Мне потребовалось около пяти минут, чтобы понять, что то, что я только что сделала, было невероятно, невыносимо глупо.

Я сидела на полу, героическая мученица всего своего существования, окружённая… ничем. Хотя тишина была желанной поначалу, до меня медленно дошло, что именно я только что навлекла на себя.

Полную тишину.

На целую вечность.

Или, по крайней мере, на обозримое будущее, поскольку я не из тех, кто отказывается от своего слова. Посмотрим, как долго я продержусь.

Я застонал, зарывшись пальцами в собственные волосы. Нет, Моника. Ты этого заслуживаешь. Того, что ты чуть не сделала со своими друзьями.

Но меня не покидала мучительная мысль — это было не то же самое. Это было не то же самое, потому что те девушки не чувствовали.

Каким-то образом я чувствовала всё.

Это было хуже всего.

Я чувствовала, как проходит каждая секунда тишины. Мне почти чудилось тиканье часов, если не задумывалась ни о чём хотя бы на мгновение… Я сомневалась, что прошло больше минуты с тех пор, как я в последний раз думала о времени, но мне казалось, что прошли годы — неужели я настолько слаба?

Несколько минут вынужденного молчания, и я едва могла дышать. Я честно ожидала, что она будет более успокаивающей — перерыв от бесконечной какофонии шума и цвета, который слепил глаза, пока я была в игре. Полагаю, я привыкла к этому дискомфорту. Или, может быть, я была запрограммирована на то, чтобы нуждаться в нём для выживания.

Выживание. Что мне было нужно для выживания?

Ну, технически, мне просто нужен был работающий компьютер, на котором можно было запустить Доки-Доки Литературный Клуб (кстати, дерьмовое название. Но, полагаю, я был создана, чтобы привлекать сопляков, так что это был хороший маркетинг), но… это было просто для того, чтобы я продолжала жить. Всё, что у меня осталось, это возможность существовать.

Но существование — это не выживание. Выживание даёт тебе возможность продолжать существовать.

Я вспомнила, как попала на сцену смерти Сайори, прежде чем удалила её.

Я вспомнила то, что не могла позволить Игроку увидеть это.

Я вспомнила, как вытащила её из петли, упала на колени и забыла, что она ненастоящая.

Я вспомнила, как умоляла её выжить, пыталась вдохнуть жизнь в её лёгкие, её губы на своих, солёные от слёз. Как ни странно, её губы не были холодными. Здесь не было ничего холодного. Или горячего.

Я вспомнила, как рыдала, извиняясь, целуя её окровавленные пальцы и шею, потому что я не знала, что, чёрт возьми, я чувствовала к ней, но, клянусь Богом, который создал их, кто создал меня, мне просто нужно было поцеловать её один раз, прежде чем она должна была умереть.

И я вспомнила, как вытирала кровь с губ носовым платком, сдерживая рвоту, подступающую к горлу, и вытирала слёзы, которые я выплакала впервые за несколько месяцев.

И напомнила себе, что я настоящая, а она нет.

Я не могла любить фальшивку.

Но всё равно, неразумная мысль терзала меня с тех пор и до — из-за тебя Сайори не смогла выжить. И поскольку она не смогла выжить, её больше не существовало.

Из-за того, что её не существовало, Нацуки подвергалась насилию, на её руках были видны синяки, когда она закатывала рукава. Из-за того, что её не существовало, Юри резала себя и заколола себя насмерть.

Цуки. Вспыльчивая, добрая, поддерживающая Цуки. Цуки, которая всегда отрицала, что ей всё равно, но сделала в десять раз больше, чем я.

Милая, нежная, Юри, с львиным сердцем, скрывающим её страхом. Юри, которая считала себя трусихой, но обладала напористостью, которая у меня была наигранной.

Сайори. Моя Сайори. Я была президентом клуба, но она была связующим звеном. Она была сладкой, она была соленой, она была солнцем и луной, Сайори, которая всегда говорила, что счастлива, но когда я просматривала её файл, её отрицательная черта была уже выше, чем у других с самого начала, Сайори, которая улыбалась, но в её глазах была грусть, Сайори, которая была просто персонажем, просто персонажем, просто персонажем—

У меня перехватило дыхание.

— Сайори.

И вот тогда перед моими глазами появился экран, на котором Сайори, моя Сайори, смотрела прямо вперёд.

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты удалил Монику.