Из пустой, звенящей тишины его выдёргивает мягким толчком Куницын, обеспокоенными глазами на оранжевом от закатного солнца лице следя за малейшими изменениями в его состоянии. Бажен, только открывший глаза, щурится, трёт рукой лицо, онемелыми со сна пальцами трёт глаза, случайно сшибая пластырь на лбу.

 — …нормально себя чувствуешь?

      Короткий кивок и слабая улыбка вызывают тяжёлый вздох, не успокаивая чужой подозрительности. Куницын ерошит волосы, размышляя куда-то в сторону окна. Бажен не мешает, стараясь прогнать летающих в глазах со сна мушек — приходит в себя после короткого сна. Через пару минут встаёт, морщась от отбитых коленок, и, волнуясь, бормочет:

— Я ведь все уроки пропустил.

      Куницын тут же поворачивается с лёгкой улыбкой. Пока он говорит, солнце разбивается ему о лицо апельсиновым соком, смешиваясь, будто акварель в стакане, с голубыми глазами и такой же голубой краской на волосах. Заглядевшись на прядь, то окунающуюся в оранжевое безумие, то возвращающееся к привычному светло-голубому, Бажен почти пропускает мимо ушей слова друга. Спохватывается лишь в последний момент:

— Ничего интересного не было. Разве что домашнего задания много. Даже отпустили пораньше сегодня. Видимо, нечасто ученики с лестницы падают, Лерий половину урока собраться не мог, ощущение, что ещё немного, и он просто сказал бы нам разобрать всё самим. Зато во вторую половину задал жару. Я даже завидую тебе — отлёживался в медпункте всё это время. — Под конец Куницын сплёвывает попавшую в рот прядь, и Бажен, ощущая, как сводит желудок, напоминая о пропущенном обеде, почему-то думает, что выглядит прядь как леденец. Апельсиновый леденец.

      Сглотнув, мычит что-то в знак согласия и спрашивает невпопад:

— Почему ты не используешь заколки?

— Тогда я буду похож на девчонку. Мне это не идёт.

      Спуская ноги с койки, он бормочет что-то неопределённое, останавливаясь взглядом на чужих серёжках, в масляном свете солнца схожими с леденцами даже больше волос. Куницын понимает его взгляд по-своему, возмущённо фыркая. Уже готовый что-то сказать, он прерывается полной какой-то слабой мечтательностью фразой:

— Купим что-то на обратном пути?

— Точно. Тебя же весь день мурыжили, даже поесть не дали. Я яблоко с обеда захватил, пойдёт?

— Что бы я без тебя делал… — отвечает почти прослезившийся Бажен, ловя яблоко в последний момент.

      Куницын смотрит на него, покачиваясь на стуле, что не умаляет аппетита, с которым яблоко лишается сочной, хоть и слегка помятой плоти. Бажен останавливается, лишь оказавшись перед полностью обглоданной сердцевиной. Поднимать глаза неловко, и, естественно, друг не удерживается от ехидного комментария:

— Я уж думал, что ты и черенок съешь. Знаешь, у тебя такой взгляд был, будто после того, как съешь яблоко, ты за меня примешься… — и добавляет, кинув короткий взгляд в окно, — пойдём домой, скоро стемнеет.

— Зайдёшь?

— Разумеется.

***

      На улице снег мешается с хлопьями грязи, составляя странные узоры, стекает робко не то на газоны, не то с них. Дороги скользкие, и, заболтавшись, они наворачиваются с покатой, заледеневшей дороги. Полёт выходит недолгим, но красочным. В голове от него звенит, а копчик, до этого чудом сохранённый от малейшего синяка, пульсирует. От тихих ругательств Куницына, всё ещё ходившего в куртке, где-то в груди нарастает смех. Стараясь сдержать его, Бажен отворачивается, прикрывая рот перчаткой. Это не помогает, особенно когда Куницын морщится ворчливо:

— Бажен, у тебя определённая какая-то аура падения. Два раза за один день. — и, погодя, не добавляет, ухмыляясь — Самая пора спросить, не было ли это больно, падать с небес.

— Если второй этаж школы — небеса, то что на третьем? — трясётся от сдерживаемого смеха Бажен, растягиваясь на дороге, ненадолго, готовый встать в любой момент.

— Директор, разумеется. Директор выше небес, он главенствует над ними. Этот старый лис наверняка ещё и ад к своим рукам прибрал бы, если уже этого не сделал!

      Куницын поднимает палец, глубокомысленно кивая, прикрывая искрящиеся, едва ли пытающиеся прикрыться серьёзностью глаза. Бажен вздыхает, утирая выступившие от смеха слёзы:

— Нам очень повезло, что он тебя не слышит. Помнишь, как он Колю уложил за то, что тот смеялся над его ростом?

— Уверен, это, — он выделяет слово. — сравнение ему бы скорее польстило. Но да, не хотелось бы его порадовать, даже такой мелочью.

      Расслабленно лёжа на мокром льде, Бажен переводит случайный взгляд на небо. Удивительно чистое, с редкими проводами и силуэтами зданий с горящими окнами, уже остывшее после заката, оно завораживает, заставляя падать, тянуться вслед за взглядом вверх. На мгновение ему кажется, что он видит звезду, но стоит сморгнуть, и точка света устремляется дальше.

«Всего лишь самолёт…»

      Он прикрывает глаза, вздыхая. Отчего-то хочется съездить за город. Может быть, звёзды будет видно там, хоть самую каплю. Из мимолётной тоски его вырывает протянутая рука, которую он видит, когда открывает глаза на слова уже вставшего Куницына:

— Помочь встать? Шутки-шутками, а тебе сегодня досталось. Ничего не болит?

      Уже хватаясь за чужую руку и чуть не утаскивая собеседника за собой на лёд. Бажен отвечает:

— Ничего нового. Я на самом деле в порядке, только синяков много будет. Медсестра даже удивлялась, как это у меня даже лёгкого сотрясения не случилось.

— А его не случилось? — подозрительно вглядывается в него Куницын.

— Нет, — совершенно честно отвечает Бажен. Хоть он и привык замалчивать и преуменьшать свои травмы, но на этот раз этого даже не пришлось делать.

      Друг всё равно вздыхает, другой рукой ободряюще проводя по его предплечью:

— Если станет хуже — лучше скажи. Насколько я слышал, оно может проявиться не сразу.

      Бажен мычит согласно. Это всё, что он может сейчас сделать — он знает, что Куницын не уймётся ещё долго, подмечая намётанным взглядом детали вроде накатывающего головокружения или лёгкой испарины, даже если это будет от резкого подъёма или горячего чая. Такой уж он.

      Лишь за пару кварталов от дома Бажен замечает, что Куницын так и не отпустил его руки, всё такой же погружённый в свои мысли. Улыбнувшись мимолётно чужому хмурому профилю, Бажен переплетает пальцы, поворачиваясь обратно к дороге. Но всё равно краем глаза следит за чужой реакцией, видя, как от неожиданности лицо у Куницына, вырванного из внутреннего потока мыслей, разглаживается, а расширившиеся глаза быстро пробегают по округе, прежде чем остановиться на их руках. Лишь тогда тот сжимает руку в ответ, другой поправляя шапку, натягивая её почти на глаза.

      Бажен улыбается.