Ночные посиделки с Пэнси, как-то незаметно ставшие необходимостью, были единственным, что спасало от окончательного расставания с рассудком. Употреблять спиртное Гермиона, в отличие от Паркинсон, зареклась, понимая, что не готова к обороне. Она нисколько не сомневалась в том, что урод воплотит свои омерзительные угрозы в жизнь. Однако, воздержание не мешало проводить время с новой приятельницей. Отношения же с Джинни понемногу сходили на нет: Уизли так и не смогла достучаться до неё, выспрашивая про инцидент с хамоватым паршивцем и о причинах не первой уже попойки. А потому демонстрировала обиду за неуспех в очередном настойчивом вынюхивании посредством игнора. 

Гермиона старалась не шататься в одиночку по зловещим коридорам замка, таящим в себе опасности, но порой приходилось идти на риск. Узнав от Забини о его намерении уволочь её в своё логово навеки, она впала в ещё большую меланхолию, и помочь себе вылезти из неё никак не могла, сколько ни пыталась. Да и он усугублял.

Забини не часто её беспокоил, но примерно раз в неделю невероятным образом вылавливал Гермиону, где бы она ни пряталась. Любые попытки вялого сопротивления пресекались одним словом: «Австралия». Он не проявлял агрессии, но и нежен не был. Скорее всего, просто не умел. Порой заставляя отвечать на прямой контакт жутковатых сверлящих зрачков и поцелуи, брал размеренный темп. То грубо, то почти нежно обводил контуры её тела руками, а во время собственной кульминации старался не терять голову. Чтобы не причинять ей ещё больше физического вреда, или же не демонстрировать перед ней уязвимость, — Гермиону мало волновали мотивы ублюдка. Она просто предполагала, не пытаясь докопаться до истины. После окончания он пытался сделать хорошо и ей, но организм, сговорившись с разумом, научившимся отключаться от происходящего, отказывался откликаться на настойчивые «ласки»…

Каждый раз Блейз злился, хотя и старался скрыть это, но перед изломанной им куклой, пялившейся в потолок или стену, все личины выходили неубедительными. От полнейшего равнодушия Грейнджер, заменившего прежнюю одухотворённость, волосы на затылке вставали дыбом, а свербящие в черепушке паразитические мысли о собственной безжалостности не покидали своего пристанища ни на секунду. Ни на одну из восьмидесяти шести тысяч четырёхсот секунд в сутках.

Оставляя её, испитую до дна, позади, сам, выжатый, стремительно покидал очередную обитель порока и ненависти, заранее зная, что не сможет продержаться в молочном бреду больше недели…

Гермиона не могла плакать. Эмоции притупились, заставляя чувствовать себя ущербной. Измотанность вызревала, словно огромный гнойник, готовый лопнуть в любой момент. Либо развиться до той стадии, когда без хирургического вмешательства просто умрёшь от сепсиса. Хотя зараза в крови уже присутствует и без участия патогенных микроорганизмов, и имя у неё — вполне конкретное такое. Назвать вслух которое язык не повернётся.

Впрочем, она почти и не говорила. Десятки раз порывалась признаться Пэнси, и столько же раз останавливала себя от ошибки, что могла обернуться трагедией.

Однажды, когда приятельница опаздывала на встречу, Гермиона вновь стояла за ограждением, объятая решительностью. Шагнув вперёд, в последний момент оказалась подхвачена хлипкими ручонками, с натугой пытающимися затянуть её обратно.

— Грязнокровка, тупая ты мразь, какого ты, сука, творишь, а?! — вполне по-маггловски бранилась Пэнси. И где только нахваталась подобного? — Помогай ногами, идиотка, а то сейчас вместе свалимся!

Пришлось поднапрячься. Слишком низко с её стороны было бы утянуть на тот свет за собой и Паркинсон. И когда они, взмокшие от совместно проделанной «операции» по спасению её бренной тушки, приземлились на каменный пол, Гермиону, с благодарностью слушавшую тираду крикливой спасительницы, наконец-то искренне прорвало. Ревела полночи, уткнувшись в самое неожиданное плечо на свете, выплёскивая вместе со словами запреты, неуверенность и горечь. Гной обречённости, стыда и страха. Сгустки ненависти и бессильной ярости. Полуразложившиеся останки наивных грёз и надежд. Рассказала и про родителей, и про голодные будни в лесу, и про Рона, и про пытки в Малфой-маноре, и даже про изнасилование, не уточняя детали и тот факт, что оно было далеко не единственным.

Выхаркивание всего паскудства походило на открытие второго дыхания. Полнейшее обновление. До следующей замаранности, по крайней мере. В слушателе она не ошиблась — Пэнси рта не открывала, дожидаясь окончания исповеди. К тому же, не жалела её будто зверушку, поранившую лапку или крылышко. Сама покорёженная, она молча сочувствовала, а под конец надавала смачных затрещин, подействовавших отрезвляюще. И не устыдилась их позже, как в своё время Джинни.

И вправду, какого чёрта она расклеилась, как кисейная барышня?! Гермиона, мать её, Грейнджер — Героиня войны, пережившая не одно Круцио. Умнейшая ведьма за последние сколько-то там лет. Личность, имеющая внутренний стержень, в конце концов! Но никак не безропотная рабыня-наложница. Не для того она боролась за жизнь и свободу, чтобы стать единственной проигравшей из победивших, превратившись в личную пожизненную подстилку какого-то голубокрового дикаря, мнящего себя пупом Земли.

Покидая непросыхающую Паркинсон, Гермиона чувствовала небывалый подъём.

Правда, всё же оробела перед ним, стушевалась, когда Забини загнал её в очередной раз, словно хищник добычу. Все отрепетированные перед зеркалом обличительные изречения и словесные хитросплетения, приправленные изрядной долей матершины, застряли в горле, когда он пиявкой присосался прямо туда, к кому в глотке. Будь речь материальна — наверняка смог бы ощутить губами её острые углы, едва сдерживаемые дермой и хрящами. Единственное, на что хватило решительности — презрительный безотрывный взгляд прямо в рожу напротив. И это — прогресс. Ладно, пускай не шаг, а только шажок, но любое движение вперёд — жизнь…

Как ни странно, Блейза эта искра заставила выдохнуть: не погубил. Такую яркую не потушить так просто. Скорее, сама спалит всех дотла, и в подобной смерти будут свои прелесть и покой.

С каким-то облегчением признав, что окончательно пропал в ней, впервые с их первого раза позволил себе забыться, входя в рваный бешеный ритм. 

Грейнджер болезненно застонала, судорожно вцепившись ногтями в его плечи, но, судя по злости в глазах, ни капли не пожалела о своём маленьком противостоянии. А он, закончив, уткнулся в ямочку над её ключицей, отдышался и прошептал совершенно неожиданное для себя и ненужное ей «прости», после сразу покинув её общество. Хотя добраться сил хватило только до окна прямо напротив захлопнутой за собой двери. Ошарашенная девчонка ещё долго не вылезала из заброшенного кабинета.

* * *

Перед заключительным экзаменом Гермиона разволновалась до тошноты, но вовсе не от предстоящих превращений шкатулок и подсвечников в разнообразных животных. Забини заранее предупредил, что заберёт её сразу после обещавшего стать последним в родном замке ужина. Размытые силуэты будущего виделись исключительно мрачными.

Джинни по-прежнему дулась, что облегчало должное стать незаметным отступление, но убраться, не попрощавшись с Пэнси, было бы подло.

На вершине Астрономической башни, за тысячу лет наверняка впитавшей в себя миллионы ссор, самобичеваний, признаний и романтических созерцаний звёзд, литры слёз и даже убийство директора, обнаружилась такая странная, проницательная и чересчур светлая для этого мира Полумна. Она абсолютно точно пришла сюда с конкретной целью, но излагаться по-простому не умела:

— Мне кажется, у одного восьмикурсника такие же мозгошмыги, как и у тебя. И они какие-то… серые. Почти чёрные.

И хотя Лавгуд стояла к ней спиной, она каким-то невероятным образом узнала, кто именно сюда пожаловал. Гермиона испуганно отступила.

Глаза у неё на затылке, что ли?! А что, она бы нисколько не удивилась, окажись это правдой.

— Не переживай, я никого не посвящала в твою тайну, — успокоила Полумна, мечтательно вглядываясь в тёмное и беззвёздное небесное пространство. А чуть помолчав, добавила: — Гусеница перерождается в бабочку — это всем известно. Но никто не задумывается о том, что павлиноглазка уже никогда не станет скорбной траурницей.

Казалось бы, философщина бессмысленная, но Гермиона поняла. У неё было достаточно времени, чтобы научиться понимать подобное. Над ответом она не раздумывала и секунды:

— Если я и павлиноглазка, то высушенная и ветхая. Под стеклом у коллекционера.

— Ты не права. Ты пока ещё на стадии кокона. Но я уверена, что из него вылетит кто-то очень пёстрый и живой.

Наивная душа. Как же мало Луна знает о людях, живя в своём собственном мире… Может, это вовсе и не плохо? Лишь бы никто и никогда не испортил её, не сломал. Не замарал этот прекрасный свет в ней грязными, нахальными руками, — такими, как, например, у…

— Спасибо. Кажется, ты единственная, кто знает, — прошептала Гермиона в ответ, вырывая себя из начавших засасывать в трясину мыслей.

Луна печально улыбнулась, и, заметив входящую на площадку Паркинсон, экспрессивно попрощалась, на сей раз действительно удивив:

— Он не коллекционер. Скорее уж, пресытившийся прожорливыми невзрачными капустницами эстет. Любит живых, а не высушенных.

Разговор с Пэнси вышел натянутым. Гермиона не знала, дадут ли им возможность хотя бы письмами обмениваться, но координаты всё же взяла. Наколдовав согревающие чары, они сидели прямо в снегу, густо засыпавшем холодный каменный пол, а за горизонтом потихоньку алел огромный негостеприимный мир, готовый перемолотить шагнувшее за защитный купол замка свеженькое наивно-оптимистичное мясо. У двух представительниц этого «выпуска» было преимущество — отобранная вера в бескорыстие и справедливость.

* * *

Забини-манор удивил ненавязчивой, абсолютно не вычурной роскошью. Искусная лепнина на потолках, изысканно-добротная мебель, полное отсутствие безвкусных шиковатых деталей, служащих в качестве пылесборников, — всё это, несомненно, должно было располагать к хозяевам дома. По крайней мере, тех, кто не знаком с одним из них… особенно близко.

Гермиона чувствовала только головокружение и отторжение. Душа стремилась в родительский дом. В Нору. В лес Дин с холодной палаткой. Обратно в замок. В могилу… Нет. Последнее — пройденный этап, ну она ведь решила бороться! Но уныние и тоска по-прежнему не давали возродиться надежде, диктуя свои условия.

В гостиной у камина восседала миссис Забини, с интересом разглядывающая гостью с ног до головы. «Как кобылу», — промелькнуло у Гермионы в мечущихся мыслях, невольно заставляя поморщиться от сравнения.

— Мама, знакомься. Гермиона Грейнджер — твоя будущая невестка.

Утверждение не стало откровением, но она не удержалась от дрожи на этих пропитанных её горем словах.

— Это моя мать — Базилика, — меж тем, продолжал ублюдок, обращаясь теперь уже к ней. Не дождавшись никакой ответной реакции, приблизился и прошептал раздражённо: — Поприветствуй её!

— Миссис Забини… Здравствуйте, — просипела Гермиона, откашлявшись. Она искренне пыталась вложить в интонацию хоть чуть-чуть надменности, но, кажется, ничего у неё не вышло.

— Что же ты запугал милую девушку? — насмешливо отозвалась хозяйка особняка, удосужившись ответить ей лишь кивком. — Присаживайтесь, мисс Грейнджер. Блейз, оставь нас ненадолго.

Она неуверенно примостилась на самый край соседнего кресла, опустив взгляд на свои неухоженные руки, рёбра ладоней которых сохранили остатки размазанных чернил от добросовестных конспектирований. Миссис выглядела безупречно, как и её сын, и Гермиона почувствовала себя ещё гаже от осознания, что не вписывается в круг подобных людей никоим образом.

И в тысячный раз в голове возникли всё те же вопросы. Почему он выбрал её? Зачем притащил сюда? Она искренне не понимала!

Тяжёлый взгляд изучающе блуждал по её лицу. Словно выискивал что-то. Возможно даже ответы на те же вопросы, что мучили и саму Гермиону. Но застывшее выражение, скрывающее жажду возвращения в привычность, не способствовало помощи в этом поиске. Пусть мадам поиграет в угадайку, если на то пошло.

— Чудесный дом, не находите? Достался мне от его отца, — прервала молчание Базилика.

— Пожалуй.

Неожиданно вспомнились слухи о хозяйке манора и её статусе, и это вынудило ещё сильнее напрячься. Вдруг и её хотят свести в могилу? Быть может, изверг решил пойти по стопам матери и стать чёрным вдовцом? Что же, он наверняка знает, что приличным счётом в банке она не располагает.

— Помогите сбежать… — не выдержав гнетущей тишины, пробормотала Гермиона, тут же пожалев о глупом порыве, но, поскольку дороги назад не было, продолжила: — Я ведь магглорождённая. Эта связь никакой пользы ни ему, ни вам не принесёт. Отпустите меня, пожалуйста. Я просто исчезну и никогда никому ничего не расскажу. Хотите… Хотите я Непреложный обет дам?

Базилика задумчиво постукивала указательным пальцем по подбородку.

— Мисс Грейнджер, мой сын выбрал вас, подразумевая, что вы этого достойны. Я ожидала увидеть особенную волшебницу, а не ущербную размазню. Примите с честью единственный и незаслуженный шанс выбиться в люди.

— Вы хоть знаете, что ваш сын со мной делает?! — вспылила она, стараясь сдержать предательские слёзы. — Я ненавижу его всем сердцем, и всегда буду ненавидеть! Вы хотите для него такого? Находясь рядом с ним, я буду обдумывать способы его уничтожения и планы побега! Он поцелуя дементора заслуживает, а не мо…

— Не зарекайтесь, Грейнджер, — бесцеремонно перебила её собеседница. — От ненависти до любви… Так ведь у магглов говорят? Я не знаю, что с вами делает Блейз, хоть и догадываюсь, зато знаю, что он умеет поступками просить прощения и любить. Обитатели этого дома пойдут на всё ради немногочисленных близких, даже если придётся утопить весь мир в войне. Полагаю, вы такая же, раз очутились здесь, пусть и не осознаёте пока этого. Что до его деяний… Проявите женскую хитрость, мой вам совет. Быть покорным, когда того требуют обстоятельства — вот мудрость, мисс. Напрасно вы считаете себя самой несчастной на свете. Поверьте, это не так. Блейз богат, умён, красив, заботлив, благороден, а самое главное — неравнодушен к вам. Что ещё нужно? Ах, да, незрелые девочки вроде вас мечтают о прекрасной сказке. Только вот у сказок всегда есть конец, а за ним — ничего волшебного. Сплошная скука.

— То есть, насиловать девушку в каждом углу, как дешёвую пр… проститутку — это, по-вашему, благородство?! Главное ведь, чтобы не скучно, верно?!

— Это мужская страсть, с коей вы, милочка, по всей видимости, впервые столкнулись. Мне, в некотором роде, жаль, что всё вышло столь… сумбурно. Но будь вы чуточку смиреннее и умнее, могли бы извлечь из неё большую выгоду. Это я вам как женщина говорю. А как мать добавлю, что не позволю вам расстраивать своего сына. Не пытайтесь выкинуть какой-либо фортель. Иначе пытки у Малфоев вам щекоткой покажутся.

Какая же дрянь… Какая же сука! В этот момент Гермиона очень ясно осознала, что ненавидит сидящее перед ней подобие женщины едва ли не больше её выродка. Никогда она и помыслить не могла, что для лютой ненависти может быть достаточно одного маленького диалога.

Базилика же, сделав глоток рубинового вина, смягчила тон, тем самым лишь усугубляя производимый ею отторгающий эффект:

— Полно вам, мисс Грейнджер. Вы даже не пытались проанализировать ситуацию и прощупать скрытые грани. Попробуйте. Возможно, удивитесь.

В комнату вернулся он, устраиваясь на полу у материнских ног. С хлопком материализовался эльф, предлагая молодому хозяину наполнить его бокал.

— Как она тебе?

— Хорошенькая. Вызывает умиление. Но несколько уроков светского этикета не помешают.

Хороша семейка! Обсуждают так, будто она — пустое место! Стало понятно, что сынок пошёл в мать. В груди поднималась горячая волна ярости. Заметив её раздувающиеся ноздри и слишком сильно сжатые челюсти, Забини предостерёг:

— Держи себя в руках, Гермиона. Выскажешь все свои претензии чуть позже. В нашей спальне.

Она застыла, ещё больше заливаясь краской, и еле пропихнула в глотку загустевшую слюну. Как он может говорить такое при посторонних, ещё и при родной матери?! Хотя его мать не меньшее чудовище, что вновь подтвердила, никак не осадив своё чадо. Она ещё несколько минут переговаривалась с сынком, порой небрежно прикладываясь к вину, а Гермиона боялась пошевелиться, не способная сделать такой необходимый ей сейчас глубокий вдох.

Вскоре истязатель поднялся и велел следовать за ним. Она отчего-то сразу подчинилась, проклиная себя за несвойственную её натуре робость. И уже переступая порог гостиной, услышала небрежно брошенное в спину:

— Помните мой совет, мисс Грейнджер.

* * *

— Так что там за претензии, м? — пытаясь словить ответный взгляд, небрежно поинтересовался подонок, продолжая двигаться в ней.

Гермиона ничего не ответила, лишь прикрыла глаза и отвернулась. Хотелось, чтобы мерзости поскорее закончились и она смогла бы уснуть. Мысль, что утром он окажется рядом и, вероятно, захочет ещё, удручала.

Неужели, теперь не раз в неделю, а сто раз в день? Господи…

У Блейза были другие планы. Закинув себя за блаженную грань и переведя дыхание, он стал изводить Грейнджер ласками, поклявшись себе, что не закончит, пока та не испытает райское сокращение мышц. И, спустя продолжительный промежуток времени, Гермиона его испытала.

Её накрыло нежеланным — он точно знал — всем естеством оргазмом, напоминающим мучительную судорогу. А её удовольствие затерялось где-то среди всеобъемлющей боли. Она протяжно взвыла, с хрустом подогнув пальцы на ногах и захлёбываясь горячим воздухом, а после просто отключилась.

Блейз не понял, что натворил. Пытался растормошить, но впавшая в спасительную бессознательность Гермиона не поддавалась. Её дыхание выровнялось, лицо разгладилось, щёки слегка порозовели… Девчонка спала. Очень крепко, но спала. И, судя по всему, вполне проспит до утра. Нет, он не боялся побеспокоить колдомедика в столь поздний час, но интуиция подсказала, что такой необходимости просто-напросто нет.

Глядя на неё, безмятежно сопящую под боком, Блейз бережно обнял мягкое податливое тело и провалился в сон.

К приходу целителя Гермиона очнулась, со вскриком выныривая из какого-то кошмарного сновидения. Он видел, что воспоминания о прошедшей ночи накрыли её тяжёлой лавиной. А ещё был уверен, что тот взрыв, к сожалению, не принёс Грейнджер ничего, кроме искреннего нежелания испытать его когда-либо снова.

Пожилой колдомедик, к её смущению, провёл полный осмотр, но не обнаружил никаких отклонений. Во всяком случае — физических. Она была так зажата, что старик, выписывая на бумажке рецепт снадобий, подозрительно косился то на Гермиону, то на вернувшегося в комнату Блейза. В итоге, он ни словом не обмолвился о своих догадках, если таковые и имелись, а лишь сухо констатировал:

— У мисс депрессивный невроз. Отсюда фантомные боли и нетипичная реакция организма. Необходимы, прежде всего, полный покой, моционы на свежем воздухе, хорошее питание, ну и вот эти зелья, — протянул старик ему рецепт. — Ещё неплохо бы посетить психотерапевта. Это такие маггловские медики, которые…

— Я знаю, кто такие психотерапевты, — нетерпеливо перебил Блейз. — Мы с моей невестой вам весьма признательны.

Выпроводив целителя, он задумчиво уставился в окно. Как, чёрт побери, можно почти год скакать по лесам, воевать с бывалыми Пожирателями-садистами в семнадцать лет, пережить пытки от самой психованной из них, потерять на поле битвы кучу друзей и однокашников, а после всех этих трагических событий непринуждённо веселиться, но после нескольких сеансов принудительной близости впасть в подобное состояние?! Любопытно, как бы Грейнджер отреагировала, отпусти он себя и воплоти хоть сотую долю своих фантазий? Эта несчастная пигалица, наверное, не представляет, что вытворяли с подобными ей на пожирательских «вечеринках» всякие отбросы из шайки Волдеморта. Тщедушный Малфой в подробностях описывал кровавые оргии, зеленея и трясясь, словно испуганный щенок. Неужели она не понимает, что став миссис Забини обретёт защиту, огромные возможности и вес в магическом обществе? Будет спасать задницы бедненьких эльфов, грея свою в главном кресле любого из департаментов Министерства.

Дракклова любительница пожалеть себя! Почему нельзя просто поддаться? Он не уродлив, как Флинт, не туп, как почивший Крэбб, не настолько безжалостен, как любой другой из чистокровных. Он мог бы побоями наказывать её за любую провинность, запретить всякое общение, поселить в каморке или подвале, морить голодом… Но нет же — старается устроить Гермиону с комфортом, угодить ей, поменьше беспокоить со своим вспыхнувшим сумасшествием, доставить удовольствие, не унижать ролью любовницы…

Да, мать оказалась права — не достойная жена ему нужна была, а конкретная умница-заучка, если он до сих пор не отказался от своей затеи.

Блейз размышлял обо всех событиях последних недель, ни разу не допустив мысли об освобождении Грейнджер. Переведя на неё взгляд, обнаружил всё так же сидящей в постели. Закутавшись в одеяло, словно в кокон, она настороженно глядела в ответ исподлобья. 

— Приведи себя в порядок, завтрак через двадцать минут. Всё необходимое есть в уборной. Твоя новая одежда и исподнее — в шкафу.

— Мне не нужны твои подачки, у меня своя одежда имеется! — неожиданно огрызнулась девчонка.

Блейз, переступавший в этот момент порог, замер. Позволил расплыться глупой улыбке, но так и не обернулся. Лишь бросил за спину нейтральное:

— Как пожелаешь.

* * *

Вскоре вся печатная пресса пестрела заголовками статей о помолвке Героини Второй Магической и сына небезызвестной чёрной вдовы. Волшебный мир Британских островов был сражён наповал. Ещё бы — такую сахарную кость забросить в толпу вечно голодных псов! Чего только не говаривали о Гермионе, но, как ни странно, бо́льшая часть народа списала Грейнджер со счетов, окрестив двуличной предательницей. Будто только и ждали повода. Блейз, решивший поберечь без того шаткие нервы невесты и не передавать ей содержимое многочисленных писем, коими дом оказался просто завален в тот же день, сам реагировал абсолютно спокойно. К тому же, его самого возмущённые жалкие нападки порядком развлекали.

Он посмеивался, представляя себе реакции Малфоя, Нотта, а особенно — маменьки Дафны Гринграсс, давно лелеющей меркантильную мечту об удачном замужестве избалованных дочурок. Пару лет назад она пыталась сосватать старшую через Базилику у него за спиной, но не учла, что у них с матерью очень доверительные отношения.

Следующим утром манор вновь осадили совы, сипухи и филины самых различных расцветок. Потратив почти полчаса на сортировку свежей почты, Блейз отправился в спальню с целью порадовать Гермиону весточками от её друзей и знакомых. Всю прошедшую неделю она из комнаты и носа не высовывала, спускаясь лишь на завтрак и полностью игнорируя прочие приёмы пищи. Он более не беспокоил её святую промежность, сходя с ума от желания сутками напролёт. Словно животное какое-то, ей-богу. Но по ночам неизменно являлся в их спальню, укладывался рядом и притягивал к себе исхудавшую Грейнджер, крепко обнимая. Забирался ладонью под бесформенную маггловскую футболку и перебирал выступающие рёбра, словно струны оголённых нервов…

— Я тебе кое-что принёс, — вторгся в её одиночество голос самого ненавистного на всём свете человека. — Отдам, если пообещаешь нормально питаться хотя бы трижды в день.

Она игнорировала до тех пор, пока Забини не помахал веером писем прямо перед её носом. Подняв глаза, Гермиона тут же встрепенулась, выцепив взглядом на крайнем конверте знакомое имя, и попыталась было отобрать пухлую пачку, но не преуспела. Куда уж книжному червю тягаться с квиддичным загонщиком. Пришлось согласиться с его условием, и в тот же миг она прижала драгоценные пергаменты к груди.

Следующие несколько часов Гермиона буквально упивалась строками, зачитывая одно из посланий до дыр. Обвинения, просьбы объясниться и неуместные рождественские поздравления затерялись на фоне душевных излияний Пэнси…

Едва наткнувшись на новость, она поняла, в чём дело. Прошлой ночью Пэнси так и не уснула, тенью бродя по огромному мрачному замку в полном одиночестве, заливаясь полюбившимся мартини и проклиная себя за слепоту. Какая, нахрен, неожиданность, что единственный человек, не повернувшийся к ней задницей, постоянно находился в патовой ситуации, молча глотая происходящую с ним дрянь! Ведь идеальная умница, конечно же, ни с того, ни с сего стала такой дёрганой.

«Скользкий, скользкий Блейз…», — писала она. Пэнси не знала, на что способен этот циник, остававшийся загадкой даже для своих. Видимо, на многое, раз жизнерадостная заучка опустилась до пьянства и едва не прыгнула с хогвартской башни, не страшась превратиться в отбивную. Либо инвалида.

На рассвете она решилась сесть за письмо, надеясь, что новоявленный женишок соблаговолит передать его в руки Гермионы…

Рон метался по тесной комнате, точно загнанный зверь, расшвыривая мебель и предметы небогатого интерьера, подворачивающиеся под горячую руку, а после приткнулся в углу, запустив пальцы в вихры непослушных волос. Это была самая страшная истерика из всех, что Молли доводилось видеть в своей жизни. Когда всё стихло, миссис Уизли тихонько проскользнула в развороченное помещение, присела рядом с сыном и обняла его, убаюкивая, как маленького. Отрешённо глядя в окошко на хмурое небо, она надеялась лишь на то, что это у него когда-нибудь пройдёт. Ведь ещё одну потерю материнское сердце просто не вынесет…

Гарри флегматично недоумевал, почему лучшая подруга скрыла от него связь со слизеринцем и их дальнейшие совместные планы. Боялась осуждения с его стороны? Напрасно. Ведь он уважает любой её выбор, каким бы неожиданным тот ни был. Скрытный Забини ему не нравился, но кто сказал, что Гермиона не будет с ним счастлива?..

Вот так. От слизеринской подружки, от Молли и от Гарри. И ещё десяток малозначимых. Несколько писем — несколько откровений. И лишь одно желанное.

Мерлин, она и вообразить не могла, что когда-нибудь будет настолько рада весточке от самой Паркинсон! Как жаль, что уйма времени потрачена впустую. Будь Пэнси чуть лояльнее, а она сама — менее задиристой, могли бы подружиться давным-давно. Гермионе с детства не хватало человека, с которым можно просто помолчать. Редко молчание привносит в жизнь умиротворение. Чаще — разрушает.

Зато Джинни и вовсе проигнорировала, что было даже на руку. Хотя и обидно до чёртиков.

Гермиона не решилась отвечать развёрнуто и каждому, лишь нашкарябала несколько ничего не значащих сухих строк Гарри и Пэнси, выразив последней надежду на встречу. Забини ответы обещал отослать, предварительно, нисколько не смущаясь, пробежавшись по ним глазами прямо при ней.

В следующую субботу он силком выволок Гермиону в Косой переулок за свадебным платьем. Выход превратился в суровое испытание. На них косились, более смелые — пялились в открытую, а самые бессовестные — тыкали пальцами. Но когда среди мешанины лиц промелькнуло до боли знакомое — обрамлённое потускневшими, словно затихшее пламя, волосами, мимолётно мазнувшее презрительным взглядом по её фигуре, а затем навеки растворившееся в толпе, — она ощутила пугающую вспышку смирения, о коем обмолвился урод в пыточном кабинете Брюста.

Картинки из модных каталогов, надоедливые консультанты, море волшебных тканей сплелись воедино, не сумев перекрыть гложущее воспоминание об открытой неприязни Рона.

И она знала, что это теперь с ней навсегда. Будто выжженное на коре головного мозга клеймо.

Она видела: Забини буквально захлёбывается ревностью, мрачно наблюдая за её мучениями. Чёртов собственник! В итоге, он сам заказал шикарнейший наряд, со злорадной ухмылочкой дав понять, что осознаёт, насколько неуютно в нём Гермиона будет себя чувствовать. А ночью взял её вновь.

Кожа его источала запах гипнотический — не чарующий, а подчиняющий, подчёркнутый капелькой едва улавливаемого обонянием неприлично дорогого парфюма с нотами горелости и смол. Простой Гермионе носители подобных тяжёлых ароматов всегда казались далёкими и чуждыми — верхушками общества, грубо говоря. То ли дело обыкновенный и когда-то такой родной Рон, пахнувший простым мылом, да ещё мальчишеским потом после квиддичных тренировок. Теперь он далеко. Теперь он её ненавидит. Теперь она безразлично пялится в потолок, пока её безжалостно берёт деспотичный подонок. Забавно, как всё повернулось: когда Уизли встал перед нею на колени, он боялся презрения, а сейчас испытывает это разрушающее изнутри чувство к ней сам. Смена ролей, надо же. Разница в том, что он действительно предавал, а у неё выбора не было. Её поставили перед фактом, нагло обворовав. Забрав сокровенное, растоптав душу. И продолжая втаптывать… вдалбливать в провонявшую вожделением постель.

Забини утробно постанывал порой, даже в безмятежном удовольствии проявляя сдержанность, а она, переведя взгляд с выбеленного потолка на дёрнувшийся с глотком острый кадык, с него — на закатившиеся в истоме глазные яблоки, разглядывала лицо человека-контраста. То пугающе страстного, то безэмоционального. Какой же он настоящий? Врага нужно изучить вдоль и поперёк. Вряд ли удастся избавиться от его покровительства в ближайшие — страшно подумать! — месяцы.

Годы?!

И почему этот красивый и влиятельный молодой мужчина так вцепился в неё?..

Поток мыслей прервал этот… орган, распирающий и дико пульсирующий внутри. Истязатель вошёл до упора, с хрустом сжав её плечи… Гадкое вторжение прекратилось, из растянутого лона вытекала тёплая жидкость, пачкая простыню. Гермиона не посмела метнуться в ванную, зная, насколько его бесят скоропостижные попытки вымыться. Безропотно позволила себя обнять и укрыть одеялом. На бёдрах и под боком неприятно холодило липкое семя. Чувственный поцелуй возле ушной мочки вызвал головную боль. Тяжело придавивший сон не принёс ничего, кроме усталости.