Когда Агеро покидает зал, тот больше походит на морозильник. Тонкий слой льда на всех поверхностях, несколько глыб, по большей части разбитых, и температура, которую тяжело стало выдерживать даже саму Агеро.
Вместе с комнатой и эхом бессильных криков он замораживает и свои эмоции, оставляя их за спиной. Остаётся лишь почти отчаянная усталость.
«Надо проверить Баама. Он мог прийти в себя».
Быть может, он даже оттает по дороге.
***
Глаза Баама открыты, но вряд ли он в состоянии говорить. Испарина, одеяло, сползшее от беспокойного дыхания и обнажившее края бинтов на груди. Руки иногда слабо сжимаются в кулаки, хоть и не способны сжаться до конца. Но одно определённо радует – жив. Даже не в судорогах.
– Баам.
В ответ лишь чуть более шумный выдох и прикрытые глаза:
«Слышу».
Кроме стоящей в самом углу кровати в комнате есть стул, но Агеро всё равно садится рядом с Баамом, опираясь локтями о колени. Приглушённый для облегчения сна свет скорее раздражает, чем успокаивает, и он тоже прикрывает глаза.
Долгий день. Чертовски долгий.
Хранитель на этом Этаже оказался препакостный. Возможно, Захард сумел расположить к себе даже их. Он уверен, этот противник, пустяковый, на самом деле, достался Бааму из-за его сопротивления Шинсу. Больше сопротивления – больше Шинсу в теле, из-за чего они, проклятые личинки, и росли так быстро. Из-за чего Шинсу-бомбы с ними и осколками и оказались настолько опасными. Если бы они питались только плотью… Это не было бы и на сотую долю так опасно, как произошедшее.
На мгновение Агеро радуется, что сопротивление Баама оказалось не выше, чем есть. Будто ответом на его мысли – шорох и вздох. Он рефлекторно тянется проверить температуру, и, лишь ощутив, как согреваются пальцы от чужого лба, кажущегося раскалённым, осознаёт.
«Верно, я же так и не согрелся с тренировки».
Держит секунду, и едва поднимает – чувствует, как с недовольным стоном тянется, приподнимаясь, за рукой Баам. Потом и вовсе припечатывает её к своему лицу, блаженно выдыхая.
Агеро, слегка растерявшись, опять пытается освободить руку – она выскальзывает легко, несмотря на слабое сопротивление, но Баам удивительно кошачьим движением, не открывая глаз, ловит её и обнимает, прижимая к груди и зарываясь лицом в ладонь, отчего Агеро приходится привстать под чужим напором.
– Баам? Чт…
– Мммнгм.
Агеро закрывает рот. Исчерпывающий ответ.
Ещё одна попытка освободить руку – «Я же тебе голову отморожу, Баам» – и даже успешная. Но, сверкнув полу-осмысленным взглядом, тот тут же изворачивается, из-за чего Агеро приходится опереться коленом о кровать, чтобы не упасть прямо на Баама. Баама, у которого только недавно остановилось кровотечение. Израненного Баама, у которого слишком рано начался жар, видимо, из-за долгого пребывания личинок внутри тела. Баама, что едва не умер у него на глазах. Баама, что опять самоубийственно принял атаку на себя.
От этих мыслей по и без того индевелой спине проходит холодок.
Ложась рядом как можно аккуратнее, Агеро позволяет Бааму прильнуть. Ерошит чужие волосы холодными пальцами, почти слыша мурчание Баама, что, болезненно сдвинув брови, казалось, даже дышал блаженно.
– Настолько жарко?
– М-м-м-м. Да.
Агеро почти впервые применяет способность не для боя, и единственное, что он способен охладить на гарантированно безопасную температуру – себя, свою кожу. Сначала – ладони, совсем немного, просто чтобы поддержать прохладу, а не почти ледяные пальцы, с которыми он пришёл. Затем – тело. От Баама иней на одежде растаял, оставив маленькие капельки, чем-то схожие с росой.
Агеро уже готов задремать, когда осознаёт, что одежда, к которой прижимается Баам, от его кожи почти не охлаждается, но вот нагревается вполне успешно. Одежду он охладить не может – сразу заморозит, а если охладит себя так, чтобы поддерживать одежду холодной, скорее всего, растает уже трупом. Баам, заворошившийся лишь секундой позже осознания, умудряется решить эту дилемму, не открывая глаз и не прекращая прижиматься к его плечу. Лишь на секунду отрывается, чтобы прижаться уже не к ткани, а к коже.
– Уж больно бойко ты расстёгиваешь пуговицы для того, кто пару минут назад не мог даже остановить мою руку.
– М-м-м-м, ещё пару минуточек, Кун. Хорошо... прохладно...
Всё ещё в смятении из-за реакции Баама, Агеро отворачивается, выдыхая. Проходит несколько долгих минут, прежде чем Баам не устраивает голову поудобнее, смотря ему в скулу, и, погодя немного, не шепча, на удивление разборчиво:
– Господин Агеро... что-то не так?
– Нет. С чего бы? – отвечает он с лёгким сарказмом в голосе.
– Ну... мне кажется, вы смущены, – Игнорирует интонацию Баам.
– Должно быть, просто устал.
– Господин Агеро...
В ответ лишь молчание.
– Господин Агеро, у вас лицо красное, и вы мне в глаза не смотрите. Вы уверены, что именно так проявляется усталость?
Агеро, уже готовый озвучить ответ, закрывает рот.
«Подловил».
Он злится не то на себя, за то, что не может скрыть смущение, не то на Баама – за проницательность.
– У всех по-разному проявляется усталость. Кое у кого, к примеру, того, кто потерял много крови, это бледность.
– Господин Агеро, – говорит Баам улыбчиво-хитро, – мне кажется, что вы забыли, что у меня сейчас лицо даже краснее вашего. Я потерял не так много крови, как вам показалось.
Агеро оборачивается, готовый начать спор, но Баам оказывается быстрее, пытаясь выиграть ещё до его начала.
Попытка кончается пшиком когда Агеро, игнорируя выступивший от поцелуя ещё ярче румянец, отодвигается Баама. Говорит твёрдо, хоть и тихо:
– Баам. Ты чуть не погиб. Кровотечение остановилось не так давно, и я не собираюсь стать причиной того, что оно снова откроется.
Баам отвечает с досадливого выдоха, смущённо скрывающее «Господин»:
– ... Агеро. Я чуть не погиб. Ты мог бы порадоваться немного больше из-за этого «чуть». Я не погиб.
Последнюю фразу говорит, уткнувшись лбом в лоб Агеро, немного зажёвывая. Ощущая, как нагрелся у Баама лоб, молчаливым предложением компромисса Агеро кладёт на него охлаждённую сильнее обычного руку, медленно проводя по успевшей снова взмокнуть коже к волосам. Баам выдыхает, почти стонет, тянется опять голодной до ласки кошкой вверх, запрокидывая голову, пока удивлённый Агеро, собиравшийся зарыться в волосы, движение не останавливает.
– Тебе будет ещё жарче, Баам.
– К чёрту, – повторяет его утренние мысли Баам, сдвинув чужую руку ниже, прижимаясь по очереди то щеками, то лбом.
Агеро откидывается на кровать. Из головы не выходит образ кровоточащих ран. Пола в крови. Рук в крови. Инструментов, которыми он до этого едва ли пользовался, что тоже были в крови. «Стоило читать больше книг по медицине, я должен был догадаться...»
Агеро понимает, что попытка отвлечь Баама не прошла – да и на что он надеялся, прекрасно ведь помнит, насколько тот упрям – когда чувствует, как чужое дыхание перемещается сначала к шее, покачивается вверх-вниз, и потом сливается с его. На этот раз Агеро отвечает, но только для того, чтобы, прислонившись после лбом к чужому лбу уже самому, сказать:
– Баам. Никогда больше так не делай. Эти личинки питались Шинсу внутри тела. Ещё пара минут – и ты бы умер, они дали бы потомство. Пообещай.
– Агеро...
Баам вздыхает, украдкой трясь носом о нос, и кажется, слышно, как от лишнего ласкового прикосновения утихает нараставший от жара колокол головной боли.
– Господин Агеро, если мне снова нужно будет выбирать... мой выбор останется тем же. Я не позволю никому, кто мне дорог, погибнуть.
Глаза от такого ответа обжигает коротко, колет чем-то болезненно-отчаянно. Нарастает, вместе с Агеро бессильно подняв голову навстречу почти виноватому взгляду.
«... так испугался?» – явно хочет спросить Баам, но Агеро не даёт ему возможности.
Он устал. Слишком устал бояться, что Баам однажды, сказав эту фразу, не вернётся, а ни он, ни даже, казалось бы, всезнающая Хва Рьюн не узнают, что с ним случилось. Он слишком устал, чтобы сдерживать всё это, снова пытаться успокоиться, становиться сильнее и пытаться помочь становиться сильнее Бааму. Какой смысл...
Он отрывается лишь тогда, когда чует, что Баам задыхается, и тут же прячется от прямого, проникающего слишком глубоко в душу взгляда, утыкаясь тому в плечо.
– Почему... Какой смысл в составлении планов, если ты им никогда не следуешь, какой смысл искать безопасные пути, если ты всё равно идёшь по самому опасному, – шепчет он почти обиженно, беспомощно-зло.
Баам молчит. Агеро готов откинуться, утягивая его за собой, чтобы закончить этот долгий, непомерно долгий день, просто лёжа рядом.
«Просто убеждаясь, что его пульс всё ещё бьётся, а дыхание становится ровнее и спокойнее час к часу», – думает он мечтательно, когда слышит ответ Баама:
– Эти личинки поглощают Шинсу внутри тела, верно? То есть, понижают сопротивление Шинсу. Поэтому оптимальным выходом было принять удар на себя. Я уверен, что Хва Рьюн не сказала всей правды о том, что будет, если следовать плану. Вы почему-то сильно не ладите с ней. И когда мне нужно было делать выбор, я представил... что что-то могло случиться с вами. И не смог это принять. Уверен, Хва Рьюн предвидела и это. Что я не умру при обоих раскладах. Потому...
Агеро молчит. Ему просто нечего ответить. «Бесполезен», – мелькает в его голове. «Я уже стал обузой. Это проблема, которая должна быть решена». Даже в мыслях ему сложно произнести то, что он обязан заставить себя признать.
«Виновник того, что Баам чуть не погиб – я».
Агеро замечает, что Баам читает эту мысль у него на лице и явно готовится что-то сказать. В чайных глазах из-под накатывающей пелены утягивающего в забвение жара всё ярче разгорается протест.
«Не сейчас».
Агеро решит этот вопрос. Позже. Когда его никто не будет видеть, в окружении светочей с информацией. Найдёт способ. Как всегда находил до этого.
«Даже если придётся заключить сделку с дьяволом».
Но позже. И не заставляя волноваться Баама.
Ощущая, как сказывается этот непотребно длинный день на нём, оседая тяжестью в висках и конечностях, Агеро тихо, болезненно смеётся. Вспомнив, перемещает руку на лоб Баама, который всю свою предыдущую маленькую речь явно боролся с собой, выдавливая по предложению, пытаясь связать их в мыслях. Бросал, словно горячую картошку, не в силах удержать в разуме, давая звучать. И явно готовится произнести новую. Этого Агеро допустить не может.
– Однажды моё сердце не выдержит, Баам, точно тебе говорю. Просто разорвётся от страха и волнений, и лучше бы тебе быть рядом, чтобы сделать пересадку.
– Я не умею делать пересадку сердца, господин Агеро.
– Я тоже. Но у меня есть книги по хирургии в библиотеке светоча.
Баам удивлённо смотрит на него.
Не то, чтобы Агеро хотел об этом говорить.
Не то, чтобы он вообще хотел сейчас что-то говорить.
Он слышит резкий вдох Баама, когда кусает, тут же обнимая холодными губами покрасневший след на ухе. Вздохи накладываются, когда другой рукой он проводит по плечу, спускаясь к предплечьям, словно настоящий кусочек льда стекая почти до локтя. Баам привстаёт и, взяв его ладонь как веер, на пробу облизывает пальцы.
– Словно мороженое... только не сладкое.
Агеро перехватывает его язык своим, заставляя отвлечься от руки, сосредотачиваясь на том, чтобы разобраться с чёртовыми штанами, и чужими, и своими. Пока руки путаются в них, а остатки самоконтроля тратятся на поддержание охлаждения, Агеро успевает пожалеть, что не надел на тренировку что-то, в чём меньше пуговиц. Желательно, вообще без них.
В пространстве между ними не уместился бы и волос, и различить, чьё именно движение, короткий рывок для поцелуя, и чья именно нога первой с силой проехалась по паху, заставляя подкинуться навстречу, почти невозможно. Штаны Агеро слетают, чуть не запутавшись пуговицами в бинтах, подогнанные наложившимся на стон резким вдохом.
«С тем, с чем не справились даже тяжёлые битвы и тренировки, справился один поцелуй. Поразительная избирательность. Стоит поподробнее разузнать о производителях одежды в Башне».
В четыре ноги, не прерывая распаляющегося, несмотря на скачущую температуру, поцелуя, забрасывают одежду куда-то в угол кровати, и, кажется, посторонний звук, почти прошедший мимо внимания – слетевшее на пол одеяло.
«К чёрту».
Баам целуется жадно, часто отстраняясь, чтобы выдохнуть и вдохнуть, случайно опаляя дыханием, словно дракон, и коротко пикируя обратно. Увлёкшись, они оба вспоминают о жаре Баама с переменным успехом – то Агеро ловит с его губ тихий стон, когда проводит холодной рукой по бинтам, шершавым и тонким – спина после боя осталась почти невредимой, лишь пара ссадин от неудачного приземления, – то Баама вдруг качнёт, когда тот пытается поймать руку Агеро, чтобы снова поднести к лицу и вылизывать, прижаться ненадолго и продолжить, отчего у Агеро каждый раз спирает дыхание. Холодные – а когда Баам выцеплял его руку, они всегда были холодные –пальцы ощущают язык Баама неестественно, невозможно горячим и влажным, отчего Агеро едва вспоминает о смазке, с трудом отвернувшись и подозвав светоч.
Мелькает в голове мысль – а ведь когда-то он оставлял их, когда не участвовал в бою, вот же беспечность, – но исчезает с коротким ощущением от прикосновения к нужному бутыльку.
– Баам, – успевает выдохнуть он предупреждающе, – не думай, что я смогу контролировать степень охлаждения во время…
– Ещё немного, и тебе не понадобится даже Шинсу, – недовольно шепчет Баам, прикусывая его пальцы, и добавляет почти неслышно, на выдохе, отчего мокрым пальцам одновременно и тепло, и холодно, – быстрее.
Агеро приходится задержать дыхание и ненадолго закрыть глаза, чтобы собраться с мыслями.
– Сейчас ты, Баам. Твоя кожа выдержит, если я ненадолго потеряю контроль, а кишечник нет.
Бутылёк выскальзывает из пальцев, когда Баам опирается на Агеро, не желая отпускать его руку, шепнув напоследок:
– Ты слишком заморачиваешься.
Агеро фыркает, свободной рукой проводя по щеке Баама, который, не желая разорвать прикосновение, тянется и тянется, запрокидывая голову. Агеро приникает с широким, лёгким укусом к открытой шее, морщась от ощущения первых пальцев внутри. Сводит зубы и оттягивает кожу, проводя потом носом по влажному краснеющему следу. Ловит почти судорожный вздох Баама, который прокатывается, пришпоренный движением кадыка, от горла и ко рту, отдавшись даже дрогнувшими пальцами, и оставляет лёгкий засос, перед тем, как, не отрываясь от кожи, отчасти повторяя движения Баама, проскользить к чужим губам.
Баам, будто подгадав момент, меняет пальцами угол, отчего Агеро вздрагивает, дёргано подаваясь навстречу и прокусывая губу. Когда отстраняется, то по тонкой струйке крови понимает – не свою. От энтузиазма Баама первые секунды всё, что может Агеро – сжимать простыню, грозясь прокусить и без того потрёпанную утренними переживаниями губу и себе.
– Б… Баам, погоди.
Под внимательным взглядом золотистых глаз Агеро кладёт палец на укус, надеясь, что из-за холода сосуды сузятся достаточно, чтобы почти прекратить кровотечение.
– Господин Агеро, я не рассыплюсь от одного укуса, – вздыхает Баам. – Я не умру от кровотечения из небольшой ранки.
– Что не значит, что это хорошая идея – высасывать из тебя ещё больше крови во время поцелуя.
Когда Баам резко меняется в лице и трясётся, заваливаясь на него, сердце Агеро готово исполнить недавнюю угрозу, успокаиваясь лишь от сдавленных звуков смеха.
– Господин Агеро, вы уверены в том, насколько это плохая идея? Тогда вы станете совсем как вампир.
Ещё оправляющийся от недавнего испуга Агеро вздыхает:
– С чего бы это?
– Вы холодный. Совсем как вампир. Вы бледный. Совсем как вампир. Вы перфекционист. И я уверен, если кто-то рассыплет перед вами зерно, вы остановитесь и будете в него всматриваться. Даже средства борьбы с вампирами с вами работают.
Каждая фраза перемежается с точными движениями, от которых сбивается дыхание, а сердце бьётся горячо и сильно, ударяя со всего маха в голову, вышибая последние мысли. Агеро еле удерживается от того, чтобы закусить губу, лишь грозясь порвать простынь, слишком сильно вцепившись в неё. Тихое шипение перерастает в полноценный стон, когда Баам, закончив говорить, льнёт к нему.
– Если ты продолжишь в таком темпе… моему сердцу даже не понадобится осиновый кол, чтобы остановиться окончательно. Поздравляю, охотник до вампиров… ты изобрёл ещё один способ справится с нами.
Агеро, уже приготовившийся прекратить затянувшийся разговор поцелуем, облизывает губы. Сглатывает, прокатывая нагревшуюся слюну по пересохшему горлу, так и не дождавшись ответа. Баам окончательно переключается с разговора о способах справиться с вампирами на что-то более интересное. К примеру, на применение этих способов.
Голову ведёт. Не то от усталости, не то от игр температур, не то от Баама, увлечённо его целующего, успевшего между делом добавить третий палец, не то от всего сразу.
«Кстати, о температуре».
Агеро коротко трёт пальцы друг о друга – сейчас ему слишком жарко, и он не удивится, если кожа будет ощущаться или столь же горячей, как у Баама, или наоборот – ледяной.
«Горячая».
Как и Баам, щекочущий ему плечо частым дыханием. Сосредоточиться… сложно, и когда Агеро всё же собирается с силами, то почти примораживает их друг к другу. Ощущает чужую руку на груди, прямо над сердцем, как упруго сердцебиение отдаётся в чужих пальцах при тягучих поглаживаниях. Отогрев кожу, рука скользит ниже, будто массируя. Останавливается лишь придерживая таз, отчего встречные движения пальцам становятся совсем невыносимыми, слишком полными ощущениями, жаром.
Протяжно выдохнув, Агеро зарывается пальцами в волосы, отодвигая тёмные пряди с уха, и шепчет Бааму:
– Мне долго ещё тебя ждать?
Агеро устраивается поудобнее, замечая, что Баам останавливается, тяжело дыша. Внимательно глядя, мимолётной лаской проверяет, не протекли ли бинты. Баам замечает его волнение, и говорит перед тем, как войти:
– Расслабься.
И добавляет, отсекая уместное, казалось бы, значение:
– Я не умру. Не истеку кровью. Не затрясусь из-за яда в судорогах. И тем более не заболею простудой. Просто… Расслабьтесь, господин Агеро. – Свои слова Баам закрепляет коротким поцелуем, невинным и лёгким настолько, что можно перепутать с присевшей бабочкой, опустившей крылья на щёки.
Ничего не остаётся, кроме как вздохнуть с улыбкой и откинуться, перед этим качнувшись вперёд, припечатывая губами и съедая бабочку, растирая её языками, оставляя блестящий, влажный след на успевших пересохнуть губах.
«Хах, расслабиться и правда стоит».
Игнорируя первые болезненные ощущения, Агеро смотрит остро в глаза Бааму, ловя его взгляд. Не уверенный в своём голосе, одними губами шепчет:
– Тогда заставь меня забыть об этом утре.
Агеро понимает, насколько Баам серьёзно воспринял мимолётную, глупую просьбу, лишь начав задыхаться. Выгибаться от топящего разум темпа, двигая затылком подушку, срывая корочки с губ. Шептать невнятно «Баам!» на исходе дыхания. Не начинает глотать воздух вперемешку с кровью между вдохами лишь для того, чтобы резко выдыхать его в полу-стоне. Цепляется за забинтованное плечо, ощущая шершавый язык на щеке, и старается не кусаться в поцелуй, хотя бы не до крови. Смотрит мутным взглядом, отмечая чужой рот весь в крови, такие же пьяные глаза, руку, сжимающую его, почти намертво вцепившуюся в матрас – бедная простыня, – капли пота, испарины, чем бы это ни было, не до этого, насколько же не до этого!
Агеро кажется, что ещё секунда, и он просто развалится, а голова, непростительно пустая, лёгкая, пропитается потом, стекающим в глаза, стоит только слегка наклонить для укуса-засоса, и развалится на несколько картонок поменьше, отпуская нечто… нечто газообразное, что явно было легче воздуха и что ещё оставалось в его голове. Что, возможно, было его разумом.
«К чёрту…»
Думает он, подталкивая Баама ногами, сильнее подаваясь навстречу.
«К чёрту…»
Думает он, упиваясь переплетающимися звуками их стонов в поцелуе.
«К чёрту…»
Думает он, пальцем размазывая кровь на чужой щеке, проводя по губам и дальше, не прекращая смотреть, загипнотизированный чужими глазами, узнавать своё имя пальцами в движении губ. Он ведёт большим пальцем дальше, дальше, пока ладонь не дойдёт до скулы, и лишь тогда зарывается снова в чужие волосы, ощущая, чуя по дрожанию горла, рук, дыхания, что и в чужой голове – то же самое. Та же блаженная пустота, терпкая переполненность, тот же картон, будто готовый развалиться от любого движения, но остающегося и после поцелуя, и после другого.
– К чёрту…
Говорит Агеро, ощущая торсом нежданную влагу. Рука, скользнувшая по бинтам, подтверждает подозрение, не успевшее даже сформироваться.
– …кровотечение, Баам!
Агеро, не задумываясь, перекатывается, и, нависая над Баамом, припечатывает того поцелуем, чтобы и не подумал двинуться. Шепчет, распрямляясь, неуверенно опираясь ладонью между проступившими кровяными пятнами на поднимающуюся в частом дыхании грудь:
– Вот только попробуй поспорить.
Баам не спорит, лишь подкидывается ищуще, свободной рукой обвивая плечи, выдыхая что-то подозрительно схожее с его именем. Прерванные первые, пробные движения после потери опоры, Баама, выливаются почти в падение. Благо, стена недалеко, и, через несколько поцелуев, попыток сцепленными руками разобраться в смятой, обвившей их простыне и одного мучительно-жаждущего стона от неосторожного, скользящего движения бёдрами, опора находится, негостеприимно холодя кожу, почти обжигая.
Не то, чтобы их это заботит. Ни Баама, что успел вцепиться Агеро в спину, стонущего почти жалобно, ни самого Агеро, задумчиво скользящего ладонью между кровяными пятнами, оставляющего ряд небольших засосов на так доверчиво подставленной шее.
Дыхание, кажется, не хватает даже для стонов. Оно позволяет лишь выдыхать родное имя в такие же родные губы, цепляться пальцами, и всё же тихо вскрикнуть, когда, почти сойдя с ума от слишком яркого ощущения бинтов и движения тела под ними, голова будто взрывается, не выдерживая напора. Раскалённому Агеро кажется, что это не звук отражается от стен, а те частички, из которых, должно быть, состоит «Я». Он переживает этот взрыв, сжимая чужую руку почти до хруста.
Судя по виду Баама, вдвойне распалённого, с отблеском боли, заглушаемой удовольствием, слишком ярким, дребезжащим, словно звон хрусталя от удара ногтем, тот лишь в шаге от того же. И верно – лишь пару влажных секунд, и Баам следует за ним, теряясь в захлёбывающемся поцелуе, расчерчивая спину ногтями.
Глядя в глаза друг другу, ощущая, как одинаково жаркое дыхание сплетается в воздухе, как затекают мышцы, они теряют ход времени, но всё равно не решаются прервать молчание. Медленно, устало собираются по небольшим кусочкам, будто витраж или паззл, лениво скрепляя их эйфорией, висевшей, словно дымка, и кочующей от вдоха-выдоха между ними. Крупица за крупицей, эйфория терялась, выветривалась, как и тепло, что медленно, будто растворяясь в окружающем мире, оставляло тело Агеро.
Когда, в отличие от его, лоб Баама и не подумал остывать, Агеро понял с внутренним смешком, что и правда забыл, совсем и абсолютно, и о кровотечении, и о жаре. Охладив наскоро ладонь, шевелится с лёгкой, нежной улыбкой, только чтобы зарыться в чужие волосы, получив благодарный выдох.
– А я ведь говорил, что тебе будет ещё жарче.
– Я люблю тебя.
Говорят они одновременно.
Баам тихо смеётся, и Агеро вторит, немного отодвигаясь.
– Я люблю тебя. Тоже. И не «тоже» тоже.
Поцелуй, почти детский чмок в губы, как доказательство-обещание. «Рядом». Но оторваться от чужих глаз всё же приходится, чтобы подтянуть подушку, и, быть может, достать одеяло, если то не завалилось совсем уж далеко. То, разумеется, завалилось. И доставать его нет никакого желания.
Агеро смотрит на Баама, успевшего лечь на подтянутую поближе подушку. Смотрит, слегка шевеля прохладной рукой в совсем взмокших волосах, вызывая лёгкую, расслабленную улыбку у почти задремавшего Баама. Смотрит, улыбаясь в ответ, ловя взглядом прищуренных глаз расслабленную негу, прикрытую лишь слипшимися ресницами. Видя столь притягательное как вместе, так и в отдельности, сочетание – Баама и подушку, Агеро, недолго думая, ложится рядом, обнимая как можно аккуратнее, по памяти избегая класть руку на ранения – бинты пропитались кровью почти полностью.
«Надо перебинтовать. Достать стерильные бинты и перебинтовать».
Вопреки своим мыслям Агеро лежит, глядя, как и хотел в самом начале, как дыхание Баама успокаивается, веки поднимаются реже и реже. Как высыхает постепенно кожа, и жар уходит, пусть даже ненадолго.
«Ещё пару минут. Две минуты для того, чтобы Баам не проснулся от перебинтовки».
Для того, чтобы отдохнуть самому.
Перебинтованный Баам сопит почти безмятежно, пока Агеро, ещё дрейфующий между сном и сознанием, снимает с него ладонями верхний покров жара, удовлетворяясь этим, не страдая из-за невозможности убрать его причину. Если всё, что он сейчас может, это не спать как можно дольше, чтобы служить живым компрессом, холодной стороной подушки, мешком со льдом, то сейчас, конкретно здесь и сейчас, его это устраивает. Слишком умиротворённо. Слишком спокойно. Слишком сонно.
Слишком беспечно.
***
Красное. Утро вышло, по нескромному мнению Агеро, слишком красным. Красный Баам, едва ли не мечущийся в жарком кошмаре, красные простыни, впитавшие кровь, что просачивалась из бинтов, красное аварийное освещение, ударившее в глаза после полумрака иглой, даже звук казался отвратительно-красным, ввинчиваясь в уши навязчивыми мыслями. Но самым красным элементом была невозмутимая Хва Рьюн на пороге.
– Мы получили доступ к следующему Этажу.
И, коротко глянув на скорчившегося Баама, прижимающего голову подушкой, добавила:
– Лучше тебе побыстрее починить убежище. Что-то случилось со снабжением энергией. Не поторопишься, и придётся действовать по планам красного уровня опасности.
Агеро чертыхнулся про себя.
«Красного».
Нападение.
«Чёрт».