В этом году зима в Нолде выдалась просто чудесная: уже с последних дней месяца лакритиса [ноябрь] с небес падал лёгкий белый снег. Он покрывал тончайшей вуалью дороги и поля, осторожно ложился на густые зелёные ветви елей, крыши домов Нижнего города, путался в волосах и гривах лошадей… Было холодно, но не сильно морозно; сероватые тучки пытались скрыть небо, хоть и не имели особого успеха — солнце всё равно усердно освещало мир, в котором воцарилась зима. Однако жара дневное светило уже дарило немного, и одеваться приходилось тепло, и в замке теперь очаги пылали круглые сутки… Из многочисленных труб, что венчали крыши городских домов, вверх уходили то густые и тёмные, то тонкие и едва заметные столбики дыма.

 Под снегом даже Мёртвая роща казалась ожившей: да, деревья, поражённые каким-то древним тёмным заклинанием, не начали зеленеть, сухая безжизненная земля не превратилась в плодородную, мягкую и чёрную, а серый ковыль не стал густой зелёной травой, пахучей и похожей на перину. Однако даже погибшие деревья под снежным покрывалом выглядели, словно праздничные новогодние ели, и выпавший снег будто бы смыл с мёртвой земли ту кровь, что пролилась здесь семь лет назад… После чего для всего Нолда разверзлись ворота в ад.

 Кристина вышла из храма и невольно зажмурилась — полдень был донельзя солнечным и светлым, а в церкви царил торжественный полумрак, который не рассеивал даже свет свечей. Этот скромный деревянный храм на окраине Нижнего города Кристина любила сильнее, чем огромный замковый собор в Эори — с золочёными куполами, с яркими росписями, огромными статуями и скамейками из красного дерева… Но он не вызвал в ней ни трепета, ни восхищения. Зато здесь, в тишине, среди, дай Бог, десятка людей молиться было проще, а обращения к Господу получались искреннее.

 Сегодня Кристина отправилась в Нижний город по делам благотворительности, которые касались в том числе и этого маленького храма, и задержалась здесь на весь остаток мессы и проповедь священника. Но время шло, ей нужно было возвращаться домой, и, как только затихли последние звуки церковного хора, Кристина вышла на оживлённые улицы города.

 Она поправила свой синий, отороченный песцовым мехом плащ, накинула на голову плотное белое покрывало и быстро натянула кожаные надушенные перчатки. Один из гвардейцев подвёл ей коня, но Кристина отмахнулась — хотела пройти пешком, да и не так уж она устала, чтобы ехать верхом.

 Муж и дети сегодня остались в замке: Джеймс немного простудился (лекарь говорил, что ничего серьёзного, но Кристина всё равно беспокоилась и не забыла сегодня на службе помолиться и за здоровье сына в том числе), Агнесса, видимо, не выспалась и раскапризничалась, поэтому её брать с собой Кристина не стала. А Генрих в целом не любил ходить в церковь, разве что по большим праздникам — а сегодня был обычный будний день, который стоило посвятить работе и заботам. И Кристина со спокойной душой оставила мужа в замке, чтобы он следил за Джеймсом — заболевшего сына одним только нянькам и слугам она доверить не могла.

 Кристина неторопливо шла по городу, чуть приподняв полы тёплого зимнего платья из дорогой шерсти цвета морской волны: ей не хотелось, чтобы подол этого платья начал подметать рассыпанный по дорожке снег и в итоге намок. Изредка позволяла себе кивнуть или улыбнуться кому-то, кто узнал её и окликнул. И хотя многие люди, что встречались на её пути, кланялись ей, она не могла позволить себе одарить своим вниманием каждого.

 И нет, Кристина вовсе не чувствовала себя надменной или зазнавшейся. Она всегда хотела быть ближе к простому народу, но понимала, что не имеет на это права. Они рождены в разных мирах, которые не должны часто соприкасаться, иначе ничего хорошего из этого не выйдет.

 Тонкие изящные башни Эори становились всё ближе, уже легче было разглядеть и гербы на стягах, и зубцы на стенах, и затейливые танцы солнечных бликов на стёклах и витражах… Кристине не терпелось попасть домой, и она ускорила шаг. Она не хотела больше никогда отсюда уезжать, хотя разумно было рассудить, что рано или поздно им с Генрихом придётся хоть ненадолго съездить в Айсбург. Рихард, который управлял Бьёльном и его главным замком в отсутствие старшего брата, конечно, справлялся превосходно, без проблем и нареканий, однако нельзя надолго оставлять аллод без истинных властителей… Вассалы и подданные Генриха могут почувствовать себя брошенными, и Кристина была уверена, что в дни её отлучек в Бьёльн жители Нолда чувствовали себя именно так.

 И сейчас, идя по улицам Нижнего города, она понимала, что права, ощущала, насколько они нуждались в ней и насколько теперь рады её видеть…

 Вернуться в Бьёльн их уже приглашали: баронесса Хельга написала, что Кархаусен почти закончил свои дела в Шингстене, смог создать целый совет регентов и разделить обязанности по управлению землёй между его членами и теперь готов приехать в Штольц, дабы отпраздновать свадьбу. Конечно, Хельга должна была пригласить на церемонию бракосочетания своих сюзеренов, но Кристине и Генриху пришлось мягко отказать: в день получения письма они только-только вернулись в Эори и попросту не могли, бросив всё, повернуть обратно в Бьёльн. Да и новобрачные вряд ли станут ждать их пару-тройку месяцев — именно столько займёт путешествие из Эори в Штольц.

 Зато Кристина уже не чаяла увидеть вместе Винсента и Натали, однако они недавно нагрянули к ней вдвоём, кажется, вполне счастливые и вновь беззаветно любящие друг друга. И не то чтобы это удивляло: Натали всегда была человеком добрым и сострадательным, конечно, мужа-калеку она бы в беде не оставила… Хотелось верить, что подобных ошибок Винсент в жизни больше не совершит.

 Казалось, река жизни наконец-то повернула в мирное русло. Но сколько раз доселе Кристина надеялась, что война закончена навсегда, что никто больше не погибнет в бою, что ни капли крови уже не прольётся из-за чьих-то обид, амбиций и желания мести… И каждый раз эта надежда со звоном разбивалась, осколками раня её посильнее любого меча.

 Но сейчас… сейчас было иначе. Сейчас Кристина ощущала, что на её земли наконец-то пришли мир и покой, и ей искренне, от всего сердца хотелось поверить своему предчувствию.

 Она прошла по улочке Нижнего города, где теснились таверны, поварни и лавки булочников — лёгкие тут же наполнили тысячи аппетитных запахов, и Кристина вспомнила, что не ела со вчерашнего вечера. Запахи свежего хлеба, тушёных овощей, жареного мяса и рыбного супа, подогретого со специями вина и фруктового компота так и манили, однако остановиться, застыть на месте её заставило нечто иное.

 Вывеска таверны, на которой были нарисованы кривоватая виселица и рядом с ней — плаха со всаженным в неё топором… Вывеску, кажется, не обновляли много лет, изображение кое-где стёрлось и полиняло…

 Однако Кристина узнала бы эту вывеску где угодно и в каком угодно состоянии.

 Стража переглядывалась в недоумении, пока она стояла и разглядывала эту вывеску минуту за минутой… Сердце неистово билось в груди, ноги стали будто ватными, и руки затряслись, словно в приступе падучей.

 Кристина не знала, что на неё нашло. Прямо как тогда, семь лет назад, когда она попросту лишилась разума и запустила цепочку событий, которые привели её в этот день, на это место, в это состояние.

 Дрожащими пальцами она сжала грубую ручку, приоткрыла дверь в таверну.

 И вошла в душный сумрак.