***
Стилист аккуратно затягивает черную бабочку на шее юноши, а затем невесомо разглаживает белую ткань смокинга, словно там может что-то помяться.
Высокий рыжий омега отходит чуть назад, чтобы окинуть взглядом проделанную собственноручно работу. Идиотский фиолетовый шарф на его плечах так и желал скользнуть вниз, упасть, но хозяин не дает вещице сбежать — образ испортится!
— Ах, бутоньерку забыли! — взвизгивает противным голосом стилист и помощник тут же протягивает забытый предмет, что лежал на соседнем столе. — Ну, вот! Совсем другой вид! Смотри!
Грубо взяв за тонкую ладонь, рыжеволосый поворачивает жениха к огромному зеркалу, по бокам которого мерцало множество мелких и ярких ламп, что заставляли любого сначала сощуриться, а затем предательски взмокнуть глаза. И то ли это было из-за холодного белого света, то ли из-за переизбытка чувств в самый важный день каждого человека, но каждый из стоящих когда-либо на этом месте обязательно испортит макияж, который визажисты потом исправляют.
Но не Тео.
Взгляд отведен в сторону. Казалось, он смотрит на фотографии счастливых пар, что висели на стенке салона и были своего рода отзывами, а на деле — в пустоту. Ресницы опущены, потому режущий свет никак не влиял на омегу. Да и в принципе ему было все равно.
Все утро его крутят на этом мини-подиуме, то и дело меняя костюмы и поправляя прическу, хотя что там исправлять? Волосы, зализанные лаком назад, стали уже деревянными, а некогда каштановый цвет казался черным, но профессионалы продолжали войну с вьющимися локонами Вьена, что норовили вылезти из ровного ряда прядей…
Оставили бы уже эти несчастные пару волосинок, но нет! Педанты.
— Вы бы хоть улыбнулись, жених, — измучено бросает рыжий омега, имя которого Тео даже не собирался запоминать, — словно не свадьба, а похороны! — подытоживает он, фыркнув, отчего скользкий шелковый шарф все же падает с его плеч.
Мальчишка чуть выдыхает кислород в призрачной попытке засмеяться с открывшегося вида, но даже это не помогает хоть немного расслабиться.
— Так и есть, — монотонно начал Вьен, — это мои похороны.
— Ну что же вы так?! Что вы такое говорите? — нарочито начал кудахтать рыжий, хотя в этом не было никакого смысла.
Ах, милый, знай ты что произошло, не смел бы даже пикнуть!.. Взгляда, полного сочувствия, вполне бы хватило.
Но сам же Тео чувство жалости к себе не испытывал. Точнее, он вообще ничего не испытывал. Предложи ему сейчас пулю — он бы согласился. С радостью бы согласился! О-о-о, сейчас только смерть принесет ему покой.
Взмахом обеих рук, жених заставил замереть помощников, что были позади него и мучились с его укладкой. Белые лаковые оксфорды, что были натерты до блеска, начали плавно спускаться по низким ступенькам, коих от силы было три.
Тео шел к окну в безмолвной тишине.
Тяжесть спертого воздуха душила его так же, как дешевый феромон (или то был парфюм?) этого бесящего стилиста. Заебало. Нужен глоток свежего воздуха или голове поможет только дурка.
Створки растворились, и поток по осенне освежающего ветра хлынул в небольшую студию.
Бриз Средиземного моря ласкал очерствевшее на эмоции лицо юноши, даря ему немыслимое наслаждение. Уголки губ дрогнули, расплываясь в улыбке.
Точно, сегодня же свадьба! Это событие, о котором грезил Тео с первого дня знакомства с ним. И сегодня она состоится. Но не здесь, не на земле.
Вьен поднял карие глаза навстречу голубому небу, продолжая криво улыбаться.
13 октября Тео Вьен и Филипп Фостер связали друг друга узами небесного брака.
***
— Ты лжешь.
— Вот, смотри.
Смуглые пальцы быстро печатают в поисковике смартфона нужные новости. Долго ждать не потребовалось — сеть нашла информацию за доли секунд. И, повернув экран к омеге, Давид включил запись.
— … К другим новостям. Сегодня утром двадцать четвертого мая авария на трассе Д559 Ла-Сьота—Марсель. Перевернулась машина действующего капитана полиции — Филиппа Фостера. Черная иномарка двигалась на высокой скорости, что привело к столкновению двух машин на перекрестке. Полицейский получил травмы, несовместимые с жизнью, соболезнуем всем родным и близким. Второй водитель не пострадал. Это были все новости к этому часу…
Потребовалось несколько минут, чтобы Тео переварил информацию, услышанную в динамике и увиденную на экране телефона.
— Он жив, — зашипел омега, борясь с приступом ярости с одновременным отчаянием.
— Как? — выдыхает альфа, прежде чем показать фотографии с места трагедии. — Машина всмятку, а после – сгорела дотла.
Черный мерседес лежит перевернутый намного дальше придорожного кювета. Отлетела машина на славу, однако. И везде огонь. Пламя настолько сильное, что это уже не транспорт — это уголь. Репортеры успели сфотографировать лишь пепел.
— Я чувствую, что он жив, — шмыгает носом мальчишка, выплескивая всю ярость через слезы, — тела в машине нет!
— Тео, если машину настолько разъело, то что будет с телом? Быстрее металла же…
Но Маре́ не успел закончить, так как его прервал в подушку отчаянный рев, мешавшийся с солеными слезами.
С такими же солеными, как воздух у моря в тот день:
— Мы в Ла-Сьоте, Тео, — продолжая курить, испуская пар, мужчина нагнулся, так же держась за крышу, и заглянул во внутрь. Улыбка не сходила с его лица, пока он смотрел на изумленное лицо пассажира, что полулежал на широком заднем сидении. — Ну что, выспался?
«Лучше бы не просыпался.»
***
— Все складывается наилучшем образом, не находишь?
Томас готовил незамысловатый завтрак в виде омлета, пребывая в наилучшем расположении духа. В сковородке кипело, шипело, пока он мешал субстанцию лопаткой, одновременно закидывая туда специи, пока яйца не успели схватиться с теплом.
— И щенок при тебе, и мужа выцепил, — а после альфа громко усмехнулся, — я поражаюсь твоей удаче!
Тео сидел за трапезным столом молча, устремив взгляд в одну точку. Глаза были опухшие, губы — искусанные, костяшки — разбитые.
Прошла всего лишь ночь после разговора с Давидом. Прошла всего лишь ночь с начала траура.
Поэтому Вьен не то, что отвечать — он не хотел вообще кого-либо видеть.
Холл же, казалось, совсем этого не замечал. То ли ему настолько плевать, то ли мозги проело радостной мыслью о помолвке. Пристроил мальца, ура! А что? Пассию выбрал он, да еще какую! Верный, услужливый, падкий на деньги… Точнее добрый, заботливый, чувственный, красивый, а главное — бесплодный!
— Ребенка записать на себя согласился, не альфа, а мечта, — продолжает старший, — содержать вас будет. Свою семью не смог создать, так хоть с тобой будет шанс.
— К черту.
— Что? — не отвлекаясь от готовки, крикнул сквозь шипящий шум Томас. — А, молоко-то забыл! Во дурак!
И, потянувшись к тяжелой белой дверце, заметил боковым зрением странное телодвижение младшего.
— Убить меня решил? Да, я бы тоже себя убил, — а после развернулся с лопаткой и бутылкой молока в руках, чтобы дать надуманный отпор.
Но вместо отпора все вывалилось из рук с глухим ударом о поверхность.
Черные глаза встретились с постепенно гаснущими карими. Из губы текла тонкая и одинокая дорожка крови. Ранка была нанесена намеренно, чтобы сдержаться, чтобы заглушить какой-либо звук. А ниже — лезвие и руки в кровь.
Здесь уж точно не костяшками бились о тяжелые двери, чтобы забыться — здесь кромсали запястья, чтобы убиться.
Томас выхватывает и откидывает в сторону точеный предмет, оставляя на себе пару случайных порезов на ладони и пачкаясь в чужой крови.
Пока омега в сознании, альфа хватает одной рукой брата за волосы, притягивая к себе и сжимая лицо второй раненой рукой, отчего красные пятна отпечатались на чужих щеках, как масло на холсте.
— Слушай сюда, щенок, пока не отключился, — грозный оскал не имел никакого эффекта на младшего, но сдерживаться он больше не мог, — своя жизнь не дорога, так хотя бы о ребенке подумай. Плевать, да, что от Фостера? Ведь, кроме этого, ничего не осталось… Тогда дерзай.
В глазах снова начала собираться влага, но затем, тяжело моргнув, она испарилась, словно сейчас Тео находился в пустыне.
— Условие.
— Что? — пальцы ослабили хватку на лице.
— У меня есть условие… Я выйду замуж за Давида. Но для этого мы переедем в Марсель и останемся там.
Хмыкнув, альфа произнес короткое:
— Договорились.
***
Отъезд в родной город произошел, на удивление, быстро. Но так же быстро была и назначена дата церемонии.
Месяц — и за большие деньги ты уже не холостой альфа, а счастливый жених.
Месяц — и за большие деньги ты специалист в одной из самых лучших больниц Франции.
Месяц — и за большие деньги у новоиспеченной пары впечатляющий коттедж.
Да, омега действительно переехал к м… Маре́. Мужем пока язык не поворачивается его называть.
Домик, что устроил им Томас, до ужаса походил на гнездышко Фостера. Даже в том же поселке, черт побери! Но спать в одной комнате Тео наотрез отказался. А Давид и не против. Мол, дело твое, со временем передумаешь.
И, возможно, в этом есть доля правды.
Всю жизнь горевать не получится. Время не лечит, но траур закончится. Раны затянутся, хоть и будут ныть. А жизнь продолжается.
Жить ради…
— Тео, пора!
В салон влетает запыхавшийся старший брат, после чего рыжий омега подпрыгивает на месте от неожиданности. Капельки пота выделялись на слегка покрасневшей коже, но поток ветра их легко сдул, давая Томасу облегчение.
— Чего окно открыл? — продолжал тупиться в пороге альфа, переводя дыхание. — Снова за старое?
— Ни чуть, — словно плывя – настолько изящно это было – подходит Вьен к брату с легкой улыбкой на лице и подхватывает того под руку. — Идем?
Неловкий кивок и завороженный взгляд — альфы такие предсказуемые.
Спускаясь к белоснежному лимузину, что стоял напротив входа в модное здание, Холл вел младшего с какой-то далекой и забытой нежностью. Они шли медленно и осторожно, словно не к машине, а уже к алтарю, от чего неприятные мурашки табуном ходили по спине Вьена. Неужели Томас настолько счастлив видеть смерть брата?
— Мы выезжаем, у вас все готово? — приложенный к уху телефон эхом отдавал серьезный тон альфы по всему салону длинной машины.
Кажется, до этого омега не понимал, что происходит, все это было всего лишь шуткой. Злой розыгрыш, что подстроила ему матушка-судьба. И теперь, с каждым вращением твердого колеса авто, до Тео начало доходить. Рвотный ком подступил к горлу, от чего омега схватился скорее за живот, нежели за рот. Интересно, что будет, если испортить и костюм, и салон?
— Ты в порядке? — оторвавшись от говорящего динамика, Томас положил руку на родную спину.
— Предсвадебная лихорадка, — отрезал Вьен, изгибаясь от неприятного прикосновения, словно его тронули за интимную часть.
— Да, все в порядке, — кивнул старший, передавая информацию, судя по всему, Давиду. — Все на месте? Пастор тоже? Отлично… Все. Да, до связи.
— Будет много гостей? — как бы невзначай спрашивает мальчишка, отвернувшись к окну.
— О, еще как! — сбросив трубку и убрав телефон в карман, трепещет альфа. — Чуть ли не весь Марсель! Это будет самая масштабная выездная церемония за всю историю города!
— Для чего? — Тео вскидывает бровь, выражая недовольство.
— Малыш, у главного наркобарона Марселя (и его округа) младший брат выходит замуж. Так почему бы нам не отметить это событие достойно? — Холл неосознанно заправил шевелюру назад, а после немного взлохматил, придавая волосам объем. — Не думай, что там будут твои дружки-торчки, хотя я таких и не припомню, — уводя в шутку, продолжал он, — будут все многоуважаемые люди города, спонсоры, а также те, кто верен мне. Их помощь всегда оценивалась мной по достоинству.
— …Помощь? Например?
— Не догадываешься? — на что младший лишь пожал плечами.
— Ну, например… — Холл немного задумался. — А, да хоть легавые!
Тео снова внезапно поплохело, от чего в этот раз он приоткрыл окошко легким касанием кнопки.
— Полиция? — сглатывая очередной ком, от чего голос его стал выше, поперхнулся омега.
— Она самая… Г… Г… Грегор? Генри! Генри Ришар! Этот тюфяк во главе полиции сослужил мне верную службу, вот, — подняв палец вверх, высокомерно проговорил альфа, — учись с кем дружбу водить!
— Полиция…
— Как бы я тебя тогда нашел, скажи? Фостер, черт его за ногу, упек тебя неизвестно куда, а я – ищи-свищи! Вот тут-то он и пригодился, хотя, — он немного задумался, — все же Фостер нам здорово кислород перекрывал, так что надо отдать должное полковнику.
— Полковнику… — как замороженный, бормотал себе под нос омега.
— Тео, мы на месте! — восторженно пропел альфа, тем самым заканчивая разговор.
Первым выскочил из лимузина Холл и, обойдя машину, заботливо уже открыл дверь жениху, беря его под руку, как было уже в свадебном салоне.
Солнечный свет ослепил мальчишку, поэтому помощь в виде руки была очень кстати.
Заиграл свадебный марш и люди, как по щелчку пальцев, встали со своих мест, создавая одновременный грохот.
Тео только сейчас смог проморгаться, пока они шли с братом по красной ковровой дорожке.
С обеих сторон сидело множество людей, словно действительно собрались жители всего Марселя. Да, барон говорил, что их будет много, но… Не настолько же!
Множество любопытных глаз с интересом разглядывали молодожена, то и дело вздыхая и перешептываясь. Живота видно не было, поэтому темой для их сплетен было точно не это… Впрочем, плевать. Однако, Томас в своих кругах впервые засветил родственника, вот вам и ответ.
Позади огромной площадки — деревья. Значит церемония мало того, что выездная, так еще и загородная. За Холлом любви к природе за прожитую жизнь замечено не было, значит свою руку сюда приложил Давид… Похвально. Хоть какой-то плюс от этой ерунды, нежели задыхаться в часовне при таком количестве человек.
Впереди — арка, что оплетена живыми цветами из белых роз и зеленых стеблей-листьев, а под ней ждут два палача: один с библией в руках, а второй заходится в нервном ожидании.
— Ты прекрасен… — как только Вьен подошел к стойке бракосочетания, прошептал ему смуглый альфа в темно-синем смокинге, из которого виднелась белая рубашка. Господи, за что?!
Но Тео на комплимент только лишь отвел взгляд, устремляя его куда-то в чащу. Туда, где свобода.
Музыка быстро стихла, уступая свое место речи священнику.
— Дорогие мои сыны, дети господа бога – Давид и Тео. Сегодня важный и волнующий для вас день – день рождения вашей семьи. Вы приняли одно из главных решений в своей жизни – соединить две судьбы в одну и пройти одну дорогу жизни…
Дальше слушать у омеги не было сил. Его бросало то в жар, то в холод. Единственным спасением в этот момент были его грезы, несбывшиеся мечты… Он представлял, что вокруг не миллион незнакомых людей, а абсолютно никого; представлял, что впереди не изящная ара из нелюбимых цветов, а прозрачные витражи, выполненные искусным мастером; представлял, что по правую сторону стоит не Давид Маре́, а единственный истинный — Фил. Было ли это фальшью во имя спасения или же он сам постепенно убивал себя собственными мыслями — неизвестно, но было тяжело и легко одновременно. Разве такое бывает?
А пастор продолжал, словно не замечая вселенской боли в карих глазах раба божьего.
— …Прошу ответить вас, Давид Маре́. Является ли ваше решение стать законными супругами, создать семью – искренним, взаимным и свободным? Готовы ли вы принять на себя великий долг перед своим омегой и перед будущим ваших детей? Ответьте «согласен», если же ваш ответ искренний и от всей души.
— С… — секундная заминка молодожена, от которой все гости и даже сам святой напряглись, — согласен.
— А вы, Тео Вьен, согласны?
Говорят, что жизнь пролетает перед глазами только в моменты приближающейся смерти — это не так. Все близкие к сердцу моменты идут кинопленкой даже в такие моменты, как свадьба. И ведь ничего нельзя исправить, и ведь нельзя время вернуть вспять. Поэтому Тео сейчас так глупо смотрит на пастора, стараясь из всех сил не разрыдаться, но кривая улыбка, как у умалишенного, выдает его с потрохами.
— Тео? — шепчут в баритон и муж, и шафер в виде брата.
— С…
Но треск разрывающихся шин об асфальт заглушает любые звуки мира.
Клубы пыли, как от песчаной бури, накрыли с головой находящихся на церемонии людей. Никто не мог понять, что происходит, поэтому все замерли в нервном ожидании, прикрывая светлыми платочками органы дыхания, откашливаясь и отмахиваясь от множества мелких песчинок, чтобы хоть что-то рассмотреть.
Поочередные резкие хлопки дверей взорвали окрестность, а затем глухие, но твердые передвижения раздавались эхом вокруг, оцепляя площадку в круг.
«Руки за спину!», «Лежать!», «Не двигаться!» — как на автомате говорил каждый из вояк первому встречному, припекая их либо на землю, либо упекая сразу в один из многочисленных автозаков.
Людей в черной бронеформе прибавлялось с каждой секундой все больше и больше. Они, как темные тараканы, расползлись везде, не давая ни одному человеку сбежать со святого праздника.
Пыль осела и теперь можно было лучше рассмотреть произошедшее.
Миллион черных точек стояли неподвижно, скрутив каждого гостя, когда как при Томасе их было сразу четверо. Чтоб уж наверняка?
Нетронутыми остались только пастор и… Тео.
Очередной треск, но в этот раз рации, прервал воцарившуюся тишину… Такую смертоносную и такую блаженную.
— Первый-Первый, говорит Второй, все схвачено.
В ответ прозвучал только мерзкий неразборчивый пик.
— Вы охуели?! — заорал взорвавшийся Томас, когда как остальные все молчали, только дыша в унисон. — Что за херня происходит?! Это свадьба, а не беспорядки кортежа!
— Вот именно, что беспорядки!
Знакомый голос болью раздался в груди.
Дверь черного Sentry APC Assault Vehicle, подъехавшего самым последним, но вставшим прямо у красной дорожки, тяжело открылась, и из темного салона показалась точеная, мощная фигура.
Фигура вылезала медленно, грузно, даже, можно сказать, мучительно, выставляя сначала перед собой трость, но все равно это смотрелось до одури статно, внушая смотрящим трепещущий страх.
— Разве можно насильно выдавать замуж? Где же тут святость этого праздника?
Светлые волосы, что неизменно зачесаны назад, игриво ласкает ветер, но даже издалека в них видно несколько седых прядей, что бельмом выделяются на строгой шевелюре. Синие глаза смотрят в центр, точнее на того, кто в центре — на Тео. А улыбка, черт, эта хитрая улыбка, заставляет улыбаться мальчишку в ответ.
— Опаздываешь… — шепчет Вьен, но даже так Фостеру удается прочитать все сказанное по любимым губам.
— И я скучал, солнце, — вытягивая нос к верху и принюхиваясь, а затем прикрывая глаза для лучшей концентрации, исправляется Филипп, — хотя, лучше сказать, солнышки.
Омега смеется, закрывая улыбку краем белого рукава, но ямочки на щеках все равно остались не прикрыты… О, а эти веснушки снова залились в танце — этого альфа не сможет перепутать ни с чем.
С легкой трусцой в ногах, мальчишка робко двинулся к бронированной машине, переступая лежащих на земле и обходя людей с автоматами.
Но, подойдя, он все же запнулся о ножку, что так некстати упавшего стула. Чертова неуклюжесть! Хотя в разворачивающейся ситуация это как нельзя кстати.
Фостер успел поймать пока еще не тяжелое тело, и прижал к себе, утыкаясь в непривычно твердые волосы. Пусть они были донельзя залиты лаком, но даже через этот толстый слой химии проходил тонкий запах одуванчика. Такой любимый и родной.
— Я не верю, что это ты, — осознание дает сбой, когда ладони начинают исследовать забытое тело за одеждой; когда прикосновения к коже на шее осязаемы, а не призрачны, как были все это время; когда запах можжевельника настоящий, а не во флаконе из-под искусственного эфирного масла, — это очередной глюк?
— Нет, малыш, я настоящий, — смеется Фил, а Тео начинает рыдать.
Это слезы не боли и утраты, что преследовали омегу всю его жизнь — то были слезы радости и благодарности, о чем тот не смел и мечтать.
— Томас Холл, вы арестованы, — начинает жестко командовать альфа, прижимая одной рукой трясущегося истинного к себе, а второй опираясь на трость, — как и большинство здесь присутствующих.
— Хрена с два! — пытается упираться ногами о землю барон, пока его ведут несколько вояк, не особо заботясь о жалких протестах задержанного.
— Я тебе даже больше скажу, — усмехается Фил, — на пожизненное ты себе наскреб с лихвой! Увидимся в суде, дорогой родственник!
На эту пакость Томас уже ничего не успел сказать, так как его не очень бережно затолкали в машину.
— И что теперь? — выглядывает из-за шеи Фостера мальчишка, не желая ни на миг отстраняться.
— Что теперь?.. Быть может, расписаться? — светловолосый альфа наигранно помотал головой, оглядываясь по сторонам. — Пастор!
***
— А что было дальше, папа? — светловолосый малыш с вьющимися волосами, синими глазами и с веснушками на носу, требовал продолжения, сжимая свои маленькие ладошки в кулачки.
— Фель, ты эту историю сотый раз слышишь, может отец расскажет что-нибудь другое? — омега негодует, пока усаживается поудобней в кресло, пряча тонкие ноги под махровый плед.
— А дальше был ты, все же понятно! — светловолосый альфа усаживает малыша-омегу к себе на колени.
— И ты потом купил этот огро-о-омный дом ради нашего папы? — разводя руками, восхищенно произносит ребенок.
— Ох, милый, нет, этот дом еще от твоих покойных дедушек!
— Пококойных значит на небесах?
— «Покойных», да, это значит на небесах, — ласково объясняет Фостер.
— А как ты выжил, папа? Ой, то есть, отец! — пушистые локоны так и норовили залезть альфе в нос, поэтому он начал собирать их в маленький хвостик, попутно начиная рассказывать историю.
— Ну кем у тебя отец работает-то? Полицейским! На тот момент капитаном, сейчас – полковником. И ты думаешь, что ма-а-ленькая трудность в виде сумасшедшего заставит меня покоиться с миром? — недобрый взгляд Тео заставил альфу исправиться. — Кхм, точнее: кувырок, заскок, звонок и все!
— Как это?
— Просто твой дядя – человек слишком самоуверенный в своих силах, а еще трус, поэтому, быстро ретировавшись с места преступления, он хоть и дал кому надо в лапу, а самое важное забыл – прибить бугая. Ну, вот и пожинай плоды после этого… — теперь недобро смотрел уже Фостер на Вьена.
— Да-а, папа супер-пупер-дупер полицейский!
— Еще бы! А теперь – спать!