Фарии было страшно, по-настоящему страшно, ведь впервые, должно быть, за целую жизнь она солгала, ослушалась, приняла важное решение, не спросив разрешения. Она не знала, что последует за этим, не знала, что ждёт дальше, но была уверена, что игра стоит свеч, что тайна прекрасной мраморной статуи куда важнее чего угодно в целой Вселенной. Она даже не успела заметить, когда Ангела стала занимать все мысли, появляться во снах, мерещиться наяву… не успела заметить, как в каждом новом наброске непременно вырисовывались прелестные черты, как сердце начинало быться чаще, стоило только увидеть эту девушку вживую. Но можно ли так сказать о статуе? Можно ли считать все их встречи живыми, если только Фария говорила, увлечённо, без остановки, а Ангела лишь слушала? Почему-то она была отчаянно уверена, что назвать свиданиями можно только такие встречи, ведь только тогда ощущала себя настоящей.

Поздним вечером, когда на улице темнело и почти в одно время с яркими звёздами зажигались фонари, обстановка в музее становилась пугающе-магической. Сотни экспонатов взирали из тени, но Фария не старалась как можно скорее пройти мимо, а напротив, останавливалась в ожидании чего-то невообразимого и необъяснимого. К счастью, она захватила с собой блокнот и карандаш, как в любой другой день, но неожиданно свет загорелся ярче, и вся атмосфера таинственности испарилась.

«Но зато теперь можно сделать набросок, — подумала Фария с некой долей удовлетворения. Она не могла позволить идеям вот так запросто ускользнуть. — Со светом даже лучше».

На то, чтобы изобразить основные штрихи, ушло несколько минут, ведь она прекрасно понимала: времени на полноценный рисунок могло и не остаться. Впрочем, кто знал, как скоро теория подтвердится и подтвердится ли вообще. Кто знал, может, до самого утра ничего не произойдёт, и придётся идти домой в расстроенных чувствах, объясняться с матерью, возвращаться к прежней жизни, которая отчего-то стала казаться совсем пустой и бессмысленной. А разве был в ней хоть какой-то смысл когда-нибудь? Имели все происходящие события какое-то значение, или это лишь глупая пантомима, попытка разбить призрачную стену, отделяющую реальность от сладких грёз?

— Пойдём, выпьем кофе, — Фария снова вздрогнула, когда дядя Джек неожиданно подкрался сзади. Она не понимала, как ему это удавалось и для чего вообще так тихо подходить со спины. — Ночь будет долгой, тебе не помешает немного отдохнуть.

— Но если что-то произойдёт? — не унималась она, но в ответ получила только тихий смех. Казалось, будто звук доносился откуда-то из другого мира, а не из уст человека, стоящего совсем близко. — Вдруг я упущу что-то важное!

— Мы устроимся в комнате с камерами, — спокойно ответил мужчина, уже по привычке разводя руками. — Оттуда мы сможем следить за каждым залом и ничего не пропустим.

— Странно, что тогда Вы ничего не замечали раньше, — пробубнила Фария, но, тем не менее, согласилась на предложение охранника. Он в ответ лишь улыбнулся, но о том, что спать хочется всем, решил лишний раз не напоминать. В конце концов, кто он такой, чтобы раз за разом повторять очевидное?

Комната, которая в представлении Фарии должна быть маленькой и уютной, оказалась достаточно просторной, а оборудование — не таким старым, как можно предположить. Возле небольшого стола, на котором расположились клавиатура, мышь и пара стаканчиков растворимого кофе с коробочкой пончиков, стояло два стула, на вид вполне себе удобных, даже с колёсиками. Она ахнула, когда увидела, что экран широкого монитора разделён на десяток маленьких квадратиков, в каждом из которых показано по одному залу музея. Нужное окошко Фария приметила сразу, и дядя Джек без лишних слов развернул его на весь экран. Ничего не происходило. Пока не происходило.

— Как она? — неожиданно начал разговор он, пододвигая к гостье стаканчик горячего кофе и два стика с сахаром. Фария вздрогнула. Её сейчас занимали совершенно другие мысли, но переключиться оказалось удивительно просто.

— Как и всегда, — она сделала глоток. Горько. Слишком горько для обычного времени, но достаточно для подобного разговора. — Часто смотрит телевизор и временами злится. Всегда передаёт «привет», когда я собираюсь сюда.

— Время пройдёт, и раны затянутся, — дядя Джек пожал плечами. Он как никто другой знал, о чём говорил. — Скоро и она сможет жить свободно.

— Вы действительно в это верите? — Фария грустно усмехнулась грустно, но он, казалось, даже не обратил внимания.

— Я на это надеюсь, — только и сумел ответить он, и новых разговоров больше не начиналось. Наступила гнетущая тишина, нарушать которую не хотелось никому.