Чтобы вернуться, особых усилий не понадобилось.
Поначалу Мира услышала только голоса. Остальное — лишь размытые силуэты в призрачной дымке, похожей на густой туман. Но сомнений не возникало — перед ней Роми и Алэй. В Плеши. В очередной раз.
— … знаешь… Я был готов.
— Тебя не злило?
— Когда-то давно. Ещё в школе, когда поставили диагноз, когда прошёл отрицание и понял, что рано умру, то да. Злило. Ох, как злило. И подталкивало. Я мог… смог. Ты ведь сама знаешь!
— Знаю.
— А теперь я даже хотел бы.
— Как можно хотеть такое?
— Усталость и боль. Постоянная усталость и постоянная боль. Будто живёшь в коконе из иголок и надо ежесекундно напрягать мышцы, чтобы не уколоться и не уколоть тех, кто рядом. Их — сложнее…
Слишком мало. Мира жаждала видеть, а не просто слышать. И вдруг, как на скале, что-то внутри проснулось, лишило воли. Подчинило. Не объясняя зачем, научило как.
— Поделись, со мной, Роми. Откройся.
— Не могу.
— Можешь!
— Не хочу.
Первый шаг был сделан. За вторым Мира почти перестала дышать, понимая — увидеть будет уже недостаточно. Картинки, слова не помогают разобраться, почувствовать. Необходимо стереть грань, суметь окунуться в чужие эмоции. И та, вторая, уже знакомая Мира внутри, знала, как это сделать.
Хрупкая преграда исчезла, позволяя снова проникнуть глубже в воспоминания. Слиться с ними, будто она сама сейчас — Роми.
Вот она протягивает Алэю руку. Его ладонь тёплая, сильная. Он ловит её взгляд, улыбается. Она понимает, что он действительно не хочет. Мог бы или нет — не играет роли. Алэй не хочет, точнее — боится. Она самоуверенно начинает давить. Лишь на миг пробивается через барьер, прикасается к его ощущениям. Этого оказывается достаточно. На мгновение глохнет, слепнет…
— За…чем?.. Я… — Роми начинает задыхаться. Коктейль из колючей боли, страха и желания всё прекратить передаётся и Мире, но она не думает останавливаться. Даже когда Роми удаётся на миг захлопнуть дверцу в свою память, Мира давит сильнее.
— Не сопротивляйся, так нам обеим будет только больнее, — тихо просит она. — Покажи ещё. Ты же хотела мне показать.
— …останусь.
Роми кивнула ему, потому что на слова сил не хватало. Если бы Алэй ещё раз попросил вернуть его домой, вернуть его боли и болезни — она бы отказала.
— Я ничего с Алэем не сделала. Мы… — шепчет в настоящем Роми. — Мы сде… ла… ли друг с дру… гом… — Последнее почти по слогам. — Не… дам… Нет.
Мира чувствует, что Роми снова пытается вытолкнуть её из своего сознания. Отчаянно и безуспешно. Мира сильнее.
…Тихий звон, мягкое прикосновение смеха… в самое ухо. Горячие лапки бегущих по коже мурашек. Горячее дыхание.
— Ничего подобного, Рэм!
— Рэм?
— Да. Мне хочется так. Могу? Рэм… Если нет, скажи, и я больше не…
— Пусть! — Роми прижала указательный палец к его губам. — Пусть…
Оба замолчали. Ей показалось — на маленькую вечность. Смотрели друг другу в глаза. Потом Алэй мягко поцеловал её палец, едва-едва коснувшись.
Мира в настоящем опускается на колени. Замирает, глядя в растерянные глаза Роми. И прежде чем та успевает пошевелиться, обхватывает её голову пальцами, сжимая виски. В подушечки впиваются сотни острых шипов. Сопротивление обжигает разум ледяным холодом, боль нарастает, пробегается волнами по всему телу, не давая дышать.
Мира уверена — Роми чувствует тоже самое. Кажется, ещё секунда, и они не смогут вытерпеть. Ещё миг, и обе истошно заорут, рухнут на пол, корчась в судорогах и жадно хватая ртом воздух. Но что-то внутри Миры сильнее невыносимой боли. Что-то заставляет её продолжать. Стиснуть зубы, проглотить рвущийся наружу крик. Выдержать, чтобы позволить почувствовать, увидеть, осознать. Чтобы Роми смогла поделиться, а она — принять. Потому что по-другому не рассказать.
Ещё мгновение, и лёд голубых глаз превращается в прозрачную прохладную воду, куда так легко окунуться. Мира сомневается лишь на мгновение, а потом решается. Движется навстречу памяти, успевая заметить собственное отражение в чёрных зрачках, как будто смотрит в огромное зеркало.
...Грунтовая дорога делает крутой поворот и плавно поднимается на невысокий лысый холм. Сразу за ним неожиданно заканчивается, и вместе с ней обрывается мир.
Трава, перетекающая в небо. Облака, похожие на вату. На такой высоте воздух должен быть тяжёлый, непригодный для лёгких, но нет — дышалось легко, свободно. Везде бы так.
Чем-то похоже на дом, но совсем иначе. Здесь самое обычное солнце, самый обычный мир. И самый необычный — тоже.
Вдалеке, словно остров, сквозь бело-синее море, залитое красными пятнами садящегося солнца, виднелась такая же горбатая плоскость — может быть, там ещё один город, им не довелось проверить. Атради не могут просто взять и перенестись на другой край. Чтобы оказаться там, пришлось бы сначала долго спускаться в Низины, потом топать по неизведанной местности. Непонятно почему в этом мире их способности не работают. Только войти и выйти, а ещё наблюдать.
Зато местные могут многое. И живут долго. Можно даже забыть, что у тебя впереди вечность.
Роми нашла это место. Она виновата в том, что скоро произойдёт. Скоро — по её, их меркам. На самом деле пройдёт несколько сотен лет. Но сейчас они находились здесь впервые. И никогда ещё понятие «край мира» не было столь буквальным.
Роми легла на мягкую траву, заглянула в пропасть, провела ладонью по гладкой, отвесной скале.
— Всё ускользает. — Алэй сидел на обрыве, окунув в облака, как в воду, ноги.
Она перевернулась на спину:
— Всё?
— Мир. Реальность. Память. Ощущения. Ускользают от меня, Рэм. Сквозь пальцы. Всё — как вот эти облака. Они же есть. И в то же время их нет. Они не в состоянии задержать, они не могут дать опору. Ты тоже облако.
— Я не смогла стать опорой?
— Ты замечала, что любишь переспрашивать? — он тихо засмеялся. — Не надо, не отвечай. Ты стала большим. Шансом. Частью… нет. Всем — мной. Как бы банально и упрощённо это ни звучало. Все эти тридцать два года я дышал, потому что дышала ты.
— Тридцать три. Почти.
— Три? Пусть три. Как же я давно не был дома. — Он опять посмотрел на облака. — Если я умру, я окажусь там? Если прыгну сейчас вниз? Разобьюсь? Не говори… Ничего не говори. Я схожу с ума, Рэм. Безумных атради у вас ещё не было?
— Хватало. Это тоже проходит.
— Вот видишь. Даже это!
— Алэ, ты не безумен и никогда не был!
— Нет. Конечно, нет, — он снова рассмеялся. — Я всего лишь путаю вчера и завтра. Потому что завтра будет как вчера.
— Ты жалеешь?
Она села.
— Жалею? — Алэй вмиг оказался рядом, взял её руки в свои, сжал, потом отпустил, чтобы тут же обхватить ладонями её лицо. Поцеловать. Провести по щекам, убрать падающие на лоб рыжие пряди. Прошептать: — Жалею? Нет! Никогда. Ни за что. Но ты тоже ускользаешь. Я так не хочу, так боюсь этого. Ты быстрая. Такая быстрая. А я нет. Я все ещё тот человек, которого ты встретила в Плеши. Пытаюсь поймать луч солнца.
Роми тоже коснулась его лица, провела пальцами по щекам. Он грустно улыбнулся, прервался, чтобы поймать губами её ладонь.
— Помнишь, тогда, в Море Истока? Помнишь — быстрее ветра? Мне иногда кажется, что я всё ещё там. Всё ещё бегу за тобой. Или ты за мной?.. А это — иллюзия. Образ. Предположение. Возможное будущее. Мечта умирающего мозга. Что вот я тебя догоню, мы снова упадём в воду, море примет нас — и потом всё будет иначе. Всё пойдёт иначе. До поры до времени. А потом — я снова всё потеряю, и снова буду проживать по кругу тысячу жизней. И никогда не проснусь.
— А если я смогу изменить? Если завтра станет другим? — вырвалось у Роми. Она не собиралась этого говорить. Ещё не время, слишком рано. Она сама не была готова к разговору.
Алэй отстранился, прищурился и в этот миг как никогда напомнил Ллэра. Роми потерялась под его проницательным взглядом. Больше тянуть нельзя.
— Ты был… ты успел сделать кое-что, чего никогда до тебя… Ты не исчез. У тебя есть семья, понимаешь? Другая семья. Не мы. У тебя есть сын.
Мира в настоящем благодарно кивает. Наконец-то мозаика складывается. Ллэру было двадцать девять, когда Роми явилась к нему. Три года ушло на то, чтоб превратиться в атради. Для тех двоих на обрыве прошло почти тридцать три года.
Картинка опрокидывается. Мира замирает. Каждая клеточка тела ноет, кровь в венах беснуется, готовая взорваться.
...Плешь всё-таки пропустила Ллэра. Он выглядит моложе — лишь на несколько лет старше Миры, хотя лицо — такое же. Наверное, это благодаря его глазам. Серым, ухмыляющимся, почти родным. В них ещё нет горечи вечной жизни.
— Чёрт. Это и есть Плешь? — Тёмный зал его не устроил. — Как это изменить?
Ответа Ллэр не ждал. Место начало преображаться. Исчезла пыль, расползлись гобелены, покрылся трещинами потолок. Из всех щелей теперь бил свет.
Алэй встал, молча протянул Роми руку, помогая подняться прежде, чем всё окончательно изменится: пропадут привычные ступеньки, ведущие к трону, да и сам трон, а потом станет светло, как днём.
Отпустив её руку Роми, Алэй сделал несколько шагов вперёд. Роми неподвижной статуей замерла в стороне. Внешнее сходство Алэя с Ллэром было невероятным. Сейчас, когда они стояли друг напротив друга, казалось, что один — отражение другого. Только Алэй был чуть выше, и волосы у него были светлее.
— Ты тоже атради, — сказал он.
— Сильные гены, — кивнул Ллэр..
— Ты — атради, — повторил Алэй. Он выглядит растерянным и немного испуганным.
— Это плохо? — Ллэр ухмыльнулся. Уже тогда почти так же, как сейчас.
— Плохо? Нет. Неожиданно. И очень странно. Действительно, завтра будет другим.
Колючий, отрезвляющий страх оказывается сильнее глупого любопытства. Мире удаётся блокировать сознание, отстраниться от памяти Роми, и бьющий в глаза свет в Плеши Ллэра сменяется темнотой. В тело снова впиваются острые невидимые иголки, снова трудно дышать. Нестерпимая боль накатывает волной.
А потом что-то происходит — быстро, почти молниеносно.
Мира не успевает понять, что именно и как происходит. Только с опозданием осознаёт, что больше не держит руки на висках Роми, не стоит перед ней на коленях, а находится совсем в другом месте, и сжатые в кулаки пальцы упираются в жёсткие диванные подушки.