Две недели спустя

Реджина массирует виски и вздыхает, пытаясь понять смысл предложений. Она снова вчитывается и откидывается на спинку стула, прикрыв глаза.

Она уже две недели разбирается с документами, которыми должна заниматься Свон. Несмотря на то, что Эмму выписали еще вчера, она хромает и еще выглядит больной, пришлось дать ей пару выходных, чтобы она пришла в себя по наставлениям врача, но, что удивительно, та рвется работать. Реджина, естественно, ей этого не позволяет, хотя какое дело ей должно быть до болячек Свон? Она могла бы спокойно сама ее погнать работать на все четыре стороны, она бы и мысли не допустила бы о том, что та себя плохо чувствует.

И все же, раз она работает за нее вот уже вторую неделю и даже дает выходные, значит, дело ей все-таки есть. Ее до сих пор волнует то, как Эмма оказалась в этой яме, неужели в городе снова что-то не так?

Реджина устало вздыхает и вызывает секретаршу, чтобы послать ее за новой порцией кофе. Ей нужно срочно взбодриться. И единственная проблема, которая занимает большую часть мыслей, в том, что она совершенно добровольно взяла дополнительную работу, хотя могла ее отдать Дэвиду, ведь он справляется не хуже шерифа. Но посчитала, что лучше сделать все самой, загрузив себя по полной. В документах почти нет ничего сложного и важного, в основном жалобы Сторибрукцев на очередные нелепицы, но, хоть и редко, попадаются предложения построить новые детские площадки, организовать курсы для молодых мам, детские сады и многое другое. Им действительно пора развивать в городе сферу, связанную с материнством, ведь то и дело, каждая захочет продолжать свой род с любимым.

Внезапно дверь открывается, нарушая бесконечный поток мыслей брюнетки громким стуком. Реджина поднимает взгляд и удивляется: в проходе стоит шериф с двумя стаканчиками кофе. Как говорится, легка на помине. Реджина выпрямляет спину, и ее губы трогает дежурная ухмылка.

— Мисс Свон. Какой неприятный сюрприз. — вскидывает бровь, взгляд ее темнеет. Она никак не ожидала, что придет блондинка, точнее даже сказать, что она не хотела ее видеть.

— Кофе принесла, — ей, откровенно говоря, глубоко наплевать, что Реджина смотрит так, словно сейчас убьет, поэтому пожимает плечами и приподнимает бумажный стаканчик, ставя его на край стола.

— Не хочешь прогуляться?

— С Вами?, — вскидывает брови.

— Извольте, Мисс Свон.

— Ну же, соглашайся. Чего тебе стоит эта прогулка? Целыми днями торчишь здесь и разгребаешь кучу бумаг

— Которые разбирать должны Вы. — Мэр смотрит испепеляющим взглядом, но неохотно задумывается о бумагах, к которым не хочется возвращаться. Не хочется возвращаться к нудной работе, от которой голова идет кругом. В горле резко пересыхает, безумное желание выпить воды практически душит, и она встает и подходит к столику, на котором стоит графин с водой и стакан, наполняет его и делает несколько глотков. Когда она ставит стакан обратно, ее немного ведет в сторону. Реджина хватается за столик одной рукой, хмурится. Пространство вокруг плывет то в одну сторону, то в другую. Она прочищает горло:

— Что-то еще? Тогда попрошу Вас выйти из кабинета.

— Реджина..

— Мисс Свон. — не оборачивается, тоном дает понять: лучше не спорить. Постепенно в глазах начинает темнеть, она пытается разглядеть хоть один предмет, но все очертания теряются в темноте, будто кто-то насильно ей закрывает глаза.

Эмма хмурится, видит: что-то не так. Замечает в движениях Мэра какую-то неправильную замедленность, заторможенность.

— Реджина?, — А она уже почти не слышит, что говорит Эмма, так, лишь отдаленный звук, напоминающий бубнеж. Она не чувствует, как медленно падает, как закрываются ее глаза, не чувствует чужих рук, которые так вовремя успевают ее схватить до того, как голова коснется пола. Она больше ничего не чувствует.

А у Эммы адреналин скачет по венам и мысли путаются. Ситуация, которую явно она не ожидала, застает ее врасплох. Эмма теряется, глазами бегает по телу Реджины и задает себе вопрос: что делать дальше? Она рукой тянется в карман, вытаскивает телефон и набирает Голубой Фее. Спустя два гудка, трубку поднимают, и Эмма сбивчиво рассказывает все, что сейчас произошло, и слушает наставления феи.

А после ей остаётся лишь быть рядом и смотреть на спящее тело любимой. Эмма вздыхает, прижимается лбом ко лбу Реджины и не знает, чего хотелось бы больше: чтобы Реджина почувствовала это прикосновение или все-таки нет?

Идет уже десятая минута: она переложила Реджину на диван, сама сидит рядом и наблюдает. Внезапно дверь в ратушу хлопает, и Эмма подскакивает.

— Я тут, — она подходит к Реджине, прося Эмму отойти в сторону. Она проводит руками в воздухе над телом, закрыв глаза, и кладет одну из них на голову Реджине.

— Переутомление. Она за последние несколько дней погружалась в работу, скорее всего даже слишком. Вот нервная система и не выдержала, — говорит спустя минуту и поворачивается к Эмме.

— Ей нужен отдых и забота. Не давай ей делать слишком много дел, пусть отлежится пару тройку дней, проследи за ней. Иначе в следующий раз она простой потерей сознания не отделается.

— Я позвоню Зелине, — кивает и поджимает губы, уставившись в пол.

— Не думаю, что это хорошая идея, у нее наверняка много дел.

Эмма переводит взгляд на собеседницу.

— То есть, Вы предлагаете мне остаться с ней?, — вскидывает бровь.

— Я говорю это прямым текстом, Эмма. Сейчас, кроме тебя, с ней никто побыть не может.

— Я поняла, — вздыхает.

— До свидания, — бросает на выходе. дверь хлопает, оставляя Эмму в тишине.

Реджина будет не в восторге, и это мягко сказано, когда увидит Эмму даже в пяти метрах от своего дома, не говоря уже о том, что ей придется быть в самом помещении.

Немного подумав, она набирает Генри.

— Привет, пацан, — хмурится, прикладывая телефон к уху.

— Будешь помогать мне справляться с твоей мамой?

— А что случилось? Она слишком буйная?, — усмехается в трубку. Эмма улыбается.

— Будет. У нее переутомление, потеряла сознание. Голубая сказала, что Реджину без присмотра теперь оставлять нельзя. Не думаю, что она обрадуется новости, что я должна буду быть рядом

— Нам надо переехать к ней на несколько дней. Так уж точно не дадим ей работать!

— А это не слишком?, — вскидывает брови.

— Неа, в самый раз, — по голосу слышно, что он улыбается. Эмма хмурится. Он совершенно точно что-то задумал.

— Ладно, так и быть, — пожимает плечами.

— Иди сразу к Реджине

— Как скажешь, до встречи!, — и сбрасывает трубку.

Эмма стоит в раздумьях: что же опять задумал этот хитрец? Точно какая-нибудь операция с гениальным названием. Она отбрасывает эти мысли, сейчас есть более важные дела. Ей придется нести Реджину в ее дом. Эмма вздыхает и переводит взгляд на Мэра.

Она подходит к Реджине и легко подхватывает тело на руки, выходит из ратуши и направляется к машине, иногда посматривая на прекрасные черты лица и отвлекаясь от дороги. Уложив ее на задние сидения, Эмма садится за руль и направляется к дому Реджины.

***

***

Реджина открывает глаза и оглядывается. За окном уже наступил вечер, дождь резво бьется в окна, создавая атмосферный шум. Она хмурится.

Что я здесь делаю?, — мысленно задается вопросом, ведь отчетливо помнит, что была в своем кабинете и что к ней зашла… Свон. Реджина приходит в себя, когда слышит задористый смех Генри и кого-то еще. Свон?

Она вскакивает с постели и выбегает на первый этаж, на кухню. Реджина застывает в дверях, где Эмма с Генри устроили большой беспорядок: мука не только на полу и шкафчиках, но еще и на самих виновниках сей проблемы. Они оборачивают головы в сторону явно недобро настроенной Реджины, и в ужасе оглядывают беспорядок, понимая, что сейчас им прилетит за все.

— Мисс Свон? Что вы здесь делаете? — хмурится и сжимает кулаки, готовая запустить в блондинку фаербол.

— И почему вся кухня в муке?!

— Ой., — лишь успела произнести Эмма и пригнуться от огненного шара, который вылетел в открытое окно.

— Реджина., — она пытается успокоить ее, выглядываая из-под столешницы.

— Мам, стой!, — Генри обнимает Реджину. Та застывает от обращения. Слишком неожиданно, слишком больно после долгой разлуки. Она берет себя в руки и дышит глубоко — главное, не подавать эмоций, не подавать эмоций. — шепчет мысленно и сжимает кулаки.

— Тебе нельзя напрягаться. Голубая сказала тебе нужен покой и смотрители

— Со мной все впорядке. Я в помощи не нуждаюсь. — стальной тон. Она сдерживает себя, саму себя не понимает — почему? —, оглядывает кухню и вздыхает.

— Ну вот и как мне это все оттирать?

— Я все сделаю, Реджина, — слегка улыбается, все еще боясь гнева бывшей подруги.

— Генри прав, тебе нельзя напрягаться

— Не Вам это решать, Мисс Свон, — возвращает на нее убийственный взгляд.

— И когда мы перешли на «ты»?

***

— Ну все, спокойной ночи, — шепчет Эмма и улыбается, поглаживая Генри по волосам.

— Спокойной ночи, ма, — укладывается по удобнее. Он слышит, как дверь закрывается, и проваливается в сон.

Эмма вздыхает и спускается на первый этаж. Она заглядывает в гостинную и видит Реджину. Та сидит, поджав ноги под себя, и читает книгу. На кончик носа съезжают очки, которые она деловито поправляет.

— Чего Вам, Мисс Свон? , — не отвлекаясь от книги, задает вопрос и, отпив немного сидра, ставит стакан с глухим стуком.

— Прости за сегодняшнее, — Эмма проходит вглубь комнаты, присаживаясь напротив Реджины. Она лишь на секунду одаряет блондинку взглядом, который явно не говорит ни о чем хорошем.

— Я думала ты даже спишь в деловом, — усмехается, рассматривая одежду Мэра: милая пижама в пастельных тонах, выглядевшая очень теплой, очки, придающие немалую строгость ее взгляду, и теплые тапочки с зайчиком, — все это сочеталось между собой, но совсем не совпадало с видом грозного, всегда собранного и расчетливого мэра.

— Мисс Свон, — снова кидает на нее строгий взгляд.

— Если я дала Вам разрешение здесь остаться, вовсе не по своей воле, прошу заметить, это не значит, что я разрешала поясничать. И мой внешний вид в моем доме, я полагаю, Вас касаться не должен.

— Я имела ввиду совсем не это. Мне наоборот кажется, что это мило и необычно, — пожимает плечами и тепло улыбается.

Реджина с раздражением захлопывает книгу.

— Я думаю, пора спать. Доброй ночи, Мисс Свон, — она встает и, засунув ноги в мягкие тапочки, направляется на второй этаж, в свою комнату. Эмма вздыхает и поджимает губы.

Она следом поднимается, открывает дверь в свою временную комнату и жмурится: белый свет бьет в глаза. Проморгавшись, она оглядывается: белые стены создают неуютную атмосферу, кажется, даже в больнице они выглядят темнее, и такая же белая мебель, кроме черного стула и вставок в шкафу; аккуратно, с точностью до миллиметра, сложенное постельное белье лежит на краю кровати, а точно под ней выглядывает черный ковер.

— чертова перфекционистка, — хмыкает про себя. Она проходит к шкафу и, открыв его, замечает уже привычную сменную одежду для сна и пару полотенец, которые берет с собой и направляется в душ. Освежившись, она идет в комнату и шаркает тапочками по полу, но уже на шаге третьем звук пропадает. Эмма улыбается: Реджину всегда бесило это шарканье. Она заходит в комнату, ложится в кровать, накрываясь теплым одеялом, и глаза закрывает, но сразу уснуть не удается: мысли забивают голову.

Реджина правда так относилась к ней раньше? Если подумать, то их отношения с самой первой встречи изменились до неузнаваемости и в какой-то момент — и даже невозможно предположить, в какой — дошли до дружеских отношений.

Первое время Эмма пыталась заполучить доверие Реджины, пыталась всеми способами, силами, при любой возможности бежала помогать с языком на плечах. Она готова была сделать все по первому зову, только бы на нее обратили внимание, только бы не отвергли и доверились хоть малость. Со временем и внимание пришло, и доверие, и дружба. Они все больше общались, устраивали ночевки и девичники на двоих. Потом их отношения перешли во что-то большее, перешли ту дружескую черту, которая могла сдерживать их в шутках, взглядах, прикосновениях, намеках. Они уже не различали, где шутки, а где намеки на это самое «большее». Обе боялись признаться даже себе в том, что чувствуют друг к другу, но обе пересекали эту черту снова и снова.

А потом обе внезапно поняли, что бесповоротно влюбились. Да так, что навряд ли полюбят кого-то еще также сильно. Они долго думали, наблюдали, анализировали друг за другом… И что в итоге? Реджина призналась, а Эмма промолчала. В самый ответственный момент, в тот момент, когда молчать было нельзя, она ничего не сказала, не ответила взаимностью. Почему? Она сама не знает. Был какой-то ступор, она даже не сразу поняла, верно ли услышала, верно ли поняла свою подругу. Она боялась, что ей на самом деле показалось, что это могла быть шутка, очень жестокая, больная шутка, и промолчала.

Эмма в тысячный раз винит себя, чувствует, как по щекам льются слезы, как сердце больно сжимается, и прикусывает губу до крови, чтобы хоть как-то отрезвить себя. А каково было Реджине? Она думала уже об этом, когда еще была в Нью-Йорке. Больно. Ужасно, жутко больно. Она не представляет, да и боится собственно, как сильно Реджина сдерживала себя в тот момент. Она могла сделать что угодно с Эммой, но не сделала ничего. Она просто ушла, скрылась от боли, от чувств, от Эммы, от себя. Ей настолько было больно, что пришлось пойти на крайние меры: выпить зелье, забыть обо всем, что было хоть как-то связанно с Эммой. Всё, кроме ненависти.

И Эмма понимает ее. Она полностью с ней согласна теперь, ведь с самого начала она пришла в ярость от осознания того, что сделала Реджина. Было тяжело, больно, но подруга сделала все правильно, на самом деле. Поступок Эммы, а значит и сама она, заслуживает ненависти.

Эмма зевает. Она выдохлась за сегодня: слишком много эмоций, чувств, слишком много размышлений и догадок. Этот день был действительно насыщенным. Может быть, это только начало? Она снова зевает.

Наконец, мысли постепенно утихают, а Эмма погружается в сон.