Комната Алэя наполнена одиночеством и страхом. Кашель мешает соображать, Мира различает только одно желание — убраться. Как можно дальше. Туда, где никто не найдёт. Где не будет Ллэра и его жалости.

Бесполый голос продолжает монотонно бормотать. Сопротивляться ему не получается. Ещё миг, и залитая солнечным светом комната в Замке атради сменяется зелёной поляной. 

Перед Мирой одноэтажный домик, вокруг лес. Тихо, даже птицы не поют. 

Дверь распахивается. Сколько лет тому, кто стоит на пороге — не понять. На лице юноши глаза старика.

— Но почему — Самар? — спрашивает Ллэр. Не у Миры — у её памяти. И у того, что подчиняет себе её сознание в прошлом.

Оно молчит, а Мира в настоящем эхом узнает то, что недавно выяснил Ллэр — самому старому атради больше тридцати тысяч лет.

Вероятно, Самар почувствовал чьё-то присутствие. Он удивлённо смотрит на Миру. Она испуганно таращится на него. Не успевает ничего сказать, сделать… Цепенеет от ледяного холода. Необъяснимого, потому что с неба светит раскалённое солнце, под ногами зеленеет трава, за спиной атради — горшки с цветами.

— Что тебе надо? — грубо бросает Самар.

Мира в настоящем улавливает недоумение Ллэра: самый старый атради не удивлён гостье.

— Ты знаешь сам, — она покорно озвучивает, что требует всё тот же голос в её голове.

— Этого не будет.

— Тмиора тоже. И таких тварей, как вы, — повторяет следом Мира. И ни капли не сомневается — голос не шутит.

Голову словно сдавливают тиски. Память сопротивляется, как будто хозяин голоса не хочет, чтобы она добралась до сути, чтобы догадалась. Он не может знать, что сейчас за всем подглядывает Ллэр, но, видимо, ему не сложно было предположить, что рано или поздно атради доберутся до её разума, попробуют вскрыть. 

Мире в настоящем кажется: ещё немного — и она потеряет сознание. Но в этот момент, здесь, сейчас, в реальности, Ллэр перестаёт сжимать её руки, ладони поднимаются к её голове, пальцы ложатся на виски.

— Я сильнее, — уверяет он Миру. — Веришь? Я — сильнее. Я не позволю ему до тебя добраться.

Он раскрывается, позволяя прикоснуться к его энергии, взять её себе.

Конечно, она верит. Сначала осторожно, потом смелее пользуется согревающим живительным теплом. Вместе с ним приходят картинки из памяти Ллэра.

В темноте кажется, что там, где они находятся, ничего нет. Только низкий каменный алтарь и свеча позади него. Чёрно-красные стены украшают странные не то объёмные рисунки, не то лепные надписи, мерцающее пламя заставляет их отбрасывать тень, делает ещё необычней, даже пугающими.

Такое место подошло бы для какого-нибудь мрачного демона, но Ллэр, а вместе с ним и Мира, знают: местные верят, здесь обитают добрые духи, время которых — ночь. В этом мире у Добра чёрный цвет, который помогает им скрываться от захватившего день Зла. Вот уже почти пятьсот лет здесь всё наоборот.

Девушку возле алтаря Мира видит впервые, понимает, она — не атради. Худенькая фигурка, затянутая в узкие, совершенно несоответствующие месту джинсы и майку-топ. Маленькие босые ступни. Прямые чёрные волосы, длинные, ниже талии.

Ллэр её знает. Ллэр знает, что она, закрыв глаза и положив руки на камень, пытается сорвать завесу с прошлого. Что-то вспомнить. И у неё может получиться, потому что алтарь — не просто обработанный кусок скалы. Тонкий прибор неизвестной этому миру технологии. Информационный блок, к которому доступ имеют лишь избранные. Но не эта девушка.

Внезапно её охватывает серебристое сияние, и облик меняется: на ней оказывается светящееся белое платье почти до самого пола, открывающее босые пятки на каменном полу. Чёрные волосы почему-то совсем не отражают свет, а даже наоборот, словно поглощают его, и только венчающая их серебряная диадема мерно мигает в темноте.

— Это крайне неразумно с твоей стороны, — тихо говорит Ллэр.

Девушка оборачивается. Она молода и невероятно красива, но не яркой красотой. Её лицо будто светится изнутри. В такую не влюбляются, такой хочется поклоняться, почитать. Как божество, ангела-хранителя.

Ллэр же смотрит на неё недовольно.

— Что именно ты имеешь в виду?

— То, что ты сейчас здесь, — он зол. — Урсейя, в этот Храм нельзя так просто взять и войти, на него наложено заклятие.

— Тебя злит, что я прошла сквозь твою охрану? — Её губы кривятся в усмешке.

— Это не моя охрана. Заклинание наложено Древними. Его несложно обойти, но не стоит этого делать. Ты должна сейчас быть с остальными, они уже заметили твое отсутствие и начинают нервничать. Ты же не хочешь, чтобы они узнали?

Урсейя усмехается.

— Оставь этот бред, Майоти. Я в курсе, кто ты.

— И кто же я?

— Ты сам — Древний. Из тех, кого мы теперь зовём раммари — Ушедшие. Ты когда-то жил на нашей земле, но потом умер, а теперь вернулся, чтобы нас уничтожить.

Он удивлён, но это ничего не меняет. Ллэр продолжает злиться, хотя голос его остается ровным.

— Я пытаюсь помочь.

— Это не имеет значения. Ты уничтожишь.

— Это сказали тебе Боги?

Урсейя медленно обходит алтарь, останавливается по другую сторону, протягивает руку, касаясь свечи, тут же отдёергивает руку. Ллэр знает почему — воск ледяной, так же, как и пламя. Это лишь иллюзия. Холодный огонь, который Ллэр притащил из другого мира. Атрибуты загадочности, призванные убедить местных жителей, что здесь пристанище добрых духов, которые спасут и защитят.

— Я должна была увидеть Храм изнутри, — на последний вопрос Урсейя не собирается отвечать. — И прикоснуться ко всему, чем он наполнен. Даже к тому, чего ты не видишь.

Видение обрывается. Картинка опрокидывается, наливается светом. Солнце отражается от облаков. Здесь Мира уже была. Три месяца назад, в воспоминаниях Роми.

— Если ты не остановишься…

— Это и наш мир, наш дом. Алэй, я не могу…

— Эль, я не буду начинать всё с начала. Не буду тебе снова объяснять, что Нэшта теперь живет по другим законам. Остановись.

— Они себя разрушают.

— Это их жизнь. А ты не их бог. Хватит играть чужими жизнями.

— Играть? Мы сделали это. Ты. Я. Роми. Я…

— Эль, знаешь, кто такая Урсейя?

Ллэр молчит. Смотрит на облачное море.

— Почему мы всегда встречаемся в этом месте? — он не хочет отвечать, не хочет и слушать. Он знает, кто она. И знает, что если не остановится и проиграет, никогда себе не простит.

Мира отгораживается от памяти Ллэра.

Когда-нибудь, если этому суждено случиться, если она выживет, если у них получится спасти атради, если… Если все эти бесчисленные «если» позволят, она обязательно расспросит Ллэра обо всём, что произошло тогда. И кто такая Урсейя. Она должна знать. Но не сейчас.

Пока в ней снова достаточно энергии, стоит попытаться ещё раз.

— Ты ведь не позволишь им… — Мира не договаривает. Память, это всего лишь память, успокаивает себя. Всё это уже было, всё это уже не может причинить ей вреда.

Она набирает в лёгкие воздуха, прикасается к воспоминаниям и будто проваливается в глубокий колодец. 

Мучительные секунды падения, перед глазами снова калейдоскоп картинок. И снова возвращается боль, удушающий кашель разрывает лёгкие на части. Во рту — привкус крови. В голове — тот же монотонный голос.

Мира в прошлом чувствует — Самар колеблется, решая, как поступить. И это ощущение само по себе болезненно. Она откуда-то знает, его решение коснется и её тоже. Сопротивляться голосу не выходит.

— Это твой окончательный выбор, Самар? — хрипло, через силу произносит Мира.

Он едва заметно улыбается. Отвечать и не думает, молчание само по себе — ответ.

— Мира, что-то… Уходи, — просит Ллэр. Он тоже чувствует опасность, даже сейчас, когда это всего лишь срез памяти.

Она слышит, но ничего не может изменить. Безвольной марионеткой отдается во власть уже пережитого, чтобы показать и пережить снова. Болят мышцы, вены, кожа. В ней будто застряло инородное тело, пытается высвободиться. Любой ценой, даже если цена — её жизнь.

Голоса, запахи, звуки, картинки, ощущения теперь уже троятся. Мира одновременно чувствует тремя ипостасями сразу. Одна — пассивно наблюдает в настоящем, две другие борятся между собой в прошлом. И эта борьба сводит с ума.

Одна из них оказывается сильнее. И Мира скорее замечает со стороны, чем чувствует: там, на поляне — она снова призрак. Как на пляже с Ллэром, как потом на скале, когда Тени…

Тени! Она вдруг видит их совсем близко. Ещё через миг понимает — они всё время находились в ней, а теперь беспрепятственно покидают убежище, множатся, из серых превращаются в чёрные, блестящие на солнце, как гладкая морская галька Актариона.

Холодно. Ужасно холодно. Воздух стынет в горле, обжигает нёбо. Но дышать, как ни странно, легче. Кашель пропал, во рту исчез привкус крови.

Невидимая сила лишает Миру опоры, бестелесной оболочкой она стремительно пронзает расстояние, взлетает в надпространство — туда, где Теням до неё не добраться. Зато она видит всё. Позволяет увидеть и Ллэру.

Самар не боится. Стоит на пороге и ждёт, пока Тени до него доберутся. Кажется, ему всё равно, чем закончится сегодняшнее противостояние. Кажется, он готов ко всему. А может быть, даже хочет, чтобы всё закончилось. Прекратилось. Ллэр ведь говорил, он — самый старый. 

Мира в настоящем чувствует — Самар невозможно устал.

Тени будто нарочно не спешат. Полукругом выстраиваются перед атради. Долгие секунды ничего не происходит. А потом… В этот раз твари не вскидывают костлявые руки, но Мира ощущает, как из Самара начинает медленно вытекать энергия. Колючая, холодная, чужая.

Атради продолжает стоять, улыбаться. Он не падает на колени, не задыхается, не корчится, хотя лицо, застывшее будто маска, бледнеет, пока не начинает синеть. Улыбка намертво приклеивается к губам. В буквальном смысле. А потом он неожиданно разворачивается и уходит в дом.

Бесшумно вздыхает невидимый Ллэр.

Звон бьющегося стекла звучит громом. Что, где раскалывается на осколки — не понять. Тени не спешат за Самаром. Только вскидывают головы к небу, будто чувствуют, что оттуда за ними наблюдают. У них нет глаз, но это не мешает им видеть.

Мира сжимается. Чёрные твари, завершив миссию, не скрывают своих намерений: они собираются вернуться обратно в неё. Это не просто подозрение, а знание. Откуда ей это известно, Мира задуматься не успевает.

— Время пошло, — произносит голос, и она понимает, что именно это означает. 

Что-то случилось. Изменилось. Дни Тмиора сочтены.

Тени взмывают в надпространство, плотным ледяным кольцом окружают её. Все силы, физические и ментальные, вся энергия теперь уходят только на одно — не позволить. Не дать превратить себя в оружие. Не допустить, чтобы по её вине погибли другие.

Снизу доносятся приглушенные мужские голоса. Мира узнает их, но всё равно опускает голову — на поляне, прямо под ними появляются Ллэр и Адан. О чём-то обеспокоенно переговариваются, один за другим бросаются в домик Самара.

Вместе с узнаванием приходит ужас — хозяин бесполого голоса хоть и молчит, но посылает вполне понятный импульс Теням — уничтожить. Те безропотно подчиняются.

Что это означает — Мира даже не думает. Не пытается представлять, как это может быть. Лихорадочно ищет способ их остановить, удержать, заставить вернуться в себя. Знает — это не выход, но любым способом пытается оттянуть неумолимое, выиграть драгоценные секунды. Может быть, Ллэр и Адан успеют уйти и спастись.

В начале почти получается, но недолго. Тени сильнее, а она слабеет. Почти не слышит вторую себя, не контролирует голос, отключается. В сознании — ослепляющая вспышка, похожая на взрыв, только бесшумный.

И следом каскад из ярких картинок сменяется темнотой. В ней — почему-то очень тепло, уютно. Глаза закрываются, руки безвольно падают. Мира в настоящем умирает, только почему-то это совсем не тревожит. Наоборот, её тело будто жаждет конца, сулящего вечный покой. Она снова слышит голос, но нет ни силы, ни желания прислушиваться. Так хорошо, когда тот, первый умолк, когда перестал требовать и вынуждать. Ей кажется, что она отмахивается от него, как от мухи, но тот всё твердит и твердит что-то, только с каждым разом тише. Мягкое, нежное тепло и темнота становятся ближе.

И вдруг обрываются ледяной вспышкой, будто кто-то бросил её в прорубь.

Мира вернулась, и оказалось, что ледяная вода — не мираж, не игра памяти. Перед ней стоял Ллэр с ведром в руках.

— Прости. Другие способы не действовали.

Мира окинула взглядом влажную постель, ворох из слипшихся перьев, недавно служивших ей мягкой подушкой, скатывающиеся по обнаженной коже в мурашках прозрачные капли воды, убрала с лица намокшие пряди волос.

Память отпускала, но лучше не становилось. Наоборот, с каждой секундой голова раскалывалась сильнее.

Мира с силой сжала виски пальцами, попыталась сосредоточиться, избавиться от боли — не помогало, как будто способность излечивать себя бесследно испарилась.

— Чёрт… Таблеток у них нет.

Ллэр поставил ведро на пол, подошел ближе, положил ей руку на лоб. Мира почувствовала легкое покалывание, но боль стихла лишь на самую малость.

— У тебя тут выпить есть? Вдруг поможет.

— Ведро, значит, нашёл, а алкоголь мне тащить? — улыбнулась она. В руке появилась бутылка вина. В другой — два медных кубка. Мира облегчённо вздохнула — ну хоть с этой способностью ничего не случилось. Бросила быстрый взгляд на этикетку. Лучшее вино Эйтана. — Подойдёт?

Он кивнул. 

Сделав несколько глотков, Мира даже смогла улыбнуться.

— Спасибо. Я помню, ты не добрый, но если будет болеть — вылечишь.

— Мне здесь даже не из чего вытянуть энергию. Всё такое до одури натуральное, — он сел рядом, — но я вылечу.

Терпкое, вкусное чёрное вино из местных ягод приводило в чувство и пьянило. Видимо, организм слишком ослаб. Мира усмехнулась, подумав, что будет, если напьётся сейчас и уснёт прямо так — голая, на смятой, мокрой постели, вся в перьях и вдобавок в обнимку с незнакомым мужчиной. То, что может подумать Эйтан, даже представлять не хотелось. Как и то, что будет с ним, когда он поймёт — она ушла навсегда. 

Мира с нежностью прикоснулась ладонью к щеке Ллэра. 

— Надеюсь, ты хоть что-нибудь понял из всего этого.

— Хоть что-нибудь понял, — Ллэр с шумом выпустил воздух. — Например, что меня водили за нос. Самар знал, что происходит. Когда ты явилась к нему — он определённо знал, и кто ты, и что будет дальше. Возможно, даже ждал. Это чувствовалось. Я же… не подозревал. И есть несколько совпадений, которые мне не нравятся.

— Какие? — Мира нахмурилась. — Ты ведь скажешь, правда? Я должна знать! Я уже часть этого, да ещё какая часть. И мне совершенно не нравится, что кто-то использовал меня. Да ещё бросал с место на место, как Адан, и… — она осеклась. Испуганно замолчала.

Ллэр хмыкнул, пожал плечами.

— Видишь? Ты сама сказала.

— Адан?! Не может быть.

Он развёл руками.

— Когда Тени орудовали на поляне, Адан здорово припечатал меня к стенке в кабинете Таль. Очень похоже по ощущениям. Он опустошил Роми, чуть не убил тебя в самую же первую встречу. От него глючило Роми на море. Он был на скале, когда Тени появились во второй раз, — Ллэр опять помолчал. — Я не уверен. Что-то не увязывается. Но он — доа, и Роми ещё в Плеши почувствовала исходящую от него угрозу.

— Я тоже — доа, — Мира перехватила его взгляд. — Ладно, не только, но и доа тоже. Я разве враг? Как и вы, я — эмпат. Могу прикоснуться к чувствам других, могу считать эмоции и ощущения, поделиться своими. И Адан тоже, хотя до сих пор не научился этим пользоваться. Но он… С ним… По-другому. — От волнения не получалось связать слова в нормальные предложения. — Я и Адан… Наша связь — сильнее, понимаешь? Даже чем с тобой, во много раз. Он не может мне врать. Я бы поняла. Такое нельзя скрыть. А если… Нет, всему, что ты рассказал, есть объяснение. Должно быть! — Мира вскочила с постели. — Я не буду гадать. Я пойду к нему и… Если понадобится, влезу в башку силой и всё узнаю.

— Мира, сядь. Выдохни, — примирительно сказал Ллэр. — Всему есть объяснение, да. И мы пойдём и проверим. Но не прямо сейчас. Если вдруг… я говорю если!.. ты ошибаешься, и ваша связь — не помеха дурить тебе голову, то он нас на месте завалит. Учитывая размах происходящего, я могу оказаться намного слабее. Пусть даже наши силы почти равны.

Она осталась стоять, скрестила на груди руки.

— Ты мне что-то недоговариваешь? Доа и атради — враги?

— Доа и атради — один народ, были когда-то. Хочешь услышать всю сказку сначала?