Снежные заряды вторгаются в Дворец сенаторов через разбитые окна и кружат над мозаичным полом, усыпанным пустыми гильзами. Снаружи, где разбушевалась зима, стемнело и стреляют. «Плам», «пом-пом-пом», «плам-плам», — выстрелы часто-часто хлопают на лестницах и площади, под взором бронзового Марка Аврелия и его коня.

На минуточку: мы находимся в Риме, на Капитолийском холме, и, кажется, этот город захватили варвары. Опять. Снова.

Натянутые красные ленты ограждают старинное консульское кресло, но туристы давно испарились: нынче из Рима увезёшь только двустороннюю пневмонию или пулю в жопе в качестве сувенира. Вместо азиатов с мыльницами у подножия трибуны стоит один белокурый карфагенянин, который на самом деле не совсем карфагенянин.

Это я.

Сибирский антициклон кусается так больно, что я ощущаю себя солдатом Ганнибала на пути через Альпы.

Второй живой человек в зале — бывшая сотрудница британской разведки под оперативным псевдонимом Номер 58.

Она же Доминика Монтелла.

Она же Карла Гризельда Тиль.

Волшебница хаоса, принцесса Германии, королева драмы, моё личное проклятие — это всё про неё. Возможно, самая опасная девушка из всех, что существуют за пределами комиксов. Именно Гриз здесь будет главной — ненавидьте, недоумевайте, восхищайтесь.

Гриз сидит, откинувшись на спинку консульского кресла и забросив ногу на ногу: сигарета мерцает возле её губ тусклым габаритным огоньком, фурнитура штурмовой винтовки AR-18 чернеет на коленях. Грудь и верхнюю часть живота Гриз прикрывают множество подсумков и новомодный лёгкий бронежилет, надетый поверх подбитой мехом курточки, а длинный рождественский колпак является единственным светлым элементом её облачения.

«Плам-плам-плам», — говорит невидимая винтовка. Её заглушает скороговорка ожившего пулемёта. Зимний день окончательно погас, устав от устроенного нами безумия. Снег и ледяной воздух — единственные сенаторы на последнем заседании тысячелетия. Многие уже умерли. Кто-то непременно умрёт в ближайшие минуты.

На резном панно у Гриз за спиной — фасции, орёл и лавровый венок; пошлейший новодел, но туристам такое нравится. Ещё чуть дальше светится табло «запасной выход». Добавьте некоторое количество разбросанных там и сям трупов, и картина станет почти полной.

«Пом, пом-пом-пом», — плюётся одна винтовка за стенами Дворца сенаторов. «Плам-плам-плам», — отвечают ей другие. Если принюхаться как следует, то, помимо пороховых газов и табачного дыма, можно также учуять горелую резину, бензин, лапшу быстрого приготовления и едкий черёмухоподобный запах слезоточивого газа. Так пахнет революция нового тысячелетия. Операция «Миллениум».

Третье тысячелетие наступит через шесть часов, и, наверное, кто-нибудь прочитает полуночное обращение к народам Европы. Может, это будет сын бывшего императора. Может, сексуальная дочь мёртвого дуче. Или британский шпион. Или кто-то из варваров... А может, никто не запарится, и по телику продолжат крутить мультики.

Гриз меланхолично покачивает высоким кожаным ботинком, и сизая дымовая завеса выплывает из её ноздрей. Надоедливая стрельба на мгновение стихает. Я говорю, отфутболив под скамью одну из ближайших гильз:

— Что мы с тобой натворили. — Спрашиваю: — Как пришли к такому финалу?

Гриз разводит руками и поднимает серые глаза к потолку. Крупинки снега опускаются на её обтянутые беспалыми перчатками ладони, чтобы растаять мгновение спустя.

— Это Рим, Вивул, — отвечает Гриз лаконично, извлекая из винтовки пустой магазин. — Все дороги ведут сюда.

«В-р-р-р, флоп-флоп-флоп», — неопознанный вертолёт проносится совсем рядом с Капитолийским холмом. На Виа дей Фори Империали скрежещет громкоговоритель, к чему-то призывая и кого-то уговаривая.

Гриз забрасывает помпон колпака за спину и поднимается с кресла.

— Пятнадцать лет назад, — рассказывает она, спускаясь с трибуны, — я впервые оказалась в Риме. Мама привела нас всех в музей Капитолийского холма — Райк, Акселя и меня. Как полагается маленькому монстру, я тут же пролезла под ограждением и помчалась на захват трибуны, но сестра перехватила меня на полпути. Если каждая маленькая девочка захочет поиграть на кресле консула, сказала Райк, этот раритетный насест быстро сломается.

Гриз шагает мимо, на ходу цепляя из подсумка сороказарядный магазин. Усталый театральный жест, короткий щелчок, и рукоять затвора возвращается в переднее положение. Гриз оглядывается, сплёвывает сигарету и заканчивает:

— Ничего он не сломался, хоть я и не маленькая девочка уже.

На пути у Гриз валяется труп, через который она перешагивает красиво, но чуточку неловко, словно раненая модель на подиуме в Милане.

Говорит:

— Лежи, сучка, ты мне не мешаешь.

Шаг-вздох-снег.

Гриз движется по центральному проходу. Схлопывает приклад и закидывает винтовку за спину. Затем опускается на колени. Пластик наколенников негромко стучит, соприкасаясь с полом. Золотистые цилиндрики сверкают там и сям.

— Ты здесь, Морриган? — спрашивает она у темнеющих сводов. — Это я, Гриз. Как видишь, отношения между мной и Ма-шесть испорчены безвозвратно... И вряд ли я вернусь в Лондиниум… Подпишешь моё заявление об отставке? Оно лежит где-то в головном офисе. Благодарю тебя, Морриган.

Со стороны Пьяцца Венеция бахает танковая пушка. Захлёбывающейся циркулярной пилой бьёт пулемёт. Танцуют снежинки.

Первые за восемь лет морозы и снегопад в Риме. Джиджи Виллани должен быть в восторге.

Несколько секунд Гриз сидит на коленях и молча слушает дьявольскую музыку войны, а я тем временем гляжу на слова «запасной выход» и вот о чём думаю: мы всё ещё можем попытаться сбежать.

Пусть европейские политиканы разбираются сами. Я и Гриз можем тихо исчезнуть. Раствориться где-нибудь на диких канадских просторах. Затеряться в бескрайней тайге, среди медведей и открыточных пейзажей Скрелингланда. Даже Ма-шесть не отыщет нас там. Построить домик у реки. Смотреть хоккей и питаться молоком волчицы, подобно Ромулу и Рему.

Недурственный план, как по мне.

Вслух говорю:

— Похоже, мы всё-таки умрём сегодня.

Наша шпионская история — настоящий забег по лезвию штыка. Девять недель нон-стоп игр со смертью, как бы избито это ни прозвучало.

Не то чтобы меня не расстраивала перспектива умереть вскоре после девятнадцатого дня рождения, но давайте посмотрим правде в глаза: удивляться смертельному финалу наших римских каникул не придётся. Мы слишком нагло разгуливали без страховки под куполом цирка. Когда-нибудь везение должно было закончиться.

Гриз не обращает внимания на мои упаднические речи. Она откапывает мегафон среди сваленного в углу экскурсоводческого хлама. Под аккомпанемент стрельбы подходит к дверям, ведущим на Капитолийскую площадь.

Шаг-вдох-снег.

Эффектно, как в Милане.

И кладёт ладонь на створку.

И говорит, повернувшись ко мне вполоборота:

— Я пошла. А ты можешь пока рассказать всё с самого начала.