Батуу была планетой с умеренным климатом, покрытой густыми лесами и горными хребтами. Планета находилась на границе между территориями Внешнего Кольца и Неизведанными Регионами, а также открывала доступ в Дикое Пространство, из-за чего снискала славу перевалочного пункта в тех регионах галактики. Она использовалась в качестве галактического перекрёстка для тех, кто путешествовал на субсветовых скоростях по торговым маршрутам. Планета стала пристанищем мошенников и контрабандистов, наёмников и воров, совершавших вылазки из более известных регионов галактики в малоизученные, не нанесённые на карту просторы космоса. Аванпост «Чёрный шпиль» на Батуу стал убежищем для тех, кто старался не привлекать к себе много внимания и желал укрыться.
Само место казалось серым, вымершим, тоскливым и тихим, словно мрачное гигантское облако спрятало этот аванпост. Вся планета была своего рода отшельником, спрятавшегося в укромном местечке и помогающий спрятаться остальным, давая свой уголок и временную иллюзию спокойной жизни — для всех негодяев, желающих спрятаться от правосудия, Батуу являлось идеальным местечком.
Таким прекрасным местом для возможности скрыться оно было и для Феникса, гонимого по всей галактике. Команда, как заметил Рейн, смогла здесь расположиться и даже найти временный дом возле леса, где они все жили. Такая маленькая попытка пожить как все обычные разумные существа в галактике. Рейн в мыслях усмехнулся без веселья. Реальность пробивалась отчаянно во все щели выстроенной наспех иллюзии. В этой тяжёлой реальности Феникс являлся беглецами и опасными преступниками. А они, пусть и ненадолго, решили попытаться последовать за лучами солнца, как брошенные камни, от неотвратимости правды. Сложность и серость истины в том, что это спокойствие у них отнимут. Неважно кто: Империя, охотники, годы или шанс сойти с ума. Этот непрочный пузырик нереальности когда-нибудь лопнет.
Рейн глубоко вдохнул свежий дневной воздух, устремив взгляд на стоящую с ним девушку. У него были причины находиться с Фениксом. Одна из них стояла перед ним в бежевом платьице, с наспех собранными в пучок тёмно-каштановыми и светло-голубыми глазами, в которых искрила жизнь. От одного взгляда Саше мертвые поля расцветали снова. Птицы начинали весело щебетать, а всё плохое обращалось в пепел. Рейн хотел узнать её получше. Её интересы, взгляды на те или иные вещи. Он давно так никем не интересовался — возможно и вовсе никогда. Обычно всё, что интересовало Рейна, лежало перед ним на открытой поверхности. Всё, что поддавалось изучению. Но Саше была для него девушкой-загадкой, разгадать которую нужно время. Что ж, раз уж пошло на то, Рейн, в принципе, готов. Горы свернуть ещё не думал обещать, но попытаться узнать личность, являющуюся для него образованной, интересной и олицетворяющей то, во что он верил, был вполне способен. Они были знакомы ещё до Феникса, только поверхностно. Теперь же Рейн решил узнать, надо ему это или не надо. Рискнуть или не стоит.
— Насколько мы здесь? — Рейн первый нарушил воцарившуюся тишину.
— На неделю, — ответила Саше. — Нужно пополнить запасы еды и топлива. Ещё рассчитать дальнейший маршрут. А пока мы здесь, считай, временно отдыхаем. Такой отпуск.
Говоря это, Саше обводила взглядом каменный дом, где они временно жили.
— Это планета похожа на Набу, — отметил Рейн.
Рейн заметил, как при упоминании Набу потускнели глаза Саше. Очевидно, вспоминать дом ей давалось с непосильным трудом.
— Да, — выдохнула она, — она напоминает мне дом, но дома пахнет по-другому и птицы поют по другому.
Батуу была чем-то похожа на Набу, правда не во всём. На Набу цвела жизнь, по крайней мере до событий двухмесячной давности. А Батуу попахивало гнилью и мертвечиной. Вероятно, после случившегося, на Набу стало также, быть может, даже в два раза хуже. Та трагедия разнеслась по всей галактике и была почти у каждого шёпотом на губах. Скорость распространения информации контролировать было невозможно, разве если только отключить везде связь и электроэнергию, что в принципе было невозможным.
— Сколько у нас есть ещё времени на прогулку? — Рейн решил сменить тему, поняв, что неприятная для Саше тема насыпает соль на ещё не зажившую рану.
— Точно не знаю, — отвела ненадолго взгляд Саше. — Наверное около часа. Потом нужно будет идти и заниматься делами. Тебе как раз всё расскажут.
Рейн кивнул, принимая к сведению. Вдруг на лице Саше мелькнуло озарение. Словно она что-то вспомнила. Её рот глаза округлились и уставились на Рейна, что тот резко почувствовал себя неуютно.
— Нам надо найти Хоуп! — вспомнила Саше, схватил его за руки. — Я тебя с ней не знакомила!
Рейн нахмурил лоб.
— Хоуп? — переспросил он.
— Самый младший член команды, — пояснила Саше, ведя его куда-то за дом. — Хьюянг установил, что ей где-то лет двенадцать. Мы попали с ней в команду в один день. Из-за всяких джедайские штук Мэл Хоуп случайно потеряла память, поэтому мы не знаем, как на самом деле её зовут, откуда она и кто её родители.
Вроде она и объяснила, что за Хоуп, однако вопросы лишь прибавлялись. Никто ни о какой Хоуп его не предупреждал. Феникс потащил за собой двенадцатилетнюю девочку? Да это просто смешно. Как Мартис на такое подписалась? Это Тано наверняка внесла свою лепту. Рейн еле сдержался, чтобы не скривиться от воспоминаний о ней. Взбалмошная, заносчивая и неугомонная тогрута — вот кем она была для него. Впрочем, их чувства были взаимны. Тано лишь мешалась под ногами, как ненавистное препятствие. Хотелось бы верить, девчонка будет благоразумней.
— Почему именно Хоуп? — поинтересовался Рейн.
— Асока посчитала, что это будет лучший вариант для имени, — рассказала Саше. Она вытянула руку вперёд, указывая на дерево. — Вот она! Опять уснула, пока читала. Пошли, поможешь её разбудить.
Рейн прищурился. Под деревом, укрытая листвой и спрятанная от лучей солнца, лежала бледная девочка с синими волосами и с датападом в обнимку. Лежала, будто лот-кошка. Любопытный досуг для современного подростка. Саше медленно к ней наклонилась и потрясла за плечо.
— Эй, Хоуп, — звала она её ласково, будто родная мама будила собственную дочь. — Вставай.
Ресницы Хоуп затрепетали, прежде чем она медленно разлепила глаза, издав тихое, мычание. Льдистыми глазами она уставилась на Саше и Рейна.
— Ой, я опять уснула, — поняла Хоуп,
— Хоуп, это Рейн, — представила Саше, сжимая его ладонь. — Рейн, это Хоуп.
Хоуп слабо улыбнулась и встала с травы.
— Привет, — поздоровалась она, держась за датапад. У неё вид невинного зверька, хоть она и пыталась это скрыть за подобием улыбки. Рейн умел считывать язык тела и по поведению её видел, что ей неловко.
— Привет, — в ответ поздоровался Рейн, засунув руки в карманы брюк. Он окинул её любопытным взглядом с ног до головы, остановившись на чертах лица. Маленький нос, пухлые губы, льдистые глаза, синие волосы. Явно крашенные, подумал Рейн. Стиль мрачноват, отличался от образов Саше. Саше редко носила всё чёрное, отдавая предпочтение светлым оттенкам. Девчонка же, похоже, любитель чёрного цвета. Рейн заметил, как её глаза приковались к кольцу на его пальце, в них загорелся неподдельный огонёк любопытства.
— Это обсидиан? — полюбопытствовала она.
Рейн посмотрел на кольцо. Да, там действительно был обсидиан. Весьма редкий, его чаще использовали только для строительства.
— Да, — подтвердил Рейн. — Разбираешься в камнях?
— Я их коллекционирую, — поделилась Хоуп. Она улыбнулась и на её щеках показались ямочки. — Самое безобидное увлечение, как Мэл говорит.
— Самое безобидное? — хмыкнул Рейн. — А чтение в безобидные увлечения не входит?
Хоуп сжала губы в тонкую линию, переминаясь с ноги на ногу.
— Смотря чтение чего. Обычной школьной программы ещё хорошо. А чтение новостей уже нет.
Это был камень в огород Мартис. Только она могла запретить девочке читать новости. Саше в этом плане немного мягче, она бы позволила, но объяснила, что не стоит так впитывать всерьёз каждую дурацкую весть.
— Учишься на дому? — уточнил Рейн.
— Ну, да, — не отрицала Хоуп. — Это сложно, конечно, но я стараюсь. Мне и самой нравится.
— И ты молодец, — похвалила нежным голосом Саше, погладив её по плечу. — У тебя есть шансы скоро стать самой умной в команде. После Хьюянга, разумеется.
«И после меня самого».
— Неплохо, — оценил Рейн. — И как же, позволь узнать, ты учишься?
— Я смотрю обучающие ролики, — начала перечислять Хоуп, — потом сама что-то читаю. Пробую на практике это применить. Тесты нахожу по теме в голонете.
Подход действительно неплохой, правда Рейн сомневался, что она будет гением.
— Ясно, — сказал он.
— А я могу с Мэл, Рексом и Асокой пойти на сегодняшнюю миссию? — спросила Хоуп у Саше. Та нервно моргнула.
— Я боюсь, что Мэл тебе запретит, — уклончиво ответила она.
— Но я могу быть полезной, — упрямилась Хоуп. — Я не буду никак мешать, честно!
Саше дотронулась до ожерелья на шее и сглотнула.
— Я знаю, — её тон стал строже, но как-то по-доброму. — Пойми, если что-то пойдет не так, это может плохо кончится не только для нас, но и для тебя. Ты ведь и бластер то еле держишь. Вспомни, Асока тебя взяла уже, так тебя вырвало от вида крови.
Рейн вскинул вверх бровь. Это насколько всё плохо, что она и бластер еле держит, да ещё и её тошнит от крови?
Хоуп насупилась.
— Я много читала с тех пор, — не унималась она, однако в её тоне уже не чувствовался былой стержень. — Я анализировала свои ошибки и постараюсь больше не совершать их. Я могу быть приманкой, если стоит кого-то заманить. Это тоже будет полезно.
Саше устало выдохнула.
— Попробуй поговори об этом с Мэл или Рексом. Но я сомневаюсь, что они разрешат.
— Они не разочаруются, правда! — оживилась Хоуп. — Спасибо!
Она быстрым шагом направилась в дом. Что ж, с благоразумностью Рейн, наверное, поспешил.
***
Воздух стремительными толчками донёс до Мэл запах специй и местных пряностей. Идущие по своим делам местные и водители разных транспортных средств не забывали останавливаться, чтобы украдкой бросить взгляд на неё, из-за чего к горлу подступила скользкая тошнота. Мэл не видела их реакцию, она чувствовала. Чувствовала их настроение, хотя сама того не хотела. Они не могли увидеть её белоснежные глазницы, скрытые чёрными очками. Они не могли знать, что её когда-то давно лишили зрения, когда она была совсем юной. Не могли знать целей Феникса и кто они вообще такие. Жители Батуу в принципе для Мэл были кем-то непонятными и непохожими на остальных жителей галактики. Не подходящими под её привычное описание нормальных или здравомыслящих существ.
Рекс пытался обосновать их поведение простым фактом: на Батуу никогда не было туристов. В последний раз её посещали лишь сенатор Амидала и Энакин, как позже выяснила сама Мэл. С Энакином был ещё один человек, но имя его будто стёрлось из памяти. Мэл не говорила об этом в слух никому, ни Асоке, ни Саше, ни Рексу — глубоко в душе она прятала тоску по Энакину. Они разделяли общую боль от потери командира, друга, наставника, только вот Мэл расчувствоваться себе не могла позволить. Однажды она уже дала волю эмоциям и лишилась зрения. Она лидер, на ней возложена большая ответственность за жизни команды. Иногда хотелось сбить с Асоку раздражающую смесь, чтобы та не совершала необдуманные действия. Сама же себя иначе в могилу так сведёт. Это не от ненависти, просто так ведут себя все разумные существа, не желающие, чтобы кто-то им важный себя угробил и натворил ужасные ошибки, что потом будут тенью преследовать до самой смерти.
Мэл в юности мало размышляла от смерти. В детстве она страшилась подобных мыслей, однако с возрастом, получив определённые знания и опыт в храме, этот страх стал медленно плавится, как горящая свеча. По безрассудству жертвовать собой Мэл не спешила, умирать она не планировала. Она лишь чётко понимала, что смерти больше не боится. А пока костлявые лапы смерти могут подождать. Мэл ещё за Асокой следить.
В голове стали сами собой возникать воспоминания из прошлого: юная Мэл, ещё не лишившаяся зрения, такая невзрачная с виду, зато со стержнем внутри; их диалоги с Энакином, наполненные приятным юмором; мастер Пло-Кун, поручивший присмотреть за юнлингом Асокой, чего Мэл тогда не оценила. В то время из самых глубин зажглось слабым светом ненавистное ей чувство — зависть. Глядя на сидевшего мастера с Асокой, ядовитая змея кусала где-то под ребром. Мэл не хотелось стать бесполезной, не нужной. Мэл хотела уважения, признания, а не сидеть с ребёнком. Со временем, эту обязанность она начала воспринимать как долг. Долг вещь священная, нарушить его нельзя. Для них с Рексом честь и достоинство имели большую ценность, особо в нынешнюю эпоху, где про честь все и забыли.
Прокручивая в голове воспоминания из прошлого, Мэл внезапно ощутила пробежавший по спине леденящий холод. Дело не в погоде, она это осознавала. Мэл давно не ощущала то, что чувствовала сейчас. Давно не чувствовала слабую головную боль, холод, проникающий под кости и гнев. Это ненавистное сочетание в последний раз она чувствовала ещё во времена зрячести. Как раз в тот день она и осталась слепой.
Мэл обратилась мыслями к Силе, сразу откликнувшейся ей и направившей в какой-то непонятный переулок. Сила направляла её с момента потери зрения, помогала, буквально видела за неё. Без Силы Мэл бы давно кормила червей в сырой земле с остальными клонами. В этот раз Сила помогла вновь, приведя её к источнику тёмного сочетания. Тёмной стороны. Запах тёмной стороны Мэл помнила. Эту гниль, кровь, злость и отсутствие контроля. И Мэл различила, кто был источником тьмы. Она не показала свою уязвимость в тот момент, лишь приподняла вверх подбородок и сделала глубокий вдох, прежде чем с её губ сорвалось ледяная фраза:
— Выходи. Я чувствую, ты здесь.
Мэл услышала рядом с собой шаги и ненавистный ей ехидный смешок, и на неё резко начала накатывать такая лавина ярости, что она полностью была готова утопить в ней обладательницу этого смеха и с помощью Силы любоваться останками. Мастер осудил бы, назвал это проявлением тёмной стороне, но как же Мэл стало со временем всё равно. Она за годы войны пересмотрела свои идеалы, в каком-то плане даже разочаровалась в джедаях. Её удерживала лишь в храме слепая вера в то, что ей помогут восстановить зрения. Дали слово же, только не сдержали.
— Как грубо, родная, — раздался рядом с ухом нарочито приятный и сладкий женский голос. Настолько приторный, что Мэл хотелось вырвать ей язык и скормить ближайшим зверям. — А я скучала.
Сила рисовала в голове картинку: зеленоватая кожа, заостренные уши, чёрные, бездонные глаза, как две чёрные дыры, ядовитый оскал, копна чёрных волос едва доходила до плеч. Что-то болезненно ёкнуло в сердце, напоминания Мэл о биографии данной особы. Об их дружбе одно время и как затем она предала её, поставила подножку, заставив упасть.
Из-за неё Мэл перестала быть той, кем была раньше. Из-за неё Мэл перестала быть зрячей.
— Как мило, Лин, — натянула она фальшивую улыбку, — потому что я по тебе нет.
Мэл хотелось плеваться ядом. Хотелось задушить эту тварь, перевернувшую всё в её жизни, закопать глубоко под землёй, дабы никто не нашёл.
— Как грубо, — изобразила вселенскую печаль Лин. — Твоя грубость пригодилась бы инквизиции.
— А твой длинный язык хорошо послужил бы во дворце Джаббы.
Лин цокнула языком.
— Всё ещё якшаешься с детьми, да? — молвила Лин. — Не надоело в няньках сидеть?
— А тебе не надоело быть питомцем инквизиции? — огрызнулась Мэл. Её рука потянулась к поясу с мячом.
После падения Республики Лин перешла на сторону инквизиции — организации, борющейся с джедаями. Точнее сказать, они были жалкими псами Вейдера и Палпатина. Носители Силы, часть из которых бывшие джедаи, чей разум извратили тёмной стороной. Лин стала одной из таких. Было ли её жалко? Мэл уж точно нет.
— Там неплохо кормят, — как ни в чём не бывало ответила Лин. — И ты была бы неплохой судьёй. Идеальным Гранд-инквизитором. Ты ведь не забыла тот суд?
Касательно судьи Мэл не сомневалась. Решай всё на том суде она, Лин просто так бы не отделалась. Эта тварь лишила её зрения, буквально ножом в спину ударила. Получила ли она заслуженное наказание, какое она должна была получить, по мнению Мэл? Нет. Джедаи иногда были слишком бесхребетными для справедливого наказание, вернее, жестокого.
— Меня бы с поста Гранд-инквизитора сместили бы, — невозмутимо соскочила с темы Мэл. — Гибкости не хватает. Я не могу засунуть голову столь глубоко в собственную задницу.
На короткие секунды Лин, возмущенная ответом, замолчала.
— Это намёк на тех, кто судил меня? — злорадно оскалилась она.
— В том числе.
— Родная, ненависть, гнев, это же не удел джедаев! — насмехалась Лин.
Сила подсказывала, где она находилась — в опасности близости от самой Мэл, прямо за ней. Пора кончать этот спектакль.
— Верно, — холодно согласилась Мэл, крепче вцепившись в рукоятку меча. — Да видишь ли в чём проблема, любого джедая за мысли о жестком правосудии замучила бы совесть. Но не меня.
Она успела отразить атаку алого светового меча, вовремя включив свой, светло-голубой. В этом бою Мэл вела лишь Сила. Сила и инстинкты, обретённые за годы обучения в храме. Сквозь неё она видела злорадный, уродливой оскал Лин, как кровавый свет плясал в её глазах. На лице Мэл же танцевал синий цвет, столь привычный ей. Она попыталась концентрировать свой разум, как бы возводя вокруг себя барьер, изолирующий её от битвы. Это позволило ей перенести себя в центр шторма, где бушующая буря не смогла бы причинить вред. Лин размахивала своим клинком, пытаясь нанести удары, но Мэл умело их отражала. Та лишь изматывала свою противницу, не шла сразу в атаку, а только отражала и блокировала удары светового меча. Мэл ждала, пока Лин истратит все запасы энергии, дабы потом перейти к атаке. Ждала момента, когда она вымотает себя настолько, что не сможет дать отпор.
В безлюдном тесном переулке сражаться было достаточно неудобно, местные будто не замечали их. Мэл перестала давно обращать внимание на них. Пусть хоть засмеются и попкорн принесут, ей-то чего? Её волновала проблема серьёзней. Проблема, носящая имя Лин, либо когда-то носящая, потому что в инквизиции все отказывались от имён и звались братьями и сёстрами. Например, Третий брат, Пятый брат, Третья сестра, Вторая сестра. Невероятно оригинально, думала Мэл.
В определённый момент они оказались на открытом пространстве, далеко от местных. Это был искусный бой двух профессионалов. Их битва была слишком схожа с танцем. Лазерные клинки, периодические психологические манипуляции — и никто не смел вмешиваться на протяжении всего их танца. Мэл умело отражала удары светового меча противницы, оборонялась и защищала себя как могла. Только сколько бы у неё не было опыта и познаний, тем же не была обделена и Лин, что в определенный момент всё-таки сумела нанести удар в предплечье. Мэл просто не успела на ничтожную долю секунды. Помедлила. Сила запоздала с помощью. Мэл болезненно вскрикнула и упала на колени, боль расползлась по предплечью паутинкой. Ярость внутри заплясала и аккорды гнева стали громче. Но сдаваться просто так этой твари Мэл была не намерена.
Сила рисовала в голове картину происходящего в данный момент: Лин уже замахнулась своим световым мечом, намереваясь нанести удар, как внезапно пронёсся лазерный выстрел и попал ей в бок. Лин скрючилась и закричала от боли, упав на грязную землю. Они с Мэл одновременно повернулись в сторону выстрела. От увиденного Мэл хотелось грозно ругаться — там за какими-то камнями стояла Хоуп. Дрожащими руками она держала бластер, её глаза полны паники. Идиотка, ругала её в мыслях Мэл, глупая идиотка. Сбежала с корабля, хотя ей строго настрого было велено оставаться с Рейном, Саше и Хьюянгом. Почему за ней не следили? А эта девчонка взяла и сбежала, да ещё и влезла туда, куда ей лезть не стоило. Видимо, вместе с памятью ещё и мозги все растеряла. Идиотка, ну вот не нужно было ей влезать в дела взрослых людей. Мэл потом обязательно предъявит Саше и Асоке. Они же с ней лучше всего подружились на последние несколько месяцев. Вот пусть отвечают.
Инстинкт самосохранения похоже у Хоуп сработал, она успела убежать до того, как Лин кинула в её сторону вибронож, и до того, как прибыл Рекс, успев с Саше подогнать корабль.
— Мэл, я здесь! — крикнула Асока, подбегая со световыми мечами. Серыми, как увидела Мэл. Вот чем занималась Асока в последние дни — собирала себе новые мечи.
«Я заметила».
Лин уже перешла на Асоку, яростно атакуя и будто забыв про Мэл. Асока тоже не была лишена способностей. Она блокировала удары Лин своими световыми клинками. Хоуп успела прыгнуть на трап корабля, Рекс помог ей встать и затащил внутрь. Мэл и Асока тем временем бились с Лин, как на зло отражающей их удары. Сила тоже была на её стороне, но Сила тёмная, коварная, зловещая.
Асока успела выбить меч из руки Лин, тем самым обезоружив её. Мэл хотела было снести Лин голову, пока есть шанс, но та в какой-то момент прыгнула на камень, где недавно пряталась Хоуп, вытащила из сумки подобие бомбочки и ударила её об землю, тут же создавая дымовую завесу. Лёгкие давило, слизистую неприятно жгло. Асока старалась откашляться и параллельно отыскать в этом густом красном дыме Мэл. Её опередил Рекс, аккуратно приподнявший её на ноги.
Они втроём быстро оказались на корабле, который тут же поспешил прочь от места сражения. Рекс не отпускал Мэл, будто боялся, что она упадёт и развалится. Мэл чувствовала как тревога внутри него билась с беспокойством. Беспокойством за неё. Как только Асока подошла к Мэл, её зрачки расширились от вида кровоточащей раны.
— Мы сейчас тебе поможем, — засуетилась Асока, ища медикаменты.
— Ей сперва помоги, — раздражённо бросила Мэл, буравя полным ненависти взглядом стоящую подальше от всех Хоуп. — Дай с Саше мозги и вдолби в эту голову про послушание.
Лицо Хоуп осунулось от её строгого тона. Мало того, что она была откровенно лишней здесь, мало того, что она была бесполезна, о чём Мэл иногда упоминала, так она ещё и ослушалась приказа старших и убежала из дома. С Саше и Асокой стоит на эту тему серьёзно поговорить. Здесь не детский сад, чтобы дети просто так убегали. Девчонке двенадцать лет, должна понимать ответственность за свои действия.
— Мэл, я...
— Позже поговорим, — шикнула она
— Мэл...
— Уйди. Сейчас же.
Мэл отчеканила каждый слог так, чтобы до ума Хоуп дошло элементарное. Нельзя просто брать и по дурости убегать из дома. Безнаказанным непослушание оставаться не может. Пускай Хоуп привыкает к реальной жизни, где всё не решается плаксивой песенкой, как в детских мультиках, а неуместный героизм может довести до беды. Любое действие имеет последствия — и вот результат. Что-то должно ломаться. Что-то должно починиться.
Её слова ударились о стены корабля и осыпались тяжёлым молчанием. Немое, тягучее напряжение повисло в воздухе и осело на плечах каждого. Каждый, кто находился в том момент рядом, одарил Хоуп взглядами: Асока полным сожаления; Рекс, снявший шлем, укоризненно, с суровостью. Хоуп будто прошибло осознание. Взор потупился, она застыла в оцепенении, будто увидела какого-то монстра. Хоуп прошлась потерянными глазами по каждому. Её нижняя губа задрожала, глаза часто заморгали. Вязаные лапы страха и бессилия сомкнулись на её горле. Кончики пальцев задрожали, дыхание участилось. Эмоции Хоуп прорвались наружу, она попятилась назад, игнорируя потянувшуюся к ней Асоку, и поторопилась прочь. Пускай посидит и подумает о своём поведении.
***
Рейн нашёл Саше в комнате дома, где Феникс временно жил. Задумчивая, спокойная, она рисовала что-то на датападе. Вся команда готовилась к отлёту, а Саше это будто не касалось. Будто её не волновало всё происходящее вокруг. Рейн отметил эту черту за ней: когда она была чем-то увлечена или мысли захватывали её разум полностью, она отключалась от внешнего мира, погруженная в чертоги собственного разума. Он уже узнал о побеге Хоуп и её безумному желанию помочь Мэл в битве. Дурочка, не иначе. Только идиотка полезет в то русло, в котором совершенно не разбирается. Лишь дурочка подвергает опасности себя и других. Рейну плевать было на Хоуп, она ему никто, только вот узнав, что досталось за эту выходку Саше, под диафрагмой собрался неприятный комок. Он бы мог спокойно заниматься своими делами, но незнакомое, непрошенное ощущение вопило, что он поступить так не мог. Слабое, едва ощутимое, но порочащее беды. Но Рейн просто уйти и бросить не мог. Когда касалось Саше попросту не мог.
Настойчивый, призрачный голос остатков души твердил, как мантру читал, что следует сделать. Рейн, как загипнотизированный, остался с Саше. Он не давил, не заставлял ему душу изливать, он и сам-то в этом не силён. Слишком уж чёрная и ледяная душа у него была. Слишком мрачная. Только с Саше почему-то хотелось отбросить все маски. Хотелось с ней быть откровенным, более тёплым, не холодным и вечер уверенным в себе Рейном Ветом. У него солнце погасло давно, спасибо отцу. Стих огонь, пламя жизни погасло ещё в подростковом возрасте. Но рядом с Саше солнце вновь будто поднималась и освещало его мрачную душу. Рейн не скрывал, ему чуждо любое проявление эмоций. Он не любил, когда при нём плакали, на сантименты был не богат. Их с разговор Саше не был спланирован, слова лились сами. В тот момент они оба были откровенны, не до конца, потому что чтобы говорить о более личном, нужно стать ближе. Рейн обнажил часть души, как делал с теми, кого считал своим. Он сам удивился, как решился на это. В детстве он мог говорить о чем-то личном только с тёткой и со старшим братом. В галактике полно различных форм жизней, полно понимающих, разговорчивых и чутких, однако поблизости с Саше оказался Рейн, и он даже не был против, чтобы она ему рассказала, что так душу терзало.
Около неё ему было тихо. Стихал назойливый голос отца и не преследовал неприятный фрагмент из детства. Когда Саше всё же улыбнулась, Рейн вдруг понял, что был готов весь мир спалить, только чтобы вновь заслужить её улыбку. Глядя на неё, сильнее расслабившуюся, улыбчивую, он понял, что рискнул не зря.
Рейн вышел на улицу. Разговор с Саше вышел долгим, однако он, хоть и не предпочитал длинные разборы, не думал жаловаться. Диалог с Саше дался ему просто, даже душе будто легче. Правда после любых разговоров ему нужно было время побыть наедине с собой. Впрочем, как и самой Саше. Стоило Рейну остаться наедине с собой, холодная логика начала отчаянный бой с сердцем. Между долгом и тем, чего он хотел на самом деле. Что он должен делать и чего не должен. А сбиваться с пути в планы Рейна не входило.
— Дэнк феррик, — выругался он.
— Плохой день? — послышался сверху спокойный голос. Рейн от неожиданности едва не дёрнулся, но сумел сохранить самообладание. Он поднял вверх голову и встретился с сидящей на ветке Хоуп. — Привет.
Она со спокойным, даже умиротворенным выражением лица сидела на ветке, как птенец, смотрела на него с лёгкой улыбкой. Рейн задержал на ней короткий пренебрежительный взгляд.
— А подсушивать плохо, пташка, — заметил он. — И чего ты здесь забыла?
— Сижу на ветке, на небо смотрю, — непринуждённо сказала Хоуп, болтая ножками.
Какая удача, что она не была джедаем и не могла читать мысли Рейна. Он терпеть не мог когда кто-то лез к нему в голову, желая переворошить всё то, что он прятал от всех годами и показывал лишь тем, кому считал можно верить. И Хоуп в это число не входила.
— Тебя Феникс ищет, — констатировал Рейн. Здесь он, правда, наврал, беспокоилась за неё одна Саше и, скорее всего, ещё и Асока.
— Мне просто нужно было время для одиночества, — отмахнулась Хоуп. — Как тебе сейчас.
Рейн сощурился.
— Не делай вид, что знаешь всё.
— Я и не делаю, но в таком случае, почему ты не со всеми?
Эта Хоуп чересчур любопытной занозой бывает. Непонятная, странная. Он легко прочёл Асоку, её мотивы, Рекса, даже Мэл. Но Хоуп сложная, на типичную двенадцатилетку не похожа. У неё юность играет в одном месте и поразительное спокойствие отражается на круглом личике. Саше просила быть мягче. Говорит, девочка ещё юная, ничего не понимает. Рейн считал, что в двенадцать лет пора бы включать мозги и начинать задумываться над тем, к чему приводят последствия таких действий. Саше и на это бросила логичный аргумент — Хоуп личность не полноценная из-за потери памяти. Она толком ничего не помнит, она буквально потеряла часть себя. Всё в её сознании очищено, система перезапустила и началась с нуля, после чего заработал новый рычаг и запустился новый механизм. Хоуп ближе всех общалась только с Саше. Не с шумной Тано, а с более тихой и уравновешенной Саше. Асока за активный отдых, бурю эмоций, а Саше и Хоуп за отдых пассивный, сдержанность и тишину. Надо отдать должное девчонке, она была не такой навязчивой как та же Тано.
— Ты на нервы начинаешь действовать, — пока беззлобно предупредил Рейн.
— Оу, — вырвалось у Хоуп. — Виновата.
— Может хоть слезешь?
— Зачем? — полюбопытствовала Хоуп, вцепившись руками в ветку дерева.
Рейн закатил глаза. Слишком много вопросов.
— Надо. — В ответ на это Хоуп склонила голову на бок, вопросительно глядя на него. Будто дразнила. — Не заставляй меня за тобой подниматься.
— Я не заставляю, — пожала плечами она. — Не лезь.
— Кидаю логичный аргумент: неудобно говорить, когда кто-то сверху на ветке.
— Так бы сразу.
Слова Рейна возымели действие, и Хоуп тут же спрыгнула с ветки, приземлившись на ноги и после отряхнувшись. Саше говорила, её стоит узнать лучше, тогда она перестанет быть такой странной. Рейн удивлялся её выдержке.
— Слышал о твоём косяке, — начал издалека Рейн. Улыбка Хоуп стала медленно исчезать. — Что ты влезла в бой, Мэл спасти хотела.
— Наверно, заслуженно, — повела плечами Хоуп.
— Заслуженно, — не отрицал Рейн, — однако я предполагаю, ты не по дурости пошла на это, да?
Хоуп подняла на него полные сомнения глаза. Рейн понимал, девчонка, как бы он ей не доверял, была важна Саше. Если он хотел заслужить её уважению полностью, стоит использовать любые методам. Даже те, которые он сам бы по-своему желанию в жизни не использовал. Хоуп важна Саше, а это имело большее значение. Рейн сделает вид, что ему не плевать на неё. Выстроит такую небольшую иллюзию, чтобы решить несколько проблем одновременно. Он готов был сыграть роль порядочного друга для Хоуп, если потребуется. Но делал он это лишь из-за Саше, не потому что ему важна девчонка.
— У любого поступка есть мотив, — Рейн сел рядом с ней под дерево. — И я часто гадаю, каковы мотивы того или иного поступка. Часто я предполагаю худшее. А потом анализирую и смотрю, насколько хорошо этот мотив объясняет что он делает и что говорит. Каково же самое худшее желание? Что объясняет поступки человека? Дурь? Или жажда чего-то большего?
Хоуп не сводила с него задумчивого взгляда. Рейн заметил, как она в это время что-то делала с ногтями, вернее кожей вокруг них.
— По дури, — только и вымолвила она.
Как же с ней сложно будет. Рейн думал, она будет куда общительней.
— А ты расскажи, тогда я пойму твой мотив, — предложил он.
Быстрее расскажет, быстрее закончат. После этого, если пташка не настолько дура, догадается пойти к Саше. Той потом будет на душе гораздо спокойней и на сердце перестанет давить чувство вины в том, где, собственно говоря, никакой вины и не было. Вина целиком и полностью на синеволосой пташке. Какая-то тень пробежала по её лицу. Она, опустив глаза, судорожно вздохнула и оперла подбородок о сложенные на коленях ноги. Его младший братишка всегда любил так сидеть, в моменты размышления о чем-то, будь то погода или почему так мало живут многие насекомые. Он в детстве обожал всяких жуков, у него даже своя коллекция была. Его увлечение жуками понимал только один человек. Он бы подружился с Хоуп, она, судя по словам Саше, тоже жуков любит.
Она смотрела куда-то вдаль, словно думала, говорить ему или нет.
— Я хотела быть полезной, — угрюмо выговорила она. Рейн испытал несказанное облегчение. — Помочь Фениксу, не только сидеть, пробовать учится самой, чтобы хоть что-то вспомнить о себе... Мэл говорит, я проблема. Я лишний ресурс... Асока столько рассказывала мне о миссиях, о джедаях, Силе, про сражения. Говорила о значении моего имени. Что я надежда для всех... Я думала, что если буду очень хотеть, если проявлю инициативу, то докажу, что я правда полезна. Что Хоуп выше своего роста... — она сделала небольшую паузу, маленькую передышку для себя. Ей тоже нелегко давали откровения. Её голос задрожал на последней фразе: — А получается нет...
Что ж, это хотя бы какой-то мотив. Дуростью пахло здесь уже меньше. Скорее банальным детским желанием быть понятым, важным. У синей пташки уже свои комплексы, израненное сердце и шрамы за душой. И в некоторых изломах Хоуп Рейн разглядел свои собственные. Он тоже был мальчишкой и тоже хотел внимания и хоть каплю уважения к себе. Мать умерла, когда он был младенцем, отец только добавлял новые шрамы и лишь душил и ломал дальше. В жизни маленького Рейна опорой была сестра покойной матери, да старший братец — всё. Остальным было ровным счётом плевать на него. В будущем Рейн запечатал все чувства за семью печатями, спрятал глубоко внутри своей грудной клетки. Потому что мир — место жестокое, беспощадное. Ты доверяешь, опираешься, а потом тебя предают, ранят глубоко в сердце, в самую спину ударяют и оставляют разбитым. Поэтому Рейн так неохотно доверял людям, поэтому он не всем открывался. Когда видишь во всех врагов, жизнь становится проще. У Рейна это уже константой, выведенным подкожно изъяном — выживать, смотреть на мир сквозь призму реалистичности и ожидания худшего. Только вот с приходом Саше в его жизнь часть долго выстроенных принципов начала медленно разрушаться. Сердце — дурацкий орган, контролировать который разум и логика не в силах.
Пташка, если не такая дурочка, тоже в будущем должна начать поступать так же, как и он сам. Тано наивная идиотка, раз не объяснила Хоуп всю суть реального мира. Пускай знает о несправедливости, бесчестности. Должна знать уже, что не крутится мир вокруг неё. Рейн не из тех, кто жалеет обездоленных детей. Впрочем, завести верного щеночка под рукой будет очень полезно. Он побудет мудрецом, если потребуется. Быть может, пташка поумнеет, на путь истинный встанет. Ей бы не с Фениксом жить, не по миссиям шататься. Рейн считал, девчонке бы в руки — противно улыбающуюся куколку в розовом платье; ей бы — ходить в школу, как все обычные дети, поднимать руку, желая ответить и показать свои знания; ей бы — постоянный дом, маму и папу, полноценную личность. Не жизнь это для подростка. Рейн подумал, пташке поможет, этого хотела бы Саше. Пташке из нестабильного гнезда надо улетать и жить самой. Любой птенец рано или поздно улетает от своих. Пташка, возможно, найдёт потом в себе силы и покинет приёмную семью. Для всех так было бы лучше, как бы грустно это не было.
Хоуп ему в лицо не смотрела, мыслями она была не с ним, не в реальности. В этом она похожа на Саше.
— Тебе самой-то хочется этого? — Рейн решил вырвать Хоуп из раздумий. — Носится на миссиях, рисковать своей жизнью?
Она замялась.
— Честно? Наверное... нет, — едва разборчиво бормотала Хоуп. — У меня непереносимость крови, но...
— Тогда это тупо, что ты полезла туда, — перебил её Рейн. — Скажу как есть, прямо, но всем всё равно на тебя и твои чувства.
Хоуп подняла брови.
— Очень прямо.
— Ты не дослушала. — Рейну хотелось взять и закурить, да тут был ребёнок. Мало ли аллергия, ему потом прилетит. Лишние проблемы ему были не нужны. — Ты хочешь выделится, получить уважение. Да, это нормально, но ты используешь не те способы. Плюс ты хочешь сделать это там, где у тебя нет шансов. — Хоуп подняла на него вопросительный взгляд. — Объясню по-простому: ты можешь хотеть быть воином, но это не значит, что у тебя к этому есть талант. Ввиду отсутствия физических или психологических фактов. В твоём случае больше физических. Тебе не надо лезть туда, где ты не сильна. И тебе не обязательно становиться как капитан, Тано и Мартис. Ищи альтернативу, Невозможен талант без целеустремлённости. Невозможна целеустремлённость без таланта. Читай теорию, но не факт, что у тебя выйдет на практике. Ты не боец и сама это понимаешь. Тебе это и не надо.
Такова правда жизни — ты можешь хотеть быть джедаем, но это не значит, что у течь есть к этому способности. Зачастую наши мечты рушатся из-за определённых фактов: психологических или физических изъянов. Может быть цель, но это не значит, что к этому есть талант. Ты можешь обладать талантом и думать, что можно не трудится, правда так не работает. На одном таланте тоже жизнь не построишь. Рейн глумливо фыркал над детскими сказками, где говорят, что можно всё без труда, стоит лишь захотеть. Если бы всё так работало, он бы ещё в пять лет тогда стал бы самым могущественным джедаем. Есть горькая правда жизни — ты можешь хотеть, но нужно учитывать то, что у тебя может не получится.
Рейн заметил перемену в лице Хоуп. Она опустила рукав чёрной кофты ближе к костяшкам.
— Но как тогда мне показать свою ценность? — только и спросила она, посмотрев на Рейна так, словно он был её спасением.
— Развивай в себе то, к чему у тебя есть талант, — посоветовал Рейн. — Ты девчонка не такая глупая, я вижу, так развивай мозги. Умных людей ценят больше, чем тех, кто умеет бить. Напомни, к чему у тебя есть талант?
Хоуп задумалась.
— Препарирование насекомых, — вспомнила она.
— И это всё?
— Ну... — задумчиво протянула Хоуп. — Ещё я люблю читать, мне нравится рисовать. Я минералами интересуюсь, мистикой. О, ещё я пытаюсь выучить хаттский и читать про политику, право и экономику. Правда Мэл запрещает мне читать новости, но меня это не останавливает.
Рейн усмехнулся рвением пташки изучать политику. Как ей запрещают, а она находит способы найти источник информации.
— Ну так значит развивай в себе это, — подталкивал её к этой цели Рейн. — Учи политику, может дипломатом станешь.
— Маловероятно, — усомнилась Хоуп. — По многим причинам.
— Поверь, эти знания везде пригодятся, — уверял её Рейн. — Запомни, что пока ты находишься на территории противника и играешь по его правилам, выиграет он. Но если ты перенесёшь игру на свою территорию, тогда ты поимеешь своего противника и победа тебе гарантирована. И признание в том, в чем ты сильна.
Хоуп не скрыла скептицизма во взгляде.
— Поимею? — переспросила она, как будто пробуя это слово на вкус.
— В будущем поймёшь, — не стал объяснять подробности Рейн. — И будь уверенней. Люби себя, плюй на других. Тогда перестанешь быть уязвимой для врагов.
Хоуп выдавила из себя благодарную улыбку. Похоже, ей стало лучше. Рейн, конечно, мудрец такой себе, но, судя по реакции пташки, на неё его слова сработали. Здесь необязательно великим мудрецом, просто нужно знать банально психологию человека — полезное знание. Потом можешь заставить так делать людей всё, что ты захочешь.
Глаза Хоуп метнулись в сторону и сфокусировались на траве.
— Смотри! — внезапно воскликнула она. Её глаза стали похожи на блюдце, рот приоткрылся. Не успел Рейн что-то ответить, как пташка его покинула и подошла к цветку, на котором сидела бабочка. — Какой окрас! О, у неё крыло сломано.
Рейн устало вздохнул и закатил глаза, вставая с травы.
— Я не любитель насекомых, — не скрыл он. Его поражала эта пташка. То тихая, зажатая, неуверенная, пессимистичная при виде членистоногой жути становится странней и отключается от мира. Говорит непринуждённо, даже с позитивом. Рейн бы проверил девчонку на наличие психологических заболеваний.
— И это нормально, — своим привычным тоном произнесла она. Её внимание было приковано к бабочке. — У неё зелёный крылья, на каждом крыле по рисунку. Он похож на глаз. Явно это способ выживания.
Рейн украдкой поглядел на бабочку без особого интереса.
— Не тащи её лечить только.
— Она уже не спасётся, — заметила Хоуп. — Со сломанным крылом она не протянет долго.
Хоть это пташка понимала. Значит, правда не дура.
— Ты странный ребёнок, — всё же сказал Рейн, — очень.
Хоуп бросила на него короткий взгляд через плечо и тепло улыбнулась.
— Иногда я думаю, будто неправильно родилась, — говорила задумчиво она, глядя на бабочку. — Слышу не то, вижу не так. То, что должна ненавидеть или боятся, мне нравится, а чего должна не бояться... — Хоуп замолчала. Оставив бабочку, она встала и повернулась к Рейну. — Мы все странные. Так или иначе.
Любопытно, как сперва Рейн играл роль мудреца, а теперь Хоуп, видимо, вдохновившись его речами, оживилась и решила завести философскую беседу.
— И к чему эта философия? — не понял Рейн.
— Да так, я люблю философские беседы, — призналась Хоуп. — Но не все меня понимают и хотят поговорить об этом.
— Тано, Мартис, — перечислял Рейн.
Хоуп дёрнула рукав кофты, повернув в сторону взгляд.
— Они хорошие, но... — она замялась, почесав затылок. — Просто не понимают меня. Я благодарна, что они меня взяли к себе, но мои интересы по-настоящему понимает только Саше. Мне... комфортней с ней.
В этом Рейн пташку тоже понимал.
— Она была добра к тебе с первого дня, — рассуждал логически он, — помогала.
— Нет, не только в этом дело, — Хоуп зажевала губу. — В ней будто есть что-то знакомое. Я не знаю, почему, но мне кажется, она похожа на кого-то близкого мне. Из той жизни.
Всё понятно. Отголоски старой, забытой жизни. В таком случае не удивительно, что Хоуп потянулась именно к Саше.
— Глядишь, может, вспомнишь всё, — сказал Рейн. — А теперь иди к остальным, не вечно же тебе тут сидеть? Да и я что-то устал от твоего чириканья, пташка.
Хоуп ему улыбнулась и, сделав пару шагов в сторону дома, резко остановилась.
— Рейн! — она развернулась к нему, её глаза вновь округлились. Она словно что-то забыла.
— Ну чего тебе? — уставше спросил Рейн.
— Ты сохранишь то, что я тебе скажу сейчас, в тайне?
— Ты решила я твой тайник? — хмыкнул Рейн. Он не собирался выдавать её тайны, ему и так было чем заняться, вместо роспуска сплетен. — Чего хотела?
— Когда Мэл меня отчитывала, я вспомнила кое-что.
Рейн скрыл удивление. Он думал, из-за джедайских штук она никогда не вспомнит ничего из прошлой жизни. Будет чувствовать что-то знакомое, но чётко не вспомнит уже ничего. Выходит, не всё так критично и она правда начала вспоминать свою жизнь.
— И что же ты вспомнила? — проявил участие Рейн.
— Людей, — ответила Хоуп, — я не знаю, кто это. Зал. А ещё мужской голос. Грозный, жуткий. Он говорил: «ты никто без нашей фамилии».
Она, испугавшись собственного воспоминания, отвернула голову. Рейна, к его удивлению, это даже озадачило. Знакомое, даже чересчур, ощущение подобралось медленно, подобно хищнику и вцепилось острыми когтями в грудную клетку. Рейн попытался отогнать это неприятное дежавю, но у него не выходило. И это начинало его раздражать.
***
— У него сорок шесть колец. На каждом кольце по две пары лапок. Всего сто восемьдесят четыре.
Десятилетняя Рейнира сидела на ступеньке крыльца с бежевым длинным насекомым. Рядом сидела мама, не отрывая взгляда от насекомого. Мама, казалось, старалась понять, чем увлекается её дочь. Рейнира не возражала, что она проявляла участие. Она сама не стеснялась ей рассказывать о каждом членистоногом. Потому что Рейнира понимала — мама её поддержит. С мамой она чувствовала себя защищенной, в безопасности.
— Смотри, а здесь нет лапок, — заметила она, указав на одно кольцо.
— Правда, — увидела Рейнира. — Значит не сто восемьдесят четыре.
— Хромой, — комментировала мама, — прям как папка твой.
Она тихо засмеялась, заметив реакцию дочери.
— Папа просто с травмой ноги! — исправляла Рейнира. — А у этого нет лапок!
— Да я знаю! — Мама взлохматила чёрные волосы дочки, прижала к себе её да плечи и обняла, гладя по плечу.
Рейнира любила свою маму. С ней всегда было тёпло, весело. Мама всегда старалась избегать проблем. Она часто улыбалась, была на позитиве и приносила радость другим. А её нежная улыбка была очень заразительна. Мама улыбалась, разгоняя тучи. Мама шутила, вселяя радость в других. А ещё мама была самой понимающей. Рейнира знала, что она никогда её не прогонит и не осудит. Мама её встретит с папой, крепко обнимет, поведёт на кухню, где уже стоят любимые лакомства. Затем они вместе сидели бы, обсуждая последние новости. Рейнира смеялась бы над мамиными шутками в сторону папы. А папа помог бы потом с уроками, толкнул мудрую речь и взъерошил бы волосы, как делал с младшим братом. Рейнира во многом похожа на него, как говорила бабушка: у неё его льдистые глаза, аристократическая бледность и такие же тёмные волосы. От мамы ей, кажется, достался только носик и природные кудри. А ещё у Рейниры смесь маминого и папиного характера, а это, по словам деда, взрывная, ядерная смесь. С папой чувствовалась защита, поддержка. Папа был рядом, с работы часто уходил пораньше на мероприятия в школе и собрания. Уходил пораньше, чтобы успеть к единственной дочке на день рождение, поздравить с праздником и в сотый раз сказать, какая она у них с мамой умница, красавица и как они её любят.
Рейнира знала, мама и папа её любят тоже. Ценят. Она чувствовала это всеми фибрами души и боялась их однажды потерять.
— А папа долго будет у деда? — спросила она у мамы.
Мама задумчиво почесала подбородок.
— Не думаю, — сказала она. — Ты же знаешь деда.
— Я его боюсь, — созналась Рейнира, смотря куда-то вниз.
Она начала бояться дедушку со стороны отца с лет с пяти. Дед со стороны матери всегда был к ней добр, ласков, он читал ей на ночь, вместе играл, несмотря на проблемы со здоровьем. Дед со стороны отца её не любил, Рейнира это понимала в свои десять. Он её презирали она не понимала: за что? Что она ему сделала? За что она получила такую не любовь к себе? Неужели она была такой плохой? За что родной дедушка её не любил? Почему тогда сказал, что она никто и никому не нужна? Дед у неё ассоциировался теперь только со страхом и горькими слезами, разбитыми мечтами и дрожащими коленками. Рейнира с тех пор боялась большого скопления людей и стеснялась заговорить с кем-то посторонним.
Мама будто почувствовала настроение дочери и сильнее прижала её к себе.
— Я не оставлю тебя там больше одну, слышишь? — шептала мама. — Больше не оставлю.
Рейнира теснее прижалась к маме. Она не призналась, что недавно ей снился дед в страшном кошмаре. Кошмар, поразительно похожий на то, что было в реальности. Все события были как пять лет назад. Только в конце этого кошмара Рейнира очнулась в тёмном лесу. Одна, без мамы и папы. Она кричала, просила о помощи, срывала голос до противных хрипов, но никто не отозвался. Рейнира испугалась говорить. Потому что думала, если не вспоминать больше, то он забудется сам, сам из памяти исчезнет. Она хотела жить без страхов, как бабушка, быть такой же сдержанной. А ещё иногда Рейнира хотела быть жестокой, как дед со стороны папы и бабушка. Хотела такую же непробиваемую броню, чтобы ни один мальчик её не обсмеял в школе за рисунки и мечтательность. Чтобы никто не посчитал её бесполезной и слабой. Рейнира видела, её деда, которого она боялась, уважали, как и бабушку. И однажды она подумала — может быть такой же? Холодной, каменной леди, чтобы никто и никогда не подумал, что она никто. Да, бабушка и дед были недружелюбными, но у них было уважение, признание от других. Они ничего не боялись, прямо говорили, что думали. У них был авторитет, влияние, их принимали, а Рейниру считали странной. Она завидовала им, потому что их не осуждали, понимали. Рейнира хотела того же.
У неё не было друзей. Её интересы понимали только родители, папин младший брат и дедушка со стороны матери. Она видела, как в обществе уважали и ценили деда и бабку. Рейнира просто жаждала своей детской душой того же — понимания и уважения за то, кто она на самом деле. Принятие её, маленькой девочки с любовью к поэзии, жукам и цветам. Рейнира думала: возможно, если я стану как бабушка, то больше получу уважение? Если я буду что-то делать, меня не будут считать никем? Заткнуться ли тогда кошмары? Исчезнут ли они? Возможно, Рейнире стоило стать молчаливей и меньше говорить о себе. Но признают ли её?