекла. Слава Богу, что рядом оказался Марек.

А вот Авелина на реакцию Джеймса не обратила никакого внимания, занятая исключительно хныкающей Агнессой.

— Видимо, у неё зубки режутся, вот и ревёт, — с тёплой улыбкой объяснила многодетная кормилица.

Но Кристина понимала: Агнессе попросту не хватало материнского тепла. Да и Джеймсу тоже. Она мысленно пообещала себе проводить с детьми больше времени — даже сейчас, в процессе подготовки к войне.

…Генриха в супружеской спальне не оказалось. Когда Кристина бросилась его искать, в коридоре её нагнала запыхавшаяся служанка, Кэси.

— Миледи, к вам гости! — улыбнулась она, откидывая на спину свою русую косу.

— В столь поздний час? — протянула Кристина недоуменно: недавно пробило девять пополудни.

Вместе со служанкой они спустились вниз: видимо, пресловутые гости подъехали к Айсбургу как раз в тот миг, когда Кристина занималась детьми и поэтому разминулась с ними. В небольшом сумрачном зале было довольно людно, хоть и не шумно — слышались тихие голоса, краткие приказы и слова приветствия… Услышав голос мужа, Кристина успокоилась, зато другой, женский, тонкий, её взбудоражил.

— Натали! — воскликнула она и бросилась вперёд, подобрав подол бордового домашнего платья, чтобы не споткнуться и не покатиться кубарем со ступенек.

Они виделись совсем недавно, зимой, в конце саулиса [январь], но всё же сейчас Кристина так была рада её внезапному появлению в Айсбурге, что наплевала на все формальности и, подбежав к Натали, тут же обняла её. Конечно, Натали теперь дворянка, им следовало бы сделать реверанс, назвать друг друга на «вы», по титулу и поприветствовать как следует… Но Кристине этого не хотелось. Да и кто их видит, кроме умилённо улыбающегося Генриха и десятка слуг?

В коридоре ярко горели масляные лампы, и легко было заметить, насколько Натали побледнела и осунулась, какие тёмные круги пролегли под её глазами… Кристину в ответ она обняла слабо, зато оперлась на неё всем телом, будто валилась с ног от усталости. Тем не менее, разорвав объятия, приняла из рук няни свою годовалую дочь — в суете та начала капризничать и хныкать, но, явно привыкшая к утешению материнских объятий, на руках Натали тут же успокоилась и с интересом начала разглядывать Кристину.

Та ей улыбнулась — несколько натянуто, из-за тревоги за подругу, — и спросила:

— Как ты? Где твой муж? — тут же спохватилась и, бросив на Генриха укоряющий взгляд, добавила: — Проходи скорее, я вижу, ты устала.

Впрочем, зря она мысленно упрекнула мужа в нерасторопности: как выяснилось, он велел подготовить комнаты для гостей, как только ему сообщили о визите.

Натали шла довольно медленно, прижав к себе дочь. За ней отправилась лишь пара горничных: остальные слуги удалились в отведённое им крыло, стражу же поместили в казармы. И сколько Кристина ни вглядывалась, нигде не могла разглядеть Винсента. Где же он? Неужели она была права — и ему стало хуже, поэтому он и остался дома? Но как тогда Натали бросила его, больного? И зачем она вообще приехала?

Вопросы роились в голове, и Кристина часто-часто заморгала, чтобы хоть немного разгрузиться. Конечно, она расспросит подругу — сейчас или завтра, как ей будет удобно. Ни к чему неуместное любопытство.

Поговорили они всё-таки утром, перед завтраком, спустя пару часов после рассвета. Натали оставалась в постели, одетая лишь в белую ночную сорочку с длинными рукавами и бордовый шерстяной халат сверху, всё такая же, как вечером, бледная, кажется, ни капли не выспавшаяся, осунувшаяся и несколько растерянная. Несмотря на своё явно не лучшее состояние, она держала на руках Кристалину и то и дело покачивала её, когда девочка просыпалась. Кристина заметила, что Натали не любила доверять свою дочь няням, но в итоге всё-таки она передала её в руки немолодой кормилицы, чтобы спокойно поговорить с подругой и её мужем, не боясь разбудить ребёнка.

— Простите, что я в таком виде, — смутилась Натали, когда кормилица унесла из комнаты вновь заплакавшую Кристалину, — просто неважно себя чувствую, как будто я… истощена…

— Видимо, по большей части нервное истощение, а не обычное, — сочувствующе кивнул Генрих. — Это из-за твоего мужа, верно? Что там с ним?

— Винсент остался в монастыре, — сказала она, — точнее, это я его там оставила… Может, он думает, что я вернусь за ним, но это вряд ли.

— Почему? — встрепенулась Кристина. Видимо, зря она корила себя за то, что не решилась сказать Натали об изменениях, которые заметила в Винсенте. Девушка сама их заметила. И уже приняла меры.

— Если ему станет хуже, чем я смогу помочь? — Натали пожала плечами и невесело усмехнулась. — Да, я знаю травы, лекарь в нашем замке есть, но его телесному здоровью ничто не угрожает, разве что зрение хуже стало. Зато вот здоровье душевное… — Она вздохнула и отвела взгляд, словно смущалась своих догадок.

Кристина, сидевшая напротив кровати на небольшом стуле, наклонилась вперёд и взяла Натали за руку. Она была готова поддержать любое её решение, любой поступок, хотя её идея оставить мужа в монастыре показалась ей несколько… слишком. Впрочем, всех подробностей она ещё не знала, а Натали пока не рассказала. Если её больше тревожит не телесное, а душевное здоровье Винсента, то там наверняка что-то серьёзное.

— Ты разочарована в нём, — понимающе кивнула Кристина.

— Нет… — Натали вновь горько усмехнулась и нервно убрала за ухо светлую прядь.

«Правда, это я сама в нём разочаровалась», — мелькнула мысль. В голове не укладывалось, что тот милый, вежливый, по уши влюблённый юноша мог так поступить со своей женой. Он помог Кристине избавить Джеймса от проклятия, он обещал ей защищать Натали, вечно любить её и сделать всё, чтобы она быстро и безболезненно освоилась как баронесса и хозяйка замка… Ему самому было мало клятв в церкви, на обряде бракосочетания, и он принёс клятвы своей сюзеренке — и нарушил их. И Кристине не верилось. До сих пор не верилось.

— Наоборот, я хочу, чтобы он был счастлив, — продолжила Натали, прервав ход её мыслей. — А он будет счастлив лишь тогда, когда обретёт силы, нужные ему. Он хочет заглядывать в будущее сам, контролировать свои видения, уметь использовать одновременно несколько заклинаний…

Кристина вздрогнула и чуть отпрянула. Когда-то, кажется, она тоже этого хотела… Точнее, до видений будущего ей дела не было, но вот творить сразу два или три заклинания для шестнадцатилетней неё было пределом мечтаний. Со временем она к этому остыла, решив, что хватит с неё бытовой магии — зажечь свечу взглядом, приподнять сундук силой мысли, нарисовать пару защитных рун… Правда, во время войн Кристина жалела, что не освоила боевую магию, но теперь уже, кажется, было поздно.

— У него ничего не получилось, и он начал сходить с ума? — попробовал угадать Генрих.

— Не скажу, что сходить с ума… — вновь отвела взгляд Натали, словно золотистый узор на белом покрывале её интересовал сильнее всего на свете. — Но он сделал свой выбор. Он позволил этим видениям поглотить его и отдал им всего себя — и тело, и душу. Он выбрал магию, а не семью. А я к тому же… — Она кратко взглянула на Генриха, словно стеснялась его присутствия. — Я снова беременна, и уж лучше у моих детей вовсе не будет отца, чем он будет… таким…

В комнате воцарилась тишина. Неяркие утренние лучи постепенно отнимали у полумрака и небольшой изящный туалетный столик, и мягкий ковёр на полу, и большую белую вазу с розовыми узорами в углу: комнату для Натали выбрал Генрих, но именно Кристина велела принести вазу с цветами — уже распустившимися к концу валандиса [апрель] алыми тюльпанами. Теперь по комнате порхал нежный свежий запах влажных лепестков.

Кристине хотелось как-то порадовать Натали, ибо ей было страшно за подругу, и голова раскалывалась от мыслей — как ей помочь? Съездить в монастырь на северо-запад Бьёльна и поговорить с Винсентом? А послушает ли он? Если верить Натали, никакого авторитета, кроме магии, у него не осталось, а Кристина была не очень сильной ведьмой. Может, стены монастыря утихомирят его пыл и желание подчинить себе ту силу, что давно уже не подчиняется людям… Монахи-то вряд ли будут поощрять это желание и сделают всё, чтобы избавить своего подопечного от «богомерзкой» магии.

— Оскар бы никогда так не поступил, — вдруг шепнула Натали, поглядев куда-то вперёд, словно желая увидеть там образ своего первого возлюбленного, чья смерть косвенно подтолкнула её к браку с Винсентом.

— Оставайся здесь, — предложила вдруг Кристина — неожиданно для себя — и крепче сжала пальцы Натали в своих. Они были холодными и чуть дрожали, и ей захотелось обнять подругу хотя бы затем, чтобы просто согреть. — Спокойно родишь своего второго малыша, Кристи тоже найдётся компания, а потом потихоньку придёшь в себя и вернёшься домой… Будешь хозяйкой в своём замке, а Кристи станет твоей наследницей, ты её всему научишь…

— Если вторым ребёнком будет не мальчик, конечно, — добавил Генрих.

Натали покачала головой.

— Я не могу быть хозяйкой в Эдите, — тихо призналась она и всхлипнула. — Меня там никто не воспринимает как хозяйку. Да, я, может, научилась правильно ходить и говорить… — Это было заметно: говорила Натали теперь не по-крестьянски, и нолдийского акцента в её речи почти не слышалось. — Но они знают, кто я, кем я родилась. Слава Богу, не всем известно, что у меня не было отца, что мать меня в подоле принесла… Иначе меня бы попросту разорвали: мало того, что простолюдинка, так ещё и ублюдочная!

Она вдруг рассмеялась — с горечью и отчаянием, и Кристина не выдержала: поднялась со стула, пересела на кровать и прижала Натали к себе. Та крупно дрожала и сжала талию Кристины своими тонкими (но, что ни говори, сильными) руками так, что стало трудно дышать. Но Кристина терпела, понимая, что Натали сейчас гораздо хуже. От сострадания разрывалось сердце, и в него заползало ноющее, ядовитое чувство вины: если бы не тысяча обстоятельств, виновницей которых в той или иной степени была Кристина, Натали бы сейчас так не мучилась… Чем, Господи, чем она заслужила эти испытания? Добрее, чище и светлее человека днём с огнём не сыщешь; в то время как злые, завистливые, бессердечные люди живут себе припеваючи, этот безгрешный ангел никак не может добиться счастья… Да, может, её решение оставить Винсента в монастыре было чересчур резким, но что ещё ей оставалось делать? Ждать, когда муж окончательно сойдёт с ума и станет непредсказуемым и опасным?

— Не говори так о себе, — послышался голос Генриха — он оставался сидеть на стуле, но чуть подался вперёд и погладил Натали по затылку. — За вашим замком сейчас кто-то следит?

— Я попросила Линду Гэрис… — глухо отозвалась Натали. — Это дочь нашего вассала, сира Джареда Гэриса. Она, кажется, единственная из всех подчинённых Винсента, кто не относится ко мне как к… — Она не договорила и вновь уткнулась лицом в грудь Кристины.

— Ну и ещё в замке есть управляющий, экономка, капитан стражи, которые свой хлеб не зря едят, — кивнула Кристина. — Эдит — нолдийский замок, я беру его под свою ответственность, не беспокойся.

— Я ещё вот чего боюсь, — вдруг подала голос Натали, поднимая голову. — Вдруг Джейми узнает, что Эдит сейчас не защищён, и вернётся из изгнания? У него нет законных детей, но наверняка есть бастарды, которых он может попробовать сделать наследниками Эдита в обход Кристалины…

— Я этого не допущу. — Голос Кристины дрогнул от возмущения, в груди стало горячо. — Джейми нарушил вассальную клятву, и как только он вновь окажется в пределах Нолда, то тут же отправится на плаху.

Предоставить своему сюзерену армию — долг любого герцога, графа или барона, а старший брат Винсента отказался это делать два года назад, во время войны Кристины с её дядей Джойсом. И теперь как-то не верилось, что Винсент смог вовремя избавить Эдит от Джейми, воспользовавшись спрятанным завещанием отца, и переманить на свою сторону гвардию и вассалов, чтобы укрепить своё положение. Почему, почему он изменился в худшую сторону? Что за демоны заполонили его сознание?

— Так что ни о чём не волнуйся и оставайся у нас, милая. — Кристина взглянула в затянутые слезами голубые глаза Натали и легко погладила её по щеке. — А когда захочешь вернуться в Эдит, я поеду с тобой и напомню челяди и вассалам, как они должны относиться к своей баронессе. Может, к тому времени и благоверный твой в себя придёт…

— Нет. — Голос Натали вдруг оказался твёрже камня. — Нет, я не захочу вернуться. Никогда. Там мне не место, миледи. — Она окончательно выбралась из объятий Кристины и положила руки себе на колени. — И здесь тоже… Я уже была содержанкой и приживалкой — хватит.

— И что же ты будешь делать? — с тревогой спросила Кристина. — Вернёшься в Нижний город? Одна с двумя детьми?

— Я уйду в монастырь, — просто ответила Натали.