Вибрация под подушкой выдернула Нагини из глубин сна. Лицо, очерченное тенями, исчезло, словно дым, когда она моргнула, прогоняя кошмар. Аурелиус. С тех пор, как несколько лет назад умер племянник Альбуса Дамблдора, её дорогой друг из цирка “Арканус”, он стал частым гостем её сновидений. Видения, наполненные огнём, кровью, безделушками и сокровищами, преследовали её этой ночью. Те же, что она видела уже несколько месяцев. Никогда не придавая значения подобным вещам, она объясняла эти яркие кошмары своими интенсивными исследованиями, которые осенью перешли на ещё более мрачные темы. Но эти видения были постоянными, почти непрерывными. Как этот чёртов будильник. С закрытыми глазами она наугад потянулась за палочкой, обнаружив её под подушкой. Нагини резко взмахнула ею, и вибрация, наконец, прекратилась.

Не имея зацепок к тому, как снять своё проклятие, возможно, Нагини действительно следовало задуматься о менее логичных методах. Вероятно, решение кроется не в устоявшихся ритуалах и заклинаниях, а в судьбе и звёздах. Теоретическая и философская сторона магии никогда не привлекала Нагини. Но что она теряла? Очевидно, что ни одна из её идей не дала ответов. Это, по крайней мере, расширило бы сферу её поиска. Когда Бурим приедет этим вечером с последней коллекцией своих находок, она попросит его присмотреть книги по астрономии и гаданию из тех, что совпадают с её обычными интересами. Странствующий торговец продавал исключительно тёмные и зловещие товары и вряд ли возражал бы против дополнительной просьбы… И она попросит. Прижимая руку ко лбу, Нагини простонала, осознав свой достигнутый новый уровень отчаяния.

Окинув взглядом тёмно-красный балдахин, окружавший её, она ещё глубже забралась под одеяло, желая навсегда остаться в своём мирном коконе. Поверх одеял вокруг лежали разбросанные книги и страницы. Минувшей ночью удалось спасти всё. Лишь несколько страниц оказались слегка порванными. Поглаживая разорванный край между пальцев, она выдохнула. Но тревога не давала почувствовать облегчение. Хотя в этот раз она преуспела, маледиктус не знала, что делать, если она будет и дальше неожиданно превращаться. Нагини придется тщательно следить за порядком в своей комнате, быть готовой к переменам в любое время.

Вздыхая, Нагини понимала, что стоит ей отодвинуть ткани балдахина, окружавшие её кровать, реалии дня и её жизни снова станут правдой. Она перевернулась на другой бок, собираясь избегать их ещё некоторое время и вернуться ко сну, когда внезапно подскочила. Её планы с Клией.

Клия хоть и была старше неё всего на десять лет, но с тех пор, как Нагини присоединилась к цирку “Арканус” стала для неё и матерью, и лучшей подругой, и сестрой, и доверенным лицом, и хранительницей. Они знали друг друга уже тридцать лет, и её давняя подруга не терпела опозданий. Клия управляла своей жизнью с помощью жёсткого расписания, так же, как и подопечными в цирке. Её почтительное отношение ко времени защитило многих артистов от дальнейших наказаний, помогая шоу идти чётко и без заминок, что минимизировало гнев Скендера. Никто так не прислушивался к тиканью часов, как Нагини, но Клия была близка к этому. Прошло более двадцати лет с тех пор, как они сбежали из лап Скендера, но уважение ко времени никогда не ослабевало ни у одной из них. Сбросив с себя одеяло, она наклонилась и дотянулась пальцами рук до пальцев ног, разминая позвоночник. Синяки, оставшиеся с прошлой ночи, болезненно откликнулись по всему телу.

Старые часы на её туалетном столике тихонько позвякивали. У неё оставалось двадцать минут до встречи с Клией. Волшебные часы, которые Нагини носила с собой с детства, были подарком её матери. Она сделала его перед тем, как превратилась… в последний раз. Трещины паутиной расползались от края стеклянного циферблата, вызывая в памяти тот день, когда отец привёл её в гастролирующий цирк, настаивая, чтобы она взяла с собой все свои скромные пожитки. Тогда Скендер впервые швырнул маледиктуса и её сумку с драгоценными часами в клетку. А её отец ушёл, ни разу не оглянувшись, несмотря на её мольбы. Её крики. Разбитое стекло стало горьким напоминанием о проклятии крови, о том, что оно сделало с её семьёй. Но часы никогда не прекращали идти. Последний мамин подарок никогда её не подводил.

Схватив свою кипарисовую волшебную палочку, она резко распахнула тонкие занавески, которые собрались в пучки у столбиков кровати. Будучи готовой оценить ущерб, Нагини было любопытно узнать, как она провела время в своём змеином облике. Некоторые ночи она помнила с абсолютной ясностью, а иные часы терялись в памяти полностью.

Пробираясь в темноте, она тихо выругалась, ударившись пальцем ноги о сундук у изножья кровати. Живя в подземном помещении, как и все остальные члены клуба, Нагини скучала по возможности просыпаться с первыми лучами солнца. Ей нужно было поработать над заклинанием, чтобы небо за окном имитировало улицу, чтобы ей не приходилось менять его вручную. Взмахнув палочкой в сторону трансфигурированного искусственного окна, Нагини заменила звёздное ночное небо на яркое солнечное утро, лучи которого достигли самых тёмных уголков её комнаты. Окно было сложным магическим приёмом, которому она научилась у Альбуса Дамблдора во время войны. Эта магия позволяла Нагини воспроизводить любую погоду и время суток по её желанию.

Бесчисленные мелочи в её повседневной жизни напоминали Нагини о времени, проведённом с гениальным волшебником, и каждая из них была словно двусторонняя монета, неся в себе одновременно и радость, и боль. Альбус заботился о ней, защищал её, учил и доверял ей. А затем, как и все остальные, покинул её.

Окно начало дребезжать, вырывая её из задумчивости. Грубо распутывая волосы пальцами, она прислушалась к всё нарастающему звуку шагов прямо над головой. Было в этом некое извращённое удовольствие — слышать, как благочестивые прихожане церкви шагают к своим скамьям, не подозревая о грехах, совершаемых прямо под их преклонёнными коленями.

Воскресенье. День богослужения. Она ухмыльнулась.

Нагини не верила в высшие силы столько, сколько себя помнила. Настоящими богами для большинства в этом мире теперь были власть и богатство. В этом она убедилась на собственном опыте во время последней магической войны. И хотя она изучила каждую возможную религию в поисках решения своей проблемы, но пришла к выводу, что все они пытались придать смысл бессмысленному, продвигать мораль в управлении жестоким миром. Во всяком случае, это она понять могла.

Поклонение луне было непроизвольным и гораздо более интуитивным. Нагини была вынуждена преклонять колени перед её алтарем каждую ночь, пока однажды ей не придётся отдать свою жизнь целиком, как и её матери до неё. К тому времени, когда она стала достаточно взрослой, чтобы понимать и задавать вопросы, её матери не стало. Горе едва не убило отца Нагини, который, в свою очередь, отдал дочь в цирк “Арканус”, будучи не в силах смириться с тем, что ещё одного дорогого ему человека постигнет та же участь.

Нет... даже обладая магией, человек слаб. Все старые боги исчезли, и на их место пришёл тот, кто больше заплатит.

Нагини наклонилась, чтобы поправить ковры, которые явно использовались как гнездо, восстановила несколько разбитых ваз. Серьёзных потерь, по всей видимости, не было. Часть косметики была сброшена с туалетного столика, пудра и жидкости рассыпаны и разлиты у ножек стула. Но это было легко исправить с помощью очищающего заклинания. Несмотря на внезапное начало превращения в змею, ночь оказалась не такой уж ужасной.

Взмахом палочки она привела комнату в порядок, словно это был обычный вечер для любой обычной ведьмы. Кровать сама застелилась, костюмы сложились и развесились в шкафу.

Перебирая свои духи в поисках скрытых трещин и повреждений на флаконах, она увидела в зеркале своё отражение. Глубокие фиолетовые синяки покрывали её конечности, а ушибы на туловище и шее уже начинали желтеть. Нагини всегда восстанавливалась быстрее, чем среднестатистическая ведьма, и за это она была благодарна проклятию. Следы исчезнут к середине утра. Её тело будет безупречно к вечернему выступлению, и ни толпа, ни её товарищи по труппе ничего не заподозрят.

Спутанные волосы она собрала в пучок на затылке. Пряди выбивались и обрамляли её лицо. Они никогда не были достаточно длинными, чтобы их можно было полностью убрать назад. Что ей нравилось, ведь она всегда выглядела немного дикой, неукротимой, никогда полностью не собранной, как отточенные до блеска ведьмы вокруг неё.

Разглядывая своё обнажённое человеческое тело, она провела руками по голым бёдрам, груди и коснулась пальцами ключиц.

Однажды этого уже не будет. Однажды она больше не вернётся в это тело.

Нагини не знала, сколько времени у неё осталось, но чувствовала, что с каждым днём петля проклятия на её шее затягивается всё туже. Уже наступил новый год.

Ещё больше упущенного времени.

С пятью выступлениями в неделю и днями, проведёнными в исследованиях, последние несколько лет пролетели незаметно. Время, словно песок, сыпалось между пальцами, и она не могла поймать проскальзывающие песчинки, как бы ни старалась.

Сверившись с часами, она поняла, что нужно спешить. Нагини распахнула двери своего огромного гардероба и задумалась над выбором. Из хаоса одежды выплыл её сегодняшний наряд: плиссированные твидовые брюки и приталенный джемпер кремового цвета. Большинство ведьм и маггловских женщин в округе по-прежнему предпочитали носить юбки и платья. Но Нагини любила комфорт. Вынужденная проводить свои выступления в корсетах и на каблуках, а ночи — в облике змеи, она жаждала удобства в повседневной жизни. К тому же сидеть в карете в обтягивающей юбке было крайне стеснительно и некомфортно.

Выбрав шнурованные оксфорды, Нагини села на сундук у изножья кровати и завязала их, улыбаясь при мысли о том, как бы Клия пожурила её за этот наряд.

Отстегнув карманные часы с подставки, она подошла к кожаной сумке, висевшей на крючке у двери, и аккуратно положила их внутрь. Перекинув плащ через руку, Нагини заперла дверь лёгким взмахом палочки. Закинув сумку на плечо, она направилась по пустому коридору, вдоль которого тянулись двери гримёрных, к каменным ступеням, ведущим из "Данте" в подвал церкви.

Мозолистая рука мягко коснулась её локтя, тут же отпустив её, когда встревоженная ведьма-оборотень обернулась.

– Скажи Клие, пусть заглянет как-нибудь, ладно? Кажется, я не видел её с прошлого Нового Года, — прошептал Ноэль, стараясь не потревожить тех, кто ещё не проснулся после бессонной ночи.

Ноэль осторожно указал костяшкой пальца на слабый синяк, появившийся на шее Нагини у самой ключицы. Он предостерег:

– И береги себя. Вернись до темноты.

В его словах сквозила тревога, и он скрестил руки, стараясь выглядеть более грозным. Хотя сделать это было непросто, учитывая его пёструю мантию цвета фуксии и соответствующую шапочку с бантом спереди. Нагини протянула руку к банту, и Ноэль укоризненно отмахнулся от неё:

– Это новое средство для восстановления волос. Оно у меня под шапочкой. Нельзя трогать ещё целый час.

Медленно кивнув, она взяла плащ, накинула его на плечи и натянула капюшон.

– Пожалуйста, держи меня в курсе своих успехов, — она безжалостно усмехнулась, вспоминая все его прошлые неудачные попытки.

На его лице ясно читались отцовская нежность вперемежку с раздражением, а маленькие глазки-бусинки оценивающе пробежали по её фигуре. Ноэль кивнул на её ноги, усмехнувшись:

– Клия тебя за эти брюки точно не похвалит.

– Я на это и рассчитываю, — проворчала она, услышав его предсказание.

Метрдотель тихо хихикнул, всё ещё стараясь не потревожить своих спящих подопечных. Увидев металлический предмет на полу, он подошёл к стене, нахмурив брови.

– И да, я вернусь пораньше. Сегодня будет короткий день, Ноэль. У меня хорошее предчувствие насчёт книг, которые мне привезут... — с воодушевлением начала Нагини.

Ноэль поднял руки, останавливая её, и отступил назад:

– Нет-нет-нет! Как только ты начнёшь, тебя уже не остановить, а Клия спустит с меня шкуру. Ты же знаешь, что всё это мне не по зубам, дорогая. Но я надеюсь, что на этот раз у тебя всё получится. Ты в курсе, что я искренне желаю тебе удачи, – он кивнул и поднял с пола забытый кубок, взмахнув палочкой, чтобы убрать остатки беспорядка. Ноэль не хотел задерживать Нагини.

– Ты когда-нибудь отдыхаешь? — Нагини рассмеялась в ответ на его навязчивую потребность убирать, взглядом провожая Ноэля по коридору, где он выискивал оставленный со вчерашнего дня мусор.

– Даже если мне выпадает возможность отдохнуть, то нет. Чистота — залог благочестия! — отшутился он, возведя палец к потолку, когда достиг своей цели.

– Тогда ты — мессия, Ноэль, — Нагини сложила руки в молитвенном жесте, лукаво улыбнувшись, довольная своей шуткой.

Ноэль издал сдавленный смешок, пытаясь сдержать громкий хохот, а его розовые одежды взметнулись позади, когда он завернул за угол и исчез из виду.

– Попробуй хоть немного повеселиться, ладно? — его сценический шёпот эхом разнёсся по коридору.

Нагини поднималась по ступеням, перепрыгивая через одну, и обеими руками толкнула тяжёлые деревянные двери, ведущие в подвал над клубом. Свет струился через витражи, переливаясь всеми цветами радуги на камне. Пройдя через комнату, заполненную старыми фолиантами и постельным бельём, она направилась к последней лестнице. Поднявшись по оставшимся ступеням, она распахнула двери подвала, ведущие наружу... в боковой переулок у церкви.

Нагини завернула за угол, на главную площадь. Её лицо зарделось, стоило солнечным лучам коснуться кожи, несмотря на прохладный зимний воздух. Нагини подняла руки. Плащ и сумка соскользнули на плечи, и она медленно закружилась. Наслаждаясь тёплыми лучами, она довольно вздохнула.

Служба в церкви как раз закончилась, и поток прихожан расступался вокруг неё, как воды Красного моря. Сквозь толпу пробивалась очень сердитая брюнетка, одетая в многослойные юбки из разных тканей и цветов. Её тёмно-фиолетовая мантия легко выделялась среди множества прихожан. Украшения на её запястьях, шее и ушах шумно позвякивали, пока рассерженная женщина стремительно приближалась к Нагини, указывая пальцем прямо ей в лицо:

– У нас запланирован чудесный день на пляже, а ты выглядишь как профессор, который засиделся в библиотеке!

Клия... её акцент стал ещё более выразительным после всех этих лет, проведённых дома, и его звучание согревало сердце Нагини, вызвав в ней чувство тепла и облегчения. Присутствие подруги приносило ей покой с того самого момента, как они познакомились. То, что она сейчас рядом, было целительным бальзамом на измученную душу маледиктуса.

Перекрикивая толпу, Нагини лучезарно улыбнулась, видя явное недовольство на лице подруги:

– Ты говоришь это как оскорбление! – она громко расхохоталась, когда на губах Клии появилась усмешка, и та демонстративно закатила глаза. – Разве у меня есть стаж?

Нагини широко улыбнулась, обняла седеющую ведьму за плечи одной рукой, а другой нежно коснулась её лица. Её пальцы задержались у уголков глаз Клии, где виднелись “гусиные лапки “— те самые морщинки, которые никогда не появятся на лице маледиктуса. Старение — это привилегия, которой ей не суждено было испытать, и отсутствие этого вызывало у неё смешанные чувства. Ревность, облегчение и глубокая печаль отражались на её лице. Но Нагини решила сохранить лёгкий тон в этот день.

– Вини только себя в моей любви к чтению, балда! — укорила Нагини. Проклятие матери, определившее жизнь Нагини после её рождения, оставило родителям мало времени, чтобы научить юную маленькую ведьму читать. Помимо базовых знаний, её семья была слишком занята, чтобы поощрять дальнейшее обучение.

Когда её оставили в цирке, в свободное время в клетке было практически нечем заняться. Клия начала подбрасывать Нагини книги через прутья, читая ей вслух, когда ей это позволяли. Книги стали её спасением, бегством от заточения — как физического, так и телесного. И Нагини превратилась в заядлую читательницу.

Дружески приобняв Нагини, Клия цокнула языком:

– Я бы никогда не научила тебя читать, если бы знала, каким книжным червём ты станешь…

Она тут же схватила Нагини за подбородок, скопировав жест маледиктуса, и констатировала факт: – У тебя настоящая одержимость чтением.

– Кстати, об одержимостях,– Нагини осторожно высвободила подбородок из рук Клии и сделала шаг назад, продолжая держать её за плечи. – Мне нужно вернуться сегодня к пяти. Бурим привезёт мне очередную партию литературы из Греции. Думаю, она будет самой тёмной на сегодняшний день, – она обеспокоенно оглянулась, понижая голос:

– Есть один ритуал, на который у меня большие надежды. Но я сомневаюсь…

Когда по деревне проезжали странствующие торговцы и неизменно заходили в «Данте», Нагини скупала их запасы книг, делая заказы на будущее. Книги о кровавых проклятиях, магии крови, родовых проклятиях, анимагах, маледиктусах, змеях-перевёртышах, тёмной магии. Подозрительные торговцы и глазом не моргнули на её странные запросы, не придавая им значения. Но исследования Нагини так и не привели к ответам, которые могли бы помочь ей избавиться от проклятия крови.

Если, конечно, это в принципе было возможным.

– Что бы там ни было, мы вернёмся вовремя. Разве я когда-нибудь опаздываю? — Клия серьёзно посмотрела на Нагини и покачала головой. – Может, я помогу тебе разобраться с этой партией книг. Возможно, даже карты тебе сегодня раскинем.

Склоняя голову набок, она, наконец, внимательно проинспектировала лицо Нагини, замечая вслух:

– Ты выглядишь исхудавшей.

Раздражённый стон сорвался с губ Нагини, когда последние прихожане разошлись, оставив их практически в одиночестве на площади.

– Произошли некоторые изменения, – прошептала Нагини.

Лицо Клии напряглось. Она жестом указала на карету за своей спиной, где юноша чистил копыто одного из фестралов:

– По всей видимости, такие, которые не стоит обсуждать посреди улицы. Нам лучше отправляться. День уже почти закончился. Похоже, в дороге нам будет о чём поговорить, – Клия обняла Нагини за плечи и по-матерински поцеловала её в макушку, увлекая в сторону экипажа.

***

Клия всегда настаивала на том, чтобы они ехали к Адриатическому морю на карете, запряжённой фестралами — так день казался длиннее, а путешествие дольше. Несколько часов туда и обратно. Нагини наслаждалась этой неторопливостью. Автомобили в этих краях встречались редко, в отличие от Парижа и Лондона, где она жила прежде. Мир здесь будто застыл, напоминая ей о детстве.

Ностальгия и тишина. Вдали от шума и суеты, терзающих большие города. Нагини не могла представить, как стремительно время пролетало бы там. Но она скучала… Действительно скучала. По энергии людей, по искусству, по музыке, по культуре.

Когда море показалось вдали, Клия прижалась лицом к стеклу, наконец, улыбнувшись:

– Знаешь, теперь ты выглядишь достаточно молодой, чтобы быть моей дочерью.

Шутка не удалась.

– Ну, технически так и есть, — тихо поправила Нагини. Клия поморщилась.

– Девочкам весной будет двадцать. Я очень жалею, что тебя не было рядом, когда они росли.

Губы Нагини задрожали, когда она, не мигая, смотрела на проносящийся мимо песок. Клиа никогда не понимала её стремления участвовать в войне против Грин-де-Вальда. На протяжении всех лет, что подруги провели врозь, они переписывались с помощью сов. Сейчас в голосе Клии явно звучали осуждение и обида. Отсутствие Нагини в жизни девочек было источником напряжённости с тех пор, как Клия родила их чуть больше года спустя после того, как они все бежали из цирка.

Одна особенно жестокая ночь в цирке “Арканус” двадцать один год назад привела к тому, что труппа устроила бунт… Нагини, Аурелиус и Клия — все они сбежали. Аурелиус в итоге присоединился к Грин-де-Вальду, а Нагини объединилась с Дамблдором и Скамандером в войне против него. Клия вернулась домой в Албанию, где встретила Гьёна, который впоследствии стал её мужем. Они создали семью и вскоре стали родителями двойняшек.

Нагини приехала в Албанию по призыву Клии после падения Грин-де-Вальда два года назад, настоятельно предложив ей безопасное место для жизни и работы. Ей было больно, что дорогая подруга не пригласила её жить с семьёй. Но Нагини понимала. Она была опасна. Лишний риск для девочек, хотя они уже выросли. Клия хотела, чтобы Нагини была рядом в её жизни… Но уже не так, как прежде.

И это было к лучшему. Ноэль стал тем, в ком она нуждалась после многих лет одиночества, пренебрежения и насилия. Она продолжала бы страдать в доме Клии. Каждый день сталкиваясь с собственной смертностью, с последствиями своего проклятия. Стала бы свидетельницей того, что она, маледиктус, никогда не сможет иметь свою семью… Детей. И хотя встречи с Клией и девочками всегда приносили ей радость, они всегда сопровождались скрытой болью. Острота вины сдавливала её грудь. Нагини любила их. Больше всех. Но она всегда знала, что передача проклятия маледиктус следующему поколению была бы жестокой. В худшие дни она сама ненавидела мать за то, что та родила её, оставив в наследие неотвратимое проклятие крови. Эгоизм ли заставил её мать передать эту ношу? Или наивная надежда на то, что маледиктус можно излечить? Нагини многое упустила за то время, что она помогала Дамблдору. Но никогда бы она не пожалела о той роли, которую сыграла в спасении бесчисленных жизней. В попытке оградить свою подругу от царства террора Грин-де-Вальда. Напряжение висело между ними в карете. Поднимать и развивать давний спор было бы бессмысленно. Надвигалось нечто большее, и Клия никогда не была склонна к деликатности.

Игнорируя боль в голосе подруги, Нагини попыталась воспользоваться окклюменцией, но тревога окутала её. Продолжая смотреть на пляж, она сказала:

– Ты знаешь, я бы не упустила время с твоими девочками, если бы не действительно важные причины. Вопрос жизни и смерти, – Нагини говорила спокойно, несмотря на то, что у неё внутри всё переворачивалось от тревоги.

Раз уж она начала объясняться, пришло время сообщить ей неприятные новости. Если не признаться сейчас, то никогда не получится. Подготовившись сказать подруге, что она больше не контролирует себя и теперь её превращения внезапны и непредсказуемы, Нагини утратила смелость. Её голос был тихим и полным боли:

– Я превратилась прошлой ночью в половине одиннадцатого, Клия.

Нагини смотрела в пол у них под ногами. Грусть давила на неё. Лёгкие наполнялись ощущением утраты.

– Гьён знал, что это произойдёт... Я отказывалась в это верить, – Клия закрыла глаза и сжала губы, дрожащие от усилия, которое она прикладывала, чтобы удержать их закрытыми. – Я рада, что ты приехала к нам, Гини. Я никогда не сожалела, что пригласила тебя в Албанию, – глаза подруги заблестели, она с усилием поджимала губы и, наконец, произнесла:

– Я знаю, что тебе было трудно оставаться одной все эти двадцать лет. И во время войны... Я всегда просила тебя приехать в Албанию, обрести здесь свой дом. И я так рада, что ты, наконец, это сделала после падения Грин-де-Вальда, после окончания войны.

Безудержная искренность лилась из её уст почти как под действием Веритасерума. Признание, сопровождаемое всхлипом, готовым перетечь в рыдание, сорвалось с губ Клии:

– Но после рождения девочек мои приоритеты изменились. Их безопасность должна была стоять на первом месте. Моя семья должна была быть на первом месте.

Агония пронзила сердце Нагини. Казалось, что оно разрывается на части. Нагини закрыла глаза, не желая смотреть на Клию и созерцать, как убивают её душу. Не желая видеть утрату того, кого она любила больше всех на свете после своих родителей. Нагини молила проклятие поглотить её.

– Я бы позволила тебе остаться у нас, но Гьён не разрешил бы этого. Ты знаешь, как он беспокоится…

Клия мельком бросила взгляд на Нагини, но, увидев её явное страдание, снова уставилась на свои колени. Пальцы рвали кутикулу, и беспокойство Клии стало третьим пассажиром в карете. Но она продолжала. Кольца браслетов звенели, когда она уничтожала свой маникюр.

– Они скоро уедут из дома. И я знаю, что у тебя есть Ноэль. Я бы никогда не оставила тебя одну.

Послышались рыдания, и Нагини, наконец, открыла глаза. Чтобы встретить покрасневший от слёз взгляд Клии.

– Теперь с твоими... изменениями... я… – Клия закрыла лицо руками, и в её жестах и голосе читалось искреннее страдание:

– Гьён не хочет, чтобы мы виделись снова. Пока ты не выздоровеешь, – тело Клии содрогалось от каждого всхлипа.

– Я… – Нагини протянула руку, чтобы сжать колено Клии, возвращаясь к наблюдению происходящего за окном в попытке отогнать этот кошмар. «Пока ты не выздоровеешь».

Отчаяние пронизывало её вены, наполняя тело свинцовой тяжестью. Эта тяжесть мешала Нагини открыть глаза. Горе бушевало, словно море, не позволяя Нагини подняться на поверхность, чтобы сделать вдох между накатывающимися волнами. Удар за ударом погружал её под воду, и она не знала, есть ли у неё силы бороться за жизнь снова. Она никогда не найдёт лекарства. И теперь она теряет последнего члена своей семьи… которая больше не считает её таковой. Теперь змея-оборотень осталась совершенно одна, вынужденная искать решение своей проблемы самостоятельно или же сгинуть в одиночестве.

Не в силах ответить искренне, Нагини просто пыталась пережить этот разговор. Она размышляла над словами, которые, как она догадывалась, Клие нужно было услышать больше всего:

– Я никогда не буду завидовать тебе и безопасному счастью твоей семьи. Никогда, — Нагини пристально смотрела в глаза Клии, добавляя искренности в свой взгляд. Что ж, завидовать она могла бы, но никогда не пожелала бы ничего другого для них. Как бы это ни разрушало её.

– Ты знаешь, что я доверяю тебе свою жизнь, — Клия наклонилась вперёд, крепко сжимая руки Нагини. — Но я не могу рисковать ею. С тобой… Со всей неопределённостью, окружающей твоё состояние сейчас. Ради девочек. Ради Гьёна. Ты понимаешь, – голос её сорвался, покрасневшие глаза вновь наполнились слезами, и она умоляла Нагини простить её. Хотя прощать было нечего.

Слезы хлынули из глаз Нагини, её грудь вздымалась от всхлипов. Отказываясь принимать эти слова, она всё же подумала: «Наверное это наш последний день вместе».

Тушь текла по обычно безупречному лицу Клии. Кроваво-красные губы дрожали, но она с решимостью произнесла, до боли сжимая пальцы Нагини:

– Только до тех пор, пока ты не найдёшь лекарство.

Освободившись из хватки подруги, маледиктус положила свои руки на колени и мягко добавила:

– Если я найду лекарство, Клия.

Карета замедлила ход и остановилась у обочины. Песок и море простирались до самого горизонта. Они почувствовали резкий запах соли, когда дверь открылась сама собой, а фестралы издали возглас, словно объявляя, что они прибыли. Клиа держала Нагини за колени и заклинала:

– Обязательно найдёшь. Когда ты вылечишься, мы… Весь мир будет в наших руках!

Она энергично жестикулировала, пытаясь выглядеть оптимистичной. Её голос был бодрым и обнадёживающим:

– Никаких больше шоу, никаких больше комендантских часов. Мы могли бы поехать куда угодно. Делать что угодно. Быть кем угодно.

Вздохнув, она вытерла слёзы, текущие по лицу. Клия попыталась улыбнуться им вопреки.

Нагини провела тыльной стороной ладони под каждым глазом:

– Безусловно, – печальная улыбка, натянутая ради Клии, дрогнула. Они обе думали о том, что ни одна из них не скажет.

– Если бы это касалось только меня, я бы никогда не оставила тебя, — настаивала Клия, ступая на песок. – Гьён — осёл, – она хихикнула, пытаясь разрядить обстановку:– Хороший осёл, но, тем не менее.

Протянув руку, чтобы помочь Нагини выйти из кареты, она продолжила:

– Так как я много раз видела, как ты превращаешься, я знаю, что ты никогда не причинила бы мне вреда. Даже в самых агрессивных и потерянных состояниях. Я никогда не боялась тебя. Ни разу не думала, что ты представляешь опасность для меня.

Они были вместе только тогда, когда совсем юная Нагини была заперта в клетке и вынуждена каждую ночь выступать перед толпой. Клия пропустила последние двадцать лет превращений. Она даже не представляла, какие жуткие вещи пришлось совершить Нагини в войне с Грин-де-Вальдом. Клия не подозревала о настоящем звере, которым стала маледиктус.

Взяв Клию за руку и ступив на песок, Нагини накинула плащ на плечи и сгорбилась под тяжестью своих страданий. Морально готовясь к тому, что должно было произойти. И когда они шли бок о бок, рука в руке, навстречу бушующим морским волнам, Нагини выдохнула:

– Значит, ты дура.