Фария даже не заметила, как успела заскучать. Долгое время ничего не происходило, и она невольно начала понимать уже по привычке уснувшего дядю Джека, который не забыл попросить разбудить в случае чего. Она совершенно не винила его и теперь, кажется, действительно осознала истинную причину, по которой не было замечено ничего необычного. Впрочем, разве его, уставшего от работы и тягот жизни, можно обвинять в утрате веры в магическое и невероятное? Фария редко задумывалась о чём-то подобном, но теперь даже перестала осуждать тех, чьи рассуждения мало походили на её собственные. Она почти упустила тот самый момент, момент, которого она так долго ждала…

— Дядя Джек! — она вскрикнула и толкнула спящего так сильно, что тот едва не упал со стула. Фария стыдливо покраснела, но решила, что принесёт извинения как-нибудь в следующий раз. — Гляди, гляди на монитор!

Дядя Джек пробубнил что-то невразумительное, протёр слипающиеся глаза и, прищурившись из-за яркого света, всё же взглянул. Первое время не происходило ничего особенно странного: обычные помехи, какие частенько бывают при сбоях сети, лампочки тоже стали мигать, но только в пределах одного зала, что уже несколько настораживало. Едва он собирался подняться и всё проверить, помехи прекратились, и поразительная картина предстала перед глазами. Фария могла поклясться, что никогда прежде не видела ничего подобного.

На месте мраморной статуи стояла живая девушка неземной красоты. Её волосы оказались светлыми и очень мягкими с виду, кожа — светлой, без единого изъяна, а фигурой, окутанной полупрозрачной тканью, можно было любоваться бесконечно. Фария невольно ощутила, как внизу живота образовался тугой узел, стоило только подумать о том, что же скрывается под лёгким платьем, но она быстро пришла в себя, когда ненароком задела рукой бумажный стаканчик, кофе в котором оставалось на один глоток. Уже остывшие остатки горького напитка вылились прямиком на джинсы, но ей было всё равно. Фария не могла поверить такому счастью, не могла поверить, что действительно доказала правоту хотя бы одному человеку.

— Фария, нужно быть осторожнее! — дядя Джек, казалось, отреагировал на это совершенно спокойно, так, словно каждый день видел ожившие статуи, но, на деле, она прекрасно понимала, что тот просто не станет показывать искреннее удивление. Не позволит мужская гордость.

Ангела, стоящая на пьедестале то и дело осматривалась по сторонам как будто в панике, стучала кулаками по невидимой преграде, так, словно кто-то нарочно поместил её в стеклянный куб, из которого не находилось выхода. Это показалось Фарии особенно странным, ведь она отчётливо помнила, что никакие преграды не отделяли статую от внешнего мира, что она могла без какого-либо препятствия прикоснуться к удивительному творению. Сердце разрывалось от боли.

Слишком тяжело наблюдать за тем, как губы столь родной и желанной девушки с выдуманным именем шевелились в беззвучной мольбе о помощи, как она тщетно пыталась вырваться из неизвестно кем устроенной западни. Фария больше не могла смотреть. Она подорвалась с места и побежала в зал, в который так зачастила в последние дни, оставив Джека в полной растерянности и одиночестве. Он, должно быть, и не собирался идти следом.

Фарии казалось, что она добралась до места в считанные минуты, но всё равно вышло опоздать. Вблизи Ангела оказалась ещё прекраснее, и она едва сдерживала слёзы, глядя на то, как ноги вновь каменели, глядя на то, с каким ужасом смотрела на неё неожиданно ворвавшаяся незнакомка. Девушка грустно улыбнулась, осторожно касаясь прозрачной стены. Знала ли она, кто пришёл? Понимала ли всё, что слышала? Слышала ли что-то вообще? Фарии это не известно, как не было известно и то, почему теперь, когда статуя наконец ожила, оказалась настоящей, к ней нельзя прикоснуться.

— Я спасу тебя! — слова вырвались сами собой, когда горячая рука, едва коснувшись, соскользнула с невидимой преграды. — Ты так дорога мне, и я не оставлю тебя в этой тюрьме, слышишь!

Ангела слышала, но в ответ лишь повернула голову в ту сторону, куда смотрела обычно. Как только последний локон золотых волос окаменел, стеклянный барьер исчез, и Фария едва не упала, не удержав равновесие. Она в растерянности села прямо на пол и не шевелилась. Все желания и чувства вмиг покинули душу, оставив только безграничную пустоту вперемешку с отчаянием. Что теперь делать? Как спасти ту, что стала так близка, но в то же время находилась в настолько далёком мире?

Он поцеловал её в губы. Это был долгий и томительный поцелуй, и вдруг он почувствовал, что её губы становятся мягче. Он дотронулся до её рук, её плеч; они уже не были больше такими твёрдыми. Они напоминали воск, растапливаемый солнцем. Он взял её за запястье; там пульсировала кровь. [1]

Строчки, прочитанные так давно в одной из книг с греческими мифами, всплыли в голове совершенно неожиданно, и сердце Фарии пропустило удар. Она, исполненная решимостью, поднялась с места. Что теперь терять, когда шанс узнать самый желанный секрет упущен? Фария подошла ближе и закрыла глаза, осторожно приподнимаясь на цыпочки. Она приблизилась к прекрасному лицу и с особенной нежностью поцеловала тонкие губы Ангелы, чувствуя, как где-то глубоко под мраморной оболочкой забилось живое сердце. У этой сцены был только один невольный свидетель, который даже не думал прерывать поцелуй влюблённых. Он бесшумно закрыл дверь зала и поставил у входа табличку, которая гласила: «Закрыто на ремонт».