Это определённо были самые тяжёлые пятьдесят золотых, которые ей доводилось заработать.

В какой момент всё пошло не так? Может, когда она увидела ворона с заданием, а может, когда спасла мальчишку от телеги? Всё уже складывалось весьма подозрительно, когда она ушла из Цитадели, а значит, истоки где-то далеко в прошлом, и добраться до них будет сложно. Точнее, ей и не хотелось в этом копаться, потому что ответ был слишком неприятен, слишком назойлив и шептал в сознании мерзким трескучим голосом, больше напоминая щелчки язычков пламени.

Проклятая.

Мурашки прошлись по коже, шерсть на хвосте встала дыбом — лисица согнулась, спасаясь от второй лапы с длинными чёрно-жёлтыми когтями. Существо тряхнуло добычу, точно тряпичную куклу, подняло к мохнатой морде и прищурилось заплывшими глазами. Смердящий аромат ударил в чуткий нос, скрутив кишки. Запах гнили, смерти и греха.

— Что ты такое?.. — прошептала лиса, извлекая ножик из рукава.

Вытянутый нос обнюхивал её, точно примеряясь, какой кусочек первым откусить.

От волка не осталось и следа: некогда ловкий, подтянутый и могучий зверь обратился в дряхлого, разбухшего и неуклюжего монстра. Чёрные клочки шерсти, изодранная одежда... Тёмная жидкость, заменившая ему кровь, стекала с зубов, изодранных ушей и из оставленных наёмницей ран. Длинный неровный рубец на широкой шее медленно втягивался, оставляя только запёкшееся нечто, пахнущее тухлятиной.

Чутьё подсказывало, что сталью эту тварь не взять. Здесь нужна магия — особенная. Да такая, чтобы за раз изгнать скверну, иначе тело так и будет подниматься вне зависимости от количества нанесённых ран. Неожиданное осознание своей беспомощности ошарашило лису так же сильно, как плен в собственном теле.

Мысль ловко скользнула в разум.

Пасть разомкнулась — контуры рта разорвались, увеличивая зияющую дыру с почерневшим языком и серыми зубами. Лиса была куда меньше старого, проклятого скверной волка, которого обратили в медведя, в чудовище, и он мог легко в два укуса заглотить её, точно непутёвого кролика. Наверное, для него она и была чем-то таким. Жертвой.

Добычей.

Дождевая вода холодными каплями стекала по переносице, заливала глаза, но те замечали, казалось бы, всё в этом мире: дрожащие волосинки на носу волка, неожиданно крепко стоящего на задних лапах, отсветы молний в тусклых окнах домов и то, как уже знакомый силуэт двигался на периферии. Время ощущалось мёдом, стекающим с ложки, — тягучим, неспешным. Можно было разглядеть каждую разбившуюся о чёрный нос каплю и все те маленькие брызги, в которые она превращалась.

— Ты же не позволишь ему себя сожрать?!

На самом деле, именно это она и собиралась сделать, перестав брыкаться, дёргаться и плетью повиснув в лапе. Лиса прикрыла глаза, прижала к груди нож и медленно выдохнула, когда пасть почти захлопнулась — она застыла в дюймах от её ребер. Рев родился в грудине монстра и вылился наружу, когда от вонзённого в нёбо ножа чёрная жидкость потекла по пальцам в глотку.

Напряжение сковало локти. Лиса сдерживала пасть, задыхаясь зловонием мёртвого тела. Лишний удар сердца, и план сработал: волк пошатнулся, выпустил женскую ногу и почти завалился на бок. Наёмница успела оттолкнуться ботинками о морду и неуклюже свалиться в грязь, изодрав руки и живот его зубами.

— Можешь встать? — снова этот обеспокоенный тон. Почему этот щеголь ещё здесь? — Если мы всё-таки не собираемся быть съеденными, лучше бежать.

Земля пошла рябью. Лиса подняла голову только для того, чтобы увидеть, как волк упал на четыре лапы, ощетинился, изогнувшись в позвоночнике. Меч маленькой зубочисткой торчал рукоятью из его бока, а затем, точно деревяшка, был переломан ударом о стену. Незнакомец использовал один из её мечей, чтобы отвлечь чудовище. Чтобы помочь ей?

Плакало её золото. Может, ему тоже обещали плату за тот же заказ?

Шерсть на загривке встала дыбом, когда чудовище бросилось в их сторону.

Незнакомец дёрнул наёмницу с земли и рванул прочь, увлекая её за собой, а затем та вспомнила о собственных ногах и побежала. Лёгкие воспалённо качали сырой воздух, ледяные капли дождя разбивались ледышками на лбу и щеках.

Переулки разветвлялись сетью: куда ни поверни, рождалось ещё больше поворотов. Но ведомое запахом крови чудовище легко выискивало свою добычу. Оно билось о стены домов, пыталось схватить своих жертв и только сметало вокруг дешёвую штукатурку.

В какой-то момент лиса с силой толкнула неожиданного напарника по несчастью в проём между домов, сдирая ткань одежды о необтёсанные камни.

— На площадь, — прорычала она, толкая парня в спину. — Быстрее!

— Чтобы нас раньше этого оборотня стяпали посланники?

— У тебя есть предложения получше? — Они застыли, когда волк взобрался по стене на крышу и неуклюже пробарабанил над их головами, осыпая черепицу. Кусочки звонко разбивались о камень. — Давай, проверни с ним то же, что и со мной. Или боишься испачкать нежные ручки?

Их шёпот казался криком в странной и жуткой, неживой тишине вокруг. Беглецы торопливо пробирались через тесный тоннель между домов, застывших в ожидании немой развязки. Или, может быть, лисе всё это только чудилось, и холодок, что поселился под кожей, был лишь следствием кровоточащих ран и прилипшей мокрой рубашки?

— Не могу. Его время вышло уже очень давно. — Беглецы замерли на краю своего укрытия, оглядывая пустые улицы, погасшие окна и отражающуюся в лужах молнию, на миг наполнившую мир светом и затем вернувшую ему привычный мрак. — И я не знаю, как такое возможно.

— Очень жаль. — Осторожно протиснувшись мимо него и выглянув из-за угла, наёмница шагнула в свет ночных фонарей. — Не ходи за мной. В следующий раз я не стану тебя спасать.

Кажется, он что-то сказал, но гром стёр все звуки, а лисе не хотелось ни знать, ни видеть этого странного человека, и ещё меньше ей хотелось находиться рядом, постоянно опасаясь его пугающей магии. Что же это такое? Он говорил о времени, Хранителях и каких-то героях из пророчества, но всё это звучало бредом, сказкой — не слишком красивой и складной, но всё-таки сказкой наподобие тех, что читают детям на ночь. Ей, правда, не читали, но наёмница слышала о таком и верила, что парень был простым выдумщиком — чудаковатым, пугающим своей странной силой, но всё-таки фантазёром. Как можно поверить в обещание счастливого конца, когда ни разу в твоей жизни не было даже маленького случайного везения? Верно, никак. И она не поверит — не позволит себе очароваться сладкой выдумкой.

Быстрый бег, плавные движения, но никакой скрытности: лужи громко разбивались под подошвой, фонарный свет мазал по спине и лисьим ушам, точно отмечая живую мишень, обличая её тепло, привлекая к ней внимание хищника. Длинная каменная дорога — пустая ночью, но заполненная днем, — оборвалась неожиданно, превратившись в квадратную площадь. Её окружали высокие, нагромождённые друг на друга дома с конусообразными крышами, шпилями, вперившимися в тёмное небо без звёзд. На каменном помосте возвышались три столба с чёрными бесформенными кучками у основания; даже беглый взгляд на них вызывал затравленное чувство страха. Не было тех, кто не знал, после чего остались зола и угли.

Наёмница замедлилась, озираясь в поисках сгустка шерсти и мышц, что текучей массой карабкался по крышам, но даже острое лисье зрение не могло отыскать среди темнеющих силуэтов городского пейзажа монстра. Хопо будто бы враз вымерла: ни одной души, кроме крохотной лисицы, бродящей по тихим улицам и прячущейся от призраков.

Дальше по улице между домов замерцали красные огни, осветили тёмно-алые кафтаны с блестящей вышивкой. Даже дождь не был помехой для божественного пламени, которому поклонялись посланники, и, не будь наёмница измотанной, вымокшей и напуганной, она вздохнула бы с облегчением. Несколько шагов, и осквернённый монстр перестанет быть её проблемой.

Огни погасли.

Быстро, мгновенно, точно затушенные сквозняком свечи.

Влажный холод поселился вдоль позвоночника. Мокрые волосы раздражающе липли к щекам и шее. Одежда тяжёлым грузом притягивала к земле, а пустые ладони без привычной стали ощутили отрезвляющую лёгкость.

Сердце соскочило с верного хода, когда тень вдоль дома ожила и обрела бугристые очертания. Она потекла по земле: поднималась и снова опадала, точно в ней не было ни костей, ни мышц — ничего, кроме проклятия, двигающего оболочкой.

Фонари вдоль площади замигали, как если бы в подбирающемся к лисице существе тьмы было с излишком и она поглощала любой свет. Как если бы именно она пожрала все звёзды с неба.

«Беги», — ласково просил её внутренний голос, перерастал в гневный приказ, но ничто не смогло бы сдвинуть девушку с места. Взгляд покрытых плёнкой глаз приковал её к месту, он будто бы черпал силы из её души, выедал волю, низвергал в пучину ужаса. Где-то глубоко внутри рождалось желание шевельнуться, но ничего не происходило: мысли бились о преграду в сознании, не достигая нервов, мышц и костей.

Мир погрузился в желе. Он вроде бы и не изменился, но в то же время по нему бежала странная рябь.

Застарелый страх, берущий корни в далёком прошлом, поднял голову и оскалился. Он с наслаждением вцепился в её сердце, а золото радужек сверкнуло и сменилось голубым. Искры заструились в крови, а пока ещё бешено колотящееся — хотя лёгкие сжались так, будто оно и вовсе замерло в груди, — сердце распалял пожар.

Существо нависло над ней бугристой скалой, тихо, сдавленно рыча, и в этом звуке слышались голоса. Они издевались, умоляли, смеялись, проклинали и обещали только одно — смерть.

Нечто вытянулось и отделилось от морды, лопнуло, упав на лоб. Кровавая слеза дождя стекла по переносице через щёку к подбородку.

— Ты следующая. — Чьи-то неосязаемые когти рылись в голове, выворачивали память наизнанку, точно стараясь найти что-то перед тем, как пожрать её. — Бедная, бедная лисичка…

Удар — несуществующий, не физический. Душевный. В самую глубь, вырывая то, чего никогда не хотелось касаться, обнажать, вспоминать. Чудовище зарокотало, осклабившись, вцепившись в лисицу, пожелав разорвать её на части так же, как точно брошенные фразы прошлого разодрали душу. Наверное, разрушенная душа вкусна. Возможно, она лакомый кусочек для демонаев [7], для жителей Бездны, для мрака, живущего меж мирами. Пропитана болью, отчаянием и бесконечной тоской.

«Бедная лисичка, нам жаль, но так надо… Бог поймёт. Он простит».

Гром разрушил мир. Рёв оглушил его. А синее пламя — стёрло.

Искра родилась где-то в душе, распалилась мыслями и вспыхнула кострищем в элирской крови, прожигая кости, сжигая реальность. И всякие чувства: ужас, страх, отчаяние, волнение, — не стало ничего, кроме мгновения, когда её обуяло синее пламя, когда чудовище вдруг отпрянуло, точно, наконец, испугавшись. А затем не стало и его.

Диким, неудержимым волчком лиса обогнула оборотня, вцепилась в шерсть на спине, взобралась на могучие плечи, обхватив шею ногами, и вонзила когти в заплывшие глаза. Склизкая жижа испарялась, касаясь синего огня, объявшего их обоих. Рёв волной прокатился по столице, зажигая окна домов, успокаивая бурю в небесах и призывая её на землю.

Но ничего из этого для лисы не существовало: ни рычащего зверя, сжигаемого изнутри, ни синего огня, плавящего камни, ни её собственного крика, ни погружённых в гнилую плоть рук, пытающихся добраться до того, кто говорил с ней через марионетку, того, кто звучал так знакомо — так близко, так далеко. Отсюда — из настоящего, оттуда — из прошлого. Кто это? Почему этот голос заставлял стынуть кровь, обмереть тело, разбиваться точно хрусталь об каменный пол?

— Оставь! Меня! В покое! — Туша оборотня рухнула недвижимой грудой, а лиса всё бесновалась: била искривлённую голову, бугристую спину, выцарапывала клочья шерсти, видя перед собой только образы в синем отблеске. — Заткнись!.. Замолкни враз и навсегда!

Ей никто уже не отвечал — голоса пропали, дождь прекратился, только ночь вступала в свои владения, слегка потревоженная беспокойством смертных. Лиса истошно закричала и затихла, замерла, невидящим взглядом упёршись в измазанные кровью руки. Огонь погас так же резко, как и вспыхнул, унося с собой кусочек души.

Тихо — везде: снаружи и внутри. Ничего не осталось. Всё сожжено.

Она сожгла всё.

— Эй?

Лисье ухо чуть дрогнуло в ответ на звук, разбивший оглушающую тишину. Медленно, точно вода через трещину, начала проникать в разум реальность, касаться зрения, кожи, слуха.

— Слезай с него. Давай, всё кончилось.

Механически повернулась, ничего, кроме чёрного и сожжённого мира, не видя. Возможно, так выглядела и её собственная душа?

— Через несколько минут сюда сбежится вся местная паства, — человек, которому принадлежал голос, коснулся её рук: грязных, отвратительных рук, забравших очередную жизнь. — Ты победила. Ты молодец.

Медленно моргнула: среди сажи, оказывается, есть очертания фигур. Они расширялись, приобретали объём, рельефность, насущность. Они касались её, вытягивая из омута бесчувствия.

Лиса соскользнула со спины чудовища. Слабость поселилась в коленях, поступь стала неровной, но у неё получилось опереться на кого-то и куда-то идти. Неважно, куда, главное — идти, не останавливаться, и может, когда-нибудь она найдёт выход из мрака.

— Замечательно, — облегчением полнился такой живой, отчётливо различимый голос. — Ты можешь мне верить. Я помогу тебе.

Она подняла отупелый взгляд, рассеянно осмотрелась вокруг. Дыхание сбивалось с ритма, точно лёгкие заново учились качать воздух по прожжённым путям. Оглушение отступало, пропуская и другие звуки: завывание ветра, скрип ставней, далёкий треск чего-то. Может, так трещат ниточки, на которых держалось сознание, качаясь над мраком?

Нахмурившись, лиса различила лицо средь сумрака. Она уже видела его где-то, но память размякла и не смогла подсказать ответ. Однако сейчас это казалось неважным, потому что только взглянув на то, как безупречно чистые ладони держат её измаранные, осквернённые, лиса поняла, что он прав: ему можно верить.

— Юзуки, — хриплый, скрипучий звук из собственного горла, будто петли не смазанной створки.

Улыбка на чужом лице — это определённо была она. Разум зацепился за неё как за крючок, чтобы не сорваться.

— Люблю цитрусы. — Она наморщилась, но парень уклонился от пояснений. Они куда-то свернули, удаляясь от нарастающего шума. — Кристофер Темпс, и я же говорил, что в конце концов ты сама пойдёшь со мной.

Колючкой шиповника в сердце прозвучали эти слова, и лиса фыркнула, отстраняясь от него — отталкивая и прислоняясь к стене. Они застыли в щели между стенами домов как недавно до этого и молча переглядывались, каждый задаваясь своими вопросами, которые озвучить было слишком опрометчиво, бессмысленно да и глупо. Кристофер во всей своей дорогой, некогда опрятной и красивой одежде, с чистыми мягкими руками, как у многих аристократов, с таким проницательным, открытым взглядом и этим жутким циферблатом вместо левого зрачка казался чем-то сюрреалистическим, неуместным в затхлом проулке, полном тараканов, выброшенных помоев и беспорядка. Всё было неправильно.

Она в беспорядке. В хаосе — в самом его ядре.

Юзуки хрипло вздохнула, одёргивая влажный рукав рубахи. Холодно. Зябко и отвратительно.

— Говоришь, я нужна тебе? — неожиданно даже для самой себя начала она. Лиса расправила плечи, словно в глазах этого невероятно странного человека не была вымокшей, избитой шавкой. — Мы, наёмники, называем таких, как ты, кошельками. Хочешь что-то получить от меня — тогда плати.

Взгляд скользил по его ухоженному и на деле едва ли человеческому лицу, подмечая обворожительные прядки, упавшие на глаза, отчётливый контур плеч под дорогой тканью — и весь его плотно сложенный, аккуратный силуэт. Если бы её не вымотала история с оборотнем, она нашла бы этого щёголя вполне привлекательным.

И единственным её дорогим украшением было золото, мерцавшее в её лисьих глазах с острыми зрачками.

— Ты видел, на что я на самом деле способна, — кривая усмешка изогнула губы. — Наймёшь меня, тогда достану тебе и звёздочку с неба, и заплутавшего бога — мне плевать.

— Хочешь, чтобы я купил спасение вашего мира? — удивление, с которым был задан вопрос, почти рассмешило её, хотя, вероятно, смех вышел бы жалким кашлем. Всё женское тело пробирали судороги, и только гордость удерживала её на ногах. — Это…

Кристофер склонил голову, коснувшись задумчиво подбородка. Он прикидывал варианты исхода этой нереальной сделки.

Нездешний, чужак, другим словом, тогда отчего же его так беспокоит судьба их мира? Лиса могла поразмышлять об этом, но мысли всё ещё лениво перекатывались в голове. Она, скучая, повернулась в сторону арки между домами, вглядываясь в горящие через улицу окна. Их не найдут хотя бы потому, что не знают, кого искать.

Кицунэ.

Она отмахнулась от этого. Нет, больше её не поймают. Теперь у неё всегда будет выбор, и сейчас Юзуки выбирает этого парня с помешательством, зато богатого и способного купить ей парочку хороших клинков взамен утраченных.

— Ладно, но для начала дай мне свою руку.

— Нет.

— Ты можешь мне верить, — беспомощно, как если бы он не знал, как ещё её убедить в своей искренности, как если бы все его действия и слова так просты и очевидны, что это невозможно было не заметить, а она не замечала. Чудной. — Да ладно, я понимаю, что ты боишься моей…

— Нет, — грубо перебила лиса. — Я ничего не боюсь.

Секунду они просто смотрели друг на друга: он растерянно, она с предостережением. Вопросительно приподняв бровь, Кристофер кивнул — медленно, осторожно, вежливо изображая понимание, хотя на деле его не ощущая. Ей страшно быть пойманной ловушкой времени — а кому не было бы? Но тогда для чего вся эта бравада? Ему не понять этого, но спорить не было смысла. Пора решать: договориться или разойтись.

Поднимался ветер. Ночной холод кусал позвонки.

Кристофер поднял ладони, указал на тыльную сторону кисти:

— Тогда проверь сама. Она должна быть там.

— Она? — лиса скосила взгляд на свою ладонь, придирчиво соскребла тёмную корочку с кожи и замерла. — Что это?

Тёмно-синий узор, напоминающий язычки пламени, что тянулись к костяшкам пальцев, точно пытаясь их окольцевать.

— Метка, подтверждающая мои слова, — сухо отчеканил он, но в его глазе проскользнуло облегчение. — Искрой блеснёт рождённая нести тепло да сжигающая искалеченные души. Наконец-то я нашёл тебя, Юзуки.

И всё-таки то был не нитей треск, а колеса, начавшего ход.

_______

Сноски:

7. Демонаи (ориг.) — производное от «демонов», существа, живущие в Бездне.